Человек с горящим сердцем

СЕКРЕТНЫЕ АЛЬБОМЫ

Федор долго нажимал на кнопку — три длинных условных звонка. Час поздний, но Стоклицкая не должна еще спать.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и показалось бледное лицо Мины. В руке свеча, сквозняк шевелит язычок пламени.

— Не ждала я тебя сегодня, Артем.

— Есть новости от наших, из-за рубежа?

— Одну посылку получила, да и ту еще не распечатала. Не спит Сережка!

На окнах кабинета тяжелые шторы. Свеча горит слабо, но Стоклицкой все кажется, что свет из ее комнаты виден со двора.

Мина вносит в кабинет таз с водой и протягивает от стены до стены тонкий шпагат. В темном углу человеческий скелет, и гость щелкает его по лбу. Молчит, свидетель!

У окна письменный стол на пузатых ножках, шкафы вдоль стены. На полках медицинские справочники, стеклянные банки и пузырьки. Федор задумчиво щурится. А что, если?.. Тем более, что в аптеке работает Алик, брат мужа Стоклицкой. Но согласится ли Мина? Если охранка докопается — ей грозит виселица.

— Начали? — опускается Мина на корточки у таза. На полу толстые альбомы. — Надень, Артем, фартук!

— Пустяки. Одежка у меня затрапезная.

Стоклицкая с треском раздирает альбом и погружает в таз отдельные листы картона с наклеенными литографиями.

Виды Швейцарии. Женевское озеро, Савойские Альпы на заднем плане. Чистенькие, уютные города со свободными гражданами. Женева… Раньше там печаталась ленинская «Искра», а когда меньшевики после Второго съезда завладели ею, Ленин стал издавать новую газету — «Вперед». Третий месяц большевики России получают ее из-за границы.

Отклеивая картинки и расслаивая картон, Федор извлекал из него мокрые газеты на тонкой бумаге. Досадно — гибнут прекрасные литографии! Особенно хороша «Долина Николайталь с курортом Пермат». На переднем плане разлив синих цветов. Крокусы, что ли? Альпийский луг на фоне заснеженных пиков Юнгфрау или Монблана…

— О чем задумался, Артем? — окликнула его Мина. — Не хочется портить картинки? Мне тоже на первых порах было жалко их. Но ведь надо.

Еще как! Газета «Вперед» — достойный продолжатель старой «Искры». Раскол в партии углубляется, городским комитетом РСДРП в Харькове все еще заправляют трусливые соглашатели. Они вконец развалили здешнее подполье. Чувствуя свою слабость, меньшевики под нажимом рабочих держат в своем комитете Авилова. Он популярен на заводах.

Борис Васильевич Авилов… Отличный агитатор, а вот твердости не хватает. Не верит в классовое чутье рабочего, в его готовность к восстанию. Дескать, их интересует лишь экономическая борьба! И все твердит: «Усиливать раскол в партии, рубить последние концы? Надо искать точки примирения…»

Но в январе и феврале в Харькове забастовало до сорока тысяч рабочих. Сила огромная! И как ни артачился Авилов, Федор сколотил в противовес меньшевистскому комитету группу «Вперед». Так ее назвали в честь новой ленинской газеты.

К ядру «впередовцев» — Артему, студенту Доброхотову, учителю Мерцалову, Авилову (его к этому времени выпустили из тюрьмы), Доре Двойрес и Мечниковой — присоединились многие социал-демократы города, больше молодежь.

Но что за каторжный труд — добывать «Вперед» из альбомов! Федор осторожно расправляет мокрую газету, развешивает ее на шпагате, как белье. К утру она подсохнет. Мина разгладит ее страницы утюгом и сложит в аккуратные пачки. Утром газету раздадут по заводам.

— Мина! — обрадованно шепнул Федор. — «Вперед» за пятнадцатое февраля! Со статьей о созыве Третьего съезда.

— Правда? — живо откликнулась Стоклицкая и, став рядом с Федором, стала читать.

Вдруг шорох за спиной заставил Мину вздрогнуть. Кто-то в прихожей… Неужели она не закрыла за Артемом наружную дверь? Ужас сковал Стоклицкую. Но Федор ничего не замечал.

А кто-то уже взялся за ручку двери. Дверь скрипнула, приоткрылась. По спине Стоклицкой побежали мурашки. Закричать, бежать?

Из уст Мины вырвался тихий стон. Федор удивленно взглянул на Стоклицкую и всем корпусом обернулся к двери.

На пороге тер кулачками сонные глаза пятилетний Сержик.

— Ты чего, маленький, бродишь ночью? — улыбнулся Федор.

Надув губы, ребенок капризно протянул:

— Мама лвет мои калтинки, когда я сплю… дядя Алтем, забели у нее эти книзки. Там лазные звелуски — слоны, обезьянки…

Мина кинулась к малышу, прижала к груди свое сокровище.

— Да что ты, дурашка! Наоборот, мы с дядей Артемом чиним книжки! Пойдем в кроватку бай-бай!

Уложив ребенка и вернувшись в кабинет, Стоклицкая вздохнула:

— Не проболтался бы…

— Чепуха, Мина. Мало ли что лепечет дитя?

— Твоими устами бы да мед пить. — И Мина в сердцах разодрала альбом с картинками швейцарского художника Арнольда Бёклина.

Пейзажи Беклина со сказочными существами чересчур угрюмы и пугают Стоклицкую. Уход от жизни в царство фантастики. Однако картины, населенные очеловеченными тритонами и кентаврами, чем-то нравятся Федору.

— А этот «Остров мертвых»? — протягивает Мина Сергееву литографию. — Небо и деревья словно окутаны траурным крепом. Белые стены домов — как призраки, а окна — глаза привидений. И труп в саване, плывущий в челне к последнему берегу…

— Ну-ну, не раскисай, товарищ Стоклицкая, — усмехается Федор. — Мистика, но ведь написана удивительно! А эти фавны над спящей дриадой?

— Еще приснятся… — сердится Мина и погружает литографию в воду. — Надо написать, чтобы нам больше не посылали газет в альбомах Беклина. Ведь были же транспорты с картинками зверей из зоопарка Гагенбека!

Страх, навеянный Беклином, овладевает Стоклицкой, и она боязливо поглядывает в темный угол, где стоит скелет.

И в эти жуткие минуты из прихожей послышался четкий, как выстрел, звук ключа, вставленного в замок наружной двери. Стоклицкая погасила свечу.

Полиция? Каторги не миновать, если застукают с нелегальщиной.

— В чем дело? — спросил Федор и вскочил.

— Не знаю… Ключ есть только у брата мужа, но Алик пользуется ключом лишь в мое отсутствие. Наверное, жандармы его арестовали и привели.

А дверь уже открылась, в прихожей тихо переговаривались. Федор немного успокоился. Полиция вежливостью не отличается.

— Вильгельмина! — глухо донеслось в комнату. — Ты уже спишь? Это я, Александр. Срочное дело… Я не один. Не пугайся.

Федор зажег свечу и вышел первым.

— Почему, почему без звонка?! — накинулась Мина на деверя.

«Беда… — вздохнул Федор. — Пора Мине дать отдых».

Помощник фармацевта растерянно оправдывался:

— Товарищ только что с поезда. Привез багаж из-за границы. Да ты не бойся — нас не видели!

— Не понял, ничего не понял! — вытирала Стоклицкая слезы. — Разве в моем покое дело? Нарушение правил конспирации. Кто с тобой?

Мешковатый приезжий протер пенсне и представился:

— Дядя Том. — Встряхнул чемодан и шутливо добавил — Гонец со срочным грузом от Саблиной, с инструкциями Владимира Ильича. Извините за ночной переполох! В пути заносы, и поезд опоздал.

— Отложен съезд? — встревожился Федор.

— Напротив, Ленин торопит с выборами делегатов. А ваши меньшевики все еще против съезда?

— «Наши»?! Чтоб им ни дна ни покрышки. Мутят воду!

Все оживились, заговорили вполголоса. Стоклицкая успокоилась и усадила гостя в удобное кресло.

О том, что «Саблина» — это Надежда Константиновна Крупская, Федор и Мина знали хорошо. Но что за птица Дядя Том?

Этой «птицей» оказался Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. Он прибыл из Женевы в Россию для передачи большевикам опыта пересылки нелегальщины.

И тут же показал, как проще извлекать из альбома газеты:

— Делается это следующим образом…

Вчетвером дело пошло быстрее, и через час они покончили с альбомом. Стоклицкая затопила камин и стала жечь сырой картон.

Покидая квартиру Мины, Федор не забыл о конспирации. Осторожно высунулся из подъезда и оглядел всю улицу.

Легкий морозец выбелил инеем тротуар, но воздух уже дышал близкой весной. И хотя на крышах висели сосульки, небо совсем не походило на зимнее.

Улица пустынна, В эти ранние часы зимнего утра крепко спят самые бдительные шпики. И полиция отсиживается в тепле.

Но когда Федор ступил с крыльца на улицу, ему показалось, что в окне бельэтажа колыхнулась занавеска, а за ней мелькнуло чье-то лицо.

Он украдкой оглянулся, но занавеска уже не шевелилась. Определенно померещилось… Устал до чертиков!

На Корсиковскую Федор Сергеев добрался к четырем утра. Скоро натужно загудит «отец» — паровозостроительный, за ним послушно и остальные заводы. Но вздремнуть еще можно.

Товарищи-коммунары крепко спали. Шестеро на трех кроватях — валетом, двое на полу на убогих тюфячках. Уж так заведено: тот, кто приходит последним, устраивается на полу.

Федор снова обвел глазами квартирантов. Эге, «чужачков» приблудилось! Это бывает… Свежее пополнение. А кого еще нет? Володьки Кожемякина. Да ведь он нынче по городу с Прошей Зарывайко листовки клеит!

И ужин оставили — гречневую кашу, а к ней соленый огурец. Позаботились ребята о своем товарище. С такими с голоду не пропадешь!

Покончив наскоро с едой, Федор присмотрел местечко на полу между Сашей Васильевым и Федей Табачниковым. Прицелился и бросил туда свой латаный кожушок. Выгодно спать в самой середке — тепло!

И он упал на свою овчинку как подкошенный.