Человек из Кемерово

Глава 1

Здесь через поры до сих пор сочится яд

Здесь все назло, наперекор и невпопад

Здесь каждый только за себя

Здесь наше «мы» сменило «я»

Жаль, что мы себя изжили

Не сберегли, чем дорожили

Ждать перемен мы так устали

Сковав взамен сердца из стали

Вот и вся мораль:

Здесь нет «мы», лишь «я»

И на сердце сталь

Безраз

Ли

Чи

Я

LOUNA. Сердца из стали

Глава 1

Я сидел на железном табурете и меланхолично декламировал:

— Ночь, улица, фонарь, аптека…

Сидел голым, поэтому за два часа беседы железка успела нагреться и задница не мерзла.

— Бессмысленный и тусклый свет…

Мрачно стучавший по клавишам печатной машинки секретарь сообразил, что это в показания вносить не надо и обиженно засопел. Затих, разминая пальцы, тихо пощелкивая ими в наступившей тишине.

Следователь поднял голову, придавив ладонью стопку листов:

— Что замолчали, господин Разин? Неплохое начало. И как дальше?

Мне не жалко. Заканчиваю четверостишье:

— Живи еще хоть четверть века. Всё будет так. Исхода нет… Александр Блок. Русский поэт.

— Наверное, очень популярный? К сожалению, я слабо разбираюсь в эпистолярном жанре.

— Наверное… Увы, мой случайный знакомый продекламировал только несколько его стихов. Эти запомнились особо.

Добыв нужный лист, следователь аккуратно положил его поверх других и продолжил:

— Хорошо. Раз мы немного отдохнули, можем вернуться к нашим делам… Господин Разин. Расскажите, каким образом вы оказались рядом с телом убитого заместителя начальника милиции города Кемерово.

Как-как? Задницей кверху, как еще можно оказаться в ситуации, за которую тебя с удовольствием колесуют. Особенно, если речь идет о человеке, чье имя в списке «неблагонадежных персон» в самом начале. Крупными такими буквами, жирно подчеркнуто: «Разин, Илья Найденович».

Я не знаю точную статистику иномирцев, попавших на Твердь. Официально это нигде не публикуется, но вряд ли речь идет о тысячах. Потому что такое количество чужаков непременно бы оказало влияние на местную культуру. Оставило бы след в научных достижениях. Прогремело в тех или иных великих деяниях. И породило бы гонку технологий, основанных на выпотрошенных чужих мозгах.

Почему я это знаю? Потому что я тоже — тот самый пресловутый «попаданец». Заключенный номер пять сотен три, дробь четырнадцать точка семь. Это мой третий номер. Первые два были перезаписаны в момент утилизации основной партии. Десятки тысяч умерли — я выжил. Там, дома. В концентрационном лагере «Рунический Восход».

Плохо помню детство. Оно было на удивление смазанным и серым. Разве что — голод. Неистребимый, злой, который я осознал, как только стал хоть как-то воспринимать себя разумным существом. Именно голод толкнул меня на попытки украсть что-нибудь съедобное. Один раз. Другой. В итоге — метка неблагонадежного, мятая картонка в полицейском архиве и арест, когда руководству страны понадобился биологический материал вполне определенной категории. Первый срок, три года на стройке трансконтинентальной магистрали и затем под надзор в небольшом поселке на границе бесконечных пыльных степей.

Наверное, благодаря именно той заднице, куда меня забросила судьба, я смог прожить лишние двадцать шесть лет дома. Без разрешения завести семью. С регулярными ежемесячными обысками в бараке. И все тем же уже привычным голодом. Пахал, как проклятый, на любых доступных работах. Шабашил на власти, ее прихлебателей и каждого, кто мог платить. Освоил кучу специальностей, где нужно приложить чуть-чуть мозги и руки. Скорее всего — так долго протянул, потому что умел приспосабливаться и терпеть удары судьбы. Через боль. Скрипя зубами.

Магия. Вы знаете, что планет в мироздании бесчисленное множество? И Вселенная — она не одна. Их тоже — бесконечная вереница, спутанная в один огромный комок. Хотя кто-то предпочитает называть их — Отражениями. Либо — трехмерными листами, которые лежат в эдакой пирамиде без конца и без края. Миры, разделенные друг от друга сдвигом базовых констант. Где-то эти фундаментальные правила существования позволяют относительно вольное управление существующими энергиями, снизив общий порог энтропийного рассеивания. Что порождает ту самую пресловутую магию. Потоки энергии, пронизывающие все сущее. Оказывающие воздействие на живые организмы, позволяя эволюции конструировать специальные органы, проводящие каналы и аккумулировать разлитую вокруг ману.

Есть миры, где этой самой магии нет. А есть — где ее много. Как у меня дома.

Но если живое может использовать дармовую силу — оно будет это делать. Так появляются волшебные существа. Звери и люди. Одаренные. Способные ударить не только лапой или подобранной палкой — а бросить сгусток огня или заморозить воду под ногами. Да, их не так много, но они есть. И как только осознают себя — возвышаются над остальными. Сначала став вождями племен. А затем породив аристократию, рвущую глотки любым, кто посягнет на их власть.

Моему дому не повезло. Магическую компоненту освоили давно. Империи рушились под гнетом прожитых лет, а правила жизни так и не менялись. Крохотная прослойка богатых и успешных, пожиравшая все доступные ресурсы. И клановая пирамида, у основания которой умирали в рабских оковах простые люди.

Но любой застывший социальный организм обречен на стагнацию, если не будет развиваться. Последний серьезный прорыв был связан с открытием рунных знаков и возможности использовать их в дополнение к давным-давно устоявшимся знакам стихий. Сплести файрбол — значит, создать сложную вязь из более чем десятка элементов. Это надо удержать в голове, скастовать все нужные завитушки без единой ошибки, напитать силой и направить удар в выбранную сторону. Рунные знаки — были намного проще. Собранные в алфавит — стали подобием новой библии для слабо одаренных. И уже на их основе сначала переработали базовые заклинания, после стали экспериментировать с новыми. Вслед за серьезными кудесниками выросло не одно поколение слабосилков, вызубривших рунную азбуку. Те, кто стал опорой для одряхлевшей аристократии. Кто занимался решением бытовых проблем, создавал артефакты и поддерживал воспроизводство себе подобных.

Все это обеспечили руны, которые превратились в мое личное проклятье. Потому что именно с их помощью наши кудесники смогли создать артефакторные машины для ловли заблудившихся душ. Чужие миры, где случались катастрофы, оставляли в окружающим Вселенные эфире слепки умерших людей. Их знания, желания, обломки бывших характеров. Это все перенакладывалось на отобранных заключенных, после чего в дело вступали военные психиатры. Ведь главная проблема любой закостеневшей империи — это коллапс развития науки и техники. Рабы — слишком плохо умеют создавать новое. У них просто-напросто утрачен такой навык. Зато если на такого бедолагу прошить остатки чужой души, то с помощью отработанных методик можно вытащить что-то интересное. Обрывки чужих знаний. Картины других миров. Технологические новинки, способные поддержать мумифицированное тело бесконечного государства, занявшего всю планету.

После того, как экспериментальный проект выдал первый результат, осужденных за тяжелые статьи перестали отправлять на рудники. Туда отправили технику. Смертникам же начали перепрошивать мозги. Убивая то, что было раньше в живых оболочках и сжигая содержимое бритой башки после очередной неудачной попытки.

Сто погибших за месяц? Тысяча? Мелочи. Отработанного материала все еще много. Зато мы узнали, как собрать холодильную установку. Сумели улучшить жизнь хозяевам жизни и челяди, заполонившей дворцы магов. И снова. И снова.

Мне повезло четыре раза. Четверка — несчастливое число в домашней мифологии. Раньше пойманному на краже рубили большой палец. Потом перестали. Увечные хуже работают. Проще не махать топором, а сразу отправлять в лагерь.

Но — я люблю четверку. Потому что три раза в мою голову прописали не цельную выловленную личность, а куски воспоминаний. И я не превратился в пускавшего слюни идиота. Мало того, я каждый раз после шоковой терапии мог выдать привнесенную информацию, заработав право на лишние полгода в бараках. В третий раз попался артефактор, благодаря памяти которого я описал два измененных знака и право на дополнительный паёк. Чужие знания зачастую просыпались не сразу, поэтому меня перевели к другим счастливчикам, чуть ослабив режим. В надежде, что я смогу наскрести еще что-нибудь полезное. Я же в момент «просветления» рассказал, что в другом мире руны накладывают на кожу желающих. Своеобразные татуировки, которые даруют новые таланты их обладателю.

После первого опыта смог ладонями протестировать аккумуляторный блок и выявил все места протечек магического накопителя. Мои кураторы буквально обезумели от счастья. Я стал той самой «золотой лабораторной мышью», которая приносит награды, славу и деньги. После второго опыта с еще одним набором знаков я продемонстрировал возможность ощущать с закрытыми глазами потоки маны в ближайшем пространстве. Что можно использовать в целительстве и других коммерчески выгодных направлениях.

Обе технологии тут же запатентовали и начали оттачивать на других заключенных. Цвет чернил, толщина линий, особенность начертания рун — все перепроверялось, дабы получить наилучший результат. Я же получил персональный ад. Год мучений, когда на моем теле выжигали очередную последовательность. Я писал ее на бумаге, конкретизировал детали и орал потом от боли.

Не знаю, что было указано в моем личном деле, может характеристика мазохиста. На самом деле погибший артефактор занимался проблемами телепортации у себя дома. И все те «адаптированные» схемы, шрамами украсившие бледную кожу, в конце года позволили мне закончить подготовку к побегу. В каждой рунной цепочке были отдельные знаки, которые я собирал в сложную конструкцию.

Да, я не маг. Во мне нет той самой великой Искры, которая позволяет прикоснуться к бесконечным потокам силы вокруг. Зато я превратил себя в ходячий артефакт. И когда настало время — бросился на колючую проволоку ограды, постоянно находившуюся под напряжением. Мощности разряда хватило, чтобы заключенный номер пять сотен три, дробь четырнадцать точка семь взорвался кровавыми ошметками, погибнув там. И чтобы моя душа рванулась на свободу, пробив тонкую эфирную преграду.

Мне кажется — я видел эту бесконечную вереницу миров, мимо которых промчал, подобно комете. Или — это был бред мертвеца. В любом случае — остатки моего «я» ударили в тело мужчины, умиравшего на сибирских болотах. Ударили так, что захватили измученное тело, записали новую личность и выжгли ментального паразита, пожиравшего душу бедолаги. Крошки воспоминаний — все, что осталось от прежнего хозяина. И проступившая руническая вязь на коже.

Семь лет тому назад в грязи и собственном дерьме заново родился Илья Найденович Разин, мещанин, сорока девяти лет, вдовец.

Спина потихоньку начинала о себе напоминать. Сидеть на табуретке неудобно. То есть я могу как-то пристроиться и в целом почти не обращаю внимание на бытовые неудобства. Но возраст дает о себе знать, как и общая усталость от тяжелой жизни. Поэтому решил закругляться.

— Вы спрашивали, почему я пришел к господину Варенцову. Вижу, моя папка с документами на столе вместе с одеждой. Не могли бы вы мне передать? В наручниках и цепи неудобно по залу бродить. Стол мешает.

Усмехнувшись, следователь посмотрел на секретаря. Тот моментально вскочил и легкой рысцой проскакал мимо дыбы и стойки с железом к большой железной образине у левой стены. Мне это рукоделие напоминало прозекторский стол. Нержавейка, стоки для жидкостей по бокам и большое ведро под дырой в углу.

— Что же, Илья Найденович. Вот ваша папочка. Давайте откроем и посмотрим. Что у нас здесь? Две платежки. Одна за дом, где вы обитаете. Вторая за телефон.

Кивнул. Потом постучал пальцем по заднику потертой кожаной папки:

— За использование артефакторных чар меня дубинкой бить по загривку не будут?

Следователь разулыбался, а глаза моментально утратили фальшивый налет дремоты:

— Неужели кто-то применял к вам столь непопулярные методы воздействия?

— Никоим образом. Знакомые делились накопленным опытом. Просто мне эту папочку клиент подарил с наилучшими пожеланиями. И вот здесь отдельный карман, который открыть может только хозяин. Я думал, вы о таком знаете.

Вздохнув, чиновник достал новый лист, начал его заполнять красивым почерком:

— Вас принял наряд милиции и оформил дежурный по отделению. Стандартный сканер такие штучки не определяет, надо использовать специализированное оборудование. Сами знаете, что в земщине с артефактами и прочей гадостью все сложно.

— Знаю. Работа у меня такая, быть в курсе подобных мелочей.

— Да, да. Оценщик антиквариата и различных диковинок… Вот, постановление о демонстрации возможностей личного оборудования, внесенного в «Серый список». Здесь распишитесь.

Аккуратно взяв ручку, вывел подпись. Домой хочу. Под горячей водой постоять, душой чуть оттаять. Супчику с потрошками похлебать. Я его с вечера приготовил, косточку наваристую положил. Как раз должно настояться. Поэтому не стану против стандартных процедур выступать, документик лично завизирую.

А «Серый список» — он почти безразмерный в наши дни. Любая магическая или артефакторная дрянь, найденная в земщине, туда заносится. Мы люди простые, с дорогими побрякушками почти и не сталкиваемся в обычной жизни. Просто если подарили забавную штуку, почему не использовать по назначению. Папочка — дело такое. Вдруг потеряешь или сопрут внаглую. Зато из моего личного кармашка ни одна бумага на свет божий не появится. Сгорит в чужих руках.

— И что у вас там, господин Разин?

Ни разу не верю в показную вежливость. Сыскной Приказ — контора серьезная. И на убийство зама начальника милиции дурака не пришлют. Наоборот — дотошную заразу отправят, чтобы вцепился в чужую глотку и не отпускал.

— У меня здесь расписка господина Варенцова на четыре деньги. За которыми я пришел ровно в девять утра. Как и договорился с покойным вчера вечером по телефону. Думал, что меня ждут, поэтому сначала не обратил внимание на приоткрытую дверь. Постучался, вошел в квартиру. А когда увидел бедолагу, не стал ничего трогать и пошел на улицу. На углу будка автомата стоит, хотел милицию вызвать. Ну и меня сразу у подъезда и приняли.

— Почему не из квартиры?

— В библиотеке повезло книжку вне очереди взять. «Следствие ведут зипуны». Там в одной из глав написано, что цивильного под замок посадили, потому что за чужие вещи хватался. В расстроенных чувствах. Вот и я бы позвонил, а вы потом про отпечатки стали спрашивать.

Чуть ли не обнюхав половинный тетрадный листочек с корявыми буквами, следователь отыграл лицом «вопрос с уважением»:

— Не возражаете, если я приобщу к делу?

— Конечно. Я даже буду не против, если вы добавите туда показания дворника, который меня видел. И таксиста, который привез к дому… Конечно, я в расследовании убийства мало что понимаю, но кровью в квартире воняло слабо. И на полах уже все засохло, в бурых таких разводах. Так что вряд ли это я проломил голову господину Варенцову.

Расписку на четыре деньги сунули в тощую папку вместе с подписанным постановлением о демонстрации. Между делом подбросив дурацкий вопрос:

— Показания уже есть. Но ведь вы могли вернуться, чтобы создать алиби.

— Насчет алиби стоит обратиться к доктору Асееву, во вторую земскую больницу. Я там в палате пролежал с шести вечера до семи утра. Давление шалит, вот под капельницей и сплю. Завтракать не стал, больничная еда не особо нравится.

Поняв, что я не особо рвусь изображать раскаявшегося дурака, следователь потер воспаленные глаза и начал закругляться.

— Да, алиби у вас вроде как имеется, господин Разин. Поэтому сидите вы здесь больше не из-за покойного Варенцова. Тем паче, расписка вполне себе повод заглянуть в гости к убитому… Просто в отделе вас записали главным подозреваемым и получили ордер на обыск. И, знаете, что мы нашли в гараже?.. — помолчав, чиновник Сыскного Приказа не стал выдерживать длинную паузу и закончил выступление: — А нашли мы там десять ящиков с красителем из Чингиса. В каждом ящике — полтора кило.

Не люблю, когда люди вольно с цифрами обращаются. Поднял руку, дождался разрешающего кивка и вставил собственные пять копеек:

— В каждом ящике один килограмм и шестьсот двадцать грамм. Брикетированый краситель, в защитной упаковке. Вcе ящики с артефакторной защитой. Цена каждого ящика — пятнадцать тысяч денег, если такое брать в магазине. За сколько у оптовика покупали — без понятия.

— Вот! — по-настоящему обрадовался господин следователь. — Контрабанда в особо крупных размерах. Каторга в лучшем случае. В худшем — на кол.

Теперь и я позволил себе чуть-чуть улыбнуться. Впервые с момента начала беседы.

— Разрешите вопрос… Эту самую контрабанду описали как положено? Со всеми метками, знаками и накладными, которые лежали сбоку от ящиков?.. Да?.. Тогда возникает моральная дилемма. Если весь этот краситель подвесить на меня, то придется «утерять» накладные. Кстати, это не оригиналы, а копии. А вот оригиналы мой адвокат предоставит в суде… Если же бумаги приобщить к делу прямо сейчас, то на третьей странице указан конечный покупатель, для которого я этот самый товар сложил в гараже. Меня попросили об услуге. Гараж достался в наследство от прежнего владельца, аптекаря. И там что-то хитрое в полу и стенах — никакая дрянь магическая и прочая не протухнет сразу.

— Да, аптекарь, — собеседник больше не улыбался. Потому что я с изрядной долей наглости слез с крючка, взобрался по леске на кончик удилища и теперь демонстрировал оттуда член.

— Вот. И по итогам выходит, что либо будет суд и серьезная фамилия всплывет на свет божий. Тогда убитый Варенцов покажется мелкой неприятностью. Либо доблестная милиция конфискует контрабанду, которую обнаружили у меня под забором. За пределами частного владения. А я иду домой, со всем возможным уважением к органам правопорядка. Да, на свою часть премии за конфискат не претендую. Совершенно.

Не, сразу меня не отпустили. Еще час мурыжили, набив в итоге папку кучей ненужных бумаг. Но по итогам я оказался на крыльце главного следственного изолятора города Кемерово. Одетый и уставший, как собака. За спиной — трехэтажное кирпичное здание с зарешеченными окнами. Прямо передо мной бело-красная труба шлагбаума. В левой руке картонка с закорючкой отдела пропусков. В правой — трость. Пошарив в кармане, я выскреб мелочь и пересчитал наличные. Тридцать одна деньга. Хватит на такси, потому что катить мне домой минимум час. Практически на другой конец города, за реку. Из Заводского района в Рудничный. Хорошо еще, что живу недалеко от Крутого ручья, не дальние окраины. А вот в поселки за городом меня бы уже вряд ли повезли за тридцатку. Там в основном работяги и маргиналы обитают, туда или на автобусе, или шабашников подряжать на точках у таксистов.

Вздохнув, аккуратно спустился по истертым ступеням и похромал со двора на улицу, ловить машину. Сегодня утром меня нагрели на сто пятьдесят тысяч. Да, настоящий заказчик вряд ли потребует выплатить неустойку, его предупреждали о возможных рисках. Мало того, мне буквально выкрутили руки, попросив об этой услуге. Но в конфискованной куче денег были мои законные десять процентов. Что тоже очень даже серьезно, на эту сумму я мог бы спокойно прожить лет пять, ни в чем себе не отказывая.

Самое же паршивое — у меня за спиной теперь Сыскной Приказ, лишнее пристальное внимание местной милиции и наверняка где-нибудь рядом будут мелькать костоломы Суханова. Это ведь его товар перебазировался из маленького гаража на подземные государственные склады. И это его артефакторному производству теперь придется покупать краситель официально, на общих основаниях.

Так что ближайшие недели будут очень нервными, я бы сказал. Возможно, мне снова придется заглянуть в больницу, чтобы поправить подорванное здоровье. Ведь в отличие от господина следователя, другие люди сначала со всем старанием отобьют мне весь ливер, а потом еще подвесят надуманный долг.

И все это — из-за четырех денег, которые я решил стребовать за выкупленную расписку. Подиздержался, называется.

Таксист высадил меня на Металлистов, рядом с торговым центром. Отсюда до съемного домика минут пять на машине, но я решил чуть задержаться. Меня дважды уже трясли по разным мутным вопросам, поэтому я вполне представляю, что сейчас творится во дворе. И самому убирать следы разрухи как-то не хочется.

Поэтому расплатился, выбрался из ярко-желтой машины и похромал к пятачку рядом с распахнутыми дверьми.

На торце фасада красовались больше красные буквы: «SHASHLYK-PEKARNJA-APTEKA». Именно в таком порядке. Хотя я точно могу сказать, что готовили здесь очень даже неплохо. Временами даже хозяин центра столовался. Поэтому можно было безбоязненно обедать-ужинать и в аптеку заглядывать разве что за презервативами. Точка с проститутками — на задворках.

На левой вытянутой стене, куда я вышагивал, красовалась другая надпись. В этот раз — белыми буквами на красном фоне: «PIVO-RAKI». И, не смотря на обед, из раскрытых дверей уже долетали довольные подвыпившие голоса, разбавленные легким матом.

— День добрый. Отдыхаете?

Три мордастые зеленые рожи с фасонистыми кепками, чуть сбитыми на затылок. Снага. Зеленые орки. Ростом с человека, все плечистые, наглые до невозможности и довольные жизнью. Уселись на корточках, поддернув штанины «тикков» — синтетических спортивных штанов, пошитых где-то в Балканских подпольных мастерских. Перед каждым по два больших стакана. В левом — местное пиво. В правом — шелуха от семечек.

Напротив хлебный ларек и круглосуточный продмаг. Владелец — огромный Хаджа, тоже зеленомордый орк. За спиной шепчутся, что матушка его нагуляла от олог-хая, тролля. Очень уж габариты нестандартные. Хаджа отмотал десять лет по контрактам где-то на югах, прикрывал разного рода любопытных магов во время набегов на могильники. Приехал с кучей шрамов и набитой доверху кубышкой. Теперь — у него две точки здесь и штук десять подпольных самогонных аппаратов по району. Поэтому «HLEB» — это для районных властей. Закупается на месте, в пекарне. Продает с минимальной наценкой, а разного рода пенсионерам еще и со скидками. За это ему выдали грамоту помощника главы одной из земских комиссий и не особо трясут проверками продуктовый. Там обычный бич-набор для тех, кому надо перекусить дома после рабочего дня. И после десяти вечера самопальная бормотуха в переклеенными бумажками на бутылках. Насколько я знаю местные расклады, начальник милиции и его ближайшее окружение наверняка в теме и в доле. Но Хаджа — он не просто ветеран и орк с нужными связями. Хаджа еще смотрит за порядком на Металлистах, поэтому тут ни грабежей ночами, крайне редко мордобой и шпана по струнке ходит. Хотите неприятностей — топайте южнее, на Кировку. Там за тупиком железки частный сектор, где половина обитателей — нелюдь. Вот там вам и насуют полную панаму.

А если кто сдуру у пивной вздумает шелуху на потресканный асфальт сплевывать — получит в наглую зеленую рожу и метелку в лапы. Будет убирать всю крохотную площадь. Не поймет с первого раза — еще и швабру с мыльной водой выдадут. Ну и те, кто Хаджу не знает — того за ноги раскрутит и за железный забор забросит, в колючие кусты.

Поэтому орка уважают и при случае раскланиваются. Он — правильный снага, серьезный и злопамятный. Я не застал момент, когда ему после первого «ты меня уважаешь» попытались магазин спалить. Он тогда пожар из огнетушителей залил, потом позвонил и дождался приезда двух старух. После чего втроем прогулялись по Дунайской до реки. Шесть подворий сожгли к чертям, измордовав обитателей. Бабки оказались не простыми, серьезными магами. Судя по всему, Хадже задолжали за десять лет среди разрытых могил.

Вот после той прогулки и наступила рядом с торговым центром благодать и армейский порядок.

— Хо-хо, пацаны-ять! Решала-нах пришел! Пиво-нах будешь-ять?

Снага. Десять процентов населения Кемерово — это они, зеленые орки. Главная головная боль властей. И основной костяк чернорабочих на Кузбасских разрезах. Кстати, забавно. Кемерово — земский город, даже Кедровка входит в его зону ответственности. А вот Берёзовский и сам разрез — это уже опричнина. Ну и Юрга к доменным землям Харченко относится. И своих магических умников по контрактам клан Харченко поставляет по первой просьбе, получая за это скидки на отличный кокс. Одним словом — в этом треугольнике все друг с другом давно уже договорились и живут, загребая звонку монету. Только снага приходится корячиться на самых грязных работах.

— Спасибо, пиво сейчас не буду. Хотя в шашлычную зайду. С утра как забрали меня в холодную, так только сейчас отпустили.

— О-нах! Крысы помойные-ять тебя видели! Говорят, менты, дерьма им-врот, дубинами махали, нах!

Махали. Хотя мне повезло, что брал местный наряд. Они меня худо-бедно знают, примелькался. Будь из центрального района, там бы запросто отрихтовали до фиолетового состояния. Кстати, крысы помойные — это не крысы, это гоблины. Их граффити с мордой грызуна на всех ближайших заборах болтаются.

— Точно. Сбросьте им весточку, что у меня можно бесплатно все разломанное забрать. Пусть через полчаса подтягиваются.

— Не вопрос-нах! Уроды-ять тебе и хату-нах разберут!

— Без меня пусть не заходят даже. Обижусь… А вы, если подработать хотите, найдите грузовик какой-нибудь. Посмотрим, что там у меня целого осталось и на Шахтерку съездим. Боюсь, придется заново мебель закупать. — Оценив загоревшиеся в предвкушении заработка глаза шпаны, придавил внутреннюю жабу и добавил: — Полтинник каждому по итогам. Ну и оплата грузовика с меня. Плюс пиво, как закончим.

— Найденыч-нах! Ты реальный мужик-нах, правильный! Ща, все найдем-ять! Шашлык жуй-нах, а мы тут мигом-ять!

Соседи, можно сказать. И я для них свой — человек в серой зоне, между законом и полным беззаконием. Разин из Кемерова. Человек для решения сложных вопросов.