Церемония жизни

Магия тела

— Так странно, Ру́ри, что ты дружишь с этой Такахаси! — повторяют мне наперебой мои одноклассницы А́ки и Михó. — Да, кружок по интересам у вас один. Но по натуре вы полные противоположности, разве нет?

Глядя на девчонок нашего класса, невозможно поверить, что им всем — по тринадцать-четырнадцать. Одни уже обрели томные женские округлости, другие же совсем не изменились за последние пару лет — и еще не утратили угловатых очертаний.

Меня саму частенько принимают за старшеклассницу, а то и за студентку вуза. Возможно, благодаря черной, до пояса, копне волос, а может, из-за высокого роста или, как поговаривают, большой груди. Да и держусь я, как отмечают друзья, «уже совсем по-взрослому». И когда я захожу в класс с «малявкой» Сихó Такахáси, которой для полной мультяшности не хватает только ранца первоклашки, — это, конечно, бросается всем в глаза.

С младших классов Сихо не выросла ни на сантиметр. Школьная форма болтается на ней, как на вешалке, и, когда она поднимает руки, из-под коротеньких рукавов выглядывают, белея молочной кожей, младенческие подмышки. На уроках сидит вечно где-нибудь в углу, шушукается только с Сасáки да Игарáси — такими же прилежными овечками, как она сама, — или замирает, как статуя, погрузившись в учебник.

Я в нашем классе считаюсь такой же «продвинутой», как Аки и Михо. И уж эти двое абсолютно уверены в том, что Сихо мне не пара. А «продвинутой» меня называют все подряд, хотя я никак не могу понять, что именно это значит. Если ты «продвинутая», то в чем? В том, что выглядишь взрослее других? Или разбираешься в модной косметике? Бегаешь на свидания со старшеклассниками, как Аки? Или, как Михо, рассекаешь по ночам на крутой тачке со своим репетитором — студентом вуза? Очень детское словечко, если задуматься.

Если же применять такие дурацкие стандарты ко всем вокруг — пожалуй, самой «продвинутой» в нашем классе как раз и окажется малышка Сихо. Хотя это известно лишь мне одной, Сихо завела себе парня еще в первом классе, целовалась с ним уже в четвертом, а в шестом сама же склонила его к первому сексу на летних каникулах.

Но взрослой я считаю Сихо совсем не поэтому. Я уверена: даже не будь у нее столько опыта, она все равно оставалась бы взрослее всех в нашем классе — хотя бы уже потому, что на все эти наши «продвинутости» ей глубоко плевать. А для описания своего тела, как и своих желаний, она не пользуется чужими словами или оценками. И уж за телом своим ухаживает с поразительной тщательностью. Пожалуй, это мне нравится в ней больше всего.

Рассказы Сихо о сексе я впервые услышала в начале восьмого класса, зимой.

После уроков мы с ней часто оказывались вдвоем в студии для рисования. Наш внеклассный кружок разделялся на две секции — масляной живописи и акварели, но маслом писали только мы двое. Остальные желающие порисовать обычно решали, что масляные краски дорого стоят, а возни с ними куда больше, — и выбирали акварель, которой занимались в студии № 2. Мы же с Сихо возились с маслом в студии № 1 — где, кроме нас, не было ни души. Чтобы чем-то заполнить неловкое молчание, я заговорила с ней разок, потом другой — да так мы постепенно и подружились.

Сихо всегда оставалась такой же воспитанной и серьезной, как на уроках в классе. О чем бы ни зашел разговор, она никогда меня не подначивала, на все вопросы отвечала вдумчиво и четко — так, что общаться с ней было по-настоящему интересно. Оттого ли, что недавно закончились зимние каникулы, нас частенько тянуло поболтать о любви, и однажды Сихо ошарашила меня признанием в том, что секс с парнем у нее уже был. Подобным опытом не могли бы похвастать даже те из наших ровесниц, кто сегодня флиртует с парнями вовсю, и в то, что на такое способна благовоспитанная шестиклашка, верилось с большим трудом. Поначалу я даже забеспокоилась: уж не страдает ли она комплексом Лолиты?

— Да нет, ничего подобного! Это чисто моя инициатива, все в порядке.

— Как? Но… сколько лет твоему парню? Разве не он тебя соблазнил?

— Мы с ним ровесники. Это мой кузен, его зовут Ета…[23] Наш первый поцелуй, а потом и секс случились по моей воле. И, уж конечно, я очень старалась ничем его не напугать!

— Что? Ты затеяла это сама? Но зачем?!

— Сложно объяснить. Я ведь даже не думала, что это называется сексом. Просто… чем больше мы обнимались, тем нестерпимей мне хотелось забраться ему под кожу. Вот и все!

Я смотрела на эту малышку, по которой даже не скажешь, что у нее уже случились первые месячные, и не могла поверить своим ушам. Но чем дольше слушала, тем ясней понимала: она сделала это не из желания познакомиться с сексуальностью своего парня, не из детского любопытства и даже не из стремленья скорей стать взрослее тех, кто ее окружает. Скорее всего, это произошло у них самым естественным образом — просто потому, что не могло не произойти.

Сихо с ее парнем, Етой, могли встречаться лишь одну неделю в году — на летнем фестивале Обóн. Каждый год вся их бесчисленная родня съезжалась в семейное гнездо — старый бабушкин дом в горах, и тогда целая дюжина двоюродных братьев и сестер всю неделю пускала вместе фейерверки, лакомилась арбузами и веселилась. Вот там-то еще в шесть лет Ета с Сихо и поклялись друг другу, что обязательно поженятся, когда вырастут. Однажды ночью они убежали вдвоем из дома, долго блуждали, взявшись за руки, по бабушкиным рисовым полям — а потом, укрывшись в старинном амбаре, решили изучить на практике, как устроены их тела.

Сихо жила в Токио, а Ета — в той далекой деревне, с бабушкой по соседству. Большую часть года ни видеться, ни тем более оставаться вдвоем они не могли — и старались использовать бесценное время вдвоем, которое дарил им Обон, на всю катушку. Три года назад они впервые поцеловались на чердаке, а в прошлом году занялись первым сексом в амбаре…

Слушая Сихо, я не уставала поражаться тому, каким бесстрастным и будничным тоном она все это описывала. Признаюсь, до того разговора даже поцелуи, не говоря уж о сексе вообще, казались мне чем-то совершенно непристойным. Но в ее рассказе это выглядело таким чистым и невинным.

Сразу после зимних каникул Аки с еще одной девчонкой из нашей группы взяли моду подробно рассказывать на переменках, как их целовали старшеклассники. Но пережитые ими поцелуйчики, по-моему, не имели ничего общего с тем, что описывала Сихо… Желание забраться кому-то под кожу? Лично со мной такого еще не случалось.

Те две болтушки, похоже, и целовались-то не от большого желания. Все, чего им хотелось, — это доказать всему миру: раз их целуют — значит, они уже взрослые и «продвинутые». Но Сихо за весь свой рассказ ни разу не сказала «он поцеловал». В ее понимании, настоящие поцелуи случаются лишь по собственному желанию, как следствие некого внутреннего импульса…

Услышь ее кто-нибудь из взрослых — наверняка разразился бы жуткий скандал. Но, по-моему, она просто оставалась честной с собственным телом. Пыталась понять, чего оно действительно хочет, и выполняла это — с огромной бережностью к партнеру. Вот почему ее поцелуи — не навязанные кем-то «непристойности», а лишь то, что исходит из нее самой.

Конечно, я не из тех дурочек, которые верят, что такой опыт делает нас взрослее. Я просто хотела бы оставаться верна своей сексуальности, как это получалось у Сихо.

Небо к полудню выдалось солнечным, без единого облачка. Любители акварели отправились с учителем в парк на пленэр, соседняя аудитория опустела — и тишина в нашей студии № 2 стала еще глубже обычного.

— А что, Сихо… Ты, когда целуешься, тоже пользуешься языком? — спросила вдруг я, смешивая на палитре оттенки красного цвета.

Кисточка в ее пальцах застыла, и она от души рассмеялась.

— От кого ты это услышала, Рури?!

— От Ами с Михо… вчера, — выдавила я, чувствуя себя наивной первоклашкой.

О сексе и поцелуях я знаю пока лишь то, что нам рассказывают на уроках полового воспитания. А Сихо, похоже, уже вовсю читает какие-то книжки или комиксы, в которых любовью занимаются только с теми, кого любят, как самих себя. Но взять у нее что-нибудь почитать я просто боялась.

Возможно, под влиянием Сихо я и не любила, когда в таких разговорах используют похабные словечки. Как только их слышу, сразу стараюсь исчезнуть из компании.

— Грязные разговорчики нашей Рури не по нутру! — смеялись Аки с Михо.

«Эй, Рури! А ты не знала?..» — окликнули меня одноклассницы, пытаясь затянуть в очередную словесную помойку, но обычно я их игнорирую. Видно, еще и поэтому до вчерашнего утра мне даже в голову не приходило, что при поцелуе можно пользоваться языком.

— Как? Ты и об этом не слышала?! — дружно расхохотались они.

— О-о, для языка разработано столько особых приемчиков! — подмигнула Аки.

— Не то слово! — подхватила Михо. — Один бугай из десятого уже устроил мне такой экстрим, что я испугалась и убежала… Сам-то он, конечно, красавчик. Но иногда ведет себя как маньяк!

— Как в той порнушке, что мы у тебя в интернете смотрели, да? Такой эротичный…

Слушать болтовню этой парочки опасно для психики. Хотя, конечно, в экстриме они разбираются куда лучше, чем начитанная Сихо.

Конечно, я чувствую: Аки с Михо всего лишь повторяют бесстыжие словечки, которые за них придумали другие. А своего, персонального бесстыдства внутри себя пока еще толком не вырастили, поэтому их так легко затягивает в бесстыдство чужое. Но, с другой стороны, если я в свои годы не знаю таких деталей, может, я какая-то недоразвитая?

«Половое воспитание — очень важный предмет! — говорит моя мама. — Ведь когда нет знаний, нечем защищаться!» Так что на уроки-то я, конечно, ходила, но за стенами класса оставалась целая куча «эротических» знаний, получать которые мне было просто неоткуда.

— Разве не странно всего этого не знать? — спросила я.

— Да нет, не странно… — пожала плечами Сихо. — Никто не знает, как лучше целоваться, пока не наступит момент поцелуя. Нам с Етой в тот раз даже в голову не пришло, что вообще-то этим занимаются взрослые. Мне просто захотелось попробовать что-то самой… И желание это становилось все сильней и сильней, пока мы не поддались ему.

— То есть… когда ты его целовала, ты даже не понимала, что делаешь?

Сихо рассмеялась и покачала головой.

— Нет, конечно! Мы же сочиняли свой, неповторимый поцелуй, только для нас двоих… Позже, когда я прочитала в книжке, как это делают взрослые, у меня просто камень с души свалился. Хотя и было немного обидно. Я-то была уверена, что это наше с Етой изобретение!

— Но почему тебе этого захотелось, ты даже не знаешь?

— Понятия не имею. Сначала мы облизывали друг другу щеки. Потому что они выглядели мягкими и сочными. И я стала придумывать, как оказаться у Еты внутри. Для начала, чтобы забраться к нему под кожу, лизнула его веки. А у него от удивления рот распахнулся. Ну, я забралась еще и туда… Бедный Ета пришел в такой шок! Но как только я объяснила, он все понял. И больше не возражал… Кожа у него была загорелая. И гораздо толще моей. Мне и раньше нравилось ее лизать, но во рту Ета ощущался совсем по-другому. Сперва я лизнула его нижнюю губу. Мягкую, нежную, как новорожденное дитя… Еще удивилась, помню: так вот какие мы, люди, на вкус изнутри? Я захотела попробовать еще глубже. Но как только поднырнула под его зубы, почуяла на языке слабый привкус крови. У Еты был герпес, какая-то микроскопическая ранка на губе, и я очень старалась не причинить ему боль. Но внутри у него все было так замысловато — сколько ни вылизывай, все мало… В глубине Еты кипели бурные воды, отчего рот у него был все время полным влаги. А по упругим деснам разбегались кругами каналы вен. От одной мысли, что я у Еты внутри, сердце улетало в небеса. Я все лизала, поражаясь тому, что эта кожа, такая крепкая снаружи, может быть настолько мягкой изнутри. А он все смеялся и повторял, что ему щекотно…

Похоже, опыт Сихо здорово отличался от «особых приемчиков», которыми восторгались мои «продвинутые» одноклассницы.

— Интересно… случится ли такое же с кем-то и у меня?

— Ну конечно случится! — улыбнулась она. — Ты ведь такая взрослая, Рури.

У меня просто челюсть отвисла.

— Ты серьезно? Но Аки со всей компанией только и повторяют, что я никак не повзрослею. И что я ничего не знаю о жизни.

— Меньше чужого знаешь — больше себя сбережешь! Я считаю, обсуждать непристойности тоже важно. Но только с теми, кто тебе действительно дорог. Мне, например, для таких разговоров вполне достаточно Еты или тебя. А если обсуждать это слишком часто и с кем попало, постепенно начнешь целоваться уже не своим поцелуем… Дело же не в том, что ты не хочешь чего-то знать, правда, Рури? А в том, что ты хочешь оставаться свободной!

От этих слов мне стало чуть легче. Но напряжение оставалось. И я, судорожно сглотнув, тихонько спросила:

— Я тебе еще не рассказывала, но… однажды, очень давно, я видела сон.

— Сон?

— Да, очень странный. Я тогда заканчивала пятый класс, и у меня начались первые месячные. Лежала в постели и вдыхала запах солнышка от одеяла, которое мама только что проветрила во дворе. А потом приснилось, будто я дрейфую, покачиваясь, в мыльных пузырях.

Сихо глядела на меня в упор. Обычно, болтая со мной, она рисовать не переставала, но сегодня даже отложила кисть на палитру.

— Меня всю щекотало, все сильней и сильней. А потом эти мыльные пузыри разом лопнули. Бабах! И вены по всему телу сжались — так, будто на самом деле у меня внутри что-то взорвалось. От испуга я проснулась, открыла глаза. И хотя это был сон, по всему телу еще долго разбегались волны блаженства. Но голова оставалась ясной. Что это было — до сих пор не пойму. В библиотеку сходила, но в книжках про такое, похоже, не пишут.

— Кажется, у парней это называется «мокрый сон».

— Мокрый сон? А у девчонок он тоже бывает?

— Я слышала, что да. Или где-то читала? О том, что это очень крутое приключение.

— То есть… с тобой такого не случалось?

Сихо покачала головой.

— Сама себя доводила, бывало. Ну, чтобы лопнуло все внутри. Но как у тебя, во сне, — пока еще ни разу.

— Хм-м, — протянула я. И продолжила смешивать на палитре красную краску. — А на что это похоже, когда сама? Если, конечно, можно такое спрашивать…

— Тебе можно, Рури. Ну, в общем, это… как будто делаешь что-то очень невинное.

— Невинное?

— Не знаю, как объяснить, но ты… твое тело становится очень чистым, как у младенца, и ему вдруг делается так хорошо, что в итоге ты просто взрываешься изнутри. А потом успокаиваешься, покачиваешься, как на волнах, в приятной усталости, и уплываешь в сон…

Описание Сихо местами напоминало то, что испытала я, но звучало как чудесная сказка.

Тут послышались шаги учителя — и мы, спохватившись, вновь взялись за кисти. Сихо продолжала срисовывать деревенский пейзаж с фотографии, которую сама же сделала еще летом. А я все терзала свой натюрморт из пластмассовых яблок на деревянном столе, для чего мне постоянно требовалось много оттенков красного.

После урока плавания аудитория, как всегда, заполнилась влагой, и мне еще долго чудилось, будто я продолжаю куда-то плыть. Волосы я распустила, чтобы скорее просохли, и копна моя ниспадала до пояса черным каскадом с легким запахом хлорки из школьного бассейна.

Шел четвертый урок — самоподготовка по английскому. Я дрейфовала в ленивой полудреме, рассеянно слушая, как Аки с Михо, заполняя тестовые задания, треплются о парнях.

И вдруг один из наших главных разгильдяев, Окадзаки, громко и отчетливо ляпнул на весь класс:

— А что, все девки играют соло, правда же?

— «Играют соло»?! Ха-ха-ха! — взревела кучка парней из того же угла. — Ну, Окадзаки… Теперь держись!

— Не, ну а чо! — ухмыльнулся Окадзаки. И под хохот приятелей стал изображать свободной рукой, как мастурбируют женщины. — Кажется, в интернет-порнушках они делают это вот так?.. Или так?

— Ну и скотина же ты, Окадзаки! Вовсе мы так не делаем! — крикнула Аки, заливаясь краской, и треснула придурка по спине свернутым в трубочку заданием.

— Вы-то, может, и нет! — не унимался Окадзаки. — А вот Сэтó делает, спорим? Она же у нас продвинутая! Небось, нахваталась от своего жеребца такого, что вам и не снилось!

— О да… Сэто у нас кобылка заводная! — заржали его дружки.

Едва я услышала, как мою фамилию склоняют на все лады, у меня запылали уши. Обычно я что-нибудь орала этим придуркам в ответ. Но теперь неожиданно вспомнила наш вчерашний разговор с Сихо — и застыла как каменная.

Может, парни каким-то образом узнали о том разговоре? И теперь выставляют меня извращенкой, чтобы посмотреть на мою реакцию? При одной лишь мысли об этом захотелось бежать на край света.

Слова застревали в горле, и я лишь робко надеялась, что от меня как-нибудь отстанут, как вдруг во всеобщем гвалте различила тихий, но отчетливый голосок:

— Окадзаки-кун?

Окадзаки сидел на парте с ногами, задрав колени к потолку, и чтобы узреть миниатюрную фигурку Сихо, ему пришлось развернуться на сто восемьдесят.

— Окадзаки-кун! Вот это — классный журнал. Сегодня учитель поручил вести его мне. Вчера ты был на дежурстве, так? Может, поэтому не знаешь. Но вообще-то здесь написано, что последнюю работу ты должен переписать с нуля!

— Ч-че?! Э-э…

При виде малютки Сихо, возникшей из ниоткуда, любители грязных разговорчиков оторопели. Она же, глубоко вздохнув, выставила классный журнал перед собой — и залепетала:

— Наши радости принадлежат нам, а ваши радости принадлежат вам, мы открываем свои радости для себя, но мы не предаем наших радостей, ибо мы не изменяем своему телу…

Все это она протараторила так быстро, словно и не надеялась, что кто-то услышит ее, — отчего слова звучали как волшебное заклинание. А черный классный журнал в ее побелевших от смелости пальчиках казался Магической Книгой.

С парнями Сихо никогда не общалась, да и теперь говорила так тихо, что все они тут же сделали вид, будто ничего не расслышали.

— А?.. Что?.. Чего она там лопочет? — зашептали они, переглядываясь между собой. Хотя я почему-то различила каждое словечко, не напрягаясь.

Но повторять Сихо ничего не стала. Лишь улыбнулась, глядя в пол, вручила обалдевшему Окадзаки классный журнал. И, не поднимая головы, побрела обратно к своей парте.

— Эй… Что там она вякнула-то? Ты понял?

— Да я сам не разобрал! Что-то наше, что-то ваше… тело какое-то…

— Ну, наверное, что-нибудь типа «кончай свои грязные шуточки». Вот ты придурок, Окадзаки! Даже крошку Хасимото достать умудрился, кретин!

— Жеребцы в своем репертуаре! — подхватила Аки, задорно смеясь. — Пока всех девчонок не выбесят, не успокоятся… Вон, бедная Рури вся красная до сих пор!

От ее беззаботного смеха весь скандал тут же сошел на нет, и класс переключился в свой обычный режим грязных шуточек и подначек. Что парни, что девчонки старались ляпнуть что-нибудь особенно гадкое из своих познаний, а то и личного опыта. Периодически то Аки, то Михо игриво взвизгивали — «Ой, да паш-шел ты!» или «Грязное животное!», — вызывая очередные взрывы хохота. В целом же получалось, что каждый из этих людей издевается над собственным телом.

Каждый — кроме малышки Сихо.

Медленно приходя в себя, я все смотрела и смотрела, как упорно, не поднимая головы, она заполняет латинскими буквами тестовое задание.

А на большой перемене, когда все достали свои бэнто, я схватила ее за руку и вытащила на веранду.

— Что случилось, Рури? — удивилась она. — Мы же поесть не успеем!

Я прикрыла за нами дверь, чтобы нас никто не услышал. Сихо, похоже, встревожилась еще сильнее.

— Послушай, Сихо… — сказала я. — Сейчас мне было за саму себя очень стыдно. Так стыдно, что я вообще не знала, что делать. И была страшно рада, когда ты за меня вступилась!

Сихо с облегчением выдохнула. Лицо ее как будто смягчилось.

— Ну, если честно… Я и сама испугалась. Реально показалось, что дразнят меня саму. И что, если я сейчас не вмешаюсь, они растопчут все, что мне по-настоящему дорого. Вот и произнесла это заклятье… Я понимала, что голос у меня не очень уж громкий. И наверняка моих слов не услышат — ни Окадзаки, ни кто-либо другой. Но все равно очень хотела это сказать. Чтобы доказать себе же самой: я такая, какая есть, и за себя мне совершенно не стыдно! Не скажу этого сейчас — не видать мне покоя до конца жизни… Эти слова очень особенные для меня. Заклятье для защиты моего мира.

Она смущенно уставилась в пол. А потом добавила:

— Я поняла, что иначе они проглотят еще и меня… Вместе с тобой, Рури.

Школьная форма болталась на ней, как на вешалке, а лицо источало такое отчаяние, что я поразилась: какой же слабой и беззащитной может выглядеть та, кто всегда казалась мне взрослой и неуязвимой.

Я протянула к ней руки, и ее крохотное тельце — чуть не вдвое меньше меня! — утонуло в моих объятьях.

— Ты чего, Рури? — сконфуженно запыхтела она, упираясь носом мне в грудь.

Наши волосы перепутались. После бассейна они уже просохли, остался лишь слабый запах хлорки. Стиснув ее как можно крепче, я прошептала ей на ухо:

— Спасибо тебе, Сихо…

Мы с тобой все еще в опасности, хотела добавить я. Нас так легко сбить с толку сильными словами или великими ценностями — всей этой праведностью, придуманной взрослыми, чтобы управлять тем миром, которым они дорожат. Раз за разом нам приходится произносить наши магические заклятья, чтобы они оставили в покое наши тела. Это очень, очень непросто, но если мы не защитим себя сами — мир, который так дорог нам, будет попросту уничтожен…

Но ничего этого я говорить не стала. А просто стиснула Сихо еще крепче — и как можно радостней проворковала:

— Слышишь, как распелись цикады? Каникулы уже близко…

От этих слов она подпрыгнула и чуть не выпорхнула из моих рук.

— О да! Уже вот-вот… Жду не дождусь!

Этим летом Сихо снова поедет в горы и встретится там со своим любимым парнем. И, наверное, снова займется любовью с тем кого любит, как себя саму… Зарывшись носом в ее мягкие волосы, я обмирала от счастья за них обоих.

К вечеру того же дня, вернувшись домой из студии, я скинула школьную форму — и тут же нырнула в постель.

Мама уже ушла на вечернюю подработку — как всегда, допоздна. На кухонном столе меня дожидался ужин, завернутый в прозрачную пленку. И хотя поесть я бы не отказалась, первым делом хотелось попробовать кое-что иное. А именно — проверить, получится ли у меня наяву такое же приключение, как в том сумасшедшем сне.

Пытаясь вспомнить то самое сновидение, я закрыла глаза. И едва представила такие же мыльные пузыри, как внутри меня, будто отзываясь на некий тайный сигнал, сразу что-то зашевелилось.

Прислушиваясь к голосу тела, я стала поглаживать его там, где оно оживлялось бодрее всего, — на лодыжках, за ушами, под коленками, вдоль шейных вен. От каждого прикосновения клетки кожи все сильнее вибрировали, а глубоко под ними, где-то в самой глубине меня, заворочались микроскопические частички звездной пыли.

Следуя зову этой пыли, я замотала правую ногу одеялом и затянула его покрепче. Золотые пылинки запульсировали и стали стремительно набухать вслед за каждым движением ног…

Я плавала у себя под кожей. Всю жизнь до этого дня я была уверена, что внутри меня — только кровь и разные органы. Но даже представить себе не могла, что однажды там обнаружится еще и светящаяся пыльца, а тело мое окажется куда вместительней, чем мне представлялось ранее.

Я уже думала, что сейчас лопну, но тут золотые пылинки, разбухшие до предела, наконец взорвались — и вся магическая пыльца вылетела из моего тела в одно мгновение.

Испугавшись, что не увижу, куда же она улетает, я приоткрыла глаза — и через щелочку между веками подглядела, как занавеска у распахнутого окна колышется под ночным ветерком.

Запах ночи разносился по комнате плавными волнами. Мои черные волосы разметались по всей подушке и спутались куда сильнее обычного. «Ах да, — вдруг рассеянно вспомнила я, — ведь сегодня я плавала в бассейне…»

Блаженная усталость накрывала меня волна за волной. Доверившись ритму этих ленивых волн, я уже совсем засыпала, когда на ногте большого пальца[24] заметила пятнышко алой краски.

Точь-в-точь как тот неумелый маникюр, что делала сама себе в детстве, подумала я — и медленно утонула во сне.