caure, varta, maile

Глава 12

Комментарий к Глава 12.

Ёёёё! Как же странно писать про невинных котиков после суровых садюг 🥲

Дни сменялись днями, сплетаясь в кружево из рабочих дел, знакомых лиц, привычных разговоров, которые закрывали новым узором прошлые чувства и канувшие теперь в прошедшее катастрофы.

Келебримбор и Майрон действительно снова стали друзьями.

Но пару раз плотное блекло-белое кружево новой реальности казалось прозрачным и легким, как снежные узоры. Меж прекрасных морозных цветов и белых ветвей волшебных деревьев сквозило что-то большое, огненное и важное. Стоит только провести горячей рукой, чтобы увидеть воочию.

Тьелпэ и Майрон совместно, но независимо друг от друга бережно охраняли эту ледяную преграду. Получалось у них хорошо. Только пару раз эмоции почти взяли верх. Первый в цеху, когда майа, ухватив за цепи, медленно подтягивал огромный плавильный ковш, вдруг оступился и чуть сам не упал в металлическую форму. Келебримбор, стоявший сзади для подстраховки, инстинктивно удержал его за талию.

Все звуки шумного цеха вдруг заглохли в этой внезапной близости. Келебримбор слышал только гулкие и тяжёлые удары сердца, бьющего в виски. Вспыхнуло желание не отнимать рук, а прижать к себе сильнее это драгоценное тело, отвести светлую косу и осторожно припасть губами к шее, вдыхая аромат расплавленного золота и огня.

Но эльда отстранился, словно обжегшись, и отругал себя за порыв, вместе с тем уговаривая своё глупое сердце, что это всего лишь реакция на вековую привычку.

Вещее сердце.

Да. Они всё-таки смогли стать настоящими друзьями. И даже гордо отмечали, каждый сам для себя, что совсем даже не лучшими. Они не пили вместе вина, не ездили на охоту и не ходили в гости к общим знакомым. На всякий случай даже поделили этих самых знакомых. Если Келебримбор знал, что увидит в гостях коллеги Майрона, он под любым предлогом избегал поездки. Так же и сам майа.

Они были добрыми товарищами в цеху. Только и всего. Очень старались! И болезненно в тайне наслаждались своей холодной способностью быть повелителями над чувствами и общим прошлым.

…Второй раз Келебримбор едва не утратил власть над сердцем в гостях у Курумо. Мастера отмечали завершение крупного проекта. Над ним трудились все. Отсутствие Келебримбора, и особенно старшего мастера Майрона было бы для остальных оскорбительным. Мастера были все в полном составе, даже сам Аулэ. А как похорошел! Все присутствующие, как один, про себя отметили, что традиционно прекрасный, как все валар, огненный дух светился с недавнего времени в два раза ярче, как-то острее и лучистей, а в глубине золота глаз мерцали таинственные да лукавые огоньки.

Келебримбор в тот вечер был бледен и не выпил ни капли. А его друг майа, к удивлению, активно и как-то отчаянно налегал на вино. Что было далеко за рамками всех приличий. Обычно айнур вели себя очень сдержанно в пример эрухини.

В один миг за окном потемнело, будто бы в ясный вечер набежала на все небо чёрная туча. Вала странно закатил глаза и, будто послушный неведомому зову, быстро распрощался и ушёл под предлогом срочных дел. Только дверь за ним закрылась, как вновь ярко засветило прощальными золотыми лучами догорающее солнце в уходящей ладье майа Ариен.

А Майрон с уходом великого мастера стал вообще напиваться, как не в себя. И эльф нет-нет, но ловил на себе его глубоко запрятанные наполненные печалью взгляды.

Нолдо до реально ощутимой боли в сердце стало жаль майа. Кристально ясно, что именно он, Келебримбор, причина этой тоски и неподобающего для приличного айну поведения. Тьелпэ тогда чуть не сдался.

— Давай я провожу тебя до твоих комнат? — Келебримбор сам подошёл к ни разу и не поднявшемуся из-за стола майа, и отставил подальше неизвестно уже какой по счету кубок с вином.

Нолдо прекрасно осознавал всю опасность собственного предложения и предчувствовал, что его утро может наступить там же, где рискует закончиться вечер, если майа предложит остаться. Морозная пелена превратилась в легкую тень на белой стене, неверную и полупрозрачную, исчезающую в надвигающемся рассвете. И Келебримбор поражённо сам для себя вдруг понял, что он совсем того и не против. И хотя в понимании Тьелпэ «провести вместе ночь» означало «оставить невинный поцелуй на его губах и уснуть в обнимку» не более того, конечно же! Но все равно это казалось страшным преступлением. Прежде всего против своих же принципиальных и строгих позиций. Но Майрон спас их дружбу.

— Не переживай, прошу. Я останусь у Курумо.

С тех пор не происходило ничего особенного. Майрон уже на следующий день снова был приветливым, добрым товарищем, коллегой по цеху и соседом по рабочему месту. И хотя эти неловкие моменты, казалось, должны были сблизить их, но на самом деле они стали словно ещё дальше друг от друга. И это расстояние с каждым днём все возрастало, так, что мысль о том, чтобы начать что-то заново, казалась уже кощунственной.

…Неожиданно, под конец рабочего дня, майа сказал:

— Аулэ просил забрать меня червонное золото из ближнего рудника. Хочешь съездить со мной? Это недалеко.

Сказал и вдруг ощутил смущение, порождённое этими словами. Но всё-таки решился продолжить:

— Я знаю, что не должен. Это за рамками работы в кузне. Но мне так хочется проводить с тобой чуть больше времени рядом.

На последнем слове Майрон почувствовал, что его щеки зарделись. И это при том, что он вообще не был склонен краснеть со стыда. Выглядит, наверно, как дурак. Но неловкость эта была тут же смыта ответом:

— О чем ты, конечно! Мы же друзья всё-таки!

***Ранним утром Майрон и Келебримбор встретились возле конюшни, выбрали коней, не сговариваясь, двух масти серой в яблоко, и отправились на золотой рудник. Дорога вилась узкой тропинкой под громадами залитых тёплыми лучами скал, а внизу светлые пенистые волны ласковыми ладонями обнимали прибрежные острые камни.

Затем тропинка вышла в широкое поле. До самого горизонта виднелись травы, уже собраны в высокие стога и снопы. Майа и эльф пришпорили коней и понеслись меж ними, привстав в стременах, словно, подхваченные полётом. Ветер тёплыми струйками вился в волосах, на душе было и весело, и отрадно.

Рудника друзья достигли даже быстрее, чем предполагалось. Майрон коротко переговорил с ответственным за разработку нолдо, который показал открытые копи. Золота здесь и правда было много, не мелкопесчаного, а добываемого крупными самородками. И всё высшей пробы, такое чистейшее и блистающее, что смотреть на него долго невыносимо.

Нагрузив четыре мешка драгоценным металлом, Келебримбор и Майрон отправились в обратный путь. Огненная ладья Ариен вплыла в спокойные воды небесного зенита и застыла в наивысшей точке, словно корабль в штиль, осыпая землю лучистым маревом. Ветер стих, в голубом эфире ни облачка. Только два всадника неспешно следуют через бескрайнее, убранное, поле.

На краю выкоса, они спешились, чтобы спуститься к ручью, напоить коней и дать им немного отдохнуть от тяжелых, гружёных золотом мешков — день был очень жарким. Взобрались снова на горку и пошли шагом, взяв лошадей под уздцы, до припрятанного в стоге ценного груза.

Впереди была нежная и томная пронизанная солнцем даль. В пустынном поле, несмотря на палящий зной, дышалось полной грудью. Здесь казалось, что открылись двери склепа для двух заточенных и несчастных душ, напоминая им, что они живы и могут выйти на солнце, насладиться небом и свободой под крыльями жарких ветров.

Они шли меж стогов рядом, но боялись прикоснуться друг к другу. Каждый думал, что он недостоин, ведь конец уже наступил.

«Вдруг я протяну руку, а он отдёрнет? Вдруг заговорю, а он не ответит? Вдруг и последнее, что ещё не кануло в бездну, бесследно пропадёт. Что тогда будет?»

Единственное, что осталось между ними — это тишина, что была лучше любых слов, блаженная, убаюкивающая. И бесконечный солнечный свет, который незримо связывал обе души в одном слепящем потоке.

Майрон вдруг чуть ускорил шаг, его фигура почти растворилась в золотой солнечной дымке. Но тут майа остановился, раскинул руки и, закружившись, рассмеялся неведомо чему. Айну, окружённый невероятным солнечным блеском, казался эльфу нереальным, божественным и недосягаемым. Он посмотрел на Тьелпэ, и улыбка стала немного таинственнее, хотя и не угасла совсем. Золото объяло всю фигуру нолдо ярким ореолом, вспыхнуло сотнями огней в волосах, отразилось в глазах, заплясало бликами на щеках и губах.

Майа подумал и твёрдо решил, что он никогда не отдаст, не уступит никому на свете своего серебряного мастера. Он найдёт дорогу к нему, так или иначе. Потерялась старая тропа — он проложит новую, даже, если для того придётся прорубить чащу, свернуть гору, сжечь все на пути. Все не важно! Если в конце этого пути его будут ждать те самые руки, некогда израненные о его же предательство.

Златоокий подошёл вплотную. Смело взял нолдо за руки. Келебримбор хотел вскинуться, сделать шаг назад. Но не шелохнулся. На него прямо и с мольбой смотрели золотые очи, абсолютно уверенные в правильности поступка. Возле него губы, которые он бы целовал до исступления, рядом с ним дыхание, которое хочется чувствовать ещё ближе.

Майрон тревожно замер под ощущением губ нолдо, казавшихся такими далёкими ещё несколько минут назад. А в душе Тьелпэ наоборот стало так легко, что, казалось, тело лишённое всякого веса и плотности, упорхнёт в небеса, если его не будут держать руки… друга?

«Да какого в бездну друга? — признал Келебримбор поражение в битве с собственным сердцем. — Разве друга хочется целовать до изнеможения, разделять с ним дыхание и заставлять стонать в свои же распухшие от поцелуев губы?»

Желание обрушилось сразу на двоих одновременно. Выпущенные из рук кони, почуяв свободу, счастливо ринулись на широкое раздолье. А майя и эльф, не размыкая объятий, упали в ближний чуть разворошенный стог.

Меж ними вился блаженный жар, но не сжигающий, а благословляющий. Они долго катались по сену, утопая в сладких поцелуях и нежных прикосновениях, не замечая колких соломинок, пока Келебримбор не прижал майа к неровному осыпавшемуся боку стога. Он вытащил травинку из золотых волос, и, снова целуя, запустил руки под одежду любимого, наконец-то и впервые касаясь его кожи, горячей и мягкой. На кончиках пальцев словно вспыхивали покалыванием маленькие молнии.

— Майрон…

— Да…

И в этом подтверждении было все: и ответ на воззвание, и признание в любви, и готовность стать ещё ближе прямо сейчас.

Келебримбор, трепеща, снимает покровы, обнажает желанный стан, а затем и всего майа полностью. Порывистым жестом и Майрон срывает с эльфийского плеча тунику, ткань жалобно трещит под его рукой.

Предвкушение близости такое тянуще-сладкое и завораживающее до дрожи. Нолдо жарко выдыхает весь воздух разом, примечая явно, что и любимый желает его.

Майрон чувствует твердость меж своих ног. Рука эльфа касается его, но он тут же убирает ее и кладет на сено. Зря он это допустил, зря. Но разве можно отказаться, когда до боли, до слез и дрожи любимый майа смотрит таким жаждущим взглядом, шепчет его имя прерывистым голосом, сильно прижимается тёплым бархатом тела к его обнаженной груди. А в душе пламенеет чувство, вот сейчас, ещё миг, и тайна откроется.

— Могу ли я… продолжить? Если не уверен — скажи, ещё чуть-чуть и я просто не смогу остановиться, даже, если захочу. — срывающимся голосом говорит Келебримбор, и несмело отводит в сторону глаза. Он боится задохнуться от неловкости и нежности, если встретится с ним взглядом.

— И не надо. Не останавливайся…

Нолдо гладит его по животу и внутренней стороне бёдер. Внутри клокочет горячее чувство. Под этими ласками по телу, а затем и внутри, майа вспыхивает и пытается сдерживать томные вздохи. Не получается.

Келебримбор погладил его руку пытаясь успокоить и придать храбрости. Но все же Майрон не смог сдержать вскрика, когда эльф вошёл в него.

— Тебе больно? — виновато скорее утверждает, чем спрашивает Келебримбор.

— Подожди немного, — просит майа и гладит дрожащие в напряжении мышцы эльфа. Спустя вечность в сладостной муке он слышит тихое:

— Теперь я твой, Тьелпэ.

Нолдо провёл по груди до шеи, застонал и аккуратно вошёл ещё медленнее и чуть глубже. Волна боли снова прокатилась по телу, но майа и не думает отстраняются. Все это ради него. Для любимого.

— Тихо, любовью моя, все хорошо. — сдавленно шепчет нолдо прямо в губы возлюбленного.

Его слова теряются в многочисленных полувздохах полустонах. Майрон смотрит на Тьелпэ ласково и доверяющее. Нолдо никогда не видел его таким. Чувственным, горячим и прекрасным. И теперь полностью принадлежащим лишь ему. Не Мелькору, не Аулэ. Ему.

Келебримбор гладит его в такт своим движениям, и слышит тихие вскрики, которые скоро превращаются в сладкие стоны.

— Тебе хорошо, Тьелпэ? — беспокойно спрашивает майа, немного сбиваясь с ритма.

— О… очень. Очень! Я так люблю тебя, родной. — прерывисто говорит нолдо и все никак не может выровнять дыхание.

И снова они — одно целое. Эльф крепче прижимает долгим движением так сладко вздыхающего и стонущего любимого к себе в предчувствии падения в горячую бездну, вдруг испугавшись, а что если они там потеряются. С этой мыслью его тело разбивается на остро-сладостные осколки, а сознание закрутило в огненную воронку. Сквозь пелену, застилающую глаза, нолдо, словно во сне, видит, как, прекратив короткие стоны, майа выгибается, зажмурившись в мучительном упоении. Тьелпэ закрывает глаза. Теперь мельдо тоже здесь и рядом с ним этом ярком и горячем мире, он чувствует его в своих руках. Стало легко, будто феа сбросила покровы. И он тоже был рядом, эльда уже не чувствовал, но знал это всем существом.

А после осторожно целовал, едва касаясь мерцающей неземным светом кожи, и гладил, стремясь успокоить и утешить.

Майрон перевернулся и, целуя руку Тьелпэ, прижал ее к своей груди, глубоко вздохнул, сберегая и восстанавливая дыхание.

— Чувствуешь, как бьется? Вот самая верная тебе клятва, мельдо, я люблю тебя.

Келебримбор чувствовал себя безгранично счастливым, словно пришел самый лучший в его жизни день. И ничто больше не может омрачить его счастья.

Комментарий к Глава 12.

— Злат, но почему в сене? Ты в курсе, что это ужасно?! Там ползают пауки и муравьи. И солома колет жопу!

— Пофиг. Я скучаю о лете.