Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

56

С огромным комком в горле Джорджия вывела большими буквами «КОНЕЦ» на рукописи «Ант и Клео». У нее теплилась слабая надежда, что эта вещь – все-таки лучшее из того, что она написала. Ужасно болели голова, руки и спина, слава Богу, хоть не сердце. Наконец-то завтра она с чистой совестью поедет в Лондон и встретится с Дэвидом. Вечером она потратила несколько часов на чистку своих перышек.

Обильно смазав волосы кокосовым маслом и ожидая, пока застынет на лице грязевая маска, она заметила, что дождь, весь день молотивший в окна, наконец прекратился. Солнце, пробиваясь из-за деревьев, окрасило противоположную часть Парадайза в золотисто-розовый цвет, поля засияли зелеными изумрудами, а одинокая серая лошадь и уходящие тучки стали нежно-розовыми. И вдруг между туч вспыхнула радуга. «Моя жизнь расцветает», – приняла это за символ Джорджия.

Схватив телефон, она позвонила в Службу семьи:

– Я прошу меня извинить, но этот вечер у меня занят. Вы были так добры ко мне. Извините, что я уж очень много вам наговорила.

«Значит, сэкономлено пятнадцать фунтов, – с гордостью подумала она, – и можно купить себе новую майку у мисс Селфридж, что-нибудь облегающее, под цвет глаз».

В настоящий момент с деньгами было туго. Хорошо еще, что она не поторопилась закончить альбом для Ларри. «Кетчитьюн» находилась в глубоком кризисе и, несмотря на новое правление, не смогла бы выплатить ей оставшуюся после получения аванса сумму. Но когда она уже собралась уходить на станцию, позвонил ее агент и сказал, что «Ант» заинтересовал Танцора Мэтланда и тот хотел бы поскорее получить рукопись. Затем позвонил Гай, пришедший в восторг, что она закончила работу.

– Мы это отметим вечером, Панда. А сейчас я обедаю со своим отцом в «Антее», – добавил он.

«Достаточно далеко от «Д'Эскарго»», – отметила про себя Джорджия, отбывая в Лондон.

Прибыв на Паддингтонский вокзал следующим после Джорджии поездом, Дэвид Хоукли почувствовал потребность размять ноги – любимая фраза директора школы – и решил прогуляться в Сохо. Первые нарциссы, приветствовавшие его в Гайд-парке, дурманили голову. В жуткой пробке на Оксфорд-стрит в одном из такси он увидел Джорджию, которая яростно пудрилась, прихорашивалась, душилась и старалась убедить себя, глядя в крошечное грязное ручное зеркальце, что ее майка цвета хаки не слишком молодежная. Все продавщицы у мисс Селфридж очень хорошо отзывались о ее записях.

Чувствуя себя счастливым и взволнованным впервые за несколько месяцев, Дэвид купил «Ивнинг Стандарт», букет нарциссов и вслед за Джорджией отправился в «Д'Эскарго».

Предупрежденный, что его гостья отправилась в дамскую комнату, он уселся за столик, заказал стакан шерри и вскоре был поглощен чтением страниц с отчетами о скачках, на которых Лизандера расхваливали как золотого парня Кемпбелл-Блэка и предлагали ставить деньги на него и Мистера Спарки в заезде следующего дня. Терзаемый гордостью, неодобрением и завистью к Руперту, он вернулся на первую страницу, где рассказывалось о войне. Наземные сражения могли начаться в любую минуту, весь Кувейт пылал, днем и ночью горела нефть.

Дэвид так углубился в чтение, что не обратил внимания на очаровательную шатенку, усевшуюся в глубине зала в ожидании заказа, а потом и вообще обо всем забыл, поскольку появилась Джорджия, все еще с ценником на майке, великолепная, благоухающая и сияющая, как влюбленная женщина.

– Какая прелесть! – она приняла его букет нарциссов.

– Ну уж не прелестнее тебя.

Проклиная себя за старомодность, он поцеловал ее в теплую, ароматную веснушчатую щеку.

– Я вообще молодец. Я только что закончила «Ант и Клео».

– О Царица Востока, это достойно шампанского. Дэвид позвал официанта.

Хотя предполагалось, что она сядет напротив него, Джорджия протиснулась между столами, чтобы сесть на банкетку рядом с ним. Мир был восстановлен.

– О, как это мило, что я вижу тебя. Правда, война ужасна? Как ты думаешь, Израиль будет мстить?

Дэвид покачал головой:

– Американцы им заплатили уже слишком много.

– Мамаша Кураж была такой забавной в это утро: «О, миссис Сеймур, иракцы копулируют».

Дэвид рассмеялся, и его лицо потеряло всю суровость.

– Мне очень понравилась картинка с утконосом.

– Ты помнишь!

– Я помню обо всем, что связано с тобой. Посмотри, – он достал из кармана маленькую серебряную коробочку, и Джорджия с тревогой подумала, уж не нюхательный ли это табак, но вместо этого увидела прядь волос.

– Помнишь тот день, когда я обстриг твою челку? Убрав коробочку, он разломил рогалик пополам, но есть не стал.

– Как Гай?

– Неважно. Мы ночью лежим рядышком, как яблоки на чердаке, которые боятся побить свои бочка.

– Прямо как у Сапфо.

– А ты закончил переводить Катулла?

– Угу. Как Флора?

– Абсолютно опустошена, – и рассказала ему о ее романе с Раннальдини. – Он просто уничтожил ее, – закончила она. – Я бы хотела, чтобы вы познакомились.

– Скоро познакомимся.

Переполненная счастьем, Джорджия почувствовала, что они говорят об одном и том же.

– Расскажи мне о миссис Раннальдини. Уж не та ли это пухленькая малышка, что прыгала как резиновый мячик в лифчике и трусиках в прошлом октябре?

Джорджия засмеялась.

– Она очень милая. Дэвид взял ее за руку:

– Я так рад, что ты прислала мне «валентинку». Ее принесли во время совещания сотрудников школы, и я сбежал оттуда и позвонил тебе.

– А я собиралась звонить тебе на Рождество, подняла трубку, а там Гай разговаривал с Джулией.

– Дорогая моя бедняжка.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и вдруг услышала знакомый голос:

– Дорогая, я извиняюсь за опоздание, но движение просто ужасное. – С болью, как от удара током, она узнала голос Гая, обращавшегося к Джулии, такой прекрасной, благоухающей и сияющей, как и она сама.

Владелец ресторана, не успевший предупредить Гая, позеленел. Гай через плечо Джулии поймал взгляд Джорджии, и нежная улыбка замерзла на его красивом лице.

– Это же Гай, – прошептала Джорджия.

– Рок-Стар собственной персоной, – едко произнес Дэвид, спокойно осушил бокал шерри, дал официанту банкноту в десять фунтов и увлек за собой Джорджию, чтобы затем снять номер в «Монтбаттене».

– Гай сказал, что обедает с отцом в «Антее», – всхлипнула Джорджия, когда они вошли в лифт.

Дэвид ввел ее в номер, на всех стенах которого были развешаны фотографии лорда Монтбаттена, играющего в поло. Джорджия посмотрела ему прямо в глаза.

Дэвид взял ее за руку, потянул к кровати:

– Я не собираюсь насиловать тебя. Все нормально. Не плачь.

Джорджия уткнулась лицом в пуговицы на его груди. Есть что-то успокаивающее в мужчинах, носящих жилеты.

– Ну вот, теперь Гай знает о нас, и все карты раскрыты.

– «Нас» – это мы? – спросила Джорджия.

– Ну да, разве нет?

Этим вечером, а была пятница, не изменив привычному ходу жизни, и Гай и Джорджия вернулись в Парадайз.

– Ты привела его в наш любимый ресторан, – в ярости набросился на нее Гай.

– Ты сделал то же самое, – огрызнулась Джорджия. – И несмотря на то, что я выступаю против подушного налога, ты тратишь кучу денег на Джулию.

– А ты купила новую майку.

– Это деньги, сэкономленные на Службе семьи. Во всяком случае, я обедала с ним первый раз, – солгала Джорджия.

– А я первый раз с Рождества обедал с Джулией, – тоже солгал Гай. – Кстати, кто он?

– Я не собираюсь тебе рассказывать, – прошипела Джорджия.

Увы, на следующий день в «Дейли Телеграф» главным действующим лицом был директор одной из самых престижных школ Англии, и на большой фотографии Дэвид выглядел мужественно и красиво.

Испытывая муки ревности, Гай умчался играть в сквош с Раннальдини, настроенным насмешливо, поскольку он-то последнее время вел себя сравнительно скромно.

– И что же мне делать? У Джорджии роман с отцом Лизандера. А о нем в «Кто есть кто» на два дюйма текста.

– И дюймов на восемь о Джорджии, – злорадно заметил Раннальдини. – Я полагаю, она неплохо выглядела.

– Но директора школ не должны так себя вести, – брызгая слюной, забормотал Гай.

Раннальдини засмеялся:

– То отец, то сын. Ну как Джорджии удержаться, когда кругом ими усеяно.

– Ох, замолчи. Джулия думает, что это последний удар, но у меня нет денег, чтобы бросить Джорджию. На прошлой неделе очередной клиент накрылся. Тем более что мне и не хочется уходить.

– Об этом надо было думать раньше.

– Слышал последний анекдот о Саддаме Хусейне? – спросила Диззи Лизандера в начале марта, когда они возвращались домой после очередного успешного выступления в Сендауне. – Что общего у Саддама Хусейна и нейлоновых трусов?

– Да черт его знает.

– И то, и другое раздражает Джорджа Буша. Ха, ха, ха. Ты совсем потерял чувство юмора?

– Совсем. Плевать я хотел на твою войну. Воинственные норманны выступают в поход, чтобы распять Саддама Хусейна за то, что он уморил чистокровных кувейтских скакунов. Тем более что большинство из них – выходцы из этой конюшни. Но вот если пленные будут освобождены, может быть, и Раннальдини освободит Китти?

Сама не своя от радости в перспективе стать леди Локтон, Мериголд с восторгом узнала «фиесту» Бориса рядом с коттеджем Рэчел. Может, это и слухи, но они же в самом деле соединились. В то же время Мериголд очень переживала за Китти, с которой только что столкнулась в магазине. Китти была одета в старые ботинки и кое-как пошитое пальто. Свою желтоватую бледность она объясняла болями в животе.

На самом же деле почти с уверенностью можно было сказать, что Китти беременна. Хотя она и не отваживалась обратиться к Джеймсу Бенсону, но у нее уже три месяца была задержка. Медлила же она потому, что больше всего на свете ее занимало, чей же это ребенок – Лизандера или Раннальдини? Ее захлестывало чувство вины. Вдруг ребеночек появится в сентябре и будет такой же маленькой Девой, как она, но с огромными голубыми глазами Лизандера? Она плакала, не переставая, и чувствовала пугающую тошноту. Слава Богу, что Раннальдини еще ничего не замечал, уставая от съемок «Макбета» и от махинаций вокруг работы в Нью-Йорке, которая все еще не подтверждалась.

Как вор-мошенник, подбиралась Китти к телефонной трубке, чтобы набрать номер Руперта и хотя бы услышать голос Лизандера. Она даже как-то смотрела по телевизору за его победой на незначительных скачках в Челтенхеме, но тут вошел Клив, и она торопливо переключилась на австралийскую мыльную оперу.

Ее спасала только Лесси. Вставая посреди каждой ночи, чтобы прогулять ее, чувствуя, как маленькое существо нежно лижет ее лицо, согреваясь и засыпая на ее руках, Китти думала, что она вообще никогда никого не любила, кроме Лизандера.

Ночью Лесси спала, свернувшись калачиком рядом с ней на стеганом одеяле. Поглаживая рукой ее полосатую спину, гладкую и шелковистую, как полированные перила, Китти мечтала, как она сбегает по громадным ступеням парадной лестницы «Валгаллы» и мчится по долине прямо в объятия Лизандера.