Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

58

Древний город Ратминстер с его великолепным кафедральным собором и красно-коричневыми стенами времен королевы Анны лежал в чаше между холмами, поросшими густыми, промокшими под дождем лесами. В результате разумного брака между мирским и церковным ипподром отделяла от кафедральных заливных земель только река Флит, вода в которой неуклонно прибывала, пока Руперт и Лизандер брели вдоль нее.

Несмотря на жестокий ливень и густой туман, все уже стихло, и вода впиталась в землю. Безостановочно садились вертолеты, и букмекеры вершили свой бизнес под разноцветными зонтиками. Лизандер никогда не думал, что барьеры бывают такими громадными. Недаром Ратминстерские скачки называли Великими Национальными Юга.

Спустился к старту Руперт с поднятым воротником куртки:

– Ты должен подгонять Артура. Никто без боя не сдастся. Надо очень близко подъехать к первому препятствию. Но если ты на этом этапе будешь впереди, тебя отрежут или сомнут. После этого лучше всего держаться с Артуром где-нибудь в середке. И пусть лидеры попереживают, пытаясь достать Гордеца. Вот тут хитрость, – продолжил он, не доходя пяти футов до вала из нагроможденных веток березы и дрока перед огромной канавой. – Если у тебя не будет запаса в шесть дюймов, Артур перевернется. И если он будет прыгать из воды, это его замедлит. Отмечай, ведь ты не знаешь, как он будет прыгать.

– Вот бы Артур проехался по трассе, – вздохнул Лизандер. – Он бы лучше меня запомнил.

– Дай ему здесь передохнуть, – сказал Руперт, когда они взобрались на крутой холм к препятствию, на которое Лизандеру и смотреть было страшно, – а тут его придержи. Этот барьер называют Засадой, потому что с другой стороны там ужасно крутой спуск. Юмми Юппи в прошлом году скинул здесь жокея. Он пытался подстегнуть его на коротком шаге. Отвалите, – проворчал он, когда к ним приблизились два человека с камерой.

– Вы не могли бы попозировать на фоне этого препятствия? – спросил первый с сильным ирландским акцентом.

– Нет, не могли бы.

А когда Лизандер потянулся к камере, Руперт толкнул его:

– Да не отвлекайся же ты, Христа ради.

Они достигли верхней точки трассы и теперь с расстояния в три четверти мили видели трибуны и шпиль кафедрального собора, возвышающийся среди строительных лесов.

– Вот тут-то и начинается гонка, потому что здесь слышны подбадривающие вопли толпы. Жуткое дело.

– Да, надо было бы проехаться по трассе дважды, – загробным голосом произнес Лизандер, когда, хлюпая, они спустились к подножию холма.

– Вот тут ты должен включиться в финишную гонку, – объяснил Руперт. – А лошадь здесь в первый раз натыкается взглядом на зрителей во всем их вопящем великолепии. Педдиуок именно в этом месте в прошлом году упустил победу. Он поднял голову, увидел толпу, и Джимми Жарден почувствовал, что отстает. Гордец обошел их, и это стоило Джимми победы, так что фиксируй Артура.

– Артур любит толпу. Она только подстегивает его.

– Вот хитрое препятствие, – сказал Руперт, когда они вышли на поворот, ведущий прямо к финишу. – Если летишь сломя голову, то можешь перевернуться; придержишь лошадь – собьешь темп; прыгнешь вкось – потеряешь несколько ярдов, упустишь победу. Блей, например, будет чуть ли не краску с брусьев обдирать. Ну а вот отсюда Артур, если к тому времени удержится на своих больших ногах, имеет шанс невредимым добраться до финиша. Блей настолько опытен, что пойдет почти на автопилоте, ты же, вероятно, будешь так напряжен, что можешь что-нибудь важное упустить. Если Блей входит в узкое место, он прет напролом, потому что это секунды, и если ты окажешься там, он и тебя прижмет.

Посмотрев на Лизандера, на его отсутствующий взгляд, на тени под глазами, на бледную полупрозрачную кожу, не порозовевшую даже под хлещущим дождем, Руперт забеспокоился, не слишком ли он его напугал.

– О чем я только что говорил?

– О том, что даже такой товарищ, как Блей, попытается отжать Артура.

– Молодец. Да за эти одиннадцать тысяч фунтов любой жокей мать свою убьет. И вот отсюда уже все дело состоит только в том, чтобы хлыст у тебя был вверху, голова внизу и мчаться как черт. Ты услышишь рев, которого никогда не слышал, ты влетишь в туннель вопящих лиц, и ты будешь думать, что финиша никогда не будет, но не распускайся, пока не минуешь финиш. И только тогда, когда услышишь, как Тегги на трибуне для конюхов вопит от облегчения, ты узнаешь, что у тебя все хорошо.

– Спасибо тебе, Руперт.

Лизандер ощутил чрезвычайное волнение и благодарность к Руперту, который сделал для него реальным все это:

– Мы не подведем тебя.

А затем, услышав сирену «скорой», добавил:

– Позавчера я был у дантиста и заехал к адвокату, оставил завещание. Оно в столе, в моей спальне. Если я не вернусь, то Артура я завещаю Таб, а тебе – Джека. С тех пор, как он переехал в Пенскомб, у него каждый день – праздник.

– Вот бы еще Тини ты оставил Раннальдини, – проворчал Руперт.

Раннальдини к ратминстерским скачкам пригласил к себе в дом гостей. Среди них главной фигурой был председатель правления филармонии «Новый мир», приземистый, толстенький, жизнерадостный бизнесмен по имени Грейдон Глюкштейн. На Китти навалилось столько, что на собственные переживания времени не оставалось. Купленную для Лизандера симпатичную открытку с Утенком Дональдом пришлось порвать. Неэтично посылать открытку, если она пытается сохранить свой брак. Не имея возможности прочитать «Скорпион», она никак не могла понять, какая связь между Рупертом и этим ограниченным, настороженным жокеем по имени Айзек Лоуэлл, которого Раннальдини выписал, чтобы он сражался на Князе Тьмы. Прошлым вечером его пригласили заглянуть на рюмку-другую.

– Твоя обязанность – уничтожить Блея Чартериса и Гордеца Пенскомба, – услышала она, когда Раннальдини захлопывал за ними дверь.

Китти хотелось выглядеть в день скачек как можно лучше, но с утра ее затошнило, да и дождь, так необходимый Артуру, безнадежно испортил ее прическу, распрямив завитые волосы.

Хотя Ратминстер находился всего лишь в пятнадцати милях, Раннальдини настоял, чтобы всю его компанию, включающую Гермиону с Бобом, Мередита и Рэчел, Гая и Джорджию, перевезли на вертолете. Боясь, что ее вытошнит на сизо-серую замшевую обивку, Китти в последнюю минуту упросила Раннальдини разрешить ей поехать на автомобиле, чтобы пройтись по магазинам Ратминстера и подготовиться к праздничной вечеринке, на которую приглашались избранные и на которой предполагалось пить «Краг» из Кубка Ратминстера.

Прикупив на Хай-стрит паштеты домашнего приготовления и копченые бочка лосося, Китти проехала мимо соборных пристроек, полюбовавшись растущими там крупными магнолиями, и, припарковав машину, заглянула в собор.

Был канун Вербного воскресенья. В боковом приделе были развешаны детские рисунки – въезд Иисуса в Иерусалим, причем ослы на этих рисунках порой выглядели здоровее Артура.

«Будет ли мой ребенок, очень может быть, ребенок Лизандера, когда-нибудь так же рисовать?» – думала она в отчаянии, становясь на колени на розовую подушечку.

– Пожалуйста, пожалуйста, дорогой Боже, – взмолилась Китти, – пусть не выиграет, пусть лишь доберется до финиша. Пусть только вернется живой и здоровый, ведь он такой смелый и безрассудный. Разве это прелюбодеяние – просить о спасении?

Справа от нее, за зарешеченным окном с чистыми стеклами, бахрома дождя осыпалась из темно-лиловых туч на бледно-зеленую листву.

– Дождь для Артура – это хорошо, Господи, лишь бы только не поскользнулся.

Рядом с ней лежала каменная фигура Роберта, лорда Ратминстера, умершего в крестовом походе. Волосы его были похожи на миску пудинга, нос отбит, но по бокам его поддерживали каменные ангелы, а у ног была маленькая собачка, похожая на Джека. Китти провела пальцем по ее побитой бледной, полупрозрачной мордочке.

Ох, ангелы, придержите Лизандера за плечи. Вытерев слезы, она поднялась и поставила за него свечу. У самого выхода она увидела мужчину, как будто знакомого. Она улыбнулась ему, но тут же покраснела, потому что вспомнила, когда они виделись в последний раз – она в трусиках и лифчике прыгала под дождем. Проскользнув мимо, она все же обернулась.

– Удачи, – заикнулась она.

– Удачи, Китти, – сказал Дэвид Хоукли.

Но то состояние покоя и умиротворения, охватившее ее, исчезло, когда неизвестно откуда появился Клив и, распахнув дверцу «мини», повез ее на скачки.

Еще никогда ратминстерский ипподром в последний день скачек не был так полон. Ожидание победы Руперта, местного великого героя, отвлечение от кризиса – все это было для большинства возможностью разогнать свои печали. Гордец Пенскомба должен был избавить их от треволнений, выплатить проценты по закладным, подушные налоги и оплатить свадьбы их дочерей. Когда этот маленький гнедой красавец с блестящими глазами и переливающейся шкурой, ни разу в жизни не упавший и не проигравший ни одной из последних восьми скачек, важно прошествовал из паддока, как бойцовый петушок, никто бы и не подумал, что на нем еще кроме всадника сотни и тысячи фунтов ставок. Сбившись в десять рядов, зрители через ограждения с восхищением рассматривали его.

За ним на приличном расстоянии следовал Князь Тьмы в кроваво-красной попоне, подвернутой так, чтобы были видны перекатывающиеся мускулы, как у чернокожего средневеса-чемпиона. Но его злобные глаза навыкате, напряженные челюсти заставляли зевак держаться подальше от его копыт.

Из тридцати других лошадей наиболее серьезными конкурентами считались Ромашка – быстроногая гнедая кобылка, настолько яркая, что Тег захотелось приладить на ее лодыжках браслеты; Санитар, коренастый коричневый мерин, хороший стайер и прыгун; Юмми Юппи, красивый темный гнедой, упавший в прошлом году; Драгоценный, выигравший Большой национальный кубок Ирландии; Педдиуок, ставший третьим в прошлом году здесь после Гордеца Пенскомба и Князя Тьмы, и Фройлен Малер, вторая лошадь Раннальдини, на которой Лизандер в прошлом году переплыл озеро.

По толпе переливом пронеслось веселье, когда из паддока вышел Артур. Выше всех на ладонь, вышагивая как цирковой слон, со шкурой, отливающей цветом айсберга, он, очевидно, был доволен вниманием, которое ему оказывают. Толпа, а особенно мужская часть ее, оценили и изящную блондиночку-конюха с изысканной фигурой и надменным взглядом, а разглядев инициалы РК-Б на новой голубой попоне Артура, сообразили, в чем дело, и понимающе закивали головами.

– Если бы эта лошадь стартовала в прошедшую неделю, у нее не было бы никаких шансов, – завопил какой-то бездельник с трибун.

– Ты, мать твою, так уж и уверен! – заорала в ответ Табита.

Толпа заревела, поскольку не осталось никаких сомнений, что это дочь Руперта, и в еще больший восторг пришли все, когда Джорджия Магуайр, очаровательная в костюме из зеленого шелка, прикрываясь розовым с пионами зонтиком, вручила Таб приз в двести фунтов за самую ухоженную лошадь.

Из своих частных лож, сопровождаемые приживалами, поглядывали вниз на лошадей богатые, а иногда и знаменитые персоны. Самой шумной, очаровательной и оживленной была ложа «Венчурер телевижн». Там сидели Фредди Джоунс, совладелец Гордеца, такой же пухлый и веселый, как и его писательница-жена Лиззи; Деклен и Муд О'Хара, родители Тегти; Билли Ллойд-Фокс, старый закадычный друг Руперта по скачкам, который комментировал забег для «Венчурер», и его игривая блондиночка-жена, пишущая отчеты о скачках для «Дейли Пост», и, наконец, Рикки Франс-Линч, капитан сборной Англии по поло, с восхитительно очаровательной женой-художницей Дейзи, что-то быстро зарисовывающей в свой блокнот.

По иронии судьбы ложа Раннальдини была соседней, и Раннальдини холодно игнорировал присутствующих рядом. Но он не мог запретить Фредди Джоунсу сплетничать с Ларри о том, что спад завел в тупик электронную промышленность, Мередиту и Гермионе в новых светлых мехах бросать алчные взгляды на Руперта, председателю филармонии «Новый мир», которого больше занимала сама атмосфера праздника, посматривать на Тегги, прекрасную, обворожительную Тегти в темно-голубом костюме, изумрудно-зеленом тюрбане и носочках цвета морской волны на фантастических ножках.

– Мне по вкусу Санитар, – сказал Мередит, отрываясь на секунду от Руперта, чтобы глянуть в программу скачек.

– Он стоит того, – согласился Гай. – А мне нравится Красивая Грудь.

«Она тоже стоит того», – подумала Джорджия.

Джорджии было наплевать на это, потому что сегодня утром они с Гаем великолепно занялись сексом, и потому, что к ней, когда она прибыла на ипподром, со всех сторон бросились за автографами, отодвинув Гермиону в сторону, и потому, что именно ее попросили вручить приз, и потому, что внизу, на траве, наблюдая за сыном, который бродил в паддоке, стоял отчужденный и байронический Дэвид Хоукли. Им удалось сбежать от прессы и перехватить пару блаженных минут вместе за павильончиком с хот-догами.

Но почему же она так огорчилась, увидев, как Гай помахал рукой Дейзи Франс-Линч, подружке Джулии? Значит ли это, что Рикки и Дейзи имели уютный междусобойчик вчетвером с Джулией и Гаем?

– О, смотрите, – вторгся в ее размышления Мередит. – Раннальдини и божественный Руперт вошли в паддок. Какая подлость со стороны Раннальдини откопать этого Айзека Лоуэлла. Возможно, Руперт вызовет его на дуэль.

Взвесившись, натянув камзол черных, белых и коричневых цветов, Лизандер съежился в раздевалке жокеев, пытаясь успокоить себя чашкой сладкого чая. Коленки его дрожали, в голове была пустота. Он позабыл все наставления Руперта. Вокруг него жокеи лихорадочно шутили, пряча тревогу. На двери туалета он нашел записку, узнав почерк Блея: «Этот нужник на следующие два часа занят Лизандером Хоукли»; он слабо улыбнулся, но входить не стал. Сейчас Л изандер мог думать только о том, что через минуту, может быть, увидит Китти, хотя она из страха перед лошадьми вряд ли рискнет войти в паддок, и еще о том, что он не должен подвести Руперта, Таб и Артура.

Напряженный, как взведенный капкан, Руперт не слышал ни слова из того, что говорил ему Фредди Джоунс, ожидая выхода вместе с другими жокеями Айзека Лоуэлла. Он старался взять себя в руки, но мысли были далеко в 1980 году, когда отец Айзека, Джейк, выиграл серебро, а Руперт на самом дорогом в мире скакуне остался ни с чем.

И тут еще этот дерьмовый Раннальдини в черном каракулевом пальто. Бедная малышка Китти, такая же случайная здесь, как чучело лисы в стеклянном ящике. И потом... Руперт даже зашипел, увидев Айзека Лоуэлла – он был всего на пару дюймов выше Раннальдини, но с той же смуглой цыганистой невозмутимостью, которой и его отец пленял женщин и лошадей. На секунду глаза Руперта встретились с глазами Айзека, но затем скользнули дальше. Руперт почувствовал, как в нем всколыхнулось старое, черное, смертоносное.

– Он просто маленькое дерьмо, – шепнула Тегти.

Сжав ее руку так, что она вздрогнула, Руперт только тогда почувствовал облегчение, когда в паддок высыпали жокеи, словно разноцветные ленты из рукава фокусника. Безопасная булавка, которой был закреплен высокий черный воротник Лизандера, расстегнулась, и Тегги быстренько ее застегнула. Подобно Артуру, Лизандер возвышался над своими соперниками, но был и самым худым. Даже сапоги с коричневым верхом болтались на нем.

Артуру подтянули подпругу, как Скарлетт О'Хара шнуровку, и он застонал.

– Все в порядке, дорогой, – Табита поцеловала его в волосатый нос. – Завтра можешь стать толстяком и жрать травы сколько захочешь.

Убедившись, что Блей уже сел на Гордеца, Руперт подошел подсадить Лизандера. Возмущенный тем, что хозяин, вместо того чтобы заниматься им, в отчаянии рассматривает ложи, ища Китти, Артур демонстративно наступил Лизандеру на ногу.

– Черт побери, Артур, и это после всего того, что я для тебя сделал!

Лизандер собрал поводья.

– Прекрати искать миссис Раннальдини, или поедешь в шорах, – заворчал Руперт, проверяя подпругу Артура. – Ну, теперь не торопись, помни, что Артура заменять нельзя, помни, что никаких твоих победных салютов, пока не будешь на десять ярдов за финишной чертой, и не забудь...

Но Лизандер так никогда и не услышал, что же он хотел сказать, потому что Артур, никогда не забывавший рук, которые его кормили, издал клокотанье Везувия и поволок и Лизандера, и Таб, беспомощно вцепившуюся в его повод, по паддоку и, протянув свою длинную морду к Китти, начал жевать ее программку.

– Ох, Артур!

И Китти обняла единственную в мире лошадь, которую она не боялась.

Через секунду они с Лизандером уже, не отрываясь, смотрели друг на друга. Ее небольшое живое личико под гостевым тентом вспыхнуло. На волосах, которые вились незнакомо, лежали капельки дождя. Ее глаза покраснели, но для Лизандера она была восхитительна, как никогда. Китти отметила, что он очень похудел, чуть ли не до своего великолепного скелета, но глаза остались такие же огромные в длинных, изогнутых каштановых ресницах, и хоть бедра исхудали до невозможности, но плечи стали еще шире.

Застывшие от невероятной страсти, они не могли говорить.

А Таб между тем рассматривала Айзека Лоуэлла, который был темен и строен, как тосканский кипарис под лунным светом. Обернувшийся Раннальдини был поражен ее надменной красотой. Маленькая Кемпбелл-Блэк могла бы стать великим завоеванием.

Он уже собрался познакомить ее с Айзеком Лоуэллом, который был еще более ошеломлен ею, как вдруг увидел взгляд Лизандера и услышал, как тот бормочет:

– Я и Артур постараемся выиграть этот заезд для тебя, Китти.

– Это просто невероятно, – вмешался Раннальдини. – С этим твоим грузовиком за счастье почитай со старта-то сдвинуться. А, так это, должно быть, и есть Артур. А я и не знал, что Руперт тренирует тягловых лошадей.

Лизандер уже собрался двинуть Артура на Раннальдини, но Руперт окликнул его.

– Удачи, Лизандер. Возвращайся невредимым, и Артур тоже, – закричала Китти, уже ни на кого не обращая внимания.

Артур обернулся и посмотрел на нее с упреком: а где же масляный пудинг?

Лизандер на большой белой лошади выглядел таким тонким и бледным, что Дэвид Хоукли вскоре с грустью заметил, что он напоминает ему скелет Смерти с гравюры Дюрера «Четыре всадника Апокалипсиса».

– Удачи, да благословит тебя Господь, – окликнул он, когда сын проезжал мимо, но ветер и дождь смыли и унесли его слова.

Табита, выпуская Артура на дорожку, обняла его еще раз.

– Пожалуйста, возвращайтесь невредимыми, – сказала она взволнованно, а затем улыбнулась, как ее отец, – и первыми. Я все свои призовые деньги поставила на Артура.

Выходя из паддока, Руперт почти налетел на Айзека Лоуэлла. Бледный и бесстрастный, верхом на грозном, взбрыкивающем Князе Тьмы, ведь он мог бы быть и тем самым Джейком, который двадцать лет назад сражался с Рупертом на скачках с препятствиями.

– Хелло, Айзек, – замедленно произнес он. – Вообще-то, я в долгу перед твоим отцом.

Он обернулся к своей загорелой изящной Тегги в темно-голубом костюме.

– Тебе не кажется, что я не прогадал в той сделке? А Джейк, надо полагать, все еще возится с той устаревшей моделью?

– Руперт! – в ужасе воскликнула Тегти.

Айзек не колебался бы потоптать Руперта Князем, но он ехал побеждать. И вместо того, прошипев цыганское ругательство, он, чуть не отдавив Руперту ноги, загрохотал вслед за остальными.

Пресса неистовствовала.

Жокеи по традиции пробовали первый барьер, показывая его лошадям. Настроенный нетерпеливо, Гордец Пенскомба мгновенно перепрыгнул его. Артур же, поскольку после завтрака прошло уже изрядно времени, начал его грызть. Какая-то задница-в-шляпе завопила сквозь ливень, чтобы жокеи строились. Князь Тьмы, мотая хвостом, как рассерженный кот, и прижав уши, попытался цапнуть Артура.

– Не советую, – поднял Лизандер хлыст.

– А что ж ты столько места занимаешь? – насмешливо заметил Айзек Лоуэлл со слабым бирмингемским акцентом.

В животе Лизандера трепетали крылья бабочки с летнего луга. Его камзол черных, коричневых и белых цветов был мокрым от дождя и пота. Поводья выскальзывали из негнущихся дрожащих пальцев. А дождь нетерпеливо теребил его шлем. Какого черта Руперт так рассказывал о первом препятствии? «Так, значит, гигант с маленькими шансами, белый слон, безнадежный, тягловая лошадь, – думал он в ярости. – Ну так мы им, Артур, покажем».

За вторым барьером уже ничего не было видно. Несколько самых нетерпеливых скакунов, включая Гордеца и Князя Тьмы, уже тыкались носами в ленту и через нее.

– Да сдайте же назад, жокеи, – орал задница-в-шляпе. – Я же так не могу ее поднять.

– И все-то у тебя как всегда, задница, – пробормотал Блей, когда они сдали назад и вновь выстроились.

Начав хихикать, Лизандер никак не мог остановиться. Все сбились в кучу. Со щелчком ушла лента, и скачка на Золотой кубок Ратминстера 1991 года отправилась в путь.