Человек из Кемерово

Глава 3

Интерлюдия с запахом карболки. Больничная

Мою душу вколотило в тело Разина на болотине. Неподалеку от поселка Бердовка, к востоку от Кемерово. На машине — сорок километров, почти час езды. И я так подозреваю, что вряд ли бы мне столь повезло, будь Илья Найденович в другом месте. Просто к северу от поселка сливаются речки Берзас и Северная Конюхта. И вот там, в месте слияния, тянется заболоченная низинка, прямо вдоль местной грунтовки, пробитой до метеорологического поста. А справа от низинки — Хтонь. Малюсенькая, но мне хватило.

Но я туда не ходил. Меня подрядили землемером разметить покосы на берегу Берзаса. Как раз километр в сторону поднимающегося солнышка. Дело в том, что мэрия сумела оплатить услуги магов и те установили граничные столбы в местном темном пятне. Берзаская Хтонь, как раз кусок болот и лес по правую руку. По легенде, там лет тридцать тому назад пятерых грибников задрал медведь. Потом двое егерей погибли, гоняя косолапого. Теперь между местных елок пятно, в котором лучше не ночевать. Местность колышками огородили, знаки предупреждающие развешали и что-то там хитрое наворожили. Совсем гадость извести не удалось, но местные мимо по своим делам иногда ходят и вроде проблем не было. И когда меня пригласили участки разметить, я про эту дрянь даже и не думал. Где я, где Хтонь. Пять километров разницы.

Что там в итоге произошло — не знаю, но бедолага Разин подцепил ментальный грибок, который медленно и неумолимо сжирает душу реципиента. Самое паршивое, что грибница расположена обычно где-нибудь в неприметном месте и рассылает заразные нити по ветру. Чтобы пораженные бедолаги в беспамятстве шли в нужное место, умирали и служили там удобрениями. Вот такой пук и притащило над руслом реки, чтобы потом вцепиться в землемера на песочке. Руки захотелось в проточной воде помыть, дурачку.

Когда моя душа вломилась в почти пустую оболочку, паразит рассыпался мелкими искрами. Слишком много энергии накопила моя душа, пролетая между мирами. И шарахнула со всей силой. Я минут двадцать после прибытия хрипел, не в силах орать от боли. Скреб обуглившиеся на лице мышцы, сдирал кожу. Потом полз, как можно дальше от Хтони. На то, чтобы преодолеть те самые пять километров от поста до магистральной дороги. Там меня, рядом с Бердовским водозабором, и подобрали. Сунули в грузовик и отвезли в госпиталь. Сначала в фельдшерский пункт в Бердовке, где лицо промыли и замотали в бинты. А потом — в одиннадцатую больницу, отделение интенсивной терапии. В двухэтажный корпус, стоящий на отшибе. Именно там специалисты оценивали потенциальные угрозы от людей, кого пометила Хтонь. И выдавали итоговое заключение: можно ли мещанину вернуться к обычной жизни или лучше от греха подальше отправить его в закрытой машине к другим специалистам. В ту же Юргу.

Когда я в первый раз пришел в себя, был вечер. Поздний вечер. В узкой палате пристроили единственную скрипучую кровать с металлической сеткой, крохотный стеклянный шкафчик с пузырьками и подставку для капельницы. Позже я узнал, что такие «пеналы» тянулись вдоль коридора всего второго этажа. Каждый пациент получал скрупулезно расписанное лечение и препараты никогда не держали вместе. Некоторые склянки могли рвануть в опасной близости друг от друга.

Я осторожно приоткрыл глаза и затаил дыхание. Последнее, что я помнил — это горечь в горле, надсадный хрип и жжение по всему телу. Поэтому первым делом я постарался себя ощупать. Одновременно с этим в голове всплывали мутные образы, мелькали названия и я впитывал то, что осталось от прежнего хозяина: его воспоминания, новые слова и все то, что обычно и составляет верхний слой личности. То, что мы демонстрируем окружающему миру.

Пи-жа-ма… Интересная штука. Мягкая. В меру теплая. И — моя. Не в том смысле, что мне ее подарили. А в том — что меня в нее обрядили и я могу в ней лежать. Ходить. Класть в карман что-нибудь ненужное. И это не дерюга, которую выдавали в концлагере или на каторге. Те обрывки ты сдавал каждый вечер для стирки, голым падая на нары. А здесь — почти рай. Почти, потому что меня сильно мутило, и голова болела от обилия впечатлений и новых знаний. Я хотел было задремать, но непроизвольно коснулся лица и замер. Как я выгляжу? Я — новый. Возродившийся в неизвестном мне мире, в новом теле, с новыми возможностями.

Очень осторожно сев на кровати, вцепился руками в край. Дождался, когда палата перестанет раскачиваться перед глазами и попробовал оценить силы. Да, встать смогу. Ненадолго. А мне надо — пару шагов прошаркать до стены. Там висит небольшое зеркало, с мутной по краям амальгамой… О — а-маль-га-ма! Еще одно забавное слово. Таких в пустой голове сейчас много. Болтаются, словно горошины в детской игрушке. Отдышавшись, попробовал медленно и осторожно подняться. Чтобы через десять минут разглядывать себя в зеркале.

Не красавец. Отнюдь. Видимо, война с вцепившимся в меня паразитом была жаркой. От лица — жалкие ошметки. Кожа почти везде слезла, обнажив мышцы и связки. Хорошо еще, что глаза не выпали. Но видок — тот еще. Остатки волос пострижены, пораженные ткани убраны. На левой щеке прилеплен кусок марли с заживляющей мазью.

Но, как ни странно, мне понравилось. Почему? Потому что на шее не было ошейника с номером. И я не чуствовал себя бесконечно больным и уставшим. Да, общая слабость. Да, драная шкура нещадно чесалась на спине. Но при этом — я был жив. И свободен. Что в моих обстоятельствах безмерно радовало.

Поэтому так же осторожно я вернулся обратно в кровать. Устроился на левом боку и натянул одеяло до подбородка. Умиротворенно вздохнул и заснул. Без каких-либо сновидений.

Медсестры ухаживали за мной регулярно. Удивились, что могу худо-бедно передвигаться и отказался от утки. В каждой палате свой санузел — чего бы не прогуляться. Тем более, что мне очень хотелось двигаться. Хотя бы по чуть-чуть.

Капельницы, перевязка, обработка покалеченного лица. И на второй день в обед врачебный обход.

Доктора и его свиту я встретил полусидя — головную часть кровати приподняли, щелкнув зубчатым крепежом.

Дежурная медсестра скороговоркой зачитала кратко историю болезни, больше для студентов, которые бледными привидениями рассредоточились вдоль стены. Моя палата предпоследняя по коридору. Успели уже разного повидать и понюхать за время обхода.

— Илья Найденович Разин, сорок девять лет. Мещанин, вдовец. Живет в Елыкаево. Разнорабочий в Земском приказе. Неделю назад начал выполнять подряд на размежевание в поселке Бердовка. Обнаружен на дороге, ведущей от поселка в сторону автострады. Первичный диагноз — атака хтонической сущности младшего порядка.

Кивая медсестре, врач добыл из кармана халата белые скрипучие перчатки, натянул и начал аккуратно вертеть мою голову туда-сюда. Прозоров, Иван Максимович. Заведующий отделением инфернальных проблем. Сестры в коридоре о нем болтали, я услышал и запомнил. Я теперь практически все с первого раза запоминаю. Пара студентов добыла блокнотики и стала записывать. Наверное — меня им выдали в качестве тушки для обучения. Историю болезни заполнять, вопросы про самочувствие задавать.

— В настоящий момент у больного обширные поражения головы, спины и правой верхней конечности от плеча до локтевого сустава. Имеются следы так называемых «наведенных знаков» по рукам, плечам и груди. Общее состояние удовлетворительное. Разин пришел позавчера в сознание, не дезориентирован и способен обслуживать себя в минимальных разрешенных рамках.

Закончив изучать мою физиономию, врач поинтересовался:

— Ну-с, голубчик. Что можете рассказать про случившееся?

— В обед работал на восток от Бердовки, размечал участки для покосов рядом с рекой. Подошел к берегу и будто по затылку дубиной ударили. Очнулся уже на болотах.

— Да, все так, — убрав одеяло, Иван Максимович попросил жестом распахнуть пижамную куртку. Полюбовался на бинты в желтой мази, с интересом понажимал пальцем рядом с ключицами. Наверное, разглядывал остатки нанесенных рун, которые в виде размытых темных линий кое-где проступили на коже. — Местные по следам прошлись. Ментальный паразит вас захватил и погнал к основной грибнице. Но когда вы полезли в болото, случился локальный выброс. Иногда Хтонь копит в себе разную дрянь, которая может освободиться при любом толчке. Человек или зверь зайдет. Или просто ветром дерево качнет и лес в ответ долбит энергетическим разрядом. Вот вам и прилетело. Можно сказать, в рубашке родились. Мало того, что живы остались. Так и паразита на куски порвало. К сожалению, голове досталось больше всего и красавцем мы вряд ли вас сделаем. Но общую пластику попробуем… Головные боли не беспокоят?

— Нет, доктор. Сплю хорошо.

— На память не жалуетесь?

— Самые старые воспоминания как в тумане, но потихоньку восстанавливаюсь. Надеюсь, через неделю в норме буду.

Прозоров рассмеялся:

— Ну-ну, неделя! Вы, голубчик, у нас на месяц прописались, как минимум. Пока городская управа не экономит на медицине, поэтому сможем вас неплохо подлатать. Мало того, вы же работали по подряду с городом, поэтому большую часть страховка покроет. С Хтонью, оно всегда так. У семи нянек дитё откинулось. Магические проблемы на Юргу пытаются спихнуть. Если где артефакторной жижей какой залило — тогда в опричнину волокут. У вас же все удачно сложилось. Земство бюджет не успело потратить, вот и решим вашу проблему.

Спорить не стал. Месяц — так месяц. Вроде как в голове всплыло, что если я на больничной койке валяюсь по причине «производственной травмы», то мне половина жалованья капает. И при этом здесь — на полном довольствии. Кормят, поят, пижаму выдали. Невиданная щедрость. А еще никто палкой не бьет и не заставляет в пургу кайлом махать. Курорт, одним словом.

Эйфория у меня прошла примерно через неделю. Ну, заново родиться, что вы хотите. Но потихоньку начал бродить по коридору, стоял у окна палаты и разглядывал окружающий мир. Попутно разгребал картинки из памяти реципиента. С Ильей Найденовичем вообще интересно получилось.

Родился от неизвестных родителей и стартовал в приюте Исаакия Печерского, куда младенчика подбросили на крыльцо. Так Илья обзавелся отчеством, а имя ему дали в честь истопника. Заметил орущий кулёчек, занес в дом, не дал замерзнуть. От кого фамилия в метриках — не знаю.

До трех лет Разин жил в казенных стенах, потом его усыновила бездетная семья коллежского регистратора из Ягунковского, южных пригородов Кемерово. Жили скромно, но и в школу записали, и даже пытались таланты развивать. Магических никаких не было, а вот рисовал Илья Найденович неплохо. Поэтому сначала сумел пристроиться чертежником в земскую управу, земельные кадастры поддерживать в надлежащем виде. А к двадцати пяти годам пошел второе образование получать. Приемных мать с отцом к тому времени уже похоронил, они усыновили парня в зрелом возрасте. Одному скучно, приличную девушку присмотреть никак не получалось. Вот и начал грызть гранит науки. Благо, управа после очередных пертрубаций расширялась и вроде место было. Которое через два года учебы неожиданно исчезло из реестра и свежеиспеченный топограф остался без работы на полгода. Пахал чернорабочим, все лето отшабашил на стройках по округе. По итогам перебрался в Елыкаево, выкупив крохотную полуразвалившуюся халупу на берегу Томи. Подлатал, огородик засадил. Подрабатывал в соседнем питомнике аляскинских маламутов и зооферме. Год мелькал перед глазами Елыкаевского старосты. Сначала полставки в делопроизводстве, а потом и постоянная работа. К возрасту Христа неожиданно жизнь наладилась. Писал отчеты для Счетного Приказа, устанавливал старенькие компьютеры по мелким уездным управам. Осенью, как страда закончится, выезжал для уточнения кадастровых карт и нарезки наделов. Умудрился разок по итогам ревизии получить премию за скрупулезно оформленный отчет по сельскохозяйственным землям правобережья. Неожиданно для себя стал перспективным женихом в поселке. И в тридцать шесть лет женился на бойкой и веселой бухгалтерше из зоохозяйства.

Не знаю, что там именно не сложилось с детьми, в памяти Разина осталась только печаль и грусть, которая усилилась после смерти супруги через одиннадцать лет совместной жизни. Застудилась в начале зимы и не сказала. Покашливала чуток, а потом ударила ураганная пневмония и не смогли спасти. Илья оделся в траурное и стал вдовцом. Каждый месяц ходил на могилку, пропадал допоздна в присутствии, мотался по району с видавшим виды оборудованием. В итоге — познакомился с Хтонической грибницей. Как говорится — ничего выдающегося, исключительно мирная спокойная жизнь с необычным финалом. Все же в статистике смертей в губернии причина «сожрали монстры» болтается в самом низу списка. Доли процентов, сумевших вытащить столь паршивый «лотерейный билет».

Но я не жаловался. Слушал, запоминал, пытался в столовой поддерживать беседу с соседями за столом. Хотя народ меня обычно сторонился — рожу мне подлатали, но красавцем не сделали. Зато давали добавку на завтрак, обед и ужин, если просил. Есть я хотел постоянно. Худой, жилистый, без лишней жиринки. На этот костяк срочно требовалось нарастить мясо. Потому что не все благостно было в Государстве Российском, согласно воспоминаний и наблюдений. Не так паршиво, как в покинутом доме, но и не в райские кущи я попал. Как обычно — коробка с разным полезным и не очень, сверху снага нагадил и перемешал для лучшего результата. Но два главных плюса я выделил.

Во-первых, Разин серьезно в каких-либо неприятностях замазаться не успел и на карандаше у властей не был. Во-вторых, успел получить и образование, и связями в земствах оброс. Считался полезным человеком. Не такой, чтобы с подношениями в очередь выстраивались. Но и при встрече сквозь губу презрительно не сплевывали. Землемер и архивариус — это дело такое. Если занозился, то многие бумажки будут мариноваться в папке для прошений месяцами. И за попытку втихую прирезать «бесхозной» землицы взгреют, выписав штраф и поставив на вид.

Поэтому я отъедался, приходил в форму и строил планы на будущее. Совершенно не понимая, что означает поговорка «Человек предполагает, а Бог располагает». О чем мне мироздание и напомнило, не отходя от кассы.

Осень радовала теплым солнышком, шуршащими под ногами бурыми листьями и разрешением гулять с трех до шести в больничном парке. Этой привилегией пользовались не все, а кто прошел хитрые тесты в процедурной. Лаборанты исследовали кровь, просвечивали на регулярно ломающемся агрегате и ставили кожные пробы. По итогам тебя или считали абсолютно безвредным и не заразным для окружающих, либо передавали в руки вызванных магов для переезда севернее. Кто просто нес следы Хтони, того вывозили в Юргу, в специализированный профилакторий. А кто начал перерождаться или буйствовал без меры, того сразу в Томск, в закрытую лечебницу Чародейского Приказа.

Я поводов для плохого к себе отношения не давал, пил витамины и горсть горьких таблеток каждое утро, раскланивался с сестричками и на редких медицинских осмотрах демонстрировал ясность мысли и крепость хилого тела. После того, как двое студентов понаписали кучу разного в историю болезни, мне выдали следующую пару. И я почти дословно повторял им про житье-бытье, не пытаясь ворчать и жаловаться на жизнь. Личинкам будущих врачей было приятно, что к ним относятся как к настоящим специалистам, поэтому заглядывали ко мне после завтрака и болтали о всем, что только в голову приходило. Благодаря этому я сумел составить общее представление о больнице, персонале и о том, как местные любят предводителя Кемерово, Песоцкого Дмитрия Амвросиевича. Городской голова вряд ли сильно отличался от других чиновников и заботился о собственном кармане. Но делал это аккуратно и считал Кемерово любимой вотчиной. Поэтому большая часть собранных денег реально тратилась на благоустройство и нужды полумиллионного города. Как результат — больницам перепадало немало и попечительская комиссия трудилась не покладая рук. Поэтому и препараты закупались, и штаты комплектовались, и медицинский университет исправно учил недорослей сложным врачебным и сестринским премудростям. Кстати, студенты обоснованно гордились Альма-матер, которая за пятьдесят лет выросла из крохотного колледжа сначала до института, а затем превратилась в университет.

Так вот, вчера был вторник и шел дождик. После которого за день мелкие лужицы подсохли, и я смог выбраться на улицу подышать свежим воздухом. Ходил с небольшой палочкой, с которой обычно бабушки хромают. Правое колено чуть побаливало, и я вежливо выпросил у главной сестры себе металлическую «загогулину». Добротная штука — пластиковая «Г»-образная рукоятка, насаженная на железную трубу. На конце резиновая нашлепка. Специально взял именно такую фундаментальную палку, которую обычно гномам выдают. Алюминевые поделки не внушали мне доверия, даже на вид хлипкие какие-то.

Натянув теплый халат, я напялил серую фланелевую шапочку и спустился по бетонной лестнице в фойе. Волосы мне сбрили, когда в больницу привезли. Поэтому на голове пока только-только проклюнулся черный пушок. Хорошо еще, что кожа на черепе не пострадала. Не люблю лысых. Дома под машинку стригли рабов и склонных к нарушению лагерного режима. Как вылечат, обязательно обзаведусь модной прической. Никаких париков, все исключительно натуральное. Хотя Хтони спасибо — бриться мне больше не надо. После пластики лицо напоминает обтянутый пергаментом скелет, но даже основные мимические мышцы восстановили.

Так, в раздумьях о скорой выписке, я добрел до края дорожки, отсыпанной кирпичной крошкой. Если идти налево от крыльца — то уткнешься в беседку. Направо — в разросшихся кустах спряталась скамейка. Под зеленую железную крышу на белых деревянных колоннах я не ходил. Там постоянно кто-нибудь собирался в кучу, курил и перемывал кости сестричкам. Если встану рядом, начнут коситься и недовольно морщиться. У большинства Хтонические отметины под халатами. Кому-то руку пожевали, у кого-то нога толком не сгибается. А у меня все на виду. Раздражаю. Да и сидеть просто так мне лень, я стараюсь колено разрабатывать. Как раз до пятачка, потом вдоль главного корпуса по аллее и назад. На скамью присел, минут пять отдохнул и снова в путь. Километра полтора намотал — можно и назад, к скорому ужину.

Иногда на скамье родственники встречались с больными. За это гоняли, но кому-то было проще пролезть в раздвинутые облупившиеся железные прутья в заборе и вручить передачку ходячему бедолаге, а не толпиться рядом с окном регистрации. Кстати, хоть в отделении и было двое снага и один гном, орки и кхазады предпочитали карболкой не дышать. Ждали выписки. У нелюдей одиннадцатая больница считалась проклятым местом. На ее территорию даже гоблины не забредали. А вдруг подхватишь какую заразу и все, на эксперименты отправят. Страшилка про «вивисекторы только и ждут свежее мясо» бродила по всему Кемерово и никакие статьи в газетах не могли с ней справиться. Лечиться — да, готовы. А туесок с чем-то вкусным принести — идите вы лесом и полем, сами сожрем.

Голоса я услышал, когда уже собирался свернуть на аллею.

— Две недели прошли, Лушник. Пора бабло возвращать.

— Так меня только в понедельник выписывают! Как со стройки привезли, так дома и не был!

— И что теперь, счетчик включать?

Интересно. Второй голос я узнал. Невысокий дядька с седой бородой. Мастер в отделочной бригаде. Поначалу в мою сторону косился, но потом вроде проникся симпатией. Я его случайно поддержал, когда у него ноги заплелись и падать собрался. Потом разок за одним столом завтракали. Если правильно помню, на стройку привезли брус, который заготовили из гнилого леса. Кто-то очень хотел сэкономить. Ничего серьезного хтонического на работяг не перебросилось, но возводимая крыша развалилась, умудрившись зацепить большую часть строителей. Мастеру тоже прилично по хребтине досталось. Как итог — легкие инфернальные ожоги и травма позвоночника. Будь это без магических осложнений — лечили бы во второй или даже губернской, в центре Кемерово. Там огромное специализированное отделение на два этажа. Но если Хтонь пометила, даже чуть-чуть, то сюда. Под общий надзор.

Обогнув кусты, встал чуть позади Лушникова. По имени-отчеству его не знаю, к сожалению. Замер, начал разглядывать визитеров.

Трое. Один — пацан совсем, лет пятнадцать от силы. Но в сером пиджаке и модной плоской кепке на бритой голове. Лицо все в конопушках и даже рыжие волосины из ушей торчат. Второй — явно из пригородов. В дешевой черной куртке из «шкуры дермантина» и синюшным крестом на левой щеке. Сиделец. Кандидат на профилактическую беседу с первым милицейским патрулем. Такие в город стараются не соваться, обитают в россыпи поселков по всей округе.

Главарь выглядел чуть презентабельнее. Шерстяной костюм, сапоги «гармошкой», кепка с высоким задником и козырьком. Шпана такую не носит — рылом не вышла. Золотая фикса рядом с одним из верхних клыков и россыпь наколок на пальцах. Тоже из уголовников. Земщина, Сибирь. В центральных районах таких давят со страшной силой, вот и остаются где-нибудь за Уралом, как освободятся. Правда, до серьезных мафиозных структур никто вырасти не успевает. Обычно трясут соседей по-мелочи. Потому что две ходки — это уже официально метка рецидивиста в личном деле. Третий раз попался — или пожизненное без амнистии, или в расход. Не любит царь-батюшка ворье, предпочитает мещан стричь без чужой помощи.

Все трое — люди. Хотя чему удивляться. Орки и гномы не без греха, но на воле лишний раз стараются не отсвечивать. Потому что, если из-за твоих проказ получишь карательный рейд опричников и «принуждение к миру» в любом анклаве или той же Нахаловке — свои же ремней из спины нарежут. Снага? Гоняй зеленорожих, никто из милиции и не почешется. Либо пьяных идиотов рядом с ручьем, там одни алкоголики остались, их не жалко. А вот если у тебя форма черепа правильная и ты «хуман тщедушный» — тогда сам Бог велел таких же бледнолицых загибать.

Мое появление не прошло незамеченным. Шпаненыш даже отшагнул назад от неожиданности.

— Эй, ты кто, чмо ободранное? — главарь сжал кулаки.

Я поправил чуть сползшую шапочку и вежливо поздоровался:

— Вечер добрый. Моя фамилия Разин. В настоящий момент нахожусь на излечении.

— Жена побила?

— Нет, Хтонь недожевала. А вы, насколько я понимаю, пришли без спроса на территорию больницы и предъявляете необоснованные претензии господину Лушникову. Я прав?

Троица чуть успокоилась. Да, вид у меня неприятный, с непривычки можно и заорать, если ночью нос к носу столкнешься в темном переулке столкнешься. Но — халат, палочка, ветром почти качает. Визитеры успокоились и мордастый с фиксой вальяжно сплюнул мне под ноги:

— Шел бы ты, калека, куда там собирался. И не мешался под ногами. Лушник нам должен. Брал в займы, теперь пять сотен торчит.

Приличные деньги, очень даже. Чернорабочие на карьерах вкалывают за шестьдесят денег в месяц. Мастеровые и разного рода соображающая нелюдь с подтвержденной профессией — до ста. Чиновный люд — кто как. От полтинника до двух сотен у старост, «товарищей» и разных членов городской управы. Хотя там больше за счет «барашка в бумажке» живут. Ну и чем ближе к столице, тем зарплаты и расходы выше. У нас — все просто. За четвертак пару нажористых пирогов с ливером можно купить. За гривенник — поллитровую кружку пива нальют. А за полушку отобедаешь в рабочей столовой. Деньгами платить — это уже в ресторан, с шиком и понтами.

Поэтому пять сотен — простому человеку без излишеств на полгода хватит. И я очень сомневаюсь, что простой мастер из воздуха нужную сумму добудет. Строители поголовно на сдельщине. Это мне зарплата капает, как государственному человеку. Остальные в больнице за бесплатно лечатся, а на что семья в это время живет — другой вопрос.

— Если не секрет, господин Лушников, с чего бы вдруг такие претензии?

Седобородый потупился и тихо ответил, разглядывая жухлую траву под ногами:

— Дочка прихворнула, надо было микстур специальных набрать. Ну и износился чуть, на стройку прикупил новую одежку. А оно вон как…

Если бы бандиты стояли спокойно, я бы ушел. Потому что по местным понятиям — мастер кругом виноват. Подвесят долг, начнут проценты капать. Как только выйдет из больницы, станет метаться по знакомым и занимать. Но блатные сделали большую ошибку. Они превратили чужую проблему в мою, личную. Главарь шагнул поближе и ткнул меня пальцем в грудь:

— Все понял, урод? Вали отсюда.

И добавил еще кулаком. Да так, что я от неожиданности подскользнулся и завалился на бок. Хорошо еще, что не в лужу, которая была рядом.

Поднялся медленно, почти кряхтя. Отряхнул халат, как смог. И повернулся с смеющимся идиотам:

— Боюсь, вы меня неправильно поняли. На самом деле, я плохо знаю господина Лушникова. И вполне возможно, что он вам что-то был должен. Но сейчас вы напали на меня. И теперь ситуация выглядит совершенно иначе… Теперь вы должны господину Лушникову пятьсот денег. И еще десять процентов мне за доставленное беспокойство. Это еще пятьдесят. Итого — пятьсот пятьдесят… Долг господину Лушникову вы выплатите до конца этой недели, до субботы. То есть за два дня. Мою часть — в следующий понедельник.

Именно так. В конце-концов, эти три рожи я впервый раз вижу. А мастер меня булочкой угощал в воскресенье. И не важно, что у него от утренней каши живот крутило. Главное — факт. Угощал? Да. Значит, он мне симпатичен.

Смешно им было. Младшенький даже слезы утирал, а до самого большого дошло позже всех. Но и хохотал он в голос, сгибаясь и хлопая себя по коленям. Я же смотрел на плесень человеческую и ждал, когда попытаются еще раз дернуться в мою сторону.

Я никогда не был «торпедой» в бараках или вышибалой на поселении. Но за долгие сорок лет дома успел научиться главному. Всегда вставать, если тебя уронили. И идти до конца. Со звериной яростью и беспощадностью. Я — не человек Тверди. Я выкован в других условиях. И я не знаю сострадания. Увы. Так что — зря они на меня наехали. Такие ошибки очень дорого стоят.

Когда старший опять взмахнул рукой, я аккуратно ударил резиновой нашлепкой на трости прямо по большому пальцу левой ноги. Знаете, для чего блямба на этом облегченном подобии лома? Чтобы в коридоре не шуметь, когда на прогулку идешь. А вот если приложить с душой — то кость точно сломается. И даже без замаха, тычка достаточно.

Главарь заорал от боли, ну и я легонько кулаком по лбу приложил. Мужик и завалился. Тоже фактор неожиданности сыграл. После чего посмотрел на выпученные глаза «дермантинового» и рукоятью ткнул ему в лицо. Снизу вверх, как раз в точку между верхней губой и носом. Очень болезненное место. Видите, как он ладошками прикрылся и заверещал? Теперь зайду справа и железякой от всей души с размаху по спине. Как раз по почкам, с таким звуком, будто по огромному барабану шандарахнули. И этот с копыт. Готов поспорить на десятку — неделю будет кровью ссать.

Последний засуетился, начал левой рукой что-то в пиджаке нашаривать. Скорее всего — выкидуху. Шпана любит ножи таскать. Ему бы дистанцию разорвать или вперед рывком идти, ручками махать. А он все железяку пытается из кармана добыть.

Ну, пока ковырялся, я продолжил — еще раз концом трости в правое колено, крюком за шею и мимо себя, чтобы мордой в траву закопался. И по загривку, но без фанатизма. Молодой еще. Убью ненароком. Мне же трупы на территории больницы пока не нужны.

Убедившись, что все трое не горят желанием продолжать общение на повышенных тонах, подошел к растерявшему лоск старшему.

— Звать вас как, уважаемый?

— Мужик, ты что! Совсем озверел⁈

— Говорю, звать вас как? Не кричать же мне «эй, ты». Некультурно.

— Плутов меня зовут! Меня вся Черноморка и Комунна знает!

— Вот и хорошо. Тогда, господин Плутов, повторю еще раз. Пятьсот пятьдесят с вас. За наглость и нападение на человека, который и мухи не обидит. То есть — на меня. Время вы знаете.

— Ты серьезно? Тебя же…

В этот раз я ткнул в пах, затем снизу вверх по челюсти, словно мячик в гольфе клюшкой подальше вышибаешь. В газете про это читал, там ушастых с Авалона критиковали за странные виды спорта. Ногами пинать не стал, слаб пока еще конечностями размахивать. Да и зачем, если у меня столь удобный инструмент в руках. Потом нагнулся, аккуратно взялся за фиксу и выдрал из распахнутого рта.

— Это — чтобы вы поняли, что я совершенно серьезен. В качестве моральной компенсации. Ну и для лучшего понимания, что никто шутить и не собирается… Ясно? Кивните, если говорить больно… Вот и хорошо. Дорогу домой найдете. И постарайтесь не задерживать с долгами. Потому что я не из сидельцев, на счетчик ставить не буду. Просто еще раз в гости зайду и все потроха выдеру.

Пока шли обратно в отделение, бородатый Лушников косился на меня с явным испугом. И когда я спросил, где его найти в случае необходимости с большой неохотой пробормотал, что живет рядом с Мозжухой, неподалеку от трассы на Юргу. И что в том поселке его каждый знает.

Наверное, я его тоже сильно напугал. Хотя и не хотел. Потому что больше со мной седобородый булочками не делился и старался до выписки сидеть в палате, не выходя на свежий воздух.

Деньги, кстати, нам так и не принесли.

Выписали меня двадцать первого октября две тысячи третьего года. Как раз на дату канонизации преподобного Трифона, чудотворца Вятского. Схимник, основатель трех монастырей на севере Архангельской губернии. Позже перешел в Вятскую обитель и там гонял разную нечисть из ближайшей Хтони. Откуда знаю? Настенный календарь читаю. Занимательная штука, собрание разных интересных фактов по местной истории.

Я сумел дозвониться до управы и мне два дня назад привезли одежду. Зашли с участковым милиционером в избу, собрали в чемоданчик нательное, брюки-рубашку-ботинки, парадный пиджак прихватили. И в этом наряде я покинул одиннадцатую больницу, сердечно попрощавшись с каждым из медперсонала, кто попался на встречу.

Вышел за ворота, встал на автобусной остановке: дощатые стены, покатая крыша. Чуть-чуть от дождика спасает. Но пока доберусь в Елыкаево, весь день пройдет. Наличных у меня чуть-чуть в кармане, на частника не хватит. И за долгом к Плутову надо будет съездить.

Но меня уже ждали. Перед песочно-желтым ЛИАЗом сунулся сорок-третий «москвич», ярко-зеленой расцветки, с покрытой серебрянкой колесными дисками. За рулем сидел тот самый громила, которому я по хребтине влупил. С пассажирского сиденья выскочил пацан в неизменной кепке:

— Э, мужик! Ты вроде насчет бабла хотел побазарить! Садись, отвезем! Ждем тебя с самого утра!

Прихрамывая, неспеша подошел, оценил красоту экипажа, открыл заднюю дверцу и сел, обстоятельно устраиваясь. Палочку не разрешили с собой брать, сказали — больничное имущество. Да и колено практически не беспокоило. Просто мне понравилось, когда у тебя в руках удобный предмет, которым можно разным неприятным людям высказать «фи» на законных основаниях.

Беседовать не стал, хотя шкет и порывался пару раз что-то в мою сторону озвучить. Так примерно полчаса и молчали.

Припарковались в карьере, в дальнем углу. Высокие песчаные стены, вдоль выстроились разноцветные машины. Белая тридцатая «волга» — наверняка кого-то из самых крутых и богатых в местной шушере. Пять штук «жигулей»-троечек, с кистями и бахромой под лобовыми стеклами. Еще один «москвич», на этот раз голубого цвета. Одним словом, неплохо живут господа бандиты, вольготно.

Передо мной полукругом выстроились разномастные мужики в возрасте от тридцати и до пятидесяти. В центре — здоровяк с изрезанным морщинами лицом. Единственный в темном пальто, остальные в разномастных коротких куртках или пиджаках. Мелкий дождик не сильно их беспокоит, крутостью бравируют. Плутов слева, в сторонке. Его прихлебатели у меня за спиной. Похоже, будут мне рассказывать, как устроен мир.

— Ты чьих будешь, дядя? Что против воровского хода имеешь? — начал тот, кого я посчитал главным.

— Прошу прощения, как вас зовут? Меня — Разин, Илья Найденович.

— Меня?.. Меня — Штырь. Я за порядком присматриваю.

— Понял, господин Штырь. Так вот, отвечая на ваш вопрос. Воровским ходом милиция занимается и Разбойный Приказ. А дело у меня только к господину Плутову. Он должен пятьсот пятьдесят денег. И это я еще с него проценты не спрашиваю, потому что сроки выплаты прошли.

Их было вокруг человек двадцать пять, я не успел пересчитать по головам. И выглядели они опасными для простого обывателя. Но я совершенно не волновался. Наверное, в момент переселения в чужое тело утратил способность волноваться по пустякам. Плюс долгие годы мучений вытравили во мне чувство жалости к себе. Искорежили психику, сорвали тот самый стоп-кран, который обычно присутствует у большинства людей. Когда ты опасаешься сделать что-нибудь, дабы «не было потом хуже».

Мне хуже уже не будет. Хуже — было. Поэтому я чуть улыбнулся и выслушал ответ Штыря:

— Ясно все с тобой, решала. Напридумывал себе невесть что, серьезных людей от дел оторвал. В чужие разборки влез.

— Они были чужими, пока на меня не напали. Господин Плутов сделал ошибку. Поднял на меня руку. Поэтому теперь он должен выплатить виру и я не стану с него требовать лишнего.

— Даже так?.. Ну ладно. Один дурак не может толком долги собрать. Другой из себя невесть что корчит. Простейшую проблему решить не можете. Троих обычной палкой отмудохали, и никто даже в морду дать не смог. Давайте заканчивать, меня обед ждет.

Судя по всему, это был приказ. Потому что в тот же самый момент мне в спину несколько раз ударили ножом, и я почувствовал, как в глазах темнеет. Покачнулся, получил еще несколько спешных уколов и завалился на бок. Веки закрылись, и я умер. Последней мыслью, которая мелькнула в голосе: «Вот уроды! Этой мой последний приличный костюм!»