Человек в шинели

«…А ДО СМЕРТИ ЧЕТЫРЕ ШАГА»

На фронте мне часто приходилось выдавать воинам партийные билеты. Это доставляло мне всегда большую радость. Когда же в политотдел доставляли партийные документы погибших, я с болью и грустью брал их в руки. Внимательно перелистывал страницы небольших красных книжечек. Думалось: кто они, эти люди, отдавшие жизнь за Родину? Одни прожили полвека, другим не исполнилось и двадцати. Одни мне знакомы: встречался, разговаривал с ними, других не видел ни разу и уже никогда больше не увижу.

Помню один из таких партийных билетов. На меня с фотографии смотрел молодой человек. Большие задумчивые глаза.

«Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков), — читал я на обороте красной книжки. — Номер 1480055. Тевосян… Амбарцум… Время вступления в партию 1931 год…» На месте месяца вырван клочок бумаги, по краям пятна крови…

Я знал ротного агитатора Тевосяна, не раз встречался с ним. Амбарцум всегда с восторгом рассказывал о солнечной Армении, где он родился и учительствовал до войны, о своих планах после нашей победы над врагом.

Мы познакомились с Тевосяном на переднем крае. Как-то под вечер я пришел из политотдела в полк, который на рассвете должен был наступать на сильно укрепленный рубеж вражеской обороны. С этим полком мне предстояло быть в бою.

День был теплый, солнечный. Чувствовалось приближение весны. Хотя на деревьях почки еще не набухли, но снег уже стал рыхлый, ноздреватый. В лесу было тихо, хорошо…

Еще издали я услышал пение. Негромкое, задушевное… Подошел поближе: на лесной поляне расположилась рота. Кто курил, кто неторопливо протирал автомат, а кто, наломав под бок веток сосны, отдыхал.

Видимо, солдаты пели давно и вошли, что называется, во вкус. Кто-то выкрикнул: «Давай «Землянку»!»

Молодой ясноглазый сержант, что сидел на разбитом снарядном ящике, проникновенно затянул:

И десятки бойцов вполголоса подтянули любимую фронтовую песню:

Я остановился неподалеку за соснами и слушал. Говорят, что петь накануне боя — хорошая примета…

Пели все, кто как мог, и в этой песне было что-то очень задушевное, волнующее. Будто каждый, не стесняясь, изливал все, что у него на сердце. После слов: «А до смерти четыре шага…» — песня оборвалась. Пехотинцы замолчали, думая каждый о своем, может быть, и о том, что кому-то из них на рассвете придется и перейти эти роковые «четыре шага». Пауза затянулась. Но вот на середину вышел крепко сбитый, среднего роста, энергичный человек с погонами старшины на плечах. Он прошелся мимо сидевших полукругом солдат и громким, слегка резковатым голосом с характерным кавказским акцентом спросил:

— Что, ребята, попели и приумолкли? Уж не приуныли ли? Конечно, не сегодня и не завтра кончится война, но скоро. Сейчас в этом уверен каждый.

— Скоро… А когда? — поинтересовался один из солдат.

— На это трудно дать точный ответ.

— Да, плохо, когда не знаешь… В сорок первом война началась, на носу уже весна сорок четвертого. Почти три года, а сколько еще быть ей, войне? Если бы, к примеру, знать, глядишь, и полегчало бы, наверно.

— Ничего, скоро добьем фашиста. Конец войне виден. Ведь не сомневаешься же ты в победе? — спросил старшина.

— Что фашиста доконаем, не сомневаюсь. А только вот когда — не известно…

— Почему не известно? Мы уже можем сказать, что наша победа — не за горами. Но война ведь штука сложная, тут не всегда и не все идет по плану, и высчитывать, сколько недель или месяцев остается до ее окончания, вряд ли разумно. Главное — верить в свои силы, в свою скорую победу…

До этого мне не приходилось видеть Тевосяна, хотя не раз слышал о нем, знал, что до войны был учителем. Теперь сразу узнал его. Тевосян мне положительно нравился: он держался уверенно и просто.

А вопросы так и сыпались:

— Почему Америка не открывает второго фронта? Ударили бы с двух сторон и — крышка Гитлеру.

— И англичане никак не раскачаются. Почему?

— А как дела на других фронтах?

Видно, эти вопросы несколько смутили агитатора, он затруднялся сразу ответить на них, ответить так, чтобы это удовлетворило бойцов. Я вышел из сосняка и, сделав несколько шагов, очутился на поляне. Присев на пенек, включился в беседу: рассказал, что было известно о втором фронте, о положении дел у соседей, о задачах дивизии.

В другой раз мне пришлось присутствовать среди тех же людей на партийном собрании, тоже перед боем. Погода резко изменилась. Ранняя белорусская весна вдруг закапризничала: теплые дни уступили место холодным. Лужи затянулись льдом, который под ногами хрустел и ломался, словно битое стекло. В наскоро сложенных из сосновых веток шалашах и старых землянках солдаты грелись у дымных костров.

Собрание проходило на небольшой полянке, окруженной со всех сторон зеленой стеной деревьев. Первым слово взял Тевосян.

— Товарищи! — говорил он. — В последних боях погибло шестнадцать коммунистов. Нас стало меньше, но мы не стали слабее. Мы уверенно идем к победе… Прошу почтить вставанием память погибших…

Тевосян обнажил голову. За ним сняли ушанки все присутствующие и застыли в скорбном молчании.

— Нас теперь меньше, — продолжал старшина. — Поэтому каждый обязан драться за двоих… Мы должны сделать то, чего не успели шестнадцать погибших товарищей… Будем драться за себя и за них!..

Не шелохнувшись стояли на лесной поляне коммунисты. Было тихо, на обнаженные головы падали пушистые белые хлопья последнего снега. Замерли высокие, подернутые инеем сосны. Низко опустили тонкие ветви березы.

За Тевосяном выступили еще два коммуниста. Времени не было, поэтому речи были короткие.

— Хочу немного сказать и я, — послышался голос полковника Ковнерова.

Высокий, широкоплечий, Егор Ефимович сделал шаг вперед:

— На войне всякое бывает… Трудности, непредвиденные обстоятельства, потери, боль и горечь утрат. Они неизбежны. Нужно быть готовым к ним. Уметь стойко преодолевать… Коммунист должен помнить, что он у всех на виду. Он обязан служить примером: не допускать ни малейшей растерянности, уметь найти себя в любой обстановке. На нас смотрят солдаты. Идут за нами! Это великое доверие, и его надо оправдывать делами…

Затем Ковнеров рассказал вкратце о боевой задаче, посоветовал, как лучше ее выполнить.

— Поговорить надо с солдатами, побеседовать по душам с каждым. Разъяснить, что на нашем участке противник выдохся, он только пытается создать видимость, что сил у него много. На самом же деле это не так… Вы заметили: ночью фашисты почти не прекращают огонь. Почему не спят? Их пугает темнота, они боятся тишины. Боятся, что будем наступать, чувствуют это, — закончил полковник.

На собрании разбирали заявления о приеме в партию. Первым зачитали заявление Василия Зонина.

— Снайпер Василий Зонин просит принять его кандидатом в члены партии. До фронта — донецкий шахтер, экскаваторщик. Рождения 1924 года, русский. Имеет три правительственные награды!

— А сколько убил немцев?.. — спросил кто-то.

— Разрешите мне сказать, — поднял руку Тевосян. Его смуглое лицо светилось улыбкой. — Не один месяц я знаю Зонина. Этот храбрый воин — наша гордость. На его счету более десятка убитых фашистов. Как-то на задании были мы с ним. Фашистская пуля засела у него в ноге. Идти ему было трудно; по снегу тянулся кровавый след. Но ни стона, ни жалобы — волевой человек. Зонин — настоящий солдат, такими сильна наша армия. Такие нужны партии! Предлагаю принять Зонина кандидатом в члены ВКП(б) — закончил Тевосян.

Помню, слушая его тогда, я подумал про себя, что слова Амбарцума «Такими сильна наша армия. Такие нужны партии!» в полной мере относятся и к нему самому.

…И вот в моих руках пробитый пулей партийный билет Тевосяна. С волнением смотрел я на красную книжечку. Не верилось, что уже не было в живых этого полного кипучей энергии человека, о смелости и бесстрашии которого в части ходили легенды. Рассказывали, например, что однажды ночью Тевосян вместе с другим солдатом перешел передний край. В овраге неподалеку они увидели несколько землянок; из невысоких труб поднимались дымки. Было тихо. долго отсиживались разведчики в снегу, незаметные в своих белых маскхалатах. Наконец, когда часовой, что был ближе всех к ним, отошел в сторону, Тевосян прошмыгнул в дверь землянки. Гитлеровский же солдат остался «на посту».

Как оказалось, здесь располагался штаб немецкого полка. В землянке жил фашистский штабной офицер. Он крепко спал, издавая громкий храп. Старшина осторожно взял у спящего гитлеровца планшет и раскрыл его. В планшете лежала оперативная карта. На ней были обозначены батареи, пулеметы, показаны позиции вражеских батальонов.

Документ был очень важный. Его требовалось быстрее доставить к своим. Амбарцум, подумав, решил, что немец, наверное, не захочет оскандалиться и умолчит о потере карты. Тогда все останется без изменения и завтра.

Так и случилось. Разведчики благополучно возвратились в свою часть, а принесенная карта была удачно использована. На рассвете полк поднялся в атаку. Не менее трехсот солдат потерял враг, застигнутый врасплох. Помогли смелость и находчивость Тевосяна.

Или другой случай.　

В ходе одного боя противник подбросил подкрепление. Сил у наших не хватало, а рубеж надо было взять во что бы то ни стало. Это была выгодная высотка: с нее хорошо просматривалась местность…　

Тевосян запасся гранатами: на ремень прицепил, в карманы шинели, даже за пазуху положил! Ночью пробрался в расположение врага. Забросал гитлеровцев гранатами, такого наделал шуму, что фашисты оставили окопы. Пленные потом рассказывали: они думали, что их окружили.　

Да, Тевосяну действительно везло; он участвовал во многих боях и только в одной схватке был ранен. Впрочем, трудно сказать, «везло» ли, скорее, его пример подтверждал известный закон войны: «трус умирает много раз, храбрый — однажды».　

Это было ранней весной, когда на березах распускались первые клейкие листочки, поля сбросили снежный покров и лежали черные, рыхлые, поблескивая лужами талой воды.　

Наступая, полк натолкнулся на сильный рубеж обороны. На подступах к небольшой высоте под губительным пулеметным огнем стрелковая рота залегла. Положение создалось тяжелое: кругом открытое поле да грязь — не спрячешься. И вот тогда, воспользовавшись тем, что наш артиллерийский полк перенес огонь в глубину вражеской обороны, Тевосян крикнул во весь голос:　

— Товарищи! За Родину! За Белоруссию и Армению… Впе-е-е-ре-е-д!..　

Он еще что-то прокричал на своем родном армянском языке и бросился на врага, сжимая в руках автомат. Несколько метров Амбарцум пробежал один по открытому полю, но вот вслед за ним поднялись и другие солдаты роты. Геройский поступок старшины заразил, оторвал от земли бойцов.　

Не успели фашисты опомниться, как атакующие уже выросли перед их окопами.　

— Ур-р-р-а-а-а-а! — гремело над полем.　

В атаку ринулся весь батальон. Живая лавина неумолимо катилась вперед.　

Когда выбили гитлеровцев из траншей и закрепились в их блиндажах, выяснилось, что Амбарцума нет среди бойцов. Его нашли возле неглубокой пахнувшей пороховой гарью воронки. В руках крепко зажат автомат. Рядом лежала окровавленная пилотка. На груди тоже алела кровь… Погиб старшина Амбарцум Тевосян, человек богатой души и большого мужества.