Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

47

Лизандер поднялся в свою комнату, и на него обрушились телефонные звонки. Он не стал разговаривать с Джорджией, поскольку все еще был зол на нее. Следующей была Мериголд с упреками, что он торчит в Монто.

– Раннальдини уже вернулся в Англию. Так что он не нуждается в поддразнивании. Нам надо поговорить, Лизандер.

Но он тоже отключился.

Ферди говорил с еще большей укоризной:

– Какого черта ты не в Бразилии? Только что звонила Джина. Твоя забастовка ее взбесила. И Марта звонила. Помнишь Марту, твое первое успешное дело? Ей нужен Освежающий Курс, поскольку Элмер вновь сбился с истинного пути. Так что после Бразилии можешь отправиться во Флориду. Джина говорит, что там куча великолепной работы для тебя. На рождественских вечеринках полно неверных мужей, которые просто нуждаются в возвращении к родному очагу, после того, как ты вернешься от Марты. Вагон денег, парень.

– А меня это не интересует.

– Послушай, мы все-таки партнеры, – сердито сказал Ферди. – Почему это я должен расплачиваться своей задницей за тебя. Я свой кусок отрабатываю. Да где же еще столько заработаешь? Вспомни, в каком бедственном положении ты был в это же время год назад. А с Раннальдини ты и сам не хотел связываться, он все-таки опасный жук, не хочешь же ты, чтобы тебе все ноги переломали. Да и Китти, ну, миленькая, но, откровенно, разве это класс? И уж точно выглядит не слишком ах... Так что не надо ей внушать невозможное.

– Мне наплевать на твое ворчание. И заткнись по поводу Китти.

– Я перезвоню, когда у тебя настроение будет получше.

За окном пошел снег, покрывая белым золотые фонари и светящиеся окна городского сквера, обертывая церковный шпиль хлопковой пряжей. Только сейчас сообразив, что он не спал уже сорок восемь часов и нуждается в ободряющей компании Китти, Лизандер побрел к огромному номеру-люкс президента де Голля, который Раннальдини снял на каникулы. Он нашел ее среди диванных подушек на огромной, обитой темно-зеленым вельветом софе, залитую слезами. Лизандер испугался. Единственный раз он видел Китти плачущей после окончания теннисного турнира, когда она обнаружила, что не беременна. Может, у нее опять месячные? Черт! А он-то рассчитывал оказаться с ней в постели этим вечером. И тут же почувствовал ярость к себе за свой эгоизм.

– О, Лизандер, я такая бестолковая. Лизандер уже собирался обнять ее, когда зазвонил телефон. Раннальдини был в гневе из-за того, что Китти не покинула номер-люкс президента де Голля. Почему после его отъезда она продолжает жить в той же роскоши, которая приличествует только великому маэстро?

– Извини, Раннальдини. Мы сразу же переедем в другой номер.

Лизандер рассердился на смиренность Китти, отошел к двери, ведущей в ванную комнату, и холодно оглядел росистые заросли папоротника. Ступеньки, обитые малиново-розовым вельветом, вели непосредственно в ванну, настолько огромную, что там свободно мог бы поместиться струнный квартет. И этот ублюдок хочет запихать Китти в какую-то вонючую маленькую дыру. Он чуть не схватил другую трубку и не включился в разговор. Но после того, как Китти неистово замотала головой, он на полную громкость включил телевизор – какую-то французскую рок-группу.

– Что там еще за шум? – резко спросил Раннальдини.

– Ничего, это дети, – пробормотала Китти сквозь грохот.

– Они должны быть в постели.

Лизандер так разозлился, что съел всю клубнику из фруктовой вазы и принялся за нектарины.

– Как ты посмел так шуметь? – в ярости произнесла Китти, положив трубку.

Лизандер посмотрел на нее в изумлении:

– Китти, да ты умеешь по-настоящему сердиться! И, словно пуля между глаз, пронеслась мысль: он влюбился в нее.

– Я просто ненавижу, когда ты так хорошо к нему относишься, – пробормотал он.

Вытерев руки о джинсы, он потянул ее к себе.

Несмотря на то что она извивалась, как поросячий хвостик, он поцеловал ее. Было ощущение чистоты и сладости, а ее юная кожа пахла дикой розой, и он продолжал целовать ее до тех пор, пока она не замерла.

– Меня колени не держат.

Он положил ее на зеленую вельветовую софу и вновь начал целовать, изучая ее тело.

Под платьем, промокшим во время купания детей, он обнаружил полную упругую грудь и талию, уже далеко не напоминающую запасную шину.

– О Китти, я без ума от тебя. Извивания начались вновь.

– Ты не должен быть так добр ко мне, – захныкала Китти. – Твое дело – только подразнить Раннальдини и привести меня в форму.

– Раннальдини здесь ни при чем, – оскорбился Лизандер.

Захватив ее лицо ладонями, он заставил ее посмотреть на себя.

– Я это делаю потому, что не могу иначе. Я люблю тебя, Китти. Поэтому я смылся из Бразилии. Я тосковал не по дому, я тосковал по Китти. И отныне я принадлежу тебе.

Затем, глядя на нее со сверхобожанием, он, сцепив пальцы для большей поэтичности, заговорил:

– Ты неотразима, как теплая печь, ты приятна, как печеный картофель, полный масла в воскресную ночь. Так... так... так желанна, как стакан холодной воды посреди ночи после пересоленной ветчины. О, Китти, я не могу сказать ничего умного, но я хочу быть грелкой, которая растопила бы твое замороженное сердце.

– Ох, чтоб мне сдохнуть!

Глядя на него, Китти пыталась бороться со слезами.

– Ведь ты же такой красивый, твое изображение может украшать жакеты, и ты должен быть кумиром для девушек, и уж никак не обращать внимания на такую, как я.

Теперь настала пора Лизандера проявлять выдержку.

– Да зачем они мне. Они же просто хорошенькие. Он, любуясь, провел рукой по ее раскрасневшемуся пухлому маленькому личику:

– А ты прекрасна. И душа у тебя прекрасная, как у Артура.

Понимая, насколько это серьезный комплимент, Китти старалась не расхохотаться.

Приободрившись, Лизандер предположил, что они возьмут курс к Джакузи. Но лицо Китти омрачилось.

– Мы не должны. Я замужем.

– Да не будь смешной, – Лизандер чуть не пустился в перечисление женщин Раннальдини.

– В любом случае это так здорово, целоваться с тобой, – вздохнула Китти. – Я не могла бы остановиться.

– Прекрасная идея.

Он начал расстегивать ее платье, видя ее задумчивость.

– Давай обсудим это за ужином. Иди переодевайся.

Он зевнул:

– Я люблю тебя, Китти.

Но когда она вышла, запоздалая усталость овладела им. Он рухнул на софу и быстро уснул. Полусъеденный гранат упал на пол, по подбородку стекал красный сок.

– Доброй ночи, Принц, – пробормотала Китти, проходившая в школе «Гамлета», закутывая его своим одеялом. Она предвкушала наслаждение наблюдать за ним всю ночь.

На рассвете она с трудом заснула в кресле и была разбужена телефонным звонком.

– Я думал, что Лизандер собирается со мной на спуск, – говорил высокомерно растягивающий слова голос, похожий на голос Раннальдини.

Тот факт, что уже несколько секунд спустя сонный Лизандер взял трубку, не успокоил подозрений Руперта. Лизандер мог те деньги, что платили ему как жиголо Китти, использовать и для ухаживания за Тегги.

– Куда вы собрались? – спросила Китти, запихивая в Лизандера круассаны, намазанные абрикосовым джемом, в то время как он торопливо натягивал желтые лыжные брюки.

– В какое-то местечко, называется то ли Парашют призраков, то ли Смертельный выстрел, не знаю[7]. Буду спускаться так быстро, как смогу. Но все же прожужжу Руперту уши Артуром.

Ночью шел сильный снег, засыпавший вчерашние следы и лыжные трассы и образовавший слой толщиной в пять дюймов на припаркованных машинах и на шляпе генерала Де Голля в городском сквере. Выглянув из окна, Китти увидела, как подъехал темно-голубой •«мерседес» Руперта. Его лицо за стеклом было холодным и мрачным, как и наступивший день. Внезапно Китти испугалась.

– Пожалуйста, будь осторожен, – сказала она, обметая крошки с подбородка Лизандера и подавая ему ленточку для волос.

Три четверти часа спустя, глядя на отвесные скалы, крутые, как шахта лифта, Лизандер думал, за каким чертом он сюда приехал.

Намеренно сидя в вертолете через два сиденья от Лизандера, Руперт не говорил ни слова. Серые облака, тронутые желтым, предвещали дальнейший обильный снегопад. Завывающий буран бросал им в лица чуть ли не стеклянные крошки. Внизу неясно вырисовывались путаные лыжные трассы и селедочные кости елей вдоль долины, а значит, видимость продолжала ухудшаться. Далеко-далеко внизу дома поселка, в одном из которых была дорогая Китти, казались муравьями на снегу. Желтые лыжные доспехи Лизандера были единственным цветным пятном в этом сорочьем колорите. Узкие глаза Руперта за черными очками никак нельзя было назвать дружелюбными.

– О'кей? – спросил он Лизандера.

Лизандер кивнул, хотя зубы у него стучали, и не столько от холода, сколько от страха.

– Я пойду впереди – и Руперт рванулся, засвистев вниз, в долину, как падающий метеор, спрятанный за повисшим шлейфом снега.

– Я люблю тебя, Китти, – заорал Лизандер среди летящих снежных хлопьев. – Дорогой Боже, пусть я вернусь к ней невредимым.

И сорвался с места, следуя за Рупертом, пригнувшись низко, как жокей, яростно работая палками, пытаясь вспомнить былое мастерство и попасть в ритм.

Через несколько секунд, когда Лизандер промчался мимо него, Руперт понял, что соперник будет повыше его классом. Катавшийся когда-то чуть ли не на олимпийском уровне, ныне Руперт на двадцать лет постарел, потерял юношескую гибкость, крепость и реакцию. Все силы он прикладывал к тому, чтоб хотя бы не упасть, и в то же время ему казалось, что деревья приближаются очень быстро, а расщелины внизу принимают угрожающие очертания. Только нечеловеческим напряжением всех мускулов удерживался он от того, чтобы не разбиться насмерть. Войдя в раж от спуска, Лизандер начинал получать удовольствие от своего послушного тела и, как щенок, прыгающий среди высокого ячменя, совершил ряд длинных прыжков, каждый раз приземляясь все четче. Набрав слишком большую скорость перед остановкой, он все же потерял лыжу и финишировал на одной, чуть не влетев в бар, расположенный на трех четвертях спуска с горы.

Он подождал, пока прибудет Руперт, с раскрасневшимися щеками, протирая руками очки.

– Господи, да ведь это было опасно, – нервно посмеиваясь, признался он. – Я думал, что ветер разнесет меня в клочья. Слава Богу, мы целы. Я угощаю виски.

Руперт был зол на себя. Ведь он же мог больше никогда не увидеть Тегги, детей и собак – и только потому, что захотелось посмотреть, как теряет от страха свои желтые портки этот маленький трахатель.

– Вы что, сейчас спустились по Долине призраков? – недоверчиво спросил бармен, ставя между ними вазу с сухими крендельками, присыпанными солью. – Вот сумасшедшие англичане! Вы хоть знаете, почему она так называется?

Лизандер помотал головой:

– Потому что здесь погибло слишком много народу. И по ночам их призраки скатываются на лыжах с горы. Местные сюда и близко не подходят.

Солнце к тому времени разогрелось, и теперь тающий снег выглядел на елях, как мыльная пена. Руперт вцепился в стакан виски, чтобы спрятать дрожь в руках. А этот парень был прекрасно томен, и его смятые каштановые кудри, большой великолепный рот в белой помаде и бесконечные ноги, возлежащие сейчас на столе, только увеличивали антипатию и ревность Руперта.

Не понимая, почему Руперт даже менее дружелюбен, чем рассерженная змея с похмелья, и желая его как-то умиротворить, Лизандер сказал:

– Я думаю, что Тегги, то есть миссис Кемпбелл-Блэк, действительно красавица.

– Чего никак не скажешь о миссис Раннальдини.

Стараясь не заводиться, Лизандер уставился в стакан. Ошибочно приняв молчание за пассивность, Руперт разболтался:

– Ваш отель просто битком набит этими прихлебателями-жиголо. Но ты-то, я уверен, мог бы найти себе что-нибудь посимпатичнее для оплаты своих счетов, чем эта корова. Я понимаю, что сейчас спад, и ты занимаешься тем, чем можешь.

Осушив свой стакан, Руперт сделал знак бармену и добавил, обращаясь к Лизандеру:

– Ну ладно, вам-то все равно. Но я удивляюсь, как Раннальдини, – Руперт все больше растягивал язвительные слова, – женился на этой дурочке. Может, ее лицо стоило бы защемить дверью лифта? Не удивительно, что ночью он к ней не заходит. И дело, наверное, не в том, что у него нет вкуса.

В следующий момент Руперт обнаружил себя на полу бара.

– Еще только скажи что-нибудь подобное о Китти, – завопил Лизандер. – Она самая прекрасная, милая и славная женщина из всех, которых я встречал.

Пока Руперт ощупывал челюсть и размышлял, не выкинуть ли Лизандера из окна в пропасть, он сообразил, что вряд ли тот будет ухлестывать за Тегти, если так вступился за Китти.

После этого события Руперт и Лизандер, спустившись с горы, немало выпили, и Руперт признал, что должен быть настоящим дедушкой и ограничить влияние Тегги.

– Я понимаю, что украл ее юность, но ненавижу, когда на нее смотрит мужчина. Этим утром я хотел убить тебя.

– Да все в порядке, – сказал Лизандер. – Я бы тоже убил тебя, если бы ты продолжал нести эту сучью чушь о Китти или попытался бы отбить ее у меня. Ты действительно думал, что я положил глаз на Тегги?

– Да ведь ты же весь вечер таращился на нее.

– Да я на тебя таращился, – Лизандер вспыхнул от возмущения. – Я же всегда боготворил тебя, даже больше, чем Утенка Дональда. Гляди, что Китти сделала для меня.

Он с гордостью расстегнул костюм, под которым был свитер.

– Ну а возвращаясь к тебе: у моих родителей доходило до ссоры, когда отец, считая меня маленьким, не позволял в полночь смотреть по телевизору, как ты выигрывал в Колумбии.

– А сколько же тебе было?

– Семь лет.

– Ничего себе, спасибо, – скривился Руперт. Взяв с Руперта клятву, что тот не проболтается, Лизандер объяснил по секрету, что заработал уже прилично, заставляя мужей ревновать по хитроумному плану Ферди.

– Но сейчас, когда я влюбился в Китти, мне нужна приличная работа, чтобы я мог содержать ее.

– Но ты мог бы поработать в «Венчурер», – сказал Руперт. – Все, что от тебя требуется, – читать машинально, что уже написано для тебя.

Лизандер помотал головой.

– Ты действительно добр, но я к этому совершенно не способен. У меня все утро уходит на то, чтобы прочитать о забегах в «Сан» или объявления «НЕ БЕСПОКОИТЬ» на дверях спален в отеле.

Руперт был тронут. У Тегги с чтением тоже были трудности, и он знал, сколько она приложила усилий, чтобы преодолеть это.

– Чего я хочу по-настоящему, так это работать с лошадьми, – продолжал Лизандер. – Я собираюсь поставить Артура в строй и не один раз наделать шуму в Ратминстере.

– Но там собирается выиграть Гордец Пенскомба, – сообщил Руперт. – Артур был хорошей лошадкой, я помню его победы в Ирландии.

– Да ему болельщики до сих пор присылают письма и плитки «Твикса».

Солнце уже садилось, когда Руперт подвез Лизандера к отелю «Версаль». В следующий момент к нему уже бросилась Китти, голубая от холода и чуть ли не в истерике от тревоги за него. Он схватил ее и понес по заледенелому тротуару на руках.

– Я так беспокоилась. Тебя так долго не было. Я подумала, что тебя могут убить. В этой Долине призраков уже тысячи людей погибли.

И она целовала его снова и снова.

– Я боялась, что Руперт нарочно завез тебя туда.

– Нет, нет, он был прекрасен, прямо как ты. Восхищенный ее реакцией, Лизандер протащил Китти через вращающуюся дверь, целуя и целуя, до тех пор пока портье, администраторы и все эти очаровательные люди, толкущиеся вокруг столов, не прекратили болтовню и выпивку и не устроили им овацию.

– Ой, мне же нужно позвонить.

Не обращая ни на что внимания, Лизандер повел ее к лифту.

– Я не хотел тебя пугать. А теперь пойдем и проверим эту Джакуцци, пока я не размяк.

«Вмире, где все кажется нереальным, В мире, где нам не дано чувствовать, Я нашел тебя, я нашел тебя», – немелодично пел Лизандер, намыливая груди Китти, мягко колышащиеся под восемнадцатью дюймами теплой, ароматизированной, вспененной воды. Поначалу она очень смущалась, потому что Раннальдини выбрил ей лобковые волосы.

– Ведь здесь он спал только со мной, – призналась она. – Потому что отец нашей прислуги работает в «Ле Монд», и он не хотел рисковать.

Лизандер сдержал свой гнев и сказал, что, очевидно, Раннальдини по привычке выщипывал тропинку к заветным местам. А Китти подумала, что Рэчел, наверно, не одобрила бы такую вырубку растительности, рассмеялась и почувствовала себя лучше. Глядя в запотевшие зеркала вдоль стен, она первый раз в жизни почувствовала все великолепие жизни и опустила руку под воду.

– Ох не стоит, ведь я же должен отмякнуть, – признался Лизандер, когда его негнущийся член показался над поверхностью.

– Похоже на перископ, – сказала Китти, поглаживая его.

– Ищет цель. Пойдем.

Поднявшись из воды, он внес ее, всю в стекающих каплях, в соседнюю комнату и промочил насквозь розовый ситец, когда нежно укладывал ее на покрывало огромной четырехспальной кровати.

Они не побеспокоились сдвинуть занавески. За окном на снег ложились голубовато-зеленые тени, сияли звезды в ясной морозной ночи. Окружающие молчащие горы, казалось, охраняют их.

– Я люблю тебя, – пробормотал Лизандер, поглаживая ее розовое, застывшее в экстазе тело. Затем приподнялся, раздвинул ее бедра и вошел внутрь.

– А-а-а-ах, о-о-о, блаженство. Словно мягкие, розовые пальчики доярки щиплют меня. Ох помоги, – взмолился он. – Я никогда не могу сдержаться, если кто-то мне нравится, а тебя я хочу как никого. О Господи, помоги, извини, Китти, дорогая.

Китти подумала, что разница между Раннальдини и Лизандером в том, что Раннальдини хоть и мог с ней играть часами, не кончая, но она чувствовала, что он подобен пианисту, оттачивающему свою технику перед большим концертом, который будет дан не ей. А с Лизандером же она чувствовала себя так, словно для него это был самый лучший случай за всю его практику.

– О Китти, – эхом отозвался он ее мыслям. – Я так много трахался в своей жизни, но сейчас – первый раз с любовью. Ну а теперь моя очередь доставить тебе наслаждение. Но только обещай мне точно говорить, что тебе нравится.

Затем, видя ее смущение, он сказал:

– Я мечтал, когда вырасту, стать каменщиком, – и скрючился от хохота, так что и она присоединилась к нему и начала расслабляться.

А когда все кончилось, она искренне призналась:

– Это было совершенно волшебно, Лизандер.

– Ну и давай потом займемся галопом, – сказал он, целуя ее. – Но если ты не хочешь умереть от ревматизма, нам лучше спать в разных постелях. Ну а сейчас я схожу пописать.

Он вышел нетвердой походкой, пошатываясь от любви. Пять минут спустя Китти рассмотрела в ванной, что Лизандер, взяв отвратительную розовую губную помаду, подаренную ей Сесилией, изобразил каракулями на зеркале: «КИТТИ ДЛЯ ЖИЗНИ, А НЕ ДЛЯ РОЖДЕСТВА».

В соседней комнате луна в пять восьмых ее величины с белым монашески-завистливым лицом пялилась на прекрасного обнаженного, раскинувшегося в ожидании Лизандера. Вбежав в комнату, Китти прыгнула на него, спрятав лицо на посеребренной груди.

– Всю жизнь, – прошептала она, – я ждала, чтобы вместе со мной одновременно были лунный свет и тот, кого я люблю.

– А я чуть не позвонил мамочке, чтобы рассказать ей, как ты чудесна, – проговорил Лизандер.