Человек в шинели

СЕРЖАНТ ИЛЬЯ РЕПИН

Молча, нахмурив белесые брови, шагал сержант Илья Репин за орудием. Рядом шли солдаты, усталые, с покрасневшими от бессонных ночей глазами. Осень сорок второго года в этих местах началась ненастьем и холодами. Непрерывно лил дождь, и ветер безжалостно раскачивал обхлестанные березы. Люди месили сапогами скользкую, липкую грязь. Она хватала за ноги, и приходилось затрачивать большое усилие, чтобы вытащить их.　

На нешироком участке фронта противник потеснил наши войска. Некоторые части, меняя позиции, отходили в район сосредоточения. По дороге громыхали пушки, фыркали застрявшие в грязи автомашины. Тяжело нагруженные трехтонки и полуторки буксовали, завывали, выбрасывая из-под колес фонтаны черной жижи, обломки досок, камни, ветки. За развороченной гусеницами и колесами дорогой — широкое поле. Летом здесь сплошной стеной стояла пшеница, ожидая своего хозяина. Теперь это был страшный, бурый, выжженный пустырь. Уродливыми черными буграми поднималась вздыбленная взрывами земля, змеились траншеи и окопы, лишь кое-где торчали сиротливые колоски.　

Видя все это, сержант Репин по-своему, по-крестьянски ощущал в сердце неведомую до сей поры боль. В душе с еще большей силой закипала ненависть к врагу за пропавший на поле урожай, за все, что он сделал на нашей земле.　

Ночь медленно опускалась на землю. На горизонте зловещие отблески пожарищ словно преследовали отступающие части: горели деревни и села Орловщины.　

Артиллерийский полк подошел к деревне Коснаровка. Заволновался, забеспокоился сержант Репин. В темноте никто не видел, как на его обветренных, ввалившихся щеках заходили желваки. Еще бы не волноваться! В Коснаровке Илья родился, вырос. Испокон веков жили здесь Репины.　

Какое-то двойственное чувство охватило сейчас сержанта. Он радовался, что сможет повидаться с родными, односельчанами — давно их не видал, — и в то же время несколько страшился этой встречи. Ему почему-то казалось, что и он виновен и ответствен за страшную беду, навалившуюся на родную землю.　

«Далеко немец в глубь России зашел… Неужели так и будет продолжаться? Когда же наконец вышвырнем врага с нашей земли?..» — с горечью думал Илья, прислушиваясь к бушевавшему ветру. А лес шумел, покачивались верхушки берез и осин, горестно провожая отходивших солдат.　

Не верилось Репину, что он уходит из родных мест, не хотелось верить, что сюда вслед за ними войдут враги. От досады и горечи комок подкатывал к горлу, душил его. В Коснаровке все было родное — дом, жена, мать, дети. Родная зелень полей и тенистых лесов, березы, что стоят на пригорках…　

Едва первая батарея втянулась в безмолвную темную улицу, как прозвучала команда:　

— Становись!..

Сержант подбежал к командиру батареи, и тот разрешил повидаться с родными.　

Репин свернул в переулок, быстро пошел напрямик, через огороды. Потом побежал. Холодный ветер бил в лицо, но Илья ничего не замечал. Запыхавшись, он поднялся на взгорок.　

Вот уже и виден родной дом. Какое-то сомнение заползло в душу: окна закрыты ставнями. «Дома ли?.. Застану ли?.. А может…» — замелькали, закружились тревожные думы.　

Ему казалось, что он слышит стук своего сердца; на лбу от волнения выступила испарина. Сержант торопливо вытер лоб пилоткой и, комкая ее в руке, быстро пошел, беспокойно оглядываясь по сторонам: темно вокруг. Громко чавкала грязь под ногами, разлетаясь брызгами.　

Илья перевел дыхание и остановился. Рука еще крепче сжала пилотку, ветер теребил непокорные волосы. Как-то сразу потяжелел вещевой мешок и потянул к земле. Репин собрал силы, выпрямился: перед ним была дверь. Дверь родного дома и это невысокое крылечко с перилами, по которому он когда-то ползал малышом, а потом, спустя много лет, уходил на фронт…　

Решившись, Репин постучал в дверь. Под его рукой она подалась вперед и отворилась. Сержант вошел в сени, нащупал знакомую ручку, толкнул вторую дверь. Она заскрипела и тоже открылась; бледные отблески света скользнули по соломе, раскиданной по полу.　

Илья вошел в избу. Пахнуло знакомым с детства родным запахом парного молока, кислого хлеба и чем- то особенным, присущим только этому дому. В керосиновой лампе еле мерцал огонек. На вошедшего никто не обратил внимания: мало ли солдат заходит погреться в военную пору в дом на фронтовой дороге. Илья молча поставил винтовку к стене, расстегнул ремень, снял подсумок, положил шинель на лавку. Огляделся. У стола, понуря голову, сидела мать в своем стареньком черном платке. Она старательно скоблила ножом картошку и бросала ее в чугун. Рядом на скамье двое ребят гладили серую кошку. Она, чуть мурлыча, медленно виляла хвостом. На печи с надсадным хрипом кашлял отец.　

Сержант шагнул вперед — теперь тусклый огонек лампы осветил его немного. Ребята с любопытством посмотрели на вошедшего.　

— Илья! — раздался пронзительный женский крик.　

Из угла комнаты быстро поднялась женщина с зачесанными назад волосами и, уронив на пол шитье, бросилась к нему.　

— Родной! — она прижалась к груди мужа, плечи ее дрожали.　

Илья приподнял голову жены и припал щекой к ее лицу. По нему катились крупные горячие слезы.　

— Папка! Пап… — закричали ребята, подбежав к отцу, и обхватили его за ноги.　

— Илюшенька! Сыночек! — смахнув уголком платка со щеки слезу, подошла мать. — Жив, жив! — гладя по плечу сына и слепка всхлипывая, приговаривала она. — Ведь сколько недель ни слуху о тебе…　

Репин поднял ребят на руки, поцеловал их и вместе с ними грузно опустился на лавку. Теперь глаза привыкли к полутьме: он взглянул на печь, где сидел отец. Тот из-под густых седых бровей сурово посмотрел на него, на сверкавшую на груди медаль и отвернулся. Илья тяжело вздохнул и понял: в обиде отец.　

— Почему вы не ушли? — не поднимая головы, спросил Илья… — Колхоз-то, наверное, эвакуировался?　

— Петя! Принеси-ка дровец! — вместо ответа сказала мать, обращаясь к внуку. — Пышек испеку твоих любимых, Илюшенька!　

— Не надо, мама! — запротестовал сержант. — Некогда… Уходим дальше!..　

Илья едва сдерживал слезы. В ту минуту он казался самому себе смешным и слабым человеком. Крепко сжал зубы, сдержал нахлынувшее волнение.　

— Фашисты близко… — с трудом выдавил Илья. — Уходить надо…　

— Сразу и уходить?.. — горестно спросила мать, прикладывая платок к глазам.　

— Служба у него! — веско бросил отец. — Солдат он, знает, что делать надо…　

Илья заторопился. Он вдруг почувствовал себя неловко в своем родном доме… Подошел к жене, крепко прижал ее к груди, уткнулся лицом в темные пушистые волосы, вдыхая близкий, знакомый запах. «Неужели это в последний раз?» — резануло в сознании. Потом обнял ребят, ласково потрепал их вихрастые головки и вдруг твердо заявил:　

— Ну вот что… Собирайтесь все и уходите… На восток… Вместе с нашими…　

Жена сквозь слезы сказала:　

— Куда же мы без тебя-то?.. Здесь дом, да и отец болен…　

— Собирайся! — отрезал он. — Среди своих людей не пропадете. А немцу вас не оставлю… Не пощадит он.　

— Выходит, опять маневр на отступление! — сердито бросил старик с печи. — И в сорок первом до Москвы отходили и опять к Дону или Волге… А за какую же доблесть тебе медаль-то повесили, сынок?..　

Сержант молчал.　

Старик горько усмехнулся:　

— Часто выхожу я на дорогу, гляжу: и пушки у вас, и танки. А ударить как следует по врагу не можете… Неужто фашист сильнее? Не верю я в это, сынок! В германскую наш полк-то как встал на Карпатах, так и не пустил немца дальше. Выстояли мы. А вы… — угрюмо покачал головой. — Нет, не верю, что басурман сильнее, не верю! — Глаза его загорелись гневным огнем.　

— И мы выстоим, отец, выстоим!.. — тихо, но твердо сказал Илья.

На рассвете на восточной окраине Коснаровки разгорелся бой. Не успел тяжелый артполк «оторваться» от противника. Приходилось драться в невыгодных условиях. Огневые позиции были плохо оборудованы: не полностью отрыты укрытия, не было запасных позиций.　

С косогора по широкой луговине, покрытой высокой жухлой травой, двигались вражеские танки. Они ползли медленно, словно огромные черепахи. За танками бежали автоматчики.　

— Четырнадцать, двадцать пять… тридцать шесть… — считал Илья Репин.　

Танки прошли позиции пехоты и теперь приближались к артиллерийским. Справа грохнули выстрелы — 1-й дивизион открыл огонь. Батарея, в которой служил Репин, оседлала дорогу; справа — заболоченная низина, а слева — глубокий, уступообразный противотанковый ров. Он тянулся километра на три и упирался в небольшое топкое озеро. Здесь огневые позиции были удобны и выгодны; они прикрывались редкими невысокими кустами, растущими по косогору.　

Орудие Репина дальше других выдвинулось в сторону врага. Илья приподнялся: танки приближались. Сержант понимал, что пора открывать прицельный огонь по этим темно-зеленым стальным коробкам. Но соседние орудия молчали, выжидал и Репин. Бить только наверняка!　

Наконец 2-й дивизион открыл огонь. Вот мчащаяся на большой скорости головная машина вдруг резко свернула в сторону; высокий столб огня и черного дыма закрыл ее. Загорелся и второй танк. Но, видимо, немцы обнаружили расчет соседней батареи. Танк с белым крестом на броне пошел прямо на орудие. Немного повернувшись, он, как говорят артиллеристы, подставил борт. Разве можно упустить такой случай.　

— Огонь! — крикнул, волнуясь, Репин.　

Грянул выстрел, танк рванулся в сторону, осел и задымил.　

— Горит, горит! — закричал сержант.　

Но из кустов показалась другая машина. Покачивался ствол орудия, а чуть ниже башни сверкали частые вспышки пламени: стрелял пулемет.　

— Огонь! Огонь!..　

Загремели выстрелы, содрогнулась земля. Но что это? Глаза сержанта широко раскрылись.　

Грязно-бурое облако дыма вдруг обволокло вражеский танк; он сделал несколько беспомощных движений и замер на месте. Но тут же к орудию стало медленно подползать третье чудовище. Илья Репин приник к панораме: на сетке — яркие очертания танка. Выстрел. Еще один танк загорелся и остановился. Из него выскочили два фашиста. Автоматная очередь скосила их.

«Ловко! Кто это их?» — мелькнуло в голове сержанта. Он повернулся: ефрейтор Иванов опустил свой автомат.　

На поле боя уже горело пять вражеских танков. Остальные, разбившись на две группы, повернули: одни — влево, к озеру, видимо стремясь обойти наши позиции с фланга, а другие — семь-восемь машин — скрылись за сараями, на окраине деревни…　

И тут Репин вспомнил, что эти сараи построили за год до войны, в строительстве их принимали участие комсомольцы. Они посадили и деревца, кустившиеся возле сараев. Здесь нередко собирались хороводы. «И вот там сейчас враг», — с гневом и ненавистью подумал Репин. Он еще раз взглянул на сараи и крикнул:　

— По крайнему сараю, зажигательными! Прицел 42–50!.. Два снаряда!　

Ухнуло тяжелое орудие. Запылала соломенная крыша. Наводчик Федин пристально посмотрел на Илью. «И не жалко? Рассказывал: сам строил этот сарай, а теперь же сам уничтожил его», — подумал он. А Репин впился взглядом в зарево, смотрел долго, настороженно.　

— Ну вот теперь все на виду будет!.. — глухо сказал он.　

Из-за сарая показались танки. По ним снова ударили орудия. Однако выстрелы были неудачными: танки продолжали двигаться. Репин понял: волновался он очень. «Спокойно, Илья, спокойно», — мысленно внушал он себе. Но вот командир орудия поймал танк на прицел и снова выстрелил. Вспыхнула еще одна боевая машина гитлеровцев…　

Сержант оглянулся. И не поверил своим глазам: с тыла на батарею шло шесть танков. «Обошли озеро, — мелькнуло в голове. — Скорее… Скорее…»

— Снаряды! — крикнул Илья. — А ты смотри за тылом! — приказал он ефрейтору Иванову.　

Когда передний танк прошел по полю сорок-пятьдесят метров, загремели выстрелы. Танк задымил… Ударили и другие орудия батареи: были подожжены еще две машины. Снаряды кромсали броню. Цепко держались за позиции советские солдаты. Танковая атака фашистов захлебнулась.　

…Вскоре на окраину Коснаровки подошло подкрепление: пехота и бронебойщики. Роты стали окапываться.　

Командир батареи, увидев Репина, сказал:　

— Молодец Илья! Поздравляю с успехом, — и подал сержанту руку. — Вон сколько горит танков, из них половина твои… Командир полка приказал представить тебя к правительственной награде.　

— Служу Советскому Союзу! — ответил сержант, приложив руку к пилотке.　

Лейтенант вынул из кармана портсигар, взял папиросу.　

— Закуривайте, друзья! — предложил он артиллеристам.　

Портсигар сразу опустел.　

— Ну что ж, сержант Репин, ты ведь здешний. Отстояли твою деревню…　

Сержант засиял.　

— И верно, товарищ лейтенант, зайдемте к нашим. Проведаем их!.. «И как это я раньше не догадался об этом?» — мысленно пожурил он себя.　

— Пошли, — сказал командир батареи. — Можешь с собой взять еще двух человек. Кого хочешь, конечно. Остальные останутся на позициях…　

Артиллеристы шли по дороге вдоль околицы деревни, где столько раз раньше проходил Илья. Снова вплыли воспоминания: вот мимо этого забора он бегал в школу. А здесь однажды поздно вечером, после кино, впервые поцеловал девушку…　

Ефрейтор Иванов вывел его из раздумья:　

— От многого отвыкли на войне: от скатертей, тарелок, подушек. Дымом и потом пропахли, брат, мы насквозь.　

— Разве в этом дело! — перебил лейтенант. — Главное — поскорее разгромить врага. А к подушкам и тарелкам, будем живы, привыкнем снова быстро. После войны ценить больше будем мирную жизнь, даже эти мелочи…　

— Это точно, — откликнулся Репин. — Тарелки подождут нас. Обидно и больно, что враг топчет землю нашу, уничтожает дома, истребляет людей. Когда мы подбили второй танк, я подумал: «Иначе мне нельзя, ведь родился я здесь. Погибну у своего дома, или обломаю врагу зубы»…　

— Ничего не скажешь, ваш расчет хорошо обломал зубы фашистам, — сказал офицер. — Сержанту Репину не совестно заходить в родительский дом…　

Старики обрадовались гостям. Засуетились. А попотчевать дорогих гостей было особенно нечем.　

— Не беспокойтесь, мамаша. У нас кое-что есть, — ласково проговорил лейтенант. — Вот стопки если найдутся, хорошо…　

На столе появились мясные и рыбные консервы, хлеб, солдатская фляга.　

— А вы что же, хозяин? Выпейте с нами чарку, — пригласил офицер отца Ильи.　

Старик, кряхтя, слез с печи и, опираясь на суковатую палку, подошел к столу.　

— Верил, что отгоните фашиста. Так и вышло. Спасибо!.. Теперь, пожалуй, не грех и выпить за вас, служивые, — улыбнулся он и поглядел на сына. — Давай, Илья, чокнемся. А вчера я был в обиде на тебя, понимаешь…　

— Забудем старое, — перебил командир батареи. — То было вчера, а сегодня ваш сын — герой. Четыре немецких танка подбило его орудие. К ордену представлен…　

Отец с гордостью посмотрел на Илью. Потом подошел к нему, порывисто обнял и прижал к груди. В глазах матери блеснули слезы радости…　

Через несколько дней на груди сержанта Ильи Репина засверкал орден Красной Звезды.　

…Прошло два года. Немало фронтовых дорог прошагал Илья Репин, много снарядов по врагу выпустил.　

Позади осталось много речек, высот и селений. Наши части приближались к границам Восточной Пруссии. Настроение у солдат было бодрое, радостное: впереди— фашистская Германия. Однажды ночью в заснеженном прибалтийском лесу Репина пригласили в блиндаж на партийное собрание. Его принимали в партию. Он был уже старшим сержантом, и грудь его украшали три ордена: орден Красной Звезды и два ордена Славы.　

Илья поднялся с обрубка сосны, на котором сидел, и, не зная, что сказать о себе, молча мял шапку в руках.　

Товарищи терпеливо ждали, что окажет артиллерист. А он, волнуясь, молчал. Мысли путались в голове. Что сказать? О чем говорить?..　

— Воюю, стараюсь… Не посрамлю звание коммуниста…　

Товарищи высказывались тоже коротко: «Достоин, принять».　

С собрания Репин ушел прямо на передовую, где в зарослях на берегу реки Вента стояло его орудие.　

Начинались морозы, но река никак не замерзала, только у берега появилась ледяная кромка. Река глубокая, преодолеть ее вброд было невозможно, а переправочные средства еще не подошли. Приказ же требовал: подавить огневые точки противника на противоположном берегу, форсировать реку и закрепиться там.　

Рано утром заговорили орудия и минометы. Вражеский берег потонул в черном дыме разрывов… Но вот артподготовка завершена. Стрелковые подразделения приготовились к переправе. В этот момент фашистская батарея, замаскированная в кустарнике, открыла с того берега сильный огонь, нанося большой урон нашей пехоте. Тогда орудийный расчет Репина завязал дуэль с вражеской батареей. Это был опасный поединок: одна советская пушка против нескольких вражеских… Нужны были крепкие нервы, чтобы выстоять. И не только выстоять, но и победить. Возле орудия Репина рвались снаряды и мины, вздыбливалась земля, но репинские артиллеристы продолжали посылать снаряд за снарядом по врагу. Стрелять только наверняка!　

Наконец снаряды накрыли вражеское орудие, а вскоре смолкло и второе. Но третье продолжало вести огонь. Дуэль продолжалась… На той и другой стороне ухали разрывы, вскидывая кверху высокие султаны земли и дыма. И вскоре фашистская пушка замолчала. Поединок стойкости и мужества был выигран Ильей Репиным и его расчетом. Головная стрелковая рота, прикрытая артиллерийским огнем, форсировала реку и захватила плацдарм на вражеском берегу. Вслед за ротой через реку стали переправляться стрелковые батальоны.　

Этот бой принес Илье Харитоновичу Репину новое признание воинской доблести: ему присвоили звание старшины, и он стал полным кавалером солдатского ордена Славы…