Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

60

Избавившись от гостей, Раннальдини вспомнил роль верного, любящего мужа и отправился навестить Китти, помещенную на ночь в ратминстерский госпиталь. Его встретил доктор Бенсон в прекрасном настроении, потому что Санитар принес ему несколько тысяч фунтов.

– Как она? – спросил Раннальдини, когда Джеймс привел его выпить в кабинет старшей сестры.

– Нервное потрясение и немного синяков. Необходим покой, надо прекращать худеть. Дело зашло далеко.

– Еще что-нибудь существенное? – раздраженно осведомился Раннальдини, думая о работе в Нью-Йорке, где от Китти понадобится вся ее энергия.

– Ну, вообще-то за это следовало бы выпить шампанское, – сказал Джеймс, подавая Раннальдини стакан красного вина. – Китти беременна. Поздравляю.

– Что?

Это было похоже на первый удар грома в «Реквиеме» Верди.

– Должен сказать, уже около трех месяцев, – Джеймс счастливо улыбнулся. – И это самое лучшее для нее. Пора бы ребеночка, судя по тому, сколько вы женаты. Она столько уже вытерпела проверок. Я всегда чувствовал себя неловко, потому что другие-то ваши жены рожали без особых усилий. Милая девушка, стоит десятка других, если, конечно, вы не возражаете.

Тут он разглядел чрезвычайно мрачное выражение на лице Раннальдини.

– Ну и не мне вам говорить, что женщины в таком положении нуждаются в большой любви и заботе.

– Но мы, вероятно, будем вынуждены переехать в Нью-Йорк в следующем месяце.

– Нет проблем. Только посмотрите, достаточно ли вы хорошо застрахованы, дорогой мой мальчик.

Раннальдини завелся всерьез. Он был в ярости оттого, что не выиграл Золотой кубок, и от публичного унижения, когда Китти и Лизандер обнимались на глазах у всех жокеев. Китти была нужна ему как никогда, чтобы наладить спокойное существование в Нью-Йорке, когда он будет сражаться с самым упрямым оркестром в мире; и уж не до пищащего отродья ему было.

Он отставил стакан. Ему требовалась ясная голова.

– Ты прав, Джеймс, – сказал он, вскакивая. – Китти чудесная девушка. Мне без нее невыносимо. Если я одену ее потеплее, можно забрать ее сегодня вечером домой?

– Ну а почему бы и нет?

Джеймс был в восторге от такого неожиданного проявления страсти.

Проведя Раннальдини в маленькую палату Китти, где она лежала белее подушки, он еще больше растрогался, видя, как Раннальдини взял Китти за руку и погладил ее лоб.

– Моя дорогая, ты поедешь домой, я буду ухаживать за тобой.

О том, чтобы оставить такую слабую Китти в госпитале, где вокруг рыскал Лизандер Хоукли, не могло быть и речи.

В «Валгалле» их встретила Лесси, радостно приветствуя хозяйку. Раннальдини тут же устроил Китти на софе в белую и голубую полоску в летней гостиной, развел огонь, налил ей стакан бренди и включил негромко «Ганс и Гретель», что так любила Китти. Он даже не согнал запрыгнувшую на софу Лесси. Перед ним стояла более трудная задача – как убедить Китти сделать аборт.

– Но я не могу. Это же грех, – прошептала она в ужасе.

Раннальдини сел рядом, поглаживая ее по волосам.

– Ты можешь забеременеть, и это чудесная новость, – заговорил он успокаивающе. – А это означает, что позднее мы обзаведемся детьми, моя Китти. Но я не уверен, мой это ребенок или Лизандера. Я ведь все-таки настоящий мужчина, – пожал он плечами обаятельно, но угрожающе. – Я бы просто не смог полюбить ребенка от другого мужчины.

«А как же куча твоих детей, которых я все пытаюсь и пытаюсь полюбить?» – горько думала Китти.

– Я не могу сделать аборт, – повторила она, трепеща от собственного мужества.

– Хорошо, мы обсудим это в другой раз. Но, по крайней мере, не говори никому о ребенке, пока мы не решим, что делать, – резко сказал Раннальдини. Затем, сменив тему, он мягко проговорил: – Ты замерзла, и тебе необходим хороший горячий душ, а я приду и помою тебя, как маленькую девочку.

«О пожалуйста, пожалуйста, не надо», – подумала Китти в ужасе. К счастью, Раннальдини отвлек телефонный звонок. Приняв самый быстрый в истории душ, Китти обнаружила, что Лесси в клочки разметала рулон туалетной бумаги по лежащему на лестничной площадке ковру – как белые лошади в оливково-зе-леном море. Очень довольная собой, она подскочила к Китти, ухватилась за подол халата и, потянув, оставила хозяйку мокрой и обнаженной.

– Дитя мое, – двинулся к ней тронутый Раннальдини.

– Нет, – Китти сжалась. – Я все еще неважно себя чувствую.

– Ну конечно же, я только хотел обнять тебя. Я несу тебе снотворное.

Желто-коричневые таблетки лежали на его ладони.

– Мне не нравятся эти штуки.

– Моя дорогая, Джеймс сказал, что необходим полный покой.

Китти полежала в одиночестве, скорбя об ушедшем Артуре, но уже через пару минут сон одолел ее.

Спустившись вниз, Раннальдини уже обдумывал очередной ход.

Чем скорее увезти Китти от Лизандера, тем лучше, но этот доводящий до сумасшествия Грейдон Глюкштейн ускользнул в Нью-Йорк за счет Раннальдини, так и не высказав своего мнения. Сделав себе сандвич с копченым лососем и наполнив стакан «Пюиль Фюме», он, взявшись за газеты, наткнулся в воскресном выпуске «Тайме» на большую статью, оценивающую кандидатуры его и Бориса. Скрытый смысл статьи заключался в том, что хотя Раннальдини и известен, и может своей персоной взорвать толпу, но Борис интереснее и талантливее как музыкант.

«Да как же они могут так думать? – заволновался Раннальдини, включая новую запись «Фиделио». – Еще ни у кого медные так не звучали».

Фотографии же, иллюстрировавшие статью в «Тайме», были еще более убийственными. Раннальдини – великолепно освещенный профиль – в безукоризненном фраке дирижирует, стоя на роструме. Борис, выглядящий на двадцать лет моложе, был снят без галстука, он обнимал одной рукой Рэчел, и каждый из них держал за руку счастливого ребенка. В ярости Раннальдини скомкал страницу и, пробежав по своей записной книжке, настукал номер телефона:

– Бетти, моя милая зверюшка, нам надо поговорить.

Лежа в объятиях Бориса, Рэчел постепенно возвращалась на землю.

– Мне надо вставать, – она уткнулась губами в плечо мужа.

– Нет, нет, – он крепко держал ее.

– Надо поупражняться перед субботним выступлением.

У нее был концерт в пансионате для девочек в Суссексе. Она собиралась играть Шопена и «Сценки из детства» Шумана.

– Ну так сыграй их сейчас для меня. Занавеси в комнате были спущены, а зажженная единственная лампа заставляла золотом сиять тело его жены, такое же гладкое и матовое, как и слоновой кости клавиши, по которым бегали сейчас ее пальцы. Борис был совершенно счастлив. «Сновидения», «Песнь жнеца», «Солдатский марш», «Маленькая сирота», «Засыпающее дитя», «Рыцарь на коне-качалке» – эти очаровательные маленькие пьески в детстве играла ему мама.

– Продолжай, пожалуйста.

– «Веселый фазан» был переименован в «Счастливого фермера», – сказала Рэчел, быстро перелистывая страницы. – И совершенно правильно, потому что «фазан» как-то уж слишком унизительно, а «веселый», что он, напился?

– А им еще предстоит это узнать, – сказал Борис. У Рэчел теперь была новая страсть – играть то, что отверг бы Раннальдини. «Моя жена, – решил Борис, – обладает самым прекрасным телом в мире, у нее самая длинная шея, самая тонкая талия, самая нежная попка, так пышно опирающаяся на фортепьянный стульчик, прикрытый ярко-лиловой вышивкой». Когда она нажимала на педали, он видел, как поблескивают ее ненакрашенные ногти. А Хлоя всегда их красила.

Борису не хотелось говорить Рэчел, что сегодня вечером по дороге в Хитроу он собирался заскочить к Хлое, чтобы захватить кое-что из одежды и кучу партитур. Он не видел ее уже несколько недель, с тех пор как они расстались. Он знал, что ей плохо и что она нуждается во внимании и сострадании, но он вовсе не собирался вновь налаживать отношения. Хлоя – красавица и скоро найдет себе кого-нибудь взамен.

Рэчел принялась за «Важное событие» с энергичным стаккато в басовых октавах, и правая рука ее потянулась к «до» первой октавы. Она чуть-чуть повернулась, и он увидел, как ее грудь, освещенная огнем камина, подрагивает. Не останавливаясь, Рэчел взялась за «У камелька», но не ушла дальше первых аккордов. Борис повалил ее на ковер.

– Клянусь, что никогда и никого больше не полюблю, кроме тебя. А теперь, пожалуйста, еще разочек, пока я не поехал в аэропорт.

На следующий вечер Бетти Джонсон сидела в своем большом кабинете в редакции «Скорпиона» и перебирала фотографии, на которых был снят Борис, входящий в квартиру Хлои и нежно обнимающий ее в дверях при выходе. Затем она набрала номер телефона и включила звукозапись.

– Хелло, – она слегка огрубила голос. – Рэчел Левицки? Извините, я знаю, что вам нравится называть себя Рэчел Грант. Вас беспокоит «Скорпион». О'кей, о'кей, я понимаю, но прежде, чем вы повесите трубку, я хотела бы знать, что вы думаете о возвращении вашего мужа к Хлое. О черт, бросила трубку.

Бетти повернулась к красивому юноше, сидящему на ее столе.

– О'кей, Род, позвонишь ей еще раз. Задай тот же вопрос и скажи, что ты из «Миррор». Через пять минут позвони ей как Кев из «Мейл». Затем эдаким солидным голосом изобрази из себя Менди из «Таймс». А под конец я изображу айлингтонский выговор и буду как бы из «Индепендент». Это ее любимая газета. И уж это ее доконает. Под этим прессом она быстро затрещит.

Рэчел не затрещала, но дозвониться до Бориса в – Италии не смогла, поскольку тот уже расплатился с отелями и, очевидно, был на пути в Израиль. Несмотря на бессонную ночь, она не поверила газетам – они, видимо, хотели оживить старые сплетни, пока не вышла с детьми из Жасминового коттеджа, чтобы отправиться в Суссекс. Был один из тех прекрасных деньков, залитых светом, когда кукушки пробуют свое первое «ку-ку». Вдыхая сладкий воздух, Рэчел вдруг заметила выходящую из машины блондинку со шпионским взглядом.

—Рэчел Грант, не могли бы мы поговорить?

– Нет, убирайтесь, – грубо ответила Рэчел, погружая детей и свои музыкальные принадлежности на заднее сиденье автомобиля, который, к несчастью, никак не заводился.

– Что вы думаете обо всей этой истории с вашим мужем и Хлоей?

Девушка ткнула в стекло автомобиля газету «Скорпион».

«Борис мошеннически изображает счастливый брак, чтобы заполучить работу в Нью-Йорке», – читала Рэчел.

– Это неправда, – прошептала она и рванулась с места, взвизгнув шинами.

– Посмотрите на фотографии, – прокричала блондинка.

В полумиле отсюда, в «Валгалле», Китти пребывала в ужасной панике. Уже неделю она была отрезана от остального мира. Поскольку Джеймс Бенсон прописал абсолютный покой, Раннальдини нанял крутую мисс Бейтс, у которой были великолепные лодыжки и удивительная способность перехватывать все телефонные звонки и визиты.

Впервые за это время Китти встала, оделась и, сидя в кресле в летней гостиной, апатично глядела на молодые тополиные поросли. Их доверчиво тянущиеся в победном салюте вверх ярко-зеленые веточки горько напомнили ей о Лизандере. В парке одетые в новозеландские попоны лошади Раннальдини, кроме Князя Тьмы, все еще находящегося в отдельном боксе на отдыхе, щипали весеннюю травку. «Артуру уже не пастись», – в отчаянии думала Китти и уже в миллионный раз спрашивала себя, все ли у Лизандера в порядке.

Единственным ее утешением была Лесси. Утомившись с утра от дел, а именно: стащив у мистера Бримскомба малярную кисть, написав на обюссоновский ковер Раннальдини и сжевав одну зеленую замшевую туфлю мисс Бейтс, – она теперь валялась у камина, демонстрируя белый животик и изящно изогнув пестрые лапки, как манекенщица, показывающая новые элегантные перчатки.

Когда хлопнула входная дверь, собачка вскочила и зашлась лаем, затем юркнула Китти под ноги, ну а когда вошли старый друг Ферди и Наташа, выскочила и запрыгала от радости.

– Китти, бедняжка! – Наташа подбежала поцеловать ее. – Мы только недавно узнали, что ты была больна. С тобой все в порядке? Ты такая бледная и похудевшая, – она сунула в руки Китти огромный букет тюльпанов. – А мы к тебе со сплетнями и новостями. Как Лесси, растет?

Оставив Китти, она опустилась на пол рядом со щенком, который пытался до смерти зализать Ферди.

Китти еще никогда не видела таких перемен в людях. Наташа выглядела чрезвычайно очаровательно в розовом костюмчике с облегающими шортами и черных туфлях на высоком каблуке. С вычурным макияжем было покончено; темных ресниц и веселья в глазах было и так достаточно, а какой смысл в губной помаде, если все время целуешься? Потное, не очень выразительное, но смышленое лицо Ферди все время растягивалось улыбкой от уха до уха, и уши эти были спрятаны под новой прической под херувима.

– Я водила его к Шами, – с гордостью сказала Наташа. – Ну разве он не великолепен?

– Чудесен! Вы оба – чудесные, – сказала пораженная Китти. – И ты, Ферди, такой стройный.

– А ни лекарств, ни диет, – Ферди похлопал себя по плоскому животу. – Одна любовь.

– Ты не думаешь, что он уж чересчур худой? – с тревогой спросила Наташа.

– Нет, нет. А когда это вы сошлись?

– В начале прошлого семестра.

Наташа забралась на софу, усадила Ферди на пол и принялась покусывать его за уши.

– Ферди для начала забрал меня из «Багли-холла». Папа перестал беспокоиться, как только ему надоела Флора. О, Господи, прости, Китти.

– Жаль, что мы не забрали тебя оттуда. Я так и думала, что если ты не захочешь возвращаться домой, то предпочтешь этот путь, – покраснев, сказала Китти.

– И я предпочла, – Наташа взъерошила волосы Ферди. – Я всегда ворчала, что папа и мама забросили меня. Но лишь теперь я поняла, как это здорово. Мы с Ферди только что провели десять великолепных дней во Франции.

– А мы-то думали, что ты с Сесилией, – призналась Китти.

– А мама думала, что я с вами, – захихикала Наташа. – И никто не проверил. А Ферди заботится обо мне лучше всех. О, привет, папа.

Она теснее придвинулась к Ферди, когда в дверях показался Раннальдини.

– Я думал, что ты у матери, – проворчал он.

– Вообще-то нет. У нее новый дружок. Можешь почитать об этом. – Наташа помахала «Хелло!». – Так что ей не до меня.

– А как твоя учеба? – холодно спросил Раннальдини.

Наташа улыбнулась:

– Ну, Ферди помог мне с наукой бизнеса, а еще больше – с анатомией человека. Что же касается древней истории, тут мне лучше обратиться к Лизандеру.

Раннальдини превратился в грозовую тучу, но тут же убежал в кабинет отвечать на телефонный звонок. Он с минуты на минуту ожидал подтверждения из Нью-Йорка.

В ту же секунду краска залила серое лицо Китти.

– Как Лизандер? – прошептала она, когда муж удалился.

– Совершенно несчастен, – тоже шепотом ответил Ферди, перекладывая письмо из своего кармана в ее кардиган. – Почти так же, как Тини, которая плачет, не переставая, и все бегает к воротам, поджидая Артура. Так что большую часть времени Лизандер держит ее в доме. Кстати, он опять в коттедже «Магнит». Мериголд как-то закатилась туда с перспективными покупателями, и ее не очень позабавило то, что у камина Тини трескала морковку.

– Лизандер все еще оплакивает Ратминстер, – добавила Наташа, переплетя свои пальцы с пальцами Ферди. – Он во всем винит себя.

– Это не его вина, – вспыхнула Китти.

– В общем, нет. И Руперт уже готов его простить, – продолжал Ферди, которого потряс внешний вид Китти. – Сделали вскрытие. У Артура был серьезный сердечный приступ. Я думаю, что в его желудок попали личинки каких-то глистов и через стенки артерий проникли в аорту, там погибли, но оставили поражение, с которым уж никак нельзя было выходить на эту чертову скачку.

– Как ты все умно объяснил, – любовно сказала Наташа.

– Поэтому решили, что Артур ударился об ограждения и сломал шею в результате сердечного приступа. И значит, Лизандер чист.

– О, слава Богу! – Глаза Китти наполнились слезами. – А то уж я чего только ни передумала о бедном Артуре.

– Тем не менее у него прекрасная смерть, – сказал Ферди. – Быть в гонке впереди всех на двадцать корпусов, слышать приветствия, любимый хозяин в экстазе... И потом – все.

– Ты думаешь так? – Китти всхлипнула. – Ведь Лизандер так его любил.

– Тебя он любит больше, – сказал Ферди, украдкой посмотрев на дверь. – Он потерял свою Эвридику.

Китти уже собиралась спросить его, что он имеет в виду, когда заявился Раннальдини, решительно не одобряющий Наташу, которая обнимала Ферди, без сомнения, посланника Лизандера.

– Вам бы лучше удалиться, – холодно сказал он. – Китти очень устала.

– Да, выглядит она ужасно, – признала Наташа. – Ты что, совсем ее не кормишь?

– Не будь ребенком, – с такой злобой прошипел Раннальдини, что даже Ферди пробрала дрожь.

Лесси снова залаяла. В дверь постучали, вошла мисс Бейтс, как обычно, опустив серые навыкате глаза:

– К вам доктор Бен сон, миссис Раннальдини.

И, прежде чем Раннальдини успел остановить его, Джеймс влетел в комнату.

– Наташа, – расцеловал он ее в обе щеки. – Я уже вечность вас не видел. Вы выросли и стали красивее матери.

– Ой, ну спасибо. А это мой приятель, Ферди Фитцджеральд, – с гордостью представила Наташа.

– Счастливец.

Джеймс пожал Ферди руку и перевел взгляд с пышущей здоровьем девушки на ее отчаянно бледную, с красными глазами мачеху.

– Как вам нравится перспектива прибавления семейства?

Наташа посмотрела непонимающе.

– Он говорит о Лесси, – врезался в разговор Раннальдини. – А теперь вы, двое, проваливайте отсюда и выпейте в гостиной.

– Я говорил не о Лесси, – безмятежно возразил Джеймс Бенсон. – Разве отец не сказал тебе, что твоя мачеха ждет ребенка?

– Но она же не может, – прошептала чрезвычайно испуганная Наташа и тут поймала горящий взгляд Раннальдини. – Я имею в виду, это великолепно. Это так волнующе, – сказала она странно высоким голосом.

– Мы никому не рассказываем, – мрачно изрек Раннальдини. – Пока работа в Нью-Йорке у нас еще под вопросом. Ну а теперь вы, двое, уходите. Джеймс хочет осмотреть Китти. Не может же он тут торчать весь день.

Наташа казалась такой потрясенной, что вышла, даже не попрощавшись.

– Ну, береги себя, – сказал Ферди, обнимая Китти. Очень обеспокоенный, он боялся оставлять ее.

«Наташа не хочет, чтобы у меня был ребенок от ее отца, – безнадежно думала Китти. – О Господи, еще одно ужасное осложнение».

Раздраженный Раннальдини умчался на телефонный звонок, а когда вернулся после долгого разговора, Джеймс Бенсон уже уходил.

– Ничем не могу порадовать, – сказал ему Джеймс. – Реакции плохие, подавленность почти клиническая. Я ввел ей антидепрессант, а также железо и витамины для поддержки. Но я не могу рекомендовать уж слишком серьезное заключение в одном месте, Раннальдини. Ей нужно куда-нибудь съездить, прилично отдохнуть.

– Это будет, – заверил его Раннальдини, не в силах скрыть почти оргастическое возбуждение. – Этим звонком подтвердили мою работу в филармонии «Нового мира» Это то, о чем я мечтал и над чем работал.

– Ну и отлично, великолепно, – восхитился Джеймс, – блестяще. Но такая поездка слишком тяжела для Китти.

– Это не сильно изменит сценарий.

И тут, совершенно неожиданно, Раннальдини расцеловал доктора в обе щеки:

. – Если вы меня простите, Джеймс, я пойду поделюсь новостью с Китти. Это для нее будет лучшим тонизирующим средством.

Какая победа! Ему хотелось кричать с крыши на весь мир! Да как посмел этот маленький русский выскочка посягнуть на его трон!? Победить должен сильнейший, даже если пришлось факсом посылать анонимно статью из «Скорпиона» о Борисе и Хлое.

– Это будут новые небеса и новая земля, мой цыпленочек, – радостно сообщил он Китти.

Раннее дневное солнце светило ему прямо в лицо, делая его моложе и красивее.

– Мы забудем о старых проблемах, и наш брак будет как новый. Ты будешь в восторге от Нью-Йорка. Он трепетен, как животное.

«В-Нью-Йорке живет Сесилия, – уныло подумала Китти, – и как только она вышибет своего очередного приятеля, то захочет вернуть Раннальдини, ну и меня – как собачку на побегушках. И если я поеду в Штаты и захочу взять с собой Лесси, то ей придется пробыть в карантине шесть месяцев. И приедет Гермиона и останется насовсем, и маленький Козмо будет громить квартиру. Ведь и в Англии они жили в нашем же собственном доме».

– Они так рады, что заполучили меня, – говорил Раннальдини. – Они уже раструбили эту новость по всему миру. На следующей неделе слетаем туда и присмотрим дом. О, черт, – выругался он, когда опять зазвонил телефон. – Ну почему люди не могут оставить нас в покое? Алло, алло.

Его лицо вдруг стало неподвижным, мгновенно потеряв веселье и цвет, и Китти даже подумала, что ему отказали от новой работы. Он слушал пару минут, от случая к случаю вставляя «ci». Потом сказал:

– Спасибо, что дал мне знать. Поговорим позднее, ciao.

Он отключился.

Только тут он дал волю гневу, разразившись потоком романской брани.

– Что случилось? – Китти подхватила на руки сжавшуюся от страха Лесси.

– Тупая глупая сучка, – завопил Раннальдини, – врезалась в какую-то чертову скалу, а мы записали только два акта «Императора».

– О ком ты говоришь?

– О Рэчел. Убилась, слетев с дороги. Китти застонала:

– О, Господи! Бедная Рэчел. Как ужасно. Что же случилось? Тормоза отказали? Ведь не самоубийство же?

Раннальдини пожал плечами:

– Ее нашли сжимающей в руке экземпляр «Скорпиона». Там была статья о том, что Борис возвращается к Хлое.

– Ох нет, я не могу поверить. Бедные детки.

– Рэчел оставила их у Гретель. Глупая, самовлюбленная сучка.

– Ох, бедный Борис. Он знает?

– Он в Израиле, – презрительно произнес Раннальдини. – А звонил Боб. Он пытается разыскать его.

– О, Господи. – По лицу Китти потекли слезы. – Ее, наверное, так расстроила статья, что она съехала с дороги. – Сунув руку в карман за платком, она чуть не вытащила письмо от Лизандера. – Она же только на этой неделе забегала ко мне, чтобы сказать, как они с Борисом счастливы.

Вновь зазвонил телефон. Вездесущий «Телеграф» спешил поздравить Раннальдини с работой в Нью-Йорке и спрашивал его мнение о смерти Рэчел.

– Это одна из наиболее трагических потерь для музыкального мира, – Китти слышала, как он говорил это, расхаживая по кабинету. – Рэчел Грант имела индивидуальный талант, который я лично...

Сообразив, что он будет занят довольно продолжительное время, быстренько стерев слезы, Китти достала письмо из кармана кардигана. Оно было все исчеркано. Очевидно, Лизандер писал его без помощи Ферди или Руперта.

«Дорогая Китти,

Мне так бы хателось зделать что небудь такое, чего мы с артуром пачти зделали. У миня нет бальшого дома или риактивнай жизни но я даю тибе мае сердце которае чувствует как будта ево пересадили без анни-септика. Пожалуйста пиши а то я умираю от нисчастя. Тибя любищий Лизандер».

Китти почувствовала, что в нее впились острые зубы стального капкана, не желающего отпускать добычу. Дорогой, милый Лизандер. О каком уважении Раннальдинн можно думать, если он только что был столь чудовищно бесчувствен, говоря о Рэчел?

– Миссис Раннальдини?

Что случилось с мисс Бейтс? Ведь еще вчера она была такой категоричной и безжалостной, а теперь даже не может посмотреть Китти в глаза, передавая ей трубку второго телефона.

– Мистер Раннальдини все еще на том номере, а это Наташа. Она говорит, дело очень срочное.

– Алло, – сказала Китти, напрягаясь в ожидании оскорблений.

– Ты одна? Обещай, что не бросишь папу, – Наташин англо-американский акцент перешел во всхлипывания. – Вольфи не вернется домой в «Валгаллу», потому что папа отбил у него Флору, а я теперь живу с Ферди. Папа будет очень одиноким, если останется и без тебя. Я бы не должна была говорить тебе это – папа убьет меня. Обещай, что не скажешь ему.

– Я обещаю, – сказала Китти испуганно, – но поторопись, а то он вернется через секунду.

– Твой ребенок не от папы. Он от Лизандера.

– Откуда ты знаешь? – прошептала Китти. – Ведь я спала с твоим папой в ночь перед тем, как Лизандер прибыл во Францию, и в ту ночь, когда я вернулась оттуда.

– А с Лизандером я спала лишь дважды.

– Папа стерилизовался.

– Что? Когда?

– Сразу же после женитьбы на тебе. Он больше не хотел детей. Ведь нас уже семеро, да плюс незаконнорожденные. Ему надоели расходы и разборки. Правда, остаются еще 28 процентов вероятности того, что обратная операция будет иметь успех, так что вы еще можете завести ребенка. Китти, Китти, ты меня слышишь?

– Да... А это точно?

– Совершенно. Он оперировался в Америке. Даже Джеймс Бенсон не знает.

– О Господи Боже! – всхлипнула Китти.

– Но даже если ты покинешь его, мы останемся друзьями, – взмолилась Наташа. – Но постарайся не делать этого. Он любит тебя, и ты нужна ему. Ведь ты самая лучшая из его жен.

– Я должна уйти, – пробормотала Китти, выключив телефон, затем откинулась на подушки, держа в руках Лесси, которая, усердно работая язычком, старалась унять слезы хозяйки. На дворе в лучах солнца, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло, лежали лошади Раннальдини, изогнувшись одна вдоль другой, как верблюды.

Китти, не останавливаясь, плакала, вспоминая, с какими упреками Раннальдини объяснял ее безуспешные, унизительные, а зачастую и болезненные тесты, не говоря уж о тех депрессиях, которые настигали ее в момент наступления менструаций. Теперь же он заставляет ее делать аборт. И всегда он ухитрялся представить все так, что она чувствовала себя виноватой и униженной, в то время как он сам был бесплоден.

– «Глупая сучка слетела с дороги, – пробормотала она, – а мы записали только два акта». О бедная Рэчел, о дорогой Боже!

Китти не помнила, сколько она так сидела, перебирая свои мысли, как вдруг распахнулась дверь и влетела Гермиона, окутанная в леопардовую шкуру.

– Собирайся, Молодчина! Мы едем в птичий заповедник в Слимбридже. Мы дали клятву всегда его посещать. Такой чудесный день и прекрасный повод отметить великолепную работу Раннальдини.

«Он, должно быть, первым делом позвонил ей», – тупо подумала Китти.

– Только оденься потеплей.

Мериголд, пришедшая вслед за Гермионой, решила, что Китти действительно очень больна.

– Так что там с Рэчел? – смятенно спросила Китти.

– Это ужасно. Мы все подавлены, – живо заговорила Гермиона. – Боб даже плакал, когда позвонил мне из Лондона, чтобы рассказать, да только слезами ее не вернешь. Мы все должны сплотиться вокруг Бориса и детей. Гретель – настоящий надежный оплот. Хотя в то же время какое счастье – быть свободным мужчиной, тебя сразу расхватывают.

– Но мы же не можем пойти на прогулку, – в ужасе сказала Китти, – когда ее не стало.

– Ну послушай, ведь Рэчел с ума сходила по охране природы, – ласково проговорила Мериголд. – Так это и будет прогулка в ее память. Пойдем, Китти, тебе побыть на воздухе полезно.