Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

54

Лизандер чувствовал себя таким несчастным, что худел сам собой. Обычно он никогда не вставал раньше шести утра, поскольку всю ночь проводил на вечеринке. И никогда ему не приходилось заниматься такой тяжелой работой. Руперт сразу же перевез его в Пенскомб, поместив в маленькую комнатку под самой крышей, где было мало света, – «он сам себя поставил в такие условия, никто его не принуждал»', лоскутное одеяло на вате и цветные фотографии старых пони Руперта на беленых стенах.

– Меня не устроит, если ты будешь ездить сюда из коттеджа «Магнит», мечтая о «Валгалле», – объяснил он Лизандеру. – Я хочу, чтобы ты все время был у меня перед глазами.

Но Лизандеру не удалось бы выжить, если бы не девушки-конюхи Руперта. Как только они поняли, что в постель его затащить не удастся – а он отказывался от их предложений очень деликатно, – они перестали вздорить из-за него, а, наоборот, стали ему во всем помогать.

Они каждое утро расталкивали его, чуть ли не одевали, заставляя натянуть лишний свитер на ослабевшее тело, стаскивая его с самых трудных лошадей – Лизандер никогда не помнил, каких именно вечером намечал ему Руперт.

Но какой бы трудной ни была лошадь, казалось, он, прежде чем взлететь на ее спину, успевал каким-то образом уже околдовать и ее голову, и ее сердце. И лошади действительно хотели слушаться его и стремились показать все, на что они способны.

Ему только тяжело было собраться. Если он начинал думать о Китти в то время, как ему надо было переходить на галоп, то вместо этого несколько секунд просто тащился бесцельно по полю. Порой на него нападал приступ болтовни, и тогда он, галопируя и даже беря препятствие, безостановочно говорил. А когда жокей или лошадь падали, он мгновенно подлетал посмотреть, все ли у них в порядке; выгуливая Артура вокруг Глочестершира, исчезал на часы, потому что останавливался поболтать с каждым встречным – лишь бы оттянуть тот момент, когда надо возвращаться и вычищать горы навоза или часами вымывать из сена холодной водой пыль.

Потеряв много сил в борьбе с приятелем Табиты, подлым трактористом, Руперт сразу же допустил ошибку, навалив столько работы на Лизандера. Прилетев следующим вечером домой, Руперт с ужасом увидел, что направляющие линии дорожек, которые должны были быть прямо вычерчены на жирной коричневой земле, перепутаны, как нитки из клубка, которым играл котенок. Жуткий эксперимент, признал Руперт, призвав на помощь свое чувство юмора, и отправил Лизандера чистить навоз.

Тегги же просто спасала жизнь Лизандера. Если бы он не был так безнадежно влюблен в Китти, он бы точно приударил за ней. Она же, напуганная его бледностью и катастрофической потерей веса, пыталась его соблазнить то палтусом-гриль, то кусочками мяса с травами, в то время как другие жокеи жизнерадостно уплетали яичницу, сосиски и сандвичи с беконом после заездов. Тегти подкладывала в цветочную вазу в его спальне небольшие бисквиты, а на ночь готовила ему горячий шоколад со снятым молоком, который он тайком выливал в раковину, не желая полнеть.

И Тегги единственная выслушивала его, когда он начинал плакаться о Китти, – конюхи не выдерживали этого дольше пяти минут. Все еще не отошедшая от потрясения, вызванного потерей собственного ребенка, она во время, свободное от приготовления пищи для команды Руперта, или поила из бутылочки телят или ягнят, или крошила курам и уткам, или варила еду собакам Руперта, или насыпала зерно в кормушку для птиц, или тайком баловала оставшимися от обеда тостами и мармеладом одинокого Артура, выглядывающего через погрызенный барьер своего стойла.

Руперта одолевали владельцы лошадей, но Тегги всегда была наготове с приветливой улыбкой, чашкой чая и куском шоколадного торта домашнего приготовления.

Были и проблемы. Как-то днем, зайдя проведать Артура, Лизандер был удивлен, обнаружив Тегти, стоящую в дальнем конце бокса и поглаживающую оскорбленную Тини.

– Что ты делаешь?

– Тише! – Тегги порозовела. – Мистер Пандопулос здесь и пристает ко мне. Если Руперт это увидит, то он его изобьет, а потом выкинет вместе с его лошадьми, а у нас на сегодняшний момент с доходами худо.

Лицо Лизандера омрачилось.

– А тут еще Руперт бесплатно содержит меня, Артура и Тини. Ох, и когда же он доверит мне скачку, чтобы я мог начать платить ему?

– Да ты уже платишь. Руперт действительно доволен, содержание лошадей улучшилось. А он считает, что это серьезно влияет на результаты.

Лизандеру еще не приходилось встречать супругов, которые так бы чувствовали друг друга, так поддерживали, так заботились друг о друге. Их любовь наполняла Лизандера завистью. Но Руперт был очень опытен. И Лизандеру никак нельзя было переборщить с дружеским отношением к Тегги. Единственное, что хотел видеть на своем дворе мужественный и красивый Руперт, были лошади.

Лизандер не очень следил за ходом военных действий, разве что по доходящим бюллетеням или по радио, висящему в углу конюшни, но, возвращаясь после очередной выволочки от Руперта, он чувствовал себя, как Багдад после ночной бомбардировки.

На второй неделе он отрабатывал со значительно прогрессирующим, но все еще строптивым Мейтрером цепочку барьеров. Диск солнца походил на огненное пятно взорвавшейся бомбы среди облака ядерной пыли – казалось, оно символизировало все те беды, что принесла земле война.

Весь день над головой ревели самолеты. Руперт в особо плохом настроении из-за того, что король Хусейн, его старый приятель по совместной учебе в школе города Харроу, поддерживал Ирак, вызвал к себе Лизандера.

– Почему, мать твою, ты не пользуешься хлыстом?

– Мой дядя Алистер говорил, что это метод для лентяев, – трепеща, но не отступаясь, сказал Лизандер. – Ведь Мейтрер же на самом деле старается, и глупо бить его. А когда лошади перевозбуждены, они только медленнее идут. Честное слово, Руперт, я видеть не могу, как жокеи нахлестывают лошадей. И ведь нет никакой нужды так безжалостно их лупить.

Это был косвенный намек на Джимми Жардена, второго жокея Руперта, который только что приступил к двухнедельной программе воздержания от чрезмерного употребления хлыста – вероятно, по инструкции Руперта.

– Так ты думаешь, что Джимми, у которого в этом сезоне почти девяносто побед, добился этого только с помощью кусочков сахара? Если ты скачешь у меня, ты пользуешься хлыстом.

Секунду они в упор смотрели друг на друга. Лизандер первым опустил глаза. Он не мог противостоять этому холодному открытому презрению. Развернув Мейтрера, он устало поехал назад во двор. Руперт обогнал их на «ленд-ровере» и, когда Лизандер вернулся, разговаривал в конюшне по телефону.

– О'кей, Марсия, Джимми временно отстранен, и я не думаю, что он и Безнадежная – одно целое. Тем не менее я посажу на нее нового парня – Лизандера Хоукли. Он тебе понравится, Марсия, он красивее Джимми. Да, завтра в 2.30, в Мейден Хардле, Уорчестер.

Лизандер застыл в дверях с беспомощно открытым ртом, вцепившись для поддержки в потную шею гнедого Мейтрера.

– Ты слышал меня, – сказал Руперт. – Ну так тебе лучше взяться за хлыст, иначе не сдвинешь Безнадежную даже со стартовой черты.

Не выигрывавшая призового места в последних восьми заездах, Безнадежная, гнедая длинноногая кобыла с дикими глазами и жалкой гривой, такой редкой, что возможно было даже заплести косички, вполне соответствовала своему имени. Ее владелица, Марсия Меллинг, очаровательная разведенная дама в возрасте, держала лошадь на тренаже потому только, что была влюблена в Руперта, занятого, увы, лишь лошадью, да и то не особо усердно, поскольку и так сдирал с Марсии в три раза больше, чем с любого другого владельца.

На следующее утро Лизандер без всякой надежды на победу уселся вместе с двумя девушками-конюхами, Самантой и Маурой, в грузовик Руперта и отправился за тридцать пять миль отсюда в Уорчестер. Чтобы отвлечь его от депрессии, Руперт поручил ему заботу еще о пяти скакунах.

День был прекрасный, над полями цвета хаки стояли облитые солнцем нежно-коричневые деревья, сережки на которых свисали подобно золотым лампочкам Тиффани, в голубой дымке распускались цветы мать-и-мачехи.

– Артур всегда получает удовольствие от чтения газет, – говорил девушкам Лизандер, выруливая на автостраду. – «Сан» ему нравится больше, чем «Индепендент», но особенно он любит «Дорогую Дердри».

– «Дорогая Дердри, я влюблен в замужнюю женщину, которая не бросает своего мужа», да Артура должно тошнить от этого, – фыркнула Саманта, отдавая Лизандеру последнюю сигарету. – Здесь нельзя останавливаться, – в ужасе крикнула она, когда Лизандер, взвизгнув шинами, притормозил под многочисленные гудки и угрожающие размахивания кулаками.

– Мне надо выйти. Прошлой ночью я выпил полбутылки «Каскара», чтобы сбросить последние три фунта, и сейчас начну извергаться. Да откройте же эту чертову дверь! Лизандер вылетел из грузовика и уткнулся в чье-то твердое плечо.

Руперт и Тегги летели в Уорчестер из Лондона вместе с мистером Пандопулосом и Фредди Джоунсом, совладельцем Гордеца Пенскомба. Табиту, вернувшуюся после полусеместра, подвозила Диззи, непреклонная, очаровательная блондинка, старшая среди конюхов Руперта, которая недавно вновь вернулась к работе, получив развод.

Приехав на двор, Табита поздоровалась со своими пони, а затем, вооружившись «Твиксами», помчалась к Артуру. Она вышла из его бокса, едва избежав зубов Тини, и чуть вскрикнула: в соседнем боксе плотно перевязанный, стянутый путами мирно спал Гордец Пенскомба.

– Диззи, – завопила Таб, колотя в окно квартиры конюхов.

– Что такое? – Диззи, чьи мысли были заняты миленьким папочкой Пандопулосом, выключила фен.

– Разве Гордец не бежит в 3.15?

– Конечно, -бежит. Он уже на полпути к Уорчестеру.

– Черта с два, он все еще в боксе.

– О Господи, – Диззи отшвырнула фен. – Этот придурок мог просто забыть погрузить его. Ну а поскольку Сам и Маура влюблены в него, то они ничего не заметили.

– Мы должны доставить его туда, – в панике сказала Таб. – Если папа обнаружит это, он вышибет Лизандера.

Один из грузовиков Руперта был в ремонте, другой шел на Фолкстоун. Оставался только трейлер, использовавшийся для перевозки свиней, телят и пони Таб, – машина, на которой изуродовался двукратный победитель Золотого кубка Котчестера, самое большое разорение для хозяйства.

– Я не отважусь поехать на нем, – возражала Диззи. – Уж лучше одолжить один из грузовиков у Рикки Франс-Линча.

– Десять миль, и не по прямой дороге, – убеждала ее Таб. – Гордецу не помешает свежий воздух, да и его экипировка уже отправлена.

– Меня сейчас вытошнит, – Табита высунулась из окна. Спидометр показывал шестьдесят миль в час на узких продуваемых ветрами сельских улочках, проходящих по высоким насыпям.

– А я готовлюсь к увольнению, – проворчала Диззи. – Как там Гордец?

– Отлично.

Изогнувшись, Табита посмотрела на его темную, прелестного очертания голову, с зигзагообразными белыми отметинами, с широко посаженными глазами, рассматривающими поверх борта трейлера красно-коричневые коттеджи и фруктовые сады.

Они прогромыхали по Першору, и две женщины с хозяйственными сумками оживленно их приветствовали. А потом они уже попали в поток машин, идущих на скачки, все больше и больше людей начинали смеяться и махать им руками, видя так близко малышку Гордеца.

– Как римский папа в круизе, – захохотала Таб.

– Я поставил на эту лошадь в забеге 3.15, поэтому и еду, – сказал какой-то мужчина в «ягуаре», двигаясь параллельно с ними. – А что вы обе делаете после ужина?

– А ведь кому-то еще придется объясниться с папой, – с безнадежностью протянула Таб.

– Да, он чуть не убил Лизандера, когда тот на прошлой неделе забыл взнуздать Мистера Спарки, – вспомнила Диззи, показывая охраннику у ворот зеленый тренерский значок на лобовом стекле.

– Ох, хоть бы Лизандер не напился, – вздохнула Таб. – Как ты думаешь, у меня есть шансы?

– Сомневаюсь, – сказала Диззи, задев грязный грузовик. – Похоже, что, остановившись на Китти, он решил попрактиковаться в верности.

– Ну и что, мой брат Маркус практикуется в игре на пианино по восемь часов в день. О, слава Богу! Вот и папочкин грузовик.

Впереди, рядом с лошадиными боксами, принадлежащими Мартину Пайпу и Дженни Питман, был припаркован знакомый темно-голубой грузовик с большими буквами на боку «РУПЕРТ КЕМ П БЕЛЛ-БЛЭК». Внутри него слышался какой-то топот. Побаиваясь грязи и инфекций, Руперт предпочитал оставлять лошадей в грузовике, который внутри был оборудован почти так же роскошно, как отель «Ритц».

– Если бы нам удалось перегрузить туда Гордеца, мы могли бы отвалить, – сказала, выскакивая, Диззи.

– О черт, там Лизандер, – пробормотала Таб. – Диз, у тебя нет расчески и пудры?

Прислонившись к грузовику Руперта, белому и вытянутому, как кусок спагетти, Лизандер болтал с Блеем Чартерисом, жокеем-чемпионом, скачущим на Гордеце Пенскомба. Отчаянно тощий – из пулемета не попадешь – Блей и тренировался до изнеможения, и играл так же.

– Привет, Таб, – окликнул Лизандер. – Вы быстро добрались. Мы только что приехали. Дальше худеть некуда, – он похлопал себя по втянутому животу. – Блей дает мне несколько советов.

Таб подогнала норовисто взбрыкивающего Гордеца Пенскомба прямо к носу Лизандера.

– Вот это, черт побери, кто? – обвиняюще спросила она, а Гордец фыркнул и обслюнявил голубое пальто Лизандера.

– Это Гордец, – Лизандер почесал голову. – Как он оказался здесь?

– Да ты, задница, забыл его погрузить.

– О Боже мой!

Он переводил потрясенный взгляд с Блея на Таб, а затем начал хихикать:

– Как же он здесь оказался?

– Вот Диззи сейчас и пытается спрятать трейлер.

– Черт побери!

Улыбка исчезла со смуглого, некрасивого лица Блея Чартериса, он отогнал лошадь, нюхающую его ноги.

– Ты конченый идиот, Лизандер.

– Ничего, ему полезен свежий воздух, – ответила Таб.

– А что скажет Руперт? – вопросил Блей.

– О чем?

Все вздрогнули. Это был сам Руперт – в светло-коричневом пальто с темно-коричневым пушистым воротником и в коричневой же мягкой фетровой шляпе, надвинутой на его греческий нос. Рядом стояла Тегги, как обычно, очаровательная, в светло-сером теплом пальто, сверкающих черных туфлях и розовом берете. За ними следовал миллиардер от электронного бизнеса Фредди Джоунс, рыжеволосый, с веселой улыбкой, которого больше других владельцев лошадей любили на конюшне. Руперт ни за что не хотел расставаться с Фредди.

– Привет, Гордец, – Фредди любовно коснулся своего любимца-победителя. – Привет, Таб, привет, Лизандер. Готовишься через минутку выйти на первый свой старт? На ком?

– Да тут одна никудышная, как старая дева, – ответил Лизандер, начиная трястись.

– Лизандер принципиально штурмует только замужних женщин, – едко заметил Руперт. – Какого черта Гордец не в грузовике?

– Он вспотел, мы выпустили его освежиться, – Табита уставилась на него с нежным выражением отцовских же голубых глаз. – Он прекрасно выглядит, не правда ли?

– Пойду-ка я лучше переодеваться, – сказал Лизандер, стараясь избежать допроса.

К счастью, Руперта отвлекло прибытие мистера Пандопулоса в подпоясанном пальто из верблюжьей шерсти и с ним владелицы Безнадежной, Марсии Меллинг, благоухающей духами «Джой».

– Хелло, Руперт, – бросила она вызывающе, оставляя на его щеках следы розовой губной помады. – Я немного шокирована. Ведь ты же сажаешь на Безнадежную почти совершенного новичка.

– Это Лизандер, – быстро вставила Тегги.

– Ох, ох, о-о-о, – внезапно Марсия засветилась восторгом, как большой медведь, выбирающийся из кладовой Барбары Картленд. – Честное слово? Кроме шуток? В «Мистик мэг» как раз на этой неделе написано, что моя удача связана с мужчиной, чье имя начинается на букву Л.

– «Мэг» знает, что говорит, – слабо улыбнулся Лизандер. – Здравствуйте. Пора идти, – и он направился в раздевалку.

– Какое очаровательное, интеллигентное лицо, – шепнула ошеломленная Марсия.

– Еще бы, – отозвался Руперт. – Все курочки смотрят на него, как на Стефена Хоукинга.

В одном заезде с Лизандером ехал и Блей Чартерис на великолепном пятилетке по кличке Ловкий Турок, которого Руперт снял со скачек без препятствий и который считался бесспорным фаворитом. На Безнадежную ставили сто к одному.

– Соответственно имени, – коротко пояснил информатор.

Болельщики, навалившись на перила паддока, изучали программки и «Спортивную жизнь», посмеиваясь над Безнадежной. Даже в толстой голубой попоне с инициалами «РК-Б» на боку, приводившими в трепет даже самых невозмутимых букмекеров, Безнадежная выглядела ребенком, одетым в платье матери.

Лизандер взвесился на крошечных весах рядом с большими красными часами и обнаружил, что за ночь потерял три фунта. Это его очень порадовало, поскольку облегчало задачу Безнадежной и означало, что можно остановиться с худением. Всю ночь он просматривал видеозаписи предыдущих забегов с участием Безнадежной. Совершенно неопытная лошадь, она, как правило, никогда не выходила вперед, предпочитая плестись в хвосте. Его задача – удержаться в группе и в последний момент подтянуть ее к Ловкому Турку. Лизандеру страшно хотелось надеть свитер с Утенком Дональдом вместо желто-зеленых цветов Марсии, которые, предполагалось, шли ему. Надо быть смелым ради Китти и Артура. Хоть бы какое-нибудь призовое место, этого уже достаточно, чтобы получить необходимую квалификационную квоту для Ратминстера.

В паддоке Тегги набросила на его дрожащие плечи свое пальто.

– Стартуешь не торопясь, – давал последние наставления Руперт. – Она, как правило, сдает в конце, так что наращивай постепенно. Я приду на старт, как только освобожусь. Да, и еще – она очень не любит, когда сзади грохочет какая-нибудь лошадь.

«В общем, Руперту бы только побыстрее выгнать из паддока бедную старую Безнадежную, – возмущенно подумал Лизандер. – Ничего, мы им покажем».

Руперт повернулся к Блею, чья рыжая голова торчала среди группы, толпящейся около второго фаворита.

– Тебе, Блей, мне сказать нечего. Только усиди в седле. Ну пойдем выпьем, – обратился он к Фредди. – С этим заездом все ясно.

– Я поставила два фунта на Безнадежную, – шепнула Таб.

Руперт был занят обсуждением финансовых проблем с Фредди, который являлся директором «Венчурер», когда услышал равнодушный, надменный голос диктора, эхом разносящийся над полем:

– Безнадежная прыгнула блестяще и теперь приближается к группе лидеров.

Отбросив сандвич с индюшатиной, Руперт помчался на балкон. Лошади выходили ко второму барьеру.

Безнадежная легко шла на четвертом месте. Лизандер смотрелся великолепно – почти касаясь руками ее трепещущих оранжевых ушей, посылая лошадь движениями своего тела, как любовник, подбадривая за каждый дюйм пройденного пути.

Только серый мерин и изгородь были между Безнадежной и финишем, когда они достали Ловкого Турка с Блеем.

И вместе вышли на последний барьер.

– Держись. Тебе бы еще чуть прибавить. Но как бы она не выдохлась, – окликнул его Блей. – Финишная прямая длинная.

Впереди неясно вырисовывалась широкая изумрудно-зеленая скаковая дорожка. Поскольку хвост серого мерина мотался все ближе и ближе, Блей поднял хлыст для позволенных ему десяти финишных ударов.

Крак, крак, крак; наклонившись, он послал отважного Ловкача на атаку с фланга.

– Давай, Безнадежная, – закричал Лизандер. – Ну, хорошая девочка, вперед.

Ловкий Турок мчался вперед возбужденный, но испуганный. В Безнадежной взыграл дух соперничества. Она должна удержаться за своим товарищем по стойлу. Тощая грива и хвост разметались, длинные ноги молотили, сердце, теперь уже не робкое, чуть не выскакивало, когда, преследуя Ловкача, она обошла серого. Затем показалось, что Ловкач устал и отстает, так Безнадежная наддала вперед.

– Давай, ангелочек, – взмолился Лизандер.

– Да бей же ее, идиот, мать твою! – завопил Руперт с балкона.

Марсия, размазав голубой макияж, была настолько возбуждена, что не могла говорить.

– Он должен выиграть, – взвизгнула Табита. – И я выиграю двести чертовых фунтов.

Безнадежная миновала финиш на четверть корпуса впереди.

Загон для победителя был набит битком. Под общий гул одобрения и хохот въехал Лизандер с большим зеленым пятном на лице, обтирая пену с гнедой шкуры ошеломленной, но счастливой Безнадежной.

Марсия никак не могла нацеловаться с Лизандером и отпустила его только в объятия подбежавшей Тегги.

– О, это было великолепно! Я так горжусь тобой и дорогой Безнадежной.

Лизандер в экстазе обнял ее. Кругом сновали фотографы.

– Я сделала две сотни, – сказала Таб, скармливая Безнадежной «Поло». – А ведь доходило до того, что разыгрывали эту ставку с пачкой сигарет.

Через плечо Тегги взгляд Лизандера уперся в глаза Руперта.

– Ты не выполнил ни одной инструкции, – холодно произнес он.

– Ну, в общем, – согласился Лизандер, отодвигаясь от Тегги. – Но я думал, что она не нуждается в подбадривании. Я извиняюсь.

Но Руперт вдруг рассмеялся и похлопал его по плечу.

– Чертовски здорово; еще каких-то девять заездов, и ты набираешь необходимую квалификационную норму для Ратминстера.

– И не думай пить шампанское, – добавил свои поздравления Блей. – Если очень устал, лучше выпить чашку чая.

Это был день Руперта. Мейтрер выиграл три корпуса. Гордеца Пенскомба – десять. Мистер Спарки пришел вторым, и то только по результатам фотофиниша. Когда все закончилось, Блей отвел Руперта в сторону.

—Я не люблю конкурентов, но этот парень чертовски хорош. Мейтрер выше всяких похвал с тех пор, как он стал с ним работать. Опять же Мистер Спарки. Он любит эту лошадь. В общем, от него можно ждать много.

– Марсия тоже это чувствует, – сказал Руперт. – Она хочет купить Лизандера.

На следующее утро в «Валгалле» Раннальдини, которому не понравилось, что Лизандер получил такого мощного союзника, как Руперт, с удовольствием протянул Китти «Скорпион».

– Твой маленький дружок вновь взялся за свои фокусы.

Третью страницу украшала большая фотография восторженно обнимающихся Лизандера и Тегги.

«НЕ ПРИОБРЕЛ ЛИ РУПЕРТ ТРОЯНСКОГО КОНЯ?» – гласил заголовок.

Руперт не собирался обращать внимание на фотографию в «Скорпионе», но его разозлил подтекст, и он тыкал в него всех, особенно Тегги. Лизандер скрывался как мог. В сумерках Руперт с воем носился по дому в поисках вчерашнего выпуска «Ресинг Пост».

– Какой-нибудь несчастный идиот выбросил его. Сколько раз я должен говорить вам, что их надо хранить?

– Ну, вероятно, он в кабинете, – огрызнулась взволнованная Тегги.

– Я уже смотрел.

– Сходи и еще раз посмотри.

Сжав кулаки, Руперт вылетел вон, затем остановился в холле, перед огромным масляным портретом свего любимого, покойного ныне Лабрадора Баджера. Баджер бы понял, что он чувствует после публикации «Скорпиона», и поддержал бы надежной, молчаливой, верной дружбой.

Затем Руперт услыхал, как грохочут педали мусорных баков, вернулся на кухню, осторожно открыл дверь и увидел, что Тегти рвет на мелкие кусочки первую страницу вчерашнего «Ресинг Пост».

– Ты напугал меня, – отпрыгнув, как кенгуру, Тегти порозовела. – Ведь кто-то мог выбросить, и я подумала, что я тоже могу. Мы ничего не умеем хранить, – произнесла она, оправдываясь.

Повернув ее к себе, Руперт секунду вглядывался в лицо жены.

– Разумеется, мы многое не храним. – Он притянул ее к себе. – Если бы не ты, – сказал он грубо, – весь этот дом исчез бы за неделю в куче дерьма. Боюсь, как бы однажды ты и меня не выкинула.

Он сжал ладонями ее лицо, усталое, грязное, безвольное, и ее волосы пахнули дымом. Глянув вниз, он заметил кровь на ее одежде.

– Что ты сделала? – в ужасе спросил он. – С тобой все в порядке?

– Да, да. – Тегти гордо улыбнулась. – У Страсти наступили роды, и я сама вытягивала теленка.

– Но ты не должна была это делать, – проговорил испуганный Руперт. – Ты могла переутомиться или, более того, она могла тебя ушибить.

– Все замечательно, а у нее прекрасный маленький теленочек. Сходи и посмотри.

– Я знаю еще одного теленочка, более прекрасного. – Руки Руперта опустились к ее бедрам. – Извини, я был таким дерьмом. А завтра же Валентинов день.

– Я знаю. Я так люблю тебя.

– И вечером мы отправимся в Париж.

– Ой, – взволнованно пискнула Тегги. – Значит, отдохнем от конюшен?

– Конечно, целых тридцать шесть часов.

– Так у меня есть время помыть голову и принять душ?

– Более того, у нас даже есть время на постель, – промурлыкал Руперт.

Они сжимали друг друга в объятиях, и подсматривающий в дверь Лизандер почувствовал громадную волну тоски и одиночества. Они выглядели так великолепно, прямо как в передаче «Династия». Джек теперь делил коробку с дворняжкой Гертрудой, и даже он не мог променять это ложе на постель Лизандера по ночам. «У всех-то есть с кем спать, кроме меня», – с горечью подумал Лизандер. Он только что послал Китти вторую «валентинку», забыв, посылал ли первую. Руперт завтра уедет. Лавина мыслей захлестнула Лизандера.