caure, varta, maile

Глава 3

Комментарий к Глава 3.

Не, ну все, медовый месяц кончился, поехали дальше😆

У верного служителя Аулэ, того самого с забавными веснушками и золотой косой, тоже была своя запретная тайна. Конечно, не такая страшная как у его мастера-валы и вовсе не грозящая ему дверьми ночи. Но оттого не менее страстная, сладкая и заветная.

У этой своей драгоценной тайны он сейчас сидел на коленях, обвив ногами его тело и отвечая на его бесчисленные поцелуи. А возникла эта тайна не столь и давно. Всего-то пару веков назад…

пару веков назад

— Сколько ещё на сегодня? — спросил Курумо, помощник старшего майа Майрона.

— Ещё около тридцати чертежей разобрать, — отозвался златоокий. Он разложил на последнем, оставшимся свободным от планов, эскизов и бумаг клочке стола ещё два чертежа, почти друг на друга, и молил Эру как бы ему не запутаться в том ворохе бумаги и все успеть. Аулэ и его майар занимались очень важным и сложным проектом — разрабатывали план строительства самой столицы. Самого Валимара!

— Да, ещё будем монтировать сегодня колонны к резиденции Тулкаса и в водопроводе поливалки опять напора нет, — вдруг кисло протянул Майрон, вспомнив просьбу супруги мастера. — Нужно найти пробой, только вот кого бы отправить?

— Сегодня прибудут новенькие нолдор вот их и пошлём протечку искать, не самим же по кустам лазить. — придумал отличное решение Курумо.

— Да, пойду гляну, вдруг кто-то уже пришел. А то как в прошлый раз, они стояли под дверью целый час и боялись зайти, — весело сказал Майрон и пошёл в направлении выхода.

Но в это самое мгновение один из юных эльфийских кузнецов, совершенно не смущаясь, влетел в мастерскую. Точнее его туда закинула сама длань судьбы. В прямом смысле.

Несколько минут назад эльф, явно опаздывая, со всех ног мчался по коридору чертогов Аулэ, лихорадочно пытаясь отыскать в череде похожих друг на друга дверей мастерских, ту в которую его определили после завершения первоначального домашнего обучения ковке. Он уже отчаялся прийти вовремя и хмуро облокотился на очередную дверь. И тут она со свистом поехала в сторону. Нолдо, потеряв равновесие, растянулся внутри помещения прямо перед потрясающе дивным существом, которое и во сне ему не могло присниться.

Майрон изо всех сил пытался изобразить вежливую улыбку. Но тут юный нолдо, будто с небес ему под ноги свалившийся и взирающий на него с пола очарованным взглядом огромных карих глаз, окончательно лишил майа самообладания неожиданным вопросом:

— Вы Манвэ?

— Кто? — майа удивленно захлопал ясными золотыми глазами.

— Самый прекрасный вала с Таникветиль. Извините, я вас ещё никогда так близко не видел. А тут и вовсе встретить не ожидал.

А майа на это рассмеялся весело и звонко, как ручеёк золотых монеток, и глаза его засветились добрым мягким светом. Нежней той улыбки эльде видеть не пришлось. Сквозь смех дух ответил:

— Нет, что ты! Я кузнец. Меня зовут Майрон.

Майа протянул руку и помог ему подняться. Молоденький эльда весь залился красным. Но неловкость была тут же смыта теплом следующих слов старшего мастера:

— Ты забавный. Хочешь быть в моей бригаде?

…Может для кого-то и прошли века, но только не для Келебримбора. Для него это роковое знакомство случилось как будто вчера. И поцелуй сегодня ничем не отличался от самого первого их поцелуя в сумраке раскалённой кузни, когда нолдо и не замечал жара от горнов. Сердце пылало горячее, самого вулкана, тело скручивало в потрясающие томительно сжимающиеся ду́ги, очи напротив горели рьяным испепеляющим огнём. И до сих пор нолдо жил лишь им одним, майа Майроном, грезил о нём одном.

Келебримбор расплел золочёную косу и зарылся руками в этот мерцающий надзвёздным светом водопад, снова привлекая к себе и снова целуя, теперь уже неспешно ровно и безотрывно.

Ему с превеликим трудом удалось обуздать вновь сильно разгорячившуюся плоть. Майрон, как и все майар, создание заоблачное, недосягаемо нежнейшее в своём ослепительном свете и святости. Разве мог эльф подумать, что решится позволить себе хоть когда-либо перейти черту поцелуев и зайти дальше. Мог, но при одном условии.

— Давай поженимся! — звучит горячий заворожённый шёпот нолдо.

Майрон до знакомства с внуком Феанора не то, что не встречал эльфа чудесней. Он вообще не обращал на них особого внимания. Нет, конечно он их всех любил, был всем эрухини добрым помощником и другом, как завещал творец. Очень старался! Но все валинорские эльдар все равно были для него сплошной пёстрой толпой неведомых и странных существ. И вот в его бытие ворвался он, любовь всей его жизни с тепло-карими глазами с отражением звёзд, с объятиями такими сильными и горячими, что огненный дух пламенел в этих руках словно в пожаре, с душой драгоценной, серебряной, тонкой и ранимой.

— Эру с тобой, мельдо{?}[Любимый (эльфск.)], зачем нам жениться? — вдруг разорвав блаженство поцелуя, спросил Майрон.

— Чтобы познать любовь по-настоящему. Более близкую и горячую.

Конечно, Майрон не вчера воплотился. Он и видел, и чувствовал и знал, чего так пламенно желает возлюбленный. Но никак не мог понять в чем важность физической составляющей отношений, и почему эльф ставит жажду плоти чуть ли не вровень с душевной привязанностью.

— Но разве наша любовь без этого не настоящая?

— Ты поймёшь, когда познаешь это со мной. — эльда влюблённо взглянул в его глаза.

— Ты так уверен… Но ведь ты и сам не знаешь. — руки майа прошлись сводящими с ума прикосновениями по груди и когда достигли шеи, эльф схватил их и покрыл порывистыми поцелуями.

— Не знаю… у нас есть один способ проверить.

Майа отклонился, заёрзав на его коленях, и Келебримбор чуть ли не вслух застонал в сладкой истоме.

— Аулэ никогда этого не дозволит!

— А мы обвенчаемся тайно! — взахлёб словами и чувствами шепчет нолдо. Его ладони хаотично заскользили по всему обожаемому телу, сожалея, что под чуткими пальцами преграда из ткани тонкой туники, закрывающая от ласк бархат кожи любимого. Через пару глубоких вздохов нолдо сильно сжал бедра майа.

— Келебримбор, ты что! Я никогда не буду обманывать мастера!

Эльф жестом, в котором умещался целый небосвод ласки, провёл едва касаясь золота волос и очень твёрдо сообщил:

— Тогда я буду умолять твоего валу до тех пор, пока он мне тебя не уступит.

— Или сожжёт тебя на месте, — майа приник к груди любимого и преданно заглянул в его глаза. Келебримбор сжал его ладонь и переплел майарские пальцы со своими. И вдруг заметил, что рука его дрожит…

Майрон вспомнил прикосновение других рук. Сердце духа огня подскочило, ударилось в одну сторону груди — тут же метнулось к другой, и оцепенело. Ему вдруг стало жутко, горько и сладко одновременно. Что-то вдруг позвало его, потянуло со страшной силой. Но не к родному нолдо, а куда-то в незнакомую грозовую даль. И душа, внезапно отдавшись неизвестному чувству распахнула небесные крыла, готовая вспорхнуть.

Лететь! Но знать бы — куда? Майрону стало вдруг странно, что он находится здесь с Тьелпэ. И почему-то тоскливо, так, что золотые очи затуманились вуалью слез, словно кто-то неведомый и злой залпом выпил за него весь этот благословенный источник радости взаимной любви.

***Безотрадно было в тот день не только на душе майа великого мастера. Йаванна скорбным тихим шагом вышла в своё умирающее поле и с тяжёлым сердцем из последних сил бродила меж поникших засыхающих трав. Она пришла прощаться.

Нежные травинки хватали острыми пальчиками подол ее платья. Хрупкие беспомощные цветки в последний раз чуть приподняли к своей повелительнице увядшие венчики, будто безнадёжно умоляя о помощи. Йаванна припала к ним на колени и бережно обняла растения.

— Милые, родные мои! Я бы напоила вас моими слезами. Если бы ещё остались у меня слёзы. Но и я сама высохла до самого дна. Мне не спасти вас. Простите меня!

Йаванна легла на землю, на ломкий полог уже совсем желтой травы и приготовилась умереть рядом со своими детьми.

И тут Кементари, неверно, будто в предсмертном видении, увидела чью-то фигуру. Сам сиятельный Владыка вод Ульмо подошёл к ней мягкой походкой. Он был облачен в льющиеся шелка цвета рассветного лазоревого моря, в его коралловой короне мерцали жемчуга, а в волосах, что как морская пена, струились по плечам, звенели ракушки, в глазах была вся глубина и свежесть океана.

Ульмо в ужасе взглянул на страшную картину, вскинул руки и запел песню воды, часть из своей темы Айнулиндале. Миг, и ясное безжалостное небо заволокли стремительные полногрудые тучи, и с сизых небес упали капли дождя, превращаясь в бурные потоки.

Напоенная спасительной влагой земля оживала на глазах. Как и сердце ее повелительницы. Сквозь мокрое платье Кементари, плотно облепившее фигуру, были видны все красивые и притягательные формы, точеные бедра, стройные ноги и высокая пышная грудь с соблазнительными шариками сосков. Волосы, ещё немного влажные, завивались в блистающие колечки цвета корицы, а глаза вновь светились тёплой летней зеленью.

После ливня они сидели на траве, уже бархатистой, изумрудной, среди капелек радужной росы.

— Ульмо, откуда ты здесь? Словно волшебный мираж в самом сердце пустыни, — в свящённом трепете восторга спросила Йаванна.

— Глубокие подземными реки донесли мне, что кто-то плачет и зовёт воду. Йаванна! Дорогая, что произошло? — переливами глубоководных волн замерцали очи повелителя вод.

— Моя поливочная система сломалась. Воды к растениям не поступало несколько недель. Спасибо, дорогой Ульмо! Ты спас нас! Я не знаю, как мне тебя благодарить! — Йаванна спрятала восторженный взгляд и румянец под волосами.

— Почему Аулэ не помог?

Кементари не горела желанием выносить сор из чертогов и, с опаской оглядевшись, ответила так:

— Он занят. И его мастера тоже. Какой-то серьезный проект или постройка.

— Безумная! Ты же могла развоплотиться! Погибнуть! Почему ты не пришла ко мне?! — строго и в тревоге отчитал Ульмо.

— Что ты, Ульмо! Аулэ ужасный ревнивец. Однажды я зашла к Эстэ, но ее не было в чертогах снов. И Ирмо предложил прогуляться в саду, посмотреть на посадки успокоительных трав. К несчастью, и у мужа моего были дела к владыке снов. Он увидел нас. А потом… — Йаванна сделала глоток навзрыд, — потом мне пришлось очень несладко, Ульмо. Аулэ вбил себе в голову, что я отдаюсь всем и каждому, стоит ему выйти за порог. И он до сих пор не простил меня! — Йаванна схватила руку Ульмо, — Он не прощает меня в том, в чем я не виновата!

Йаванна резко перехватила руку водного духа и прижала, смущаясь, в отчаянном движении к своей все ещё сухой щеке, наслаждаясь ее прохладой и влажностью. Из глаз валие впервые за долгое время полились настоящие слёзы. И была в них и благодарность, и страдание.

— Аулэ самому нужна успокоительная трава, — помедлив, владыка вод все же коснулся тонкой и шершавой, пока ещё не успевшей отойти от засухи, ручки валие. — Йаванна! Мне горько за твою истерзанную душу, мне больно, потому что я вижу и раны хроа, что причиняет тебе этот изверг. Для чего ты мучаешься? Аулэ уже совсем не тот, его огонь больше не греет — он сжигает до тла все и всех, кто с ним не согласен! Умоляю, оставь его!

Владычица природы порывисто дернулась в сторону и оробело вскочила с травы.

— Ульмо! Не смей говорить так! Он муж мне! Супруг, назначенный самим Эру! И если он таков, значит я сама виновата! Значит я это заслужила! — а потом сникла и добавила смиренным голосом, — У него какие-то дела с Мелькором. Я боюсь за него… но больше я боюсь его. Он убьёт меня и хорошо, если быстро. И любого убьёт.

Ульмо до глубины его океанской души поразило это признание. Он вскинулся:

— Я этого не допущу!