Человек с горящим сердцем

«ИЩУЩИЙ ДА ОБРЯЩЕТ!»

Кочуя по городам и заводам губернии, Федор понял: ему и другим революционерам, уцелевшим в Пермской губернии после весенних провалов, не под силу одним возродить подполье. Сам он не терял и минуты. За бешеную напористость и лишения, которым себя подвергал, уральцы прозвали его «Двужильным» и «Бесхлебновым». Но что толку? Хоть расшибись в лепешку, не ешь и не спи месяцами — все равно один не поднимешь всего…

В конце августа Сергеев поехал в Харьков. По дороге завернул в Москву к Мечниковым. Выслушав Федора, Шура воскликнула:

— Ты, Феденька, родился в сорочке! Братья Бассалыго давно тут, о тебе спрашивают! Васильев и Россохатский тоже сюда собираются. Возьми в Пермь и москвичку — Марию Игнатьевну. Примелькалась она охранке. Опытная профессионалка, каких мало.

— Давай, давай! Может, еще есть желающие? Всех заберу, всем найду работу. Не заскучают.

Увидев Федора, Дима Бассалыго чуть не расплакался:

— Ты ли, Артем? А я уж думал…

— Вот так-то, вечный студент. Поедешь со мной? Сторона, скажу я тебе, Димка, просто райская.

— Да с тобой — хоть на край света!

Костя Бассалыго остался у Мечниковых ждать Россохатского и Васильева, а Дима с Федором, прихватив двухпудовую корзину с нелегальной литературой, с трешкой в кармане отправились на вокзал. В Пермь, скорее в Пермь! Короткий разговор с машинистом — и полезли на тендер. До Нижнего Новгорода добрались благополучно, но явка в городе оказалась проваленной. Кто же их посадит на обещанный пароход, снабдит деньгами?

— Надо было в Москве взять больше. Ведь предлагали? — сказал Дима.

— Партийную копейку положено беречь.

Оставив Бассалыго на Сибирской пристани, Федор побрел на рабочие окраины. Слобода Фабричная, Солдатская… А Сормово? Народ на этой окраине революционный. Вот где можно найти нужных людей! Они и помогут.

На пустыре за Сормовом в одной из замшелых избушек светился слабый огонек. и что-то знакомое погромыхивало. Даже окна завешены большевистскими газетами «Эхо» и «Волна». Ухари, право, ухари!

Стукнул в стеклышко, и от забора на другой стороне улочки тотчас же отделилось три неясных силуэта. Из домишка тоже кто-то вышел. Скручивая на ходу цигарку, спросил негромко и лениво:

— Какой леший в окно брякает, работать мешает?

— Да вот, Кувалда, видишь, — кивнул один из патрульных на Федора, — чегой-то шатается по нашей улке, вроде бы что-то потерял. Может, оно на дне речном, а ты на суше ищешь? Не провести ли под руки к Волге, не пособить ли нырнуть?

— Вы бы, храбрецы, поосторожнее! За квартал слышно, как тискаете прокламации. Уже завоевали полную свободу? Тогда поделитесь опытом. Как именно?

— Вопросы задаешь? — зло вымолвил один, а остальные взяли Федора в тесное кольцо. — Видал, как сплетена верша? Туда сому есть ход, а назад…

— Тихо! Я с усами, да не сом. Известно и мне, где, какую и на кого ставить снасть. Тут другое дело, братцы, — выручайте!

Федор умел непостижимо быстро находить дорогу к сердцам самых суровых людей. Покалякали, покурили, куда-то сходил Кувалда, и к утру Сергеев вернулся на пристань с деньгами и узелком харчей.

— Чего-то добыл, разузнал? — обрадовался Дима.

— Ищущий да обрящет! — сладко зевнул Федор. — Все есть, даже «слово» к капитану парохода. Пошли! Отоспимся на славу.

Близилась зима. С неба срывался редкий снежок, река стыла, покрывалась серой чешуей тонкого льда. Пароход, на котором плыли Федор и Дима, уходил последним в верховья Камы.

На пристанях, кроме хлеба, купить было нечего. Но однажды путешественники сторговали у татар по дешевке половину конской ноги. Кок сварил ее, а потом долго клял бедных пассажиров:

— Испоганил котел кониной… Тьфу!

Кляча была старая, мясо жесткое и непривычное на вкус. Дима ел конину, кривясь и зажмурясь, а Федор похваливал:

— Ешь, ешь, от поганого не треснешь, от чистого не воскреснешь. Лошадь, да она чище любой свиньи! Зачем тебе сало?

Когда Федору надоедал пейзаж — голые рощицы, унылые деревушки на берегах Камы, стаи грачей и угрюмые волны, он в сотый раз принимался расспрашивать Димку о Харькове и харьковчанах.

Дима отрывался от книги.

— Корнеев? Я ведь уж тебе говорил — в бегах, как и Володька Кожемякин… Базлова в тюрьме. Тутышкина выпустили, но на Сабурку не вернулся. Стоклицкие подались на Кубань… Фрося будто бы отошла от организации.

— Ивашкевич?! Вот не ожидал, — удивился Федор. — А ведь казалось, в огонь и в воду. Если бы не она, меня бы сцапали.

— Еще покажет себя, — успокоил его Дима. — Уж очень охранка взялась за подполье, а интеллигенция перепугалась. А помнишь Володю Наседкина? Он тогда сбросил с крыши на солдат Охотского полка огромную пачку листовок.

— Ну-ну, что с ним? Как же, помню, бедовый юноша!

— Сделал, как ты ему присоветовал, — поступил добровольно в армию. Сказал: «Буду вести революционную работу среди солдат!» Что еще… Да! По приказу харьковского губернатора арестован гудок «отца» — паровозостроительного завода…

— Ври, да не завирайся! Гудок — не человек.

— Сам видел, как его сняли, опечатали. Ростом с меня, словно пятиведерный самовар, и тоже медный! В котельной распоряжался полицмейстер: «Теперь уж этот горластый не будет звать рабочих на забастовки, служить преступной связью меж заводами».

— Смешно и наивно! Болван. Разве этим революцию остановишь?

Неделя в дороге. У пристани Камско-Воткинского завода пароход, на котором плыли Федор и Дима, поставили в затон до весны. Реку уже властно схватывал тонкий ледок. До Перми по Каме еще верст триста, напрямую — двести, а до ближней станции железной дороги — около ста. И деньгам опять конец. Не то что телегу нанять — на харчи ни копейки! А тут еще груз — нелегальный, опасный.

Однако что раздумывать? Сергеев и Бассалыго подтянули пояса и зашагали к станции по замерзшей кочковатой дороге. Хоть одеты были легко, но через версту от них повалил пар. Диме поклажа казалась стопудовой. Он предлагал:

— Давай спрячем ее в лесу, а потом приедем за ней.

— Столько тащили, а теперь бросить? — говорил Федор и взваливал на себя двухпудовую корзину. Холодно, ноги от голода подкашиваются, но литературу надо доставить в Пермь.

Оглянувшись на трубы Воткинского завода, Федор сказал:

— Знаменитое предприятие! Такое поискать.

— Да ну его! — Дима вытирал пот и клал в рот щепотку снега. — Завод как завод… Грохот, копоть и соки из рабочего выжимают.

— Да будет тебе известно, что здешние умельцы-мастеровые сработали шпиль для Петропавловской крепости в Питере.

— Если мне и придется любоваться Петропавловской в натуре, то лишь из-за твоего упрямства. — И Дима с сердцем оттолкнул от себя корзину. — Безумие! В первой же деревне нас задержит староста.

— Нельзя нам заявляться в Пермь с пустыми руками, — упрямо твердил Федор.

Села обходили стороной, спали в лесу. Оборвались, продрогли и отощали. Три дня добирались до станции, а там сели на платформу, груженную чугунными чушками.

Вот наконец и желанная Пермь!