Череп императора

19

— Ну что, — сказал капитан, взглянув на часы, — уже полвторого. Начнем, пожалуй.

Он обвел всех нас проницательным взглядом холодных глаз и несколько раз прошелся взад-вперед по туннелю. Наверное, в какой-нибудь школе, или где там, черт подери, учат этих кагэбэшников, есть специальный предмет — «Отработка проницательного взгляда холодных глаз», и наш капитан имел по этому предмету твердую пятерку. Во всяком случае ночью, в туннеле, при свете тусклых прожекторов и на фоне множества блестящих металлических поверхностей смотрелся он весьма внушительно.

— Я помню, что через несколько часов вам нужно быть в аэропорту. Обещаю — мы не задержимся дольше, чем будет необходимо… Сейчас на соседнем перегоне ведутся ремонтные работы, и, по логике вещей, здесь сейчас должна работать целая куча ремонтников. Но я распорядился, и специально для нас этот отрезок пути перекрыли. — Он взмахнул рукой куда-то в глубь черного жерла туннеля. — Через каждые сто метров у нас есть специальные шлюзы для защиты от оползней. Сейчас эти шлюзы закрыты. Бетонная стена полуметровой толщины. Мы здесь в полном одиночестве, полностью отрезаны от всего мира. Так что мешать нам не будут. Успеем обсудить все, что собирались.

Капитан многозначительно замолчал и посмотрел на всех нас. Мы посмотрели на капитана. Интересно, подумал я, зачем он все-таки нас здесь собрал?

Тогда, неделю назад, все было просто — мы и он. Мы подошли к запертой на ночь станции метро, он провел нас вовнутрь… А когда мы вышли из туннеля, нас было уже на одного человека меньше. Теперь же все было обставлено иначе, куда серьезнее. В полночь все подходы к станции были перекрыты омоновцами в камуфляжной форме, и на каждом отрезке пути нас встречал колючим взглядом офицер того же Комитета, где служил капитан Тихорецкий. Правда, брать с собой в туннель провожатых капитан отказался, и в результате на месте происшествия мы оказались одни. Пока мы миновали все уровни охраны, пока спустились в туннель — дело приближалось к двум часам ночи. Тихорецкий что-то буркнул в висевшую у него поверх пиджака рацию, шлюзы закрылись, и мы оказались запертыми. Разговаривай сколько хочешь, можешь даже орать, если очень хочется, — все равно никто не услышит… Впрочем, если моя догадка была верной, то никто ничего и не должен будет услышать. Все пройдет тихо и без лишней суеты.

Курить хотелось зверски. Я огляделся. Ирландцы стояли, сбившись к кучку, капитан — чуть поодаль. Немного впереди на пожарном стенде висели все те же ведро, совковая лопата и топор. Отмытый и даже, похоже, заново покрашенный.

Как-то раз я брал интервью у известного в городе парапсихолога, и он, помню, долго рассказывал мне, что, мол, есть в нашем городе такие аномальные зоны, что-то вроде «черных дыр», в которые стоит только попасть — и непременно начнут происходить неприятности. Что на перроне станции метро «Технологический институт» есть отрезок, с которого в год сигает под поезд больше народу, чем с любого другого перрона во всем метрополитене. «А что делать? — сокрушался собеседник. — Энергетически загрязненное место!»

Интересно, подумал я, а стал ли теперь, после всего, что здесь случилось, этот перегон метро такой вот «черной дырой»? В привидения, бродящие неприкаянными по неосвещенным туннелям, я не верил никогда, но знать — вот здесь, на этом самом месте, был убит симпатичный простофиля Шон, было, честное слово, неприятно.

— Так, — сказал капитан, — для начала давайте попробуем встать так же, как неделю назад. Вспомните, пожалуйста, где каждый из вас находился в момент, когда в туннеле погас свет…

Поглядывая друг на друга и с опаской косясь на капитана, ирландцы попытались рассредоточиться по туннелю. «Нет, Дебби, ты стояла чуть впереди». — «Сам отодвинься правее. Вот так. И вроде ты стоял ближе к стене, нет?»

Минут пять все хаотично перемещались. Кому-то казалось, что пожарный щит находился дальше от него, чем сейчас, кому-то, что он стоял чуть ближе к капитану. Наконец позиции были заняты. Брайан и Мартин в дальнем от щита конце туннеля. Я с Дебби между ними и капитаном. Тихорецкий во главе группы. Все, не сговариваясь, посмотрели на то место, где должен был стоять Шон.

— Очень хорошо, — кивнул капитан, осмотрев нас. — Очень… Так, значит, все и было. Всегда проще искать разгадку, когда перед глазами ясная картина места происшествия. Пока мы не закончим, будьте добры, оставайтесь на своих местах… Я надеюсь, мы вместе отыщем ключ к этой истории очень быстро.

В этом пиджаке, с оттопырившимся под мышкой чем-то тяжелым и с голливудской белозубой улыбкой, капитан сейчас особенно напоминал героя малобюджетного боевика… Если бы убийцей был я, мне хватило бы одного взгляда, чтобы понять: от такого, как он, уйти не удастся — достанет хоть на краю земли… Только вот убийцей был совсем не я.

— Что мы имеем? Мы имеем, как ни прискорбно это признать, труп. Ровно неделю назад, как вы знаете, здесь был убит Шон Маллен, гражданин Ирландской Республики, двадцати пяти лет от роду. Мы все присутствовали при этом преступлении, но не можем сказать о нем ничего внятного. Мотивов выяснить не удалось. Шон был, похоже, из тех людей, которые могут прожить всю жизнь, так ни разу ни с кем и не поругавшись. Улик тоже нет. Вернее, одна есть, но о ней мы поговорим позже (выразительный взгляд в мою сторону). С какого же конца нам начать?

Ирландцы слушали его затаив дыхание. Судя по их лицам, самым большим желанием каждого из них было как можно скорее выбраться наверх и, добравшись до ближайшего к Сенной ночного бара, присосаться к кружке с пивом. Нечто вроде легкого приступа клаустрофобии начинал испытывать и я.

— Правило номер один гласит: если не знаешь, с какого конца взяться за дело, начинай по порядку, — улыбнулся капитан. (Какие, однако, остроумные комитетчики пошли, успел удивиться я.) Давайте так и поступим. Начнем, пожалуй, с вас.

Он уперся своим внезапно ставшим твердым и острым, как клинок рапиры, взглядом в Мартина, и под этим взглядом тот весь как-то съежился, увял и словно даже стал меньше ростом.

— Мартин Клейтон. Двадцать семь лет. Журналист «Айриш ревью». Пишете, как мне сообщили с вашей работы, в основном на темы культурно-исторические. Обзоры, рецензии, аннотации…

— Вы звонили мне в газету? — сглотнув, спросил Мартин.

— А как же? Конечно, звонил.

— Но я надеюсь…

— Не беспокойтесь, разумеется, я не стал говорить, по какому поводу навожу справки. Сказал, что обычная формальность, уточняем визовые данные… На работе вас хвалят. Особенно отмечают работоспособность. Однако… Странноватые темы, на которые вы пишете, заставляют, знаете ли, задуматься.

На Мартина было жалко смотреть. Крепкий вроде парень, он чуть ли не посерел.

— В Корке вы известны как автор нескольких статей о сатанизме. Причем не только средневековом, но и современном. Через Интернет вы связывались с Энтони Ла Уэем — а ведь этот человек значится в картотеке ФБР как основатель «Церкви Сатаны»… В вашем досье я прочел, что, когда в позапрошлом году полиция Корка проводила плановый рейд по притонам наркоманов, вы были задержаны в компании каких-то странных личностей…

— Это не личности… — просипел Мартин, — это активисты «Общества Раскрепощенного Сознания». Художники, поэты, неформальные философы…

— Не важно. Сейчас мы говорим не о них, а о вас. И уж кому, как не вам, знать, что убийство Шона носило все признаки убийства ритуального. Удар топором в основание черепа… Мы навели справки — специалисты утверждают, что именно таким образом жрецы Иерусалимского Храма рубили жертвенных животных[28]… Конечно, само по себе это не улика. Само по себе это вполне может быть тривиальным совпадением. Однако если учесть, что вы были единственным из всех, кто оказался с ног до головы забрызганным кровью, то… Повод для разговора становится куда более серьезным.

— Но я же…

— Погодите. Дайте мне закончить. Всю эту неделю я и мои сотрудники посвятили тому, чтобы тщательно проверить все версии. Не ухватиться за лежащую на поверхности, а досконально рассмотреть все возможные варианты. Мы и рассмотрели… Не думайте, что я попросил вас встать так, как вы стояли той ночью, просто из любви к театральным эффектам. То, как мы здесь стоим, возможно, является ключом к разгадке.

Ирландцы с интересом взглянули друг на друга. Не скрою, я тоже принялся рассматривать соседей справа и слева, пытаясь сообразить, что именно капитан имеет в виду.

— Вы стояли последним в группе. Причем стояли дальше всех от щита с топором. Чтобы снять его и подойти к Шону, вам пришлось бы, — капитан подошел к Мартину и принялся пальцем показывать возможный путь с его места к пожарному щиту, — обогнуть Брайана… Не задеть ни Дебби, ни Илью Юрьевича… Пройти мимо меня… А затем таким же образом вернуться на место. Теоретически это, конечно, возможно. На практике — вряд ли. Особенно что касается «пройти мимо меня».

Мартин облегченно вздохнул, расправил плечи и, сияя от удовольствия, глянул на стоящую рядом с ним Дебби.

— Что ж, самая очевидная версия оказалась — как и следовало ожидать — тупиковой. Скажу, не тая, наши психологи, которых я попросил составить портрет убийцы, нарисовали картину, под которую вы подходите идеально. Но раз возможности подойти и взять топор у вас не было, то вашу кандидатуру мы пока оставим и пойдем дальше.

Капитан перевел взгляд с Мартина на Брайана и усмехнулся.

— А дальше у нас идете вы.

Брайан с каменным лицом смотрел на капитана и ждал продолжения.

— Брайан Хьюсон, — не торопясь проговорил капитан. — Двадцать шесть лет, гражданин Ирландии, и все такое прочее… А также член партии «Шин Фейн». Партии, замечу, националистической, поддерживающей ирландский терроризм. И активист студенческого движения «Рабочая Правда». Прокоммунистического движения. Известного, между прочим, своими леворадикальными выступлениями. Да и в Петербург вы прибыли как корреспондент газеты «Войс оф Фридом» — «Голос Свободы». Как мне сообщили в вашем полицейском департаменте, эта газета — что-то вроде нашей отечественной «Лимонки», орган радикалов и социально-опасных элементов…

Я перевел взгляд с капитана на Брайана. Похоже, Тихорецкий действительно неплохо подготовился к сегодняшнему разговору. Интересно, что он скажет, когда очередь дойдет до меня?

— Мне странно слышать все это от вас, — сказал Брайан. — Неужели вы не были членом КПСС?

— Был.

— К чему тогда все эти ярлыки — «прокоммунистический», «леворадикальный»?

— А я вас ни в чем и не упрекаю. Я просто излагаю то, что мне удалось узнать от ваших же соотечественников… А насчет моей партийной принадлежности… В этой стране невозможно было работать в спецслужбе и не быть при этом партийным. На лозунги всех этих идиотов в верхах мне было по большому счету плевать. Я всегда служил стране. Государству. И тогда, когда оно было коммунистическим, и сейчас. Но речь о другом. Интересно то, что на месте происшествия оказался такой человек, как вы. Прямо скажем — человек весьма необычных для западного европейца взглядов. Разумеется, мы не могли не заинтересоваться вашей персоной. И знаете, что мы узнали, когда пригляделись к вашей анкете повнимательнее?

— Знаю, — криво усмехнулся Брайан. — Вы узнали, что я — левша.

— То есть отнекиваться вы не собираетесь? Это хорошо. Это характеризует вас с положительной стороны.

— Я обратил внимание на то, что топор всажен справа, сразу, как только увидел тело Шона…

«Так вот почему тогда, в пикете, он пытался перевести стрелки на меня! — мелькнуло в моей голове. — Испугался и тут же бросился спихивать следствие на ложные версии… Поступок, блин, не мальчика, но мужа!..»

— Мы тоже обратили на это внимание. Одно время версия об убийце-левше была очень популярна среди моих сотрудников. Мы разрабатывали ее до самого четверга, пока окончательно не были готовы результаты экспертизы.

— И что показала экспертиза?

— Экспертиза показала, что убийца держал топор в одной руке. В одной, понимаете? Если взяться за топорище двумя руками, то левша будет замахиваться справа, а правша — слева. Но если держать топор одной рукой, то картина тут же меняется на обратную. Держа топор одной рукой, удобнее замахиваться с той стороны, которая является для вас доминирующей. Правше — справа, левше — слева. Так что убийца не был левшой. Он был самым обычным человеком.

— И после этого вы перестали меня подозревать? — все еще хмурясь, спросил Брайан.

— Да, — развел руками капитан, — перестал. Радикальные взгляды — это, конечно, интересно, но арестовывать человека лишь из-за того, что он думает не так, как большинство остальных?.. У нас в стране так уже не делается. Мы, знаете ли, строим правовое государство.

Капитан молча прошелся по туннелю. В абсолютной, ватной тишине было слышно, как звякают ключи у него в кармане.

— Тогда что же у нас остается?

Он задумчиво посмотрел на нас с Дебби. На меня, на нее, снова на меня.

— Остаются у нас две возможные кандидатуры. Илья Юрьевич и Деирдре.

Он стоял и молчал. Пауза получилась долгой и томительной. Момент был весьма подходящим — не лучше и не хуже других, и я решился. Честно сказать, смотреть на то, как он строит из себя Эркюля Пуаро, мне уже осточертело.

— Три, — сказал я.

— Что «три»? — не понял капитан.

— У нас остаются три кандидатуры.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что почему-то вы ни разу не упомянули о себе самом.

От долгого молчания голос у меня сел, и последняя фраза получилась хрипло-угрожающей. Капитан с веселым любопытством глянул на меня и улыбнулся.

— Ну-ну, — сказал он. — Интересно было бы послушать.

— Интересно? — усмехнулся я. — Ну что ж, послушайте, если вам интересно…

— Илья, — укоризненно покачала головой Дебби, — прекрати… Игорь Николаевич — офицер спецслужбы…

— Это-то меня очень долго и смущало. Будь он слесарем, секретаршей или пианистом, я бы догадался, в чем здесь дело, еще в понедельник ночью. Но… В общем, я не догадался. Знаешь, как-то раз Агата Кристи сказала, что существует четыре правила, которым должен соответствовать нормальный детективный роман. Так вот, правило номер три гласит, что преступник должен быть джентльменом. Не в смысле, что он должен быть вежливым парнем, который уступает место в автобусе и дарит дамам цветы, а в смысле, что он не должен быть… ну, скажем, дворецким. В обществе есть полноценные граждане, а есть то, что называется «обслуга». Тоже люди, но окружающие относятся к ним как к мебели или бытовому прибору. В них не замечают живых людей. И наш милый капитан — именно из таких.

Дебби с извиняющейся миной глянула на капитана.

— Ничего, ничего! — сказал он. — Я не обидчив.

— Ты, Дебби, готова сутки напролет отвечать на его вопросы и рискуешь опоздать на самолет только потому, что он попросил тебя приехать и полазить с ним по туннелю. Понимаешь? Он ведь просто обслуживающий персонал! Очень долго я тоже не мог избавиться от этого стереотипа. Дворник — это тот, кто метет двор. Шофер автобуса объявляет остановки и продает талоны. Функционер спецслужбы раскрывает преступления, но никогда — слышите, никогда! — их не совершает.

Брайан с Мартином смотрели на меня с интересом, Дебби — скорее испуганно. Капитана же моя речь, похоже, лишь забавляла.

— Вы, все втроем, очень необычные ребята. Черная магия, радикальные взгляды, секс-социология… Чересчур, я бы сказал, необычные. Стоило присмотреться к этой истории, и тут же выяснилось, что зарубить Шона можно и из культовых соображений, и из-за того, что он стоял на пути ирландских террористов. Или из-за ревности свихнувшейся нимфоманки… Извини, Дебби, но — чем не версия? И весь отдел нашего обаяшки капитана тут же бросился выяснять, кто из нас мог в темноте подойти к щиту с топором и незамеченным вернуться обратно… А ведь вопрос должен ставиться совершенно иначе. Не догадываетесь? Нужно спрашивать не о том, кто мог дотянуться до топора, а о том, почему мы вообще оказались перед этим щитом. Причем именно в тот момент, когда погас свет. Понимаете? Этот туннель тянется на три километра в одну сторону и на два — в другую. И в нем скорее всего есть только один такой щит. Но мы выбрали место для остановки не где-нибудь, а именно напротив него. Сами мы это сделали или как? Что скажете, капитан?

Капитан продолжал улыбаться, но теперь это выходило у него чуть-чуть неестественно. Чуть-чуть невесело.

— Когда преступник знает, что ему в затылок дышат сыщики и ощущает себя затравленным зверем, он пытается замести следы, делает при этом кучу ошибок и, как правило, попадается. Но представьте, что дичь и охотник — это одно и то же лицо. Каково? Правда, здорово ловить себя самого, а, Игорь Николаевич? Это как играть с самим собой в шахматы: кто бы ни проиграл, вы всегда в выигрыше.

— Может, на этом закончим? — сказал наконец капитан. — Уже почти три часа, а нам нужно еще многое обсудить.

— По сути моего выступления вы ничего не хотите сказать?

— А чего говорить? Остроумная, конечно, гипотеза, но, извините, абсолютно надуманная.

— Это почему же?

— Да по всему! Где в вашей версии хоть один факт? Где мотив? Где улики? Зачем это мне, интересно, было убивать беднягу Шона?

— Хороший вопрос! Я никогда бы не додумался до того, что убийца — вы, если бы не мотив. Дело в том, что это не совсем обычное преступление. Из-за чего обычно убивают людей? Из-за денег. Из-за женщин. Из-за желания убрать со своего пути конкурента… Денег у Шона не было — по крайней мере таких, чтобы из-за них идти на преступление. Женщин он вряд ли интересовал. Встать на чьем-либо пути не успел бы, даже если б очень захотел. Вроде бы нет мотива? Но на самом деле мотив есть. И знаете какой? Ни за что не догадаетесь. Шон был убит, чтобы скрыть другое, гораздо более серьезное преступление.

— Очень интересно, — сказал, уже не улыбаясь, капитан. — И какое же?

— Помните, как все это происходило? Шон шагал сзади меня. И все время после того, как мы спустились в туннель, о чем-то думал. Что-то беспокоило его. В конце концов он решился и подошел ко мне. «Как зовут этого офицера?» — спросил он. Я ответил, и он начал было о чем-то спрашивать, но потом передумал и подошел к вам. Я очень хорошо все это помню — очень! И через минуту после того, как он к вам подошел, вы остановились возле этого щита. Вы уже знали, что живым он из туннеля не выйдет.

Я перевел дыхание и потер, собираясь с мыслями, колючий подбородок. Курить хотелось почти до обморока.

— Уж в чем, в чем, а в выдержке вам, Игорь Николаевич, не откажешь. Я шел всего в метре от вас, и вы не знали точно, что именно из вашего разговора с Шоном мне удалось расслышать. На самом деле я не слышал почти ничего — но вы-то этого не знали! И поэтому вы рассказали мне почти всю правду — кроме самого главного. Вы сказали, что Шон спросил вас о том, где вы работаете, — и это действительно так. Вы сказали, что он хочет спросить вас о чем-то важном — и это тоже правда. Вы не сказали только, что именно он хотел у вас спросить. На всякий случай вы посадили на топор отпечаток моего пальца и, когда я приходил к вам в Большой Дом, намекнули, что если дело будет вести другой следователь, то меня без долгих разговоров просто арестуют, и все. То есть вроде как мы с вами в одной лодке. Уж не знаю, что вы собирались делать с ними (я кивнул в сторону ирландцев) и зачем вы привели нас в этот туннель, но меня, похоже, вы после этого разговора решили не опасаться. Решили, что даже если я и догадаюсь, в чем дело, то промолчу. Хотя бы для того, чтобы этот злосчастный отпечаток не всплыл в качестве основной улики. Но знаете — мне сейчас почему-то совсем не страшно. А вам?

— Пока что вы так и не сказали, в чем же состоит мотив. Зачем мне все это надо?

Вместо ответа я вытащил из кармана трехдневной давности мятую газету и прочел:

— «Несколько дней назад английская разведка МИ-6 поместила список примет разыскиваемого за угон школьного автобуса с заложниками российского резидента в компьютерную сеть Интернет. Теперь каждый владелец компьютера сможет узнать о том, как выглядит этот преступник. Сообщается, что он чуть выше среднего роста (ирландцы дружно посмотрели на капитана), у него светлые волосы и серые глаза (ирландцы заглянули в серые глаза Игоря Николаевича), а из особых примет упоминают татуировку в виде морского змея, пожирающего подводную лодку, наколотую на левом предплечье, чуть пониже локтя…»

— А при чем здесь Шон?

— Вот именно — при чем? На самом деле я, конечно, излагаю так, будто с самого начала все понимал, да только умел хранить секреты. Однако до сегодняшнего утра я не понимал ни хрена. А вот с утра до меня наконец доперло, при чем же здесь Шон…

Я выдержал паузу. Ирландцы боялись даже дышать. Капитан по-прежнему смотрел на меня, но только теперь он уже не улыбался.

— Помните, когда я позавчера был у вас в Большом Доме, вы зачитывали мне анкету Шона, присланную из Ирландии? Еще тогда мне показалось, что в ней содержится разгадка всей этой истории. Я пытался ухватить, в чем здесь дело, но… Не ухватил. Дошло до меня позже. А секрет между тем прост. У Шона дома был сервер для ускоренной перекачки информации из Интернета. Он получал новые сообщения по интересующим его темам за день-два до всех остальных. Я специально сегодня консультировался с редакционными компьютерщиками, они говорят, что это очень примитивное устройство и стоит оно всего долларов триста-триста пятьдесят… Мы в Петербурге узнали о ваших, Игорь Николаевич, приметах во вторник. Значит, еще в воскресенье Шон мог узнать о них у себя дома.

Повернувшись к Мартину, я спросил:

— Ты помнишь, что спросил у тебя Шон перед тем, как пойти разговаривать с капитаном?

— Нет, — испуганно пожал плечами он.

— Совсем не помнишь? Напрягись. Я посмотрел на вас как раз перед этим. Шон тыкал себя пальцем в предплечье, чуть пониже локтя, и что-то у тебя спрашивал.

— Слушай, а ведь точно! Как это ты все помнишь? Он действительно говорил что-то о капитане и спрашивал, не заметил ли я чего-то такого у него на руке? Только тогда я не обратил внимания.

Я посмотрел капитану прямо в лицо:

— Шон знал про вашу татуировку. Он узнал о ней еще дома, а когда приехал в Петербург и у первого же встречного функционера спецслужбы увидел точно такую же, то просто не поверил, что такое могло случиться… Дебби говорила мне, что он был смелым парнем, и это чистая правда. Он оказался настоящим мужчиной. Он подошел и прямо спросил у вас — не вы ли тот герой, которого сегодня ищет вся полиция Европы? И вы сказали, что сейчас нет времени разговаривать — это-то я слышал прекрасно, — а сами в этот момент уже знали, что живым из туннеля Шон выйти не должен. Правильно я излагаю, Игорь Николаевич, или в деталях что-то было иначе?

Момент был решающим. Я смотрел на капитана, капитан смотрел на меня. Секунды сочились, словно капли крови.

Капитан не произносил ни звука, и я решил нажать посильнее:

— Можете не отвечать, если не хотите, — есть более простой способ проверить, прав я или нет. Хотите, мы прямо сейчас узнаем, не вы ли прикрывались детьми от пуль снайперов? Не вы ли взорвали бристольский порт и сбежали, прихватив с собой чуть ли не два миллиона фунтов? И не вы ли, наконец, убили Шона?.. Давайте поступим просто — покажите нам свое предплечье. Скорее всего вы давно успели свести эту татуировку, но нельзя же свести ее бесследно, что-то должно остаться. Покажите нам свою руку, и давайте закончим этот разговор.

Я понимал, что рискую. Ни единого факта у меня в руках не было. На основании всех этих совпадений, нелепостей и догадок трудно выстроить судебное обвинение, но легко — заключение психиатра о том, что я со своей гипотезой являюсь законченным психом и самое место мне в палате для тихих помешанных… Мне нужно было немного: всего-навсего, чтобы он хоть на секунду потерял свое ледяное спокойствие и открылся. Всего на секунду — и тогда он обязательно проиграет.

Другой возможности у меня не было. Если бы ирландцы улетели к себе, а я остался с капитаном один на один, то рано или поздно ему обязательно надоело бы жить под угрозой разоблачения, и тогда основной улике следствия — моему отпечатку на рукоятке топора — был бы дан зеленый свет. И весь остаток дней я провел бы где-нибудь в местах, о которых не каждая газета рискнет писать. А он все равно остался бы живым, здоровым и свободным.

Он мог просто послать меня со всеми моими версиями и вместо ответа вызвать по рации своих плечистых ассистентов, ни слова не отвечая. Но он ответил… Мой расчет оказался верным.

— Руку? — зло ухмыляясь, произнес капитан. — Руку тебе, падла, показать? Сейчас увидишь…

Он молниеносным жестом выдернул из-под мышки пистолет и, держа его в вытянутой руке, переводил с ирландцев на меня и обратно.

— Йес-с-с! — выдохнул я. Все-таки он не выдержал и совершил ошибку.

— Так это сделали вы? — шепотом спросила Дебби. — Это вы его убили?

— А что ты, милая, думала? — не опуская пистолет, сказал капитан. — Что я позволю всяким ирландским недомеркам совать свой нос куда попало? Ну увидел он у меня наколку — сиди, помалкивай в тряпочку. Так нет, полез со своими вопросами…

— Вы — мерзавец, — сказала она все так же тихо. Только теперь в ее голосе слышалась ненависть — холодная, настоящая.

— И еще какой! — гоготнул капитан.

— Вас будут судить и расстреляют. Как взбесившуюся собаку…

— Нет. Меня не будут судить. О том, что мы здесь говорили, не знает ни одна живая душа. Только вы и я. А вы очень скоро перестанете быть живыми душами… Простите за каламбур. — И он рявкнул: — Все вчетвером — к стене! Быстро! — По тому, как произносил команды капитан, было видно: занятие это для него привычное.

Я взглянул на ирландцев. Они замерли в нерешительности и явно собирались подчиниться.

— Парни, — сказал я, — нас здесь трое. Этот мерзавец — один. Каким бы суперменом он ни был, втроем мы его скрутим.

Капитан медленно поднял руку с пистолетом и навел ствол ровнехонько Брайану в середину лба. Ни слова не говоря, Брайан отскочил к стене, прижался к ней и зачем-то заложил руки за голову. Мартин без лишних понуканий пристроился рядом с ним.

— Вы двое тоже, — повернулся капитан к нам с Дебби.

Выхода, похоже, не было. Мы молча подошли к стене и встали рядом с парнями. Презрительно глянув на них, Дебби сказала:

— Похоже, что из всех присутствующих здесь мужчиной может называться только Стогов.

— Твой идиот Стогов затащил нас в этот туннель, и нет никакой гарантии, что мы выберемся отсюда живыми, — буркнул Брайан. — Нашел место выяснять отношения…

— Насчет гарантий ты прав, — сказал капитан, разглядывая нашу шеренгу. — Нет у тебя никаких гарантий. Я, знаете ли, не для того на брюхе полз через все границы из самой Англии, чтобы здесь, у себя дома, так позорно погореть. Уж будьте уверены: выбрался оттуда, выберусь как-нибудь и из этого туннеля. А вот вы, ребята, вряд ли…

— Вы что, все это серьезно? — заговорил Мартин неожиданно слабым, дрожащим голосом.

— Шутки кончились еще до того, как за нами закрыли шлюзы. Теперь все абсолютно серьезно.

— Вы не станете… — всхлипнул Мартин. — Я имею в виду… Зачем?.. Не надо… Я никому не скажу… Я уеду отсюда и навсегда забуду обо всем, что здесь происходило…

— Не позорься, Мартин, — процедила Дебби. На парня было просто жалко смотреть.

— Из Англии вы, капитан, поползли на брюхе с вполне определенной целью, — сказал я, глядя на него в упор, — вы спасали свою жалкую жизнь. Не надо теперь маскировать все это красивыми словами. Вы украли деньги. Большую сумму. И, потея от жадности, бежали с этими деньгами, оставляя труп на трупе. Вы — вор, просто вор. А после того, как вы прикрывались щитом из детей, я даже не знаю, как вас и назвать…

— Я служил своей стране, — процедил он.

— Да неужели! Вы считаете, что нашей стране нужны трупы английских школьников? Не думаю… Что там было, в этом Ист-Энде? Чем вы там занимались? В газетах пишут, что торговали наркотиками, — это нужно было стране?! Вы сбежали с огромными деньгами — неужели вы сдали их в государственную казну? Что-то не верится. Сдается мне, что вы поделили их со своими шефами — еще большими мерзавцами, чем вы. Вы сдали им часть награбленного, а они взамен пристроили вас на непыльную должность куратора метро. Пообещав протекцию и обеспеченную старость. Так все это было, а? И тут совсем некстати подвернулись мы…

Капитан усмехнулся и демонстративно поиграл пистолетом. Он был у него большой и явно тяжелый.

— Ладно, — сказал он, — с этим пора кончать.

Он подошел ко мне и заглянул в глаза. Он больше не казался мне героем модного action, смотреть на него сейчас было просто противно. На его гладко выскобленной верхней губе блестели бисеринки пота, лицо свело от напряжения, а в глазах светилось явственное безумие.

Я сделал последнюю попытку оттянуть финальный аккорд:

— Собираетесь нас убить? А что потом вы скажете своим коллегам, которые остались наверху?

— Что-нибудь придумаем, — просипел он. — Вы все здесь — подозреваемые. Могли же вы, сговорившись, напасть на меня? И в порядке самообороны… В общем, за меня не волнуйтесь, я соображу, что сказать.

Я огляделся по сторонам. Выкрашенные в черное стены, тусклые лампы прожекторов, зеленые от страха Мартин и Брайан… И Дебби — красивая, как может быть красивой женщина, решившая, что ей больше нечего терять. Вот уж не думал, что придется умирать так…

— Знаете, капитан, хочу попросить вас о любезности.

— Валяй. Воля умирающего — закон…

— Вы настолько омерзительно выглядите… Простите, но не могу отказать себе в удовольствии…

Я коротко, без замаха, выбросил руку вперед и впечатал ему аккурат в волевой подбородок. Умирать, как баран, даже не попытавшись хоть что-нибудь сделать, было просто обидно…

Капитан лишь слегка покачнулся и даже не изменился в лице.

— Легче? — спросил он.

— Вы знаете, намного.

— Ну, не обессудь, теперь моя очередь.

Он наотмашь ударил меня рукояткой пистолета, а когда я упал, добавил еще. Несколько раз. Получить по затылку стальной штуковиной — удовольствие, надо сказать, небольшое, а у капитана плюс ко всему был, похоже, в этом деле неплохой навык. «Умники хреновы… — повторял он, методично обрушивая на меня удары. — Ненавижу… Разгадку он, видите ли, нашел… Сдохнешь с этой разгадкой, как собака…»

Утомившись, он шагнул в сторону и взвел курок. В ушах у меня стучала кровь, единственное, что я видел, — это пыльные, вымазанные мазутом шпалы, находящиеся всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Что творилось вокруг и почему вдруг Дебби звонко вскрикнула, видеть я из этого положения просто не мог…

Я зажмурился, ожидая пули, но — ничего не происходило. Я лежал неподвижно и ждал, а затем решил открыть глаза.

Капитан, неуклюже раскидав ноги, лежал поперек рельсов. Сквозь волосы на затылке у него сочилась кровь, а над ним, ухмыляющийся и довольный, стоял… Нет, это не было галлюцинацией — это действительно был Осокин. Небритый, веселый и по-прежнему одетый в мой, старый плащ.

Все это было настолько нереально, настолько невозможно и абсурдно, что я даже не удивился. Я с трудом поднялся на ноги, автоматически отряхнулся и посмотрел на него.

— Жив, боец? — усмехаясь, спросил Леша.

— Да пошел ты… Дай сигарету.

— Здесь, говорят, не курят…

— Ага. Здесь только трескают по башке топором и собираются стрелять в затылок. Больше ничего.

Осокин бросил мне пачку «Лаки Страйк», и я наконец закурил. Затянулся, закрыл глаза и на целую вечность замер, поражаясь тому, как же это все-таки здорово. Живой… Живой, черт возьми… Все продолжается…

— Откуда ты взялся? — спросил я наконец у Осокина. Наверное, это был глупый вопрос — у ангелов-хранителей не принято спрашивать документы.

Скалясь и поглядывая на все еще лежащего без сознания капитана, Осокин объяснил, что после того, как я, словно взбесившийся, сорвался из гостиничного номера Дебби, он почуял неладное и решил вечером проследить за тем, как пройдет наша встреча с капитаном.

— Плащ-то на мне по-прежнему твой, — говорил он, — а во внутреннем кармане лежит твоя пресс-карта годичной давности. После того как вы спустились вниз, я подошел к постовому и сказал, что я — это ты, но только слегка припозднился. Прошу, мол, прощения, пропустите, пожалуйста. Ты знаешь — эти бараны поверили и пропустили меня без единого вопроса. За что только им зарплату платят, а? Я шел по туннелю метрах в ста за вами. Хорошо что не дальше — когда туннель начали перекрывать и из стены поползла бетонная переборка, еле успел проскочить. Ну а потом стоял — во-он там, наблюдал… Не слышно ни хрена, честное слово, а то я бы раньше подошел. Сперва я думал, вы тут своими следственными экспериментами занимаетесь, а потом смотрю — нет, все серьезно, похоже, он действительно собрался тебя валить. Ну, тут уж я, конечно, вмешался. Зря, что ли, я в свое время занял второе место на городском турнире по боксу? Вырубил этого мордоворота с одного удара!

— Я что-то слышал про эту историю с турниром, — сказал я. — Это было не в тот ли раз, когда против тебя выставили однорукого парня со второй стадией дистрофии?

Мы выкурили еще по одной сигарете и решили, что из туннеля нужно как-то выбираться. «А с этим что?» — кивнул Осокин на капитана. «Пристрели его, и делу конец!» — сказала Дебби. Все это время она стояла и огромными влюбленными глазами смотрела на Осокина. Я выдернул из брюк капитана ремень и туго скрутил ему руки за спиной. Вдвоем с Осокиным мы оттащили его к стене и аккуратно усадили. Оба ирландца — и Мартин, и Брайан — по-прежнему неподвижно стояли у стены. Мы трое избегали даже смотреть в их сторону.

— Эй, любезный, — похлопал капитана по щекам Осокин. — Пятиминутка релаксации окончена. Подъем.

Через некоторое время капитан открыл глаза и обвел нас всех мутным взглядом.

— Как разблокировать туннель? — тоном опытного гестаповца поинтересовался Осокин. — Отвечать быстро и четко. И не заставляй меня доставать из кармана мою зажигалку…

От сознания того, что все уже кончено, что весь этот кошмар остался в прошлом, на душе было легко и чисто. И пусть Дебби вилась вокруг Осокина и преданно заглядывала ему в глаза — пусть. В этой жизни есть много других приятных сторон.

После пятиминутных переговоров Осокин помог капитану подняться, подобрал его лежавший на рельсах пистолет, и все мы вереницей побрели к выходу. Капитан показал, где именно находится пункт управления шлюзами, и, поковырявшись в кнопках и рычажках, Осокин нашел-таки, как отключить блокировку туннелей. Бетонная плита, преграждавшая нам дорогу, медленно поплыла в сторону.

— Илья, — тихо сказала Дебби, подойдя ко мне.

— Да, Дебби?

— Все кончилось.

— Да, Дебби, все кончилось…

— Ты молодец, — сказала она. — Ты умный и смелый…

— Спасибо.

— Мы… Мы еще увидимся с тобой?

— О чем ты? — невесело улыбнулся я. — Все ведь кончилось… Совсем все. Сегодня ты уезжаешь.

Она посмотрела в глубь тускло освещенного жерла туннеля.

— То, что происходило между нами. Я не хочу, чтобы это кончалось…

— Через несколько часов у тебя самолет, — усмехнулся я. — Тебе осталось…

Я вытряс из рукава часы, посмотрел на тускло светящийся циферблат:

— Тебе осталось меньше четырех часов…

Часы показывали двадцать девять минут четвертого. Двадцать девять — без одной минуты половина… Отчего-то такое положение стрелок насторожило меня. Что-то не так в них было, что-то предвещающее опасность… После ударов рукояткой пистолета по затылку соображалось мне тяжело, и поэтому, когда до меня наконец дошло, было уже, поздно. Слишком поздно.

— Сразу, как поднимемся наверх, выпью пива, — начал Осокин. — Литра два зараз, а то…

Договорить он не успел — в туннеле погас свет. Моментально и опять совершенно неожиданно. Тьма упала на нас ватным одеялом — точь-в-точь, как в прошлый раз…

— Что за фигня? — удивился невидимый в темноте Осокин. — Здесь что…

Он неожиданно замолчал. Я напряженно вслушивался в то, что происходило вокруг.

Как я мог забыть?! Как, черт возьми, я мог об этом забыть?! Ежедневная минутная технологическая пауза, во время которой происходит перезарядка аккумуляторов! Ровно в полчетвертого. Как это могло вылететь у меня из головы?!

Прошла неделя, но, как и в тот понедельник, я стоял на двести метров ниже уровня городских улиц, и меня окутывала мгла — непроницаемая и всеобъемлющая… Ночь мироздания… И я снова почувствовал себя заживо похороненным в этом лабиринте.

— Леша, — сказал я шепотом, — ты этого гада держишь?

Осокин не отвечал.

— Леша? — повторил я погромче. — Леша! Черт возьми, подай голос, где ты есть?

Осокин не отзывался, а в той стороне, где я видел его в последний раз, слышалось какое-то шебуршение и тяжелое сипение.

Я рванулся туда, зацепился ногой за рельсы, чуть не упал. Уткнулся руками во что-то мягкое.

— Кто это? — рявкнул я.

— Это я, Илья, это я, — ответили мне из темноты голосом Брайана.

— Осокин где? Капитан? Ты их слышишь?

— Нет.

Я выставил вперед растопыренные пальцы и маленькими шажками стал потихоньку продвигаться вперед.

В воздухе что-то загудело — так же, как в прошлый раз за секунду до того, как зажегся свет.

…Осокин лежал, скрючившись, поперек рельсов и, словно выброшенная на берег рыба, беззвучно глотал ртом воздух. Капитана видно нигде не было.

— Что?! Что, мать твою?! Чем он тебя?!

— Да все со-мной нормально, — просипел Осокин. — Ногой подсек, спецназовец недобитый… Его, его лови. Он вон туда побежал!

Вон туда? Я кинул взгляд в глубь туннеля. Мне показалось, что там, в глубине его, я различил метнувшуюся тень.

Первые метров двести я пробежал со скоростью, которой позавидовали бы многие олимпийские чемпионы. Потом в боку что-то закололо, и темп пришлось сбавить. Я явно нагонял его — удаляющаяся спина капитана была уже совсем недалеко. Он бежал, смешно задирая ноги, скрученные за спиной руки явно ему мешали. Удар Осокина по затылку явно не прошел для него даром: сколь-нибудь приличную скорость он так и не развил.

Он свернул из основного туннеля в боковой, я бросился за ним. Он свернул еще несколько раз, я не отставал. Через десять минут такой гонки он вдруг встал, обернулся ко мне и проорал:

— Не подходи ко мне ближе!

Я встал, наклонился и прижал руку к тому месту, где кололо в боку. Вот, черт. Никакого здоровья уже не осталось. Дышать было тяжело, и утешало только то, что напитан тоже выглядел не блестяще. Он прислонился к стене совсем узенького технического туннеля и смотрел на меня ненавидящими глазами.

Если там, где мы проводили свой следственный эксперимент, стояла гробовая тишина, то теперь вдалеке слышались какие-то странные шумы. Я вспомнил — капитан говорил, что этот перегон метро ремонтируют.

— Не подходи! — крикнул он. — Не подходи ко мне! Дай мне уйти…

— Нет, — сказал я.

Капитан, пятясь задом, отступил еще на несколько метров и теперь стоял поперек рельсов какого-то из боковых ответвлений туннеля.

— Дай мне уйти! Просто стой там, где ты стоишь!.. Не заставляй меня убивать тебя еще раз!

— В прошлый раз у тебя получилось не очень… Может, мне повезет и сейчас? — крикнул я, сворачивая вслед за ним.

— Я убью тебя голыми руками! Поверь, я умею это делать! Ты все равно проиграешь! Такие, как ты, всегда проигрывают!

Он стоял и смотрел на меня. С этот расстояния мне было четко видно его лицо — перекошенная от бессильной ярости маска. Где-то вдалеке за его спиной блестел странный свет.

— Вы вечно мешаете! Вечно вертитесь под ногами и мешаете делать дело! Кто ты такой? Кто ты такой, чтобы мешать МНЕ?! Все было бы нормально, если бы не ты! Откуда ты взялся?! Зачем ты лезешь в то, что тебя не касается?!

Мне было видно, что он пытается высвободить руки, но у него ничего не выходило, и от этого он только еще больше заводился и орал, брызгая слюной. Свет за его спиной стал отчего-то ярче, но что там творилось, мне было не видно. Все загораживала фигура капитана.

— Я служу государству! Служу!.. Я делаю дело! А чему служат такие, как ты?! Ты алкаш, отброс общества! Таких, как ты, нужно ссылать в лагеря! — орал он мне. — Терпеть не могу таких никчемных людишек!

Теперь свет заливал весь туннель, и капитан стоял в его лучах, словно на сцене. Он не видел, что творится за его спиной, — а я видел.

— Оглянись! — крикнул я. — Посмотри назад!

Он не реагировал. Он стоял и, тяжело дыша, сверлил меня своими бешеными глазами.

— Сзади! Там поезд! — крикнул я.

— Что?

— Поезд! — крикнул я. Лязг железных колес было невозможно не слышать, но он, похоже, не слышал ничего на свете.

— Обернись!!!

Он обернулся, но было уже поздно…

Груженный гравием локомотив вынырнул из-за поворота на полном ходу. Капитан дернулся в сторону, хотел бежать, но оттуда, где он стоял, бежать было некуда. Равномерный могучий ход поезда был неумолим, как Судьба, и, даже не вскрикнув, капитан упал, скомканный его движением. В грозном механическом грохотанье колес слышалось что-то, к чему бесполезно обращаться с мольбой. Что-то омерзительно брызнуло на стену, и, не выдержав, я закрыл глаза.

Электровоз прогромыхал мимо того места, где я стоял, даже не притормозив. Перебарывая себя, я взглянул на еще вибрирующие рельсы. Поперек них смятой старой куклой лежал тот, кто еще секунду назад считал себя почти что богом.

Я отвернулся и медленно побрел назад.

— Ты живой? — бросилась ко мне Дебби. — Что там? Где капитан?

— Не ходи туда, Дебби, не надо…

Она заглянула мне в глаза и не стала ни о чем спрашивать.

— Как Осокин? — поинтересовался я.

— Осокин жив и уже оклемался. Как ты?!

— Я тоже жив… Все хорошо… Теперь все совсем хорошо…

Она обняла меня и уткнулась лицом мне в грудь. А по туннелю навстречу нам уже бежали омоновцы в камуфляжной форме…