Чернобыль: необъявленная война

Глава 4 ГОРОД-ПРИЗРАК

Дети РБМК. Аббревиатура РБМК расшифровывается следующим образом: реактор большой мощности, канальный. Такие реакторы установлены на Ленинградской АЭС, Чернобыльской АЭС и Игналинской АЭС. Обычно после слова РБМК через черточку указываются цифры 1000 или 1500. Это мощности каждого из блоков. Мощность блоков Ленинградской и Чернобыльской АЭС по 1000 МВт каждый. Мощность блока на Игналинской АЭС — 1500 МВт. А дети РБМК — это, соответственно, города Сосновый Бор, Припять и Снечкус вместе с жителями.

Как правило, города, построенные в советское время вокруг атомных станций, и самые красивые, и самые уютные, и самые процветающие. Мне посчастливилось побывать во всех этих городах, и я с уверенностью могу подтвердить это. Да и судьбы этих городов очень похожи как в радости, так и в горе. Это изначально заложено в их биографию.

На всех атомных станциях за время эксплуатации были свои проблемы и опасные ситуации. Информация о случившемся на одной из станций быстро распространялась и на другие города-побратимы. И там переживалась как свое собственное несчастье.

26 апреля 1986 года очень не повезло Чернобыльской АЭС, а следовательно, и городу Припять. Несмотря на то, что информация об аварии на Чернобыльской АЭС была закрытой, жители города Сосновый Бор по своим каналам узнали об этом уже в этот же день.

Начальник смены Ленинградской АЭС Михаил Павлович Карраск приступил к работе 26 апреля 1986 года в 8 часов утра. В 15 часов специалисты станции подошли к блочному щиту и как бы ненавязчиво начали проверять приборы систем, в которых возможно образование водорода.

М. П. Карраск вспоминает: "Видя это, я задал вопрос, зачем эта проверка, и, не получив ответа, поднял трубку "красного" телефона, чтобы задать вопрос тогдашнему директору Ленинградской АЭС А. П. Еперину. Анатолий Павлович сказал мне буквально следующее: "На Чернобыльской взорвался реактор четвертого блока, Александр Григорьевич Мешков (первый заместитель министра Минсредмаша) уже там"

А дальше начались версии: взрыв водорода в аварийном или циркуляционном баке системы управления защиты (СУЗ) и другие предположения, но ни слова о разгоне реактора с ужасающими последствиями. Каждый последующий день приносил новые сведения, но ясно было одно: произошла ужасная катастрофа".

С момента аварии было уже несколько телефонных междугородных звонков из Чернобыля и Киева в Сосновый Бор. Однако официального оповещения жителей города нет. Администрация города молчит как рыба.

Радиоактивная пыль чернобыльского взрыва, несомая воздушными потоками, несколько дней плутала по стране, затем была подобрана тучей, которая и освободилась от бремени радиоактивным дождем над Сосновым Бором. Таким образом, сработала и воздушная система оповещения об опасности. Это произошло 1 мая 1986 года.

Как всегда, в городе проходила демонстрация. Шел дождь. Приборы на Ленинградской АЭС зафиксировали повышение уровня радиоактивности в районе станции и городе. Началось выяснение, чья "грязь": наша или не наша. Оказалось — не наша. Местная администрация по-прежнему молчит, однако предпринимает некоторые профилактические меры в отношении детских садов и школ. Город получил сигнал опасности, и началась всеобщая мобилизация. Более 1200 специалистов из Соснового Бора участвовало в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Почти столько же людей работало на ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС из Ленинграда.

Дорога Сосновый Бор-Шпили. 4 мая 1986 года я приехал в Сосновый Бор из Ленинграда в девять вечера. В дверях записка от начальника группы Володи Афанасьева: "Евгений Васильевич! Срочно и в любое время позвони Константинову. 2.05.86". И кучерявая подпись.

27 апреля 1986 года страну очень коротко оповестили об аварии на Чернобыльской АЭС. Понимаю, что записка не что иное, как начало чернобыльской темы для нашего отдела.

Телефон в квартире еще не установили. Спускаюсь этажом ниже к соседу Володе Дмитриеву. Телефона начальника отдела Е. А. Константинова не знаем оба. Звоню заместителю Константинова И. Д. Василенко. Иван Дмитриевич пытается связаться с Константиновым, но того не оказывается дома. Принимаю самое простое решение — отложить все до следующего дня.

Звонок жене Ире. Сообщаю о возможной командировке. "Я уже все поняла, — отвечает она. — Из программы "Время" и сообщения по радио". В голосе тревога и недовольство. Высказывается как-то опосредованно: "Мои девушки слегка загрустили, узнав о твоей командировке"

Повсюду ощущение тревоги. Она, эта тревога, словно растворена в воздухе. Особенно остро это чувствовали женщины. Такое же ощущение у жен моряков: они очень хорошо чувствуют приближение шторма. Женщины из нашего отдела сбивались в группки и о чем-то шептались. Позже они рассказывали, что в головах тревожная мысль: "Вернутся мужики или нет? А если вернуться, то, какими?"

Сумбурный день 5 мая. Передача дел по работе Галине Шестаковой — моей заметительнице — и подготовка к отъезду. Разговор с Андреем Голубевым по поводу диссертации. Я у него оппонент на предстоящем научно-техническом совете отдела.

От нашего отдела, кроме меня, едут Б. А. Каратаев, Слава Феногенов и Б. В. Соловьев. Состав подобран целенаправленно: крен в сторону использования сухих покрытий при проведении дезактивации. Активен Б. А. Каратаев. Создавалось ощущение, что он или владеет большим объемом информации, или уже четко определил для себя направление работ вне зависимости от ситуации на Чернобыльской АЭС. Похоже, он и старший в группе. Слава Феногенов и я работаем на подхвате.

Информация минимальная: произошла авария на Чернобыльской АЭС. И точка.

Собирались в спешке, но получилось по советским меркам достаточно сытно. Заместитель директора ВНИПИЭТ по Сосновому Бору В. В. Чуйков по своим каналам "устроил" нам ящик тушенки и два ящика сгущенки. Царский подарок для 1986 года. Повод благородный: группа уезжает для участия в ликвидации последствий аварии на атомной станции.

В слегка возбужденном состоянии покинули Сосновый Бор.

В начале шестого вечера подъехали к зданию лабораторного корпуса института в Ленинграде. Здесь нас уже ждало все вышестоящее начальство: В. В. Морозов — начальник НИЧ (научно-исследовательской части) института, Е. И. Юликов — начальник отдела и начальник одной из лабораторий — Фунтов.

Кое-что прояснилось:

1. Старшим группы назначается Е. В. Миронов. Я, естественно, заметил, что старший по должности у нас Борис Анатольевич Каратаев. Морозов прикрыл дебаты, сказав, что это распоряжение директора института В. М. Седова.

2. В нашу группу дополнительно вливаются два Саши: Кондрашов и Павлов из отдела Юликова. Первого спустя некоторое время мы прихватили на улице Алтайской, второго — на проспекте Энергетиков. Для них командировка тоже неожиданность.

3. В Чернобыль едем на "уазике" с двумя водителями. Оба Юры: Юра-большой и Юра-маленький, как мы их впоследствии называли.

4. Нам дали мандат, где указывалось, кто мы, с какой целью едем и выражалась просьба к милиции оказывать всяческое содействие.

В связи с тем, что выданный мандат сродни мандатам времен Октябрьской революции (документ подтверждал чрезвычайность ситуации и действовал безотказно на территории всей страны), приведу его полностью.

Всесоюзный Проектный

и научно-исследовательский институт

комплексной энергетической технологии

"ВНИПИЭТ"

№ 20–18 от 5.05.1986 г.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Настоящим удостоверяется, что т.т. МИРОНОВ Евгений Васильевич, ФЕНОГЕНОВ Вячеслав Александрович, КАРАТАЕВ Борис Анатольевич, СОЛОВЬЕВ Борис Владимирович, ПАВЛОВ Александр Борисович, КОНДРАШОВ Александр Алферович выезжают на Чернобыльскую АЭС для ликвидации аварии по распоряжению правительственной комиссии, транспортом УАЗ-452 В № 15–51 ЛОЦ (водители т.т. Костромин Юрий Николаевич и Гриб Юрий Григорьевич).

Прошу органы милиции оказывать содействие по продвижению указанных специалистов к месту назначения.

Директор ВНИПИЭТ В. М. Седов (печать) (подпись)

В Ленинграде о командировке повторили слово в слово: "Произошла авария на Чернобыльской АЭС". И все. Похоже, что дело плохо. Информация наглухо засекречена даже для специалистов. Самое ценное напутствие: "Ориентируйтесь по обстановке". В общем, "ежики", то есть мы, оказались в полном тумане.

В машину загрузили фуфайки, перчатки и другую спецодежду. В Сосновом Бору и этого не достать. У Юликова проблем не было. Судя по тому, как нас собирали в дорогу (спецодежда и полное отсутствие технического обеспечения), задача группы состояла в том, чтобы как можно быстрее высадиться в районе Чернобыльской АЭС и произвести разведку на местности. А затем на основании полученных разведданных дать шифровку в вышестоящие организации.

К счастью, перед самым выездом из Соснового Бора мне удалось буквально вымолить у Юры Курдяева, сотрудника нашего отдела, его личный дозиметрический прибор, который я клятвенно обещал никому не давать и обязательно вернуть владельцу по возвращении из командировки.

Всю нелепость создавшейся ситуации я очень хорошо понимал. На этапе подготовки к отъезду предполагалось, что руководителем группы будет Б. А. Каратаев, и потому в группе поначалу ощущалась некоторая раздвоенность во взаимоотношениях. Состав группы со мной не согласовывался. Конкретной информации по аварии на Чернобыльской АЭС практически нет. Возможные решения пока на уровне догадок и предположений. Нет дозиметрического обеспечения. Нет даже респираторов или хотя бы стандартного для нашей работы набора оборудования и приспособлений. И в дополнении ко всему — изменения в "структуре власти"

Причина назначения меня руководителем группы, на мой взгляд, могла заключаться в следующем. В августе 1985 года на Тихоокеанском флоте произошла авария на атомной подводной лодке. Об этой аварии, кажется, в 1992 году писала газета "Известия". Очень коротко и несколько по другому поводу. В газете "Труд" за 17 августа 2005 года под заголовком "Морской Чернобыль" события описаны несколько подробней, но тоже скупо. Я тоже буду краток.

Авария отдаленно напоминала чернобыльскую. Последствия были неприятными, но скорее локальными и не столь чрезвычайными, как на Чернобыльской АЭС. Руководство флота обратилось в наш институт за помощью. Была организована оперативная группа из различных специалистов. Руководителем группы директор института назначил меня, в то время кандидата технических наук и старшего научного сотрудника с 25-летним стажем работы в атомной энергетике. После окончания командировки я доложил Вячеславу Михайловичу Седову о проделанной работе. Отчет был воспринят благоприятно. Нашей группе обещали даже выдать премию за успешно выполненную работу. Но самое главное— руководство согласилось с моим предложением об открытии темы, связанной с ликвидацией последствий аварии как на атомных подводных лодках, так и на атомных станциях.

Победила текучка. В результате премии мы не получили, а тема так и не была открыта, хотя основные предложения в первом приближении были мною уже подготовлены.

Спустя восемь месяцев произошла авария на Чернобыльской АЭС. Видимо, в связи с новыми обстоятельствами вспомнили об аварии на Дальнем Востоке. Заодно вспомнили и обо мне.

Выехали из Ленинграда 5 мая 1986 года в 20 часов 30 минут. Предстояла длинная дорога. С момента выхода на работу и до момента нашего отъезда позвонить и тем более проститься с близкими так и не удалось. Состояние не больше не меньше, как в момент объявления войны: растерянность и тревога.

Недалеко от Луги нагнали машины из РИАНа (Радиевый институт Академии наук). Направление то же, что и у нас — Чернобыль. Бригада из 20 человек на нескольких машинах. Везут уйму реактивов, приборов и тонну спирта. Едут с прохладцей. Выехали в 13 часов. И уже потеряли две машины.

Где-то к 20 часам 6 мая мы уже за Черниговом. Останавливаемся у базы отдыха. Разлившийся Днепр. Теплый украинский вечер. Красотища! В 20 километрах, если напрямую, город Припять. И полная неясность, как перебраться через реку. Стали искать переправу. На пирсе натолкнулись на мемориальную доску. Узнали, что именно в этом месте в 1943 году войска генерала Ватутина форсировали Днепр.

На 6 мая переправа отменена, что нам и подтвердили трое военнослужащих, случайно причаливших к берегу на катере. Похоже, введена и 30-километровая запретная зона. Для нас — это первый реальный признак, связанный с аварией на Чернобыльской АЭС. Замеряем мощность дозы гамма-излучения прибором, который мне одолжил Юра Курдяев. Сделали несколько замеров, так как результаты показались подозрительными. Комментировать не стали, просто приняли к сведению. Повторить подвиг армии генерала Ватутина мы не решились, а потому пришлось возвращаться на ночевку в Чернигов.

Машина легко бежала в ночи. Кроме меня и Саши Павлова, все вскоре угомонились и легко заснули. Мы же забылись только на подъезде к Чернигову. В Чернигов приехали поздно ночью. Устроились в современной 14-этажной гостинице в двухместных номерах. Пришел в номер и сразу заснул. Отъезд был назначен на 9 утра 7 мая.

Соловьева удалось разбудить только со второго захода. К 9 часам 40 минутам спустились к машине Павлов и Кондрашов. По поводу задержки с отъездом решил провести маленькое собрание. Отступать было нельзя, иначе позже будет еще сложнее. Каратаев понял все сразу: "Иногда можно не говорить. И так все ясно", — сказал Борис Анатольевич, потянулся и пошел к машине. За ним пошел Юра-большой. Остальным я сказал: "Отъезд был назначен на девять утра. Сейчас почти десять. Все вы взрослые. Командировка чрезвычайная. Нужна дисциплина. И давайте к этому больше не возвращаться".

И снова дорога. Вялые разговоры. Витебск. Сначала деревянный, потом современный. Все время едем скрюченные, поэтому при выходе из машины не сразу удается придать подвижность затекшим членам. Обедаем в диетической столовой.

За 12 километров до Гомеля видим, как покрывают полиэтиленом колодцы. На шоссе перед Киевом дозиметрический пост. Замеряют загрязненность машин.

Движение по трассе Киев-Чернобыль на редкость комфортное. Встречные и попутные машины — большая редкость. Можно позволить себе любую скорость. Дороги буквально вымыты водой, а на некоторых участках даже растворами. Местами на дороге лежат шмотья пены.

Темнеет. В сумерках наш "уазик" легко обгоняет длинная вереница тяжело груженных машин с зажженными фарами. А им навстречу из Чернобыля мчатся одна за одной несколько машин "скорой помощи". Становится тревожно на душе. До сознания начинает отчетливо доходить масштаб аварии.

Все чаще и чаще милицейские посты. Досматривают машины. Проверяют документы. Милиционеры из разных городов: Брянска, Сум, Одессы и других мест. Наше удостоверение действует безотказно. Задержек нет.

И, наконец, Чернобыль. Город добротный, кирпично-деревянный и — пустой. В горкоме партии — штаб Правительственной комиссии. Мощность экспозиционной дозы гамма-излучения в районе штаба 8-12 мР/ч. Приблизительно в 500–600 раз выше естественного фона. По нашим профессиональным меркам, цифры не очень большие. В 18 километрах от Чернобыля город Припять.

В штабе представляюсь начальнику главка нашего министерства Евгению Васильевичу Куликову. Получаю вводную информацию. Завтра на 8 часов утра назначена встреча с заместителем министра Львом Дмитриевичем Рябевым. На сегодня всё. Остается решить простой бытовой вопрос: где будем жить? И потому снова в путь.

Мчимся на машине в пионерский лагерь "Сказочный". Пытаемся устроиться там. Не получается. Битком забит приезжими. Получаем направление в Иванково. Это районный центр. В Иванкове пытаемся найти междугородный телефон, чтобы позвонить близким и сообщить, что доехали нормально, а от них получить ответную информацию. Междугородный телефон не работает. И неизвестно, будет ли работать вообще. Чекисты работают четко. Связь перекрыта. Дальше посещаем райисполком, потом клуб, то есть все места, где оказывают помощь по расселению.

Здесь же, если повезет, можно узнать и о переселенцах из Припяти. У меня такой интерес есть. В Припяти жил и работал мой приятель И. К. Пичурин, с которым мы проработали более восьми лет в радиохимической лаборатории одного из заводов Северодвинска. В 1970 году я вернулся в Ленинград, позднее переехал в Сосновый Бор, а он спустя некоторое время перебрался на работу и житье в Припять. После 1970 года мы не виделись. Но информация о нем у меня была, был даже адрес его места жительства. Естественно, что в создавшихся условиях я бы хотел его повидать. Просмотрел много списков, но Ивана Карповича так и не нашел.

В клубе райцентра Иванково получаем направление на поселение в село Шпили. Вариант не из лучших. Это в 60 километрах от Чернобыля. И даже при наличии у нас своей машины мы будем иметь около трех часов потерянного времени в сутки только для поездки на работу и с работы. А в случае поломки машины, что еще хуже, можем оказаться замурованными в Шпилях. Ход мыслей людей, направлявших нас так далеко, был понятен: работать мы будем в "грязной" зоне, поэтому отдыхать должны в чистой. Другие предложения были хуже. И потому мы едем в Шпили.

В сельсовете, несмотря на поздний час, нас встречает "мэр" поселка Галина Середа. Ждет она, конечно, не только нас, но и всех других, кто будет направлен в Шпили в связи с событиями на Чернобыльской АЭС. В сельсовете дежурят круглосуточно. В основном молодежь. Пытаюсь узнать как можно больше:

— Галя, а как вы узнали об аварии?

— Ночью над селом полыхнуло зарево. Никто ничего… Никакой информации. Прошло несколько дней. Опять никто ничего… У наших знакомых был зять. Пожарник… О нем и о других пожарниках потом в "Правде" написали. Он был на дежурстве в то время. Первым оказался на пожаре. Стал вместе с остальными тушить. Через час трое из них, в том числе и зять, упали… Поползли слухи о сообщениях из Швеции и Финляндии. Так и узнали.

Оказалось все очень просто. Ночью над селом в 60 километрах от Чернобыльской АЭС полыхнуло зарево, которое и осветило истинные масштабы аварии.

Вскоре нас расселили по домам. Наши реквизиты: место работы — район Чернобыльской АЭС, место жительства — село Шпили.

В поисках темы. За несколько дней нашего пребывания на Чернобыльской АЭС я принял участие в нескольких оперативках, проводимых в штабе. Отчетливо почувствовал масштаб катастрофы и понял, в каком направлении будет осуществляться проведение работ по ликвидации последствий аварии.

Собрал предварительную информацию, которая могла бы стать нам необходимой при проведении различных видов работ по дезактивации. В частности, в РИАНе получил данные о гамма-спектрометрическом составе проб грунта и мазков, взятых с различных мест. Состав не был еще полным, но уже достаточным, чтобы делать первые оценки. Ребята из РИАНа устроились солидно и так же солидно работали. И впоследствии они нам очень помогали: даже выделяли своего дозиметриста нам в помощь. Смеялись мы над ними напрасно.

50 % всей активности в пробах на 8 мая 1986 года составлял радиоактивный изотоп иода-131. Следовательно, это серьезная угроза щитовидной железе. В районе 30-километровой зоны жара и пыль, в том числе и радиоактивная. Без респираторов нельзя. Существует большая возможность попадания радиоактивности внутрь организма, а это опаснее, чем просто внешнее облучение. С респираторами в мае проблемы. Их просто нет.

Глубина проникновения радиоактивных загрязнений в землю составляет не более 1–2 сантиметров. Следовательно, это загрязнение поверхностное и пока непрочно связанное с землей и строительными материалами. Отсюда самые простые возможные предварительные решения: использование для дезактивации пылесоса (или чего-то подобного) или лопаты. Пройдут дожди, и проблема усложнится: часть радиоактивности вместе с водой уйдет в грунт, а на поверхностях строительных материалов могут образоваться химические соединения, трудноудаляемые в процессе дезактивации.

Ребята в свою очередь ведут подготовительные работы к проведению исследований по дезактивации различных поверхностей, побывавших в реальных условиях чернобыльской аварии.

Результатом работы нашей и последующих групп должны стать простые и достаточно эффективные технологии дезактивации, учитывающие масштабы аварии.

10 мая. Л. Д. Рябев, я и представитель одного из московских НИИ А. С. Поляков встречаемся у генерал-полковника В. К. Пикалова. Решаем вопрос, связанный с использованием покрытий для пылеподавления.

Рябев: "Уже сейчас есть материалы для нанесения покрытий на поверхности площадью на миллион квадратных метров. Заказаны реактивы еще на миллион квадратных метров. И хотя технология несовершенна, ее надо использовать. Солдаты обучены"".

Уже были организованы военно-полевые кухни, в которых варился состав на основе поливинилового спирта (ПВС). Пожарные машины разливали этот состав в районе аварии. Нанесенные покрытия, по мнению идеологов, должны были препятствовать разносу радиоактивной пыли. Вариант недешевый. Машины, проходя по обработанным участкам, нарушали эти покрытия. И приходилось проводить повторную обработку. Огромное количество состава было вылито на район 30-километровой зоны. Для распыления ПВС использовали и вертолеты.

Сущность метода сухой дезактивации на основе ПВС состояла в нанесении на обрабатываемую поверхность раствора, который, полимеризуясь, образовывал пленку, абсорбирующую на себе радиоактивные загрязнения.

Из интервью Л. Д. Рябева: "На территории станции и вокруг нее, в поселке, выявленные места повышенной радиоактивности обрабатывают специальным раствором. Твердея, он вбирает в себя, связывает пыль, мелкие частицы. После чего пленку снимают и увозят на захоронение" ("Огонек" № 22, май 1986 г. Корр. С. Калиничев. "Суровые будни Чернобыля").

В последующем от этого способа отказались из-за длительного процесса полимеризации (12–15 ч.) и низкой механической прочности пленки. Были ограничения при использовании ПВС и в пожароопасном отношении.

У темы по использованию ПВС на Чернобыльской АЭС был свой хозяин — другой НИИ? и потому толкаться на поле хозяина не было необходимости.

И еще: если мы оказались на ликвидации последствий аварии, то грех было не воспользоваться ситуацией и не попробовать в реальных условиях наработки лаборатории Б. А. Каратаева, связанные с использованием сухих покрытий для дезактивации различных поверхностей и проверкой эффективности других способов дезактивации.

Начинает вырисовываться круг задач, в решении которых группа могла бы принять участие:

1. Дезактивация и, если необходимо, последующая домывка машин, работающих в пределах 30-километровой зоны, до требуемых норм.

2. Дезактивация дорог и населенных пунктов.

3. Организация дозиметрической службы.

4. Создание мобильных и стационарных участков дезактивации.

5. Проведение научно-исследовательских работ по усовершенствованию методов дезактивации в реальных условиях чернобыльской аварии.

6. Переработка покрытий.

7. Организация могильников.

8. Переработка жидких радиоактивных отходов.

9. В перспективе переработка твердых радиоактивных отходов.

10 мая на Чернобыльскую АЭС приехал главный инженер ВНИПИЭТ Владимир Александрович Курносов. Я обрадовался: отныне у нас будет вышестоящее начальство, лучше понимающее в "большой политике", чем я. И группа сможет в более спокойной обстановке заниматься своей работой. Обменялись информацией. В качестве одного из вариантов участия нашей группы в работе по ликвидации последствий аварии предложил технологию дезактивации автотранспорта.

Технология выглядела достаточно просто: перед работой на машину наносится покрытие. Можно использовать как покрытия на основе поливинилового спирта (ПВС), которого завезены на Чернобыльскую АЭС уже тонны, так и сухие покрытия группы Б. А. Каратаева. После работы покрытие с машины снимается вместе с налипшими на них радиоактивными загрязнениями. Если необходимо, машина дополнительно дезактивируется до требуемых санитарных норм, известными методами подсушивается, и на нее снова может быть нанесено новое покрытие.

Естественно, должны быть проработаны следующие моменты: какие конкретно места машины следует покрывать, а также все, что связано с водой, ее сбором и переработкой и временным хранением "грязных" покрытий.

Курносов в принципе одобрил предложение и попросил завтра прибыть к 8 утра на оперативку.

11 мая на оперативку не попал. Попал снова в руки к Рябеву. В результате поручение: "Силаева очень беспокоят дороги. Машины обгоняют друг друга, и радиоактивная пыль загрязняет асфальт. Есть предложение оборудовать дождевальную установку вдоль дороги. К 12 часам доложите ваши предложения".

Появилось свободное время, и мы решили провести в Припяти свои исследования по дезактивации поверхностей домов с использованием покрытий.

Однако уехать не успели. Рябев нашел меня в рабочей столовой. Попросил зайти. И новое задание: "Группе необходимо готовиться к проведению дезактивации города Припять!" Заместитель министра говорил тоном, не терпящим возражений. В. А. Курносов молчал, но чувствовалось, что он на стороне Рябева. Становится ясно, что принято решение о введении в эксплуатацию первого, второго и третьего блоков Чернобыльской АЭС. А для этого необходимо в срочном порядке провести все подготовительные работы, а именно: локализовать четвертый блок и подготовить к запуску первый, второй и третий энергоблоки Чернобыльской АЭС. Персонал должен жить поблизости, а потому необходимо приступить к дезактивации города Припять.

Закончил Лев Дмитриевич достаточно просто: "Сейчас мы все едем в Припять. Как говорят военные, на рекогносцировку".

За рулем Юра-большой. В машине Рябев, Курносов, три молчаливых старичка, Каратаев и я с дозиметром. И вперед, на Припять!

С горба моста, на который взлетела машина, открылся город. Вид восхитительный! Слева от моста — стадион с великолепным зеленым газоном. Впереди и внизу — ровное шоссе, по сторонам которого красивые и какие-то воздушные многоэтажные дома. И удивительная тишина. Как будто перед нами в бесконечном зале архитектурный макет города в натуральную величину. А справа и чуть сзади — Чернобыльская АЭС и разрушенный четвертый блок. Тоже как часть архитектурного макета, но почему-то незавершенного. В городе надели респираторы, или, как мы говорили, "намордники". Вышли из машины, как инопланетяне, на покинутую всеми цивилизацию. Вокруг пусто.

Подъезды некоторых домов открыты. Вхожу в один из них. В дверях отдельных квартир записки. Прочитал одну из них: "Коля, если ты приехал, 30 апреля ищи нас в деревне". Похоже, Коля не приехал, а если и приехал, то в Припять его не пустили. Вернул записку на место.

Походили-побродили по городу. Выбрали экспериментальный участок для проведения исследований: детский сад № 11 и жилой дом по улице Героев Сталинграда, рядом с детским садом. Мощности доз гамма-излучения в районе выбранных объектов составляли от 70 до 150 мР/ч, а в подъездах домов — от 0,7 до 1,5 мР/ч.

Классические принципы защиты человека от радиоактивного излучения предусматривают использование следующей триады: расстояние, время и различные виды защиты. Если проще, то для того, чтобы получить меньшую дозу облучения при работе с радиоактивными веществами, необходимо работать как можно быстрее, использовать подручные средства (манипуляторы или что-то подобное), то есть быть как можно дальше от источника радиоактивного излучения. А если мощности дозы являются достаточно высокими, а работать необходимо — использовать различные виды защиты. В зависимости от вида проводимых работ ими могут быть свинцовые пластины различной толщины или освинцованные фартуки. Причем снижение мощности дозы радиоактивного излучения обратно пропорционально квадрату расстояния.

В Припяти я чуть не опроверг одно из этих понятий. Замеряю гаммафон у земли. Получаю определенный результат. Поднимаю датчик, или, как мы говорили, "клюшку", еще выше — результат близок к предыдущему, а в отдельных местах даже выше, чем на земле. Почему такие данные, пока непонятно… Я занервничал. Подумал, что испортился прибор или сели батарейки. По простоте душевной поделился сомнениями в отношении прибора с В. А. Курносовым. И напрасно! Он промолчал, но промолчал тяжело. Легко читалось: "Ну и прислали специалиста!" Снова прокол. Теперь еще и перед заместителем министра, и перед загадочными старичками.

Проверил прибор в других точках. Результаты были другими, но по высоте значения по-прежнему удивляли: на расстоянии 1–2 метра от земли значении МЭД не уменьшались, а порой даже значительно возрастали. А ведь зависимость мощности экспозиционной дозы облучения обратно пропорциональна квадрату расстояния. И это закон!

И тут меня озарило! Здесь мы имеем дело с мелкодисперсной радиоактивной пылью. Крупные частицы, естественно, оседают быстрее и, возможно, уже осели, а мелкодисперсные плавают в объеме воздуха. На этом этапе аварии и при отсутствии дождя будет иметь место, как я ее для себя назвал, "объемная" радиоактивность (в отличие от "точечной" радиоактивности), которая может существенно повлиять на проведение дезактивации. Вернее, на ее эффективность. Чтобы не "проколоться" в очередной раз, о своем "открытии" промолчал. Полученные результаты следовало перепроверить.

Дальнейшее наше пребывание в группе с заместителем министра прошло нормально, но неприятный осадок от недоразумения с дозиметром остался. Состояние как у гоголевского Акакия Акакиевича. Страх от общения с вышестоящими. И непонятная зависимость от них. Был противен самому себе.

После поездки снова совещание у Л. Д. Рябева. По поводу дезактивации объектов в городе Припять. Грубо и жестко установлен график работы. Приказано работать "хоть всю ночь".

Уже позднее, при встрече с вице-президентом АМН СССР Л. А. Ильиным, я рассказал ему о намерении Л. Д. Рябева провести дезактивацию Припяти. Наши мнения оказались близкими, и потому я спросил: "А кто дал "добро" на проведение дезактивации?" Ильин ответил: "Горбачёв".

Думаю, что это так, да не совсем. Наверняка были люди, которые готовил эти и другие предложения для М. С. Горбачёва. И более значимые, чем только по дезактивации Припяти. Однако после разговора с Л. А. Ильиным стало ясно, почему у заместителя министра такая жесткость в постановке задачи. Возражения или сомнения в этом случае не имели смысла. Отсюда и жесткость Рябева, и бессмысленность любых доводов.

Собрал всю группу. Рассказал, что нас ждет. У нас всего два дня. Задача поставлена, и ее надо решать. Конечный результат — общая технология дезактивации Припяти. Нагрузки могут быть очень большими. В итоге решили: работать всей группой, каждый день, до результата, а дальше будет видно.

В 21 час смотрел по телевизору программу "Время". Для себя выделил сообщение о том, что в районе Чернобыльской АЭС ведется подготовка к дезактивации жилых зданий в Припяти. Все верно, так как уже завтра наша группа поедет туда, чтобы провести предварительную работу в этом направлении.

Официальные лица, информирующие нашу страну и остальной мир, называли одни и те же цифры, когда говорили, что в районах, прилегающих к Чернобыльской АЭС, максимальные уровни загрязнения незначительны (не превышают 10–15 мР/ч) и что эти значения постоянно снижаются. Если это так, то спустя некоторое время естественным становится вопрос о счастливом возвращении жителей в свой родной город. Разумеется, после дозиметрического контроля и небольшой дезактивации Припяти. Об этом же говорил и X. Бликс на своей пресс-конференции.

Это очень важные цифры еще и по другой причине. Если реактор заглушен и работа там идет своим чередом, то цифры 10–15 мР/ч создают просто благостную картину: ни стране, ни миру нечего беспокоиться. Психологически это очень сильный козырь в руках власти для внутреннего пользования и как дымовая завеса для зарубежных наблюдателей, включая МАГАТЭ.

Дорога ЧП. 11 мая. Собрал ребят у машины. Конкретизировал цель поездки. У нас на сегодня две задачи. Первая задача Силаева-Рябева: прояснить, как уменьшить разнос радиоактивной пыли с обочин непосредственно на дорогу. И вторая — чисто наша задача: провести некоторые научно-практические исследования непосредственно на загрязненных объектах города Припять.

До этого дня наши предложения носили скорее организационный характер, то есть предлагалось то, что нам как специалистам было видно невооруженным глазом. А сегодня можно будет использовать предоставившуюся нам возможность для выявления ряда особенностей, связанных с аварией на Чернобыльской АЭС и могущих оказать влияние на проведение эффективной дезактивации. Для этого необходимо:

— отобрать пробы для определения изотопного состава радиоактивных загрязнений;

— определить прочность связи, хотя бы качественно, радиоактивных веществ с различными поверхностями и материалами;

— нанести дезактивирующие покрытия, подготовленные группой Б. А. Каратаева;

— выбрать методы дезактивации для проведения реальной отмывки различных поверхностей в реальных условиях;

— проверить другие методы дезактивации на реальном объекте;

— провести сравнительный анализ полученных результатов.

Мы впервые за время командировки могли оказаться если не в эпицентре событий, то во всяком случае, учитывая масштабы аварии, практически рядом.

Дорога ЧП — это дорога Чернобыль-Припять. Едем всем составом. За рулем Юра-большой.

Жарко. Белые комбинезоны надеты практически на голое тело. Садимся в "уазик". Чтобы не ехать вслепую, предлагаю снять дозиметрическую картограмму пути из Чернобыля до Припяти. Распределили обязанности следующим образом: Слава Феногенов говорит, кричит или шепчет, в зависимости от состояния души, какой километр мы проскакиваем. Я называю мощность экспозиционной дозы радиоактивного излучения в этом месте. Борис Каратаев записывает озвученную мною цифру.

Замеряю исходную точку, где стоим мы и наш "уазик". Получаю — 8,6 мР/ч. Явно не Сосновый Бор, но терпимо. Можно ехать.

Кто-то из бывалых напоминает семь основных признаков изменения состояния человека под воздействием радиации:

1. Постоянно хочется есть.

2. Постоянно хочется спать.

3. Появляется чувство отвращения к работе.

4. Все время кажется, что мало платят.

5. Даже при появлении начальника слух и зрение не восстанавливаются.

6. Теряется ощущение времени.

7. Баба Яга кажется Василисой Прекрасной.

Садимся в машину. Настроение приподнятое. Идет шутливая пикировка между сидящими в машине.

Первый километр пути по направлению к Припяти — 8,6 мР/ч. Второй, третий и четвертый километры — мощности дозы на том же уровне. Пятый километр. Здесь село Лелёв и обмывочный пункт для автомобилей. Проскакиваем село. Мощность дозы слегка возрастает — 21,6 мР/ч. Приблизительно в 1000 раз больше, чем в Сосновом Бору. Оживление не прекращается, но уже не такое мажорное, как при выезде. На комбинезоне у Юры-большого со стороны спины появляется маленькое мокрое пятнышко.

С шестого по десятый километр пути мощности дозы радиоактивного излучения растут незначительно — с 21,6 до 27 мР/ч. Если так будет дальше, то не страшно. Такое уже бывало в командировках. И не раз. Однако мокрое пятно на комбинезоне Юры-большого постепенно увеличивается.

Одиннадцатый-тринадцатый километры пути. Деревня Копачи. Уровни гамма-излучения возрастают с 30,2 до 54 мР/ч. Похоже, это еще не предел. Оживление постепенно сходит на нет.

Голос Славы Феногенова: "Четырнадцатый километр".

Я: "81 мР/ч". Юра-большой неожиданно увеличивает скорость. Пятно на его спине продолжает расплываться.

Слава: "Приблизительно 14,5 километров".

Я: "97,2 мР/ч". Мысленно для себя отмечаю: "Это он правильно делает, что называет промежуточные точки."

Слава: "Пятнадцатый".

Я: "378 мР/ч". Мой голос начинает звучать как-то отдельно от меня.

В "уазике" устанавливается тишина. И в этой тишине слышится только голос Славы: "Пятнадцать с половиной". Голос звучит приглушенно и уже без названия единиц. И так все ясно!

Я: "540". Меняется состояние внутри меня. Ощущение, что мы на войне. В разведке. В тылу врага. Враг может быть везде. С каждым метром становится все опасней. И неясно, что ждет тебя дальше. Плен? Выстрел!

Напряжение нарастает. И это чувствует каждая клеточка тела. Еще чуть-чуть — и что-то может рвануть внутри!

Слава: "Шестнадцатый".

Я: "432".

Становится чуть спокойней. Появляется некоторая надежда, что эта цифра окончательная и расти больше не будет.

В машине полная тишина, а за стеклом ослепительное солнце, изумрудная зелень весны и проносящиеся мимо пейзажные картинки. При полном отсутствии звуков. Нас объединяет ощущение, что все это: и внутри, и вокруг нас — не что иное, как молчаливый космос, в котором беззвучно и стремительно летит наша машина.

Но снова удар.

Слава: "Семнадцатый".

Я: "1620!"

125-й километр от Киева. "Рыжий лес", о котором будут вспоминать все, работавшие в мае по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Вечнозеленый и зимой, и летом сосновый участок леса в этом месте действительно выглядел рыжим. Такой цвет иголок обычно можно наблюдать в лесу, у себя под ногами. Сброшенные с сосен иголки, лишенные живительных соков, постепенно теряют свой изумрудный цвет и становятся темно-рыжими. То, что делает природа в течение длительного времени, радиация сделала в одно мгновение! При этом иголки продолжали находиться на дереве.

Машина летит вперед, и снова голос Славы Феногенова: "Восемнадцатый". Но голос звучит уже безразлично. Невозможно бесконечно находиться в состоянии напряжения.

Я: "1630".

Радиация насквозь простреливает машину. И нас тоже. Но всем, находящимся внутри машины, физически ни холодно, ни жарко. И не больно! Если бы только не знать показаний дозиметра. Мозг работает чрезвычайно быстро. Мысль прежняя: какие же радиоактивные вихри бушевали здесь сразу после взрыва!

Пятно на комбинезоне Юры-большого достигает размеров его большого кулака, спроектированного мокрым цветом на спину.

Подлетаем к развилке дорог. Прямо — город Припять; направо — Чернобыльская АЭС. Невольно вспоминается русская народная сказка: налево пойдешь… направо пойдешь… У нас выбора нет. Только в Припять!

На повороте взвизгивают тормоза, напоминая, что все происходящее — реальность. Еще мгновение — и машина взлетает на мост. Делаю замер на мосту — 378 мР/ч. В Припяти, сразу за мостом, — приблизительно тот же результат.

Облегченно вздыхаем!

Уровни мощности радиоактивного излучения по-прежнему большие, но уже меньше, чем были. Следовательно, и пик радиации, и пик страха уже пройдены! Ситуация становится определенней, а следовательно, и анализируемой. Человек ко всему привыкает. Привыкнем и мы.

Выстрелов не будет. Видимо, будет короткий плен. На время нашей работы.

Дальше все было не так драматично. Мы приехали на место. Осмотрели фронт работ. Прикинули, где будем использовать струйный и пенный методы дезактивации, где покрытия. Взяли необходимые пробы. Нанесли, где сочли нужным, покрытия. Сели в машину и быстро уехали.

Уровни радиации в 30-километровой зоне, да и в Припяти тоже, оказались разными. И это показали наши результаты. Но однозначно и другое. Значения МЭД, равные 10–15 мР/ч, которые приводятся в официальных сообщениях, не являются максимальными. Они, скорее, минимальные. Кроме того, в разбросе полученных данных по уровням излучения нет логики. Значения МЭД были и большими, и очень большими.

Это зависело от многих факторов: и от мощности радиоактивного выброса из реактора, размеров выброшенных радиоактивных частиц и от розы ветров. Однако состояние человека в загрязненной зоне сродни положению солдата на минном поле во время войны. Солдат знает, что он на минном поле, но, чтобы не покалечиться, а еще лучше — выжить, надо находить проходы на минном поле, а в нашем случае необходима подробная дозиметрическая картограмма местности, на которой придется работать. Радиационная обстановка вокруг Чернобыльской АЭС малопредсказуема, она может постоянно меняться, в зависимости от ветра, выбросов из четвертого блока и дождей. Это также надо будет иметь в виду и учитывать в дальнейшем.

Решение задачки Рябева-Силаева дозрело на обратном пути. Оно показалось нам достаточно простым и реальным. Решили предложить покрыть асфальтом и обочины дорог, а далее мыть уже всю заасфальтированную поверхность, время от времени, из поливочной машины.

Остаток рабочего дня ушел на то, чтобы договориться с пожарными и военными-химиками о выделении нашей группе пожарной машины с командой и химических реактивов для проведения опытной дезактивации объектов в Припяти.

При каждом посещении города в мае 1986 года нас не покидало ощущение, что он покинут людьми на время. Не верилось, что навсегда. Ведь он слишком красив. Во все времена года. И очень уютен. Но город вымер и постепенно приходил в запустение. Люди приезжали в город редко, группами, в белой спецодежде, а спустя некоторое время быстро уезжали.

12 мая группа совершила тимуровский поступок. Произошло это в результате очередного посещения Припяти, где ребята проводили предварительные работы, связанные с проведением дезактивации в городе. Я, видимо, был в очередной раз на оперативке. На обратном пути ребята на "уазике" вывезли из Припяти старушку 64 лет, которая безвыездно после аварии жила у себя на квартире. Приболела. Накануне уехал куда-то сын. Фактически бросил ее. Кормилась тем, что было в холодильнике, пока холодильник не опустел. Потом пила только чаек. Стало чуть лучше — начала спускаться этажом ниже, к знакомому старичку. Вместе коротали вечера. Но 9 мая исчез куда-то и старичок. Решила пойти на разведку. Шла по улице, где и натолкнулась случайно на ребят. Вид очень домашний: с ведром и в домашних тапочках. Старенькая хозяйка пустого города. Полюбопытствовала: "Куда это вы, сыночки, идете?" Тут все и выяснилось. Старушка всю обратную дорогу грозилась найти сына и отчитать его, что бросил мать. В Чернобыле старушку передали в милицию.

Работа над приговором. Поездка в Припять предполагала проверку эффективности нескольких методов дезактивации. Условия загрязнения этих поверхностей самые что ни на есть реальные, ведь прошло всего несколько дней после аварии.

Учитывали, что радиоактивные изотопы находятся в виде пыли различной степени дисперсности, и в связи с этим прочность связи радиоактивных загрязнений — незначительная. Исключение могли составить битумные поверхности. Стояла жара. Битум в условиях жары плавился и мог прочно связать радиоактивную пыль.

Предполагалось проверить эффективность следующих методов:

а) пенного;

в) струйного;

с) метод с использованием дезактивирующих покрытий "сухого типа".

У каждого метода свои достоинства и недостатки. Решающим при выборе способов дезактивации а) и в) оказалось то, что все необходимое можно было достать в радиусе 30-километровой зоны. Для проверки эффективности "сухого" метода дезактивации все необходимое было в группе Б. А. Каратаева.

Методы а) и в) достаточно универсальны и пригодны для дезактивации больших площадей. Из этих двух методов способ в) предпочтительнее, чем способ а). Метод с) пригоден для проведения дезактивации небольших поверхностей.

В чернобыльском воздухе витала также идея использования пылесоса для удаления радиоактивных загрязнений как из воздуха, так и других поверхностей. Это могли быть и переносные конструкции, и машины-пылесосы, и любые другие технические решения, основанные на принципе пылесоса. Однако была и есть в этом случае одна важная особенность. Конструкция должна предусматривать защиту от собранного радиоактивного загрязнения. Способ, в отличие от рассмотренных, достаточно универсален и пригоден для осуществления крупномасштабных работ. Идея так и осталась нереализованной. А жаль! Метод мог бы пригодиться и дальше, например, при проведении дезактивации внутренних помещений на самой станции. Или в качестве основного технического средства на стадии предварительной дезактивации.

За эти несколько дней, проведенных внутри 30-километровой зоны, я кое-чему научился. И понял, что от меня и моей группы требуются стремительность в исполнении поручений и масштабность работ.

К 10 часам утра 13 мая у стадиона находились и пожарная машина с командой, и машина с реагентами для проведения полупромышленных испытаний. Пожарную машину заправили реактивами. Остатки реагентов выгрузили. Солдат отправили по месту их дислокации, чтобы не облучать понапрасну. Молоденький лейтенант, руководивший группой, не скрывал своей радости, что доволен нашим решением. И военные, закончив свою работу, тут же уехали.

Из всей триады: "время, расстояние и защита" для нас наиболее приемлемым выбором было время. Необходимо было работать четко и быстро. Нервное возбуждение быстро прошло. Мы адаптировались. Взяли себя в руки. И все встало на свои места.

На объекте пожарные работали быстро и слаженно. Растворы упругой струей вгонялись в поверхности и рисовали на них радужные картинки. На другом объекте пена в течение нескольких минут сделала ландшафт неузнаваемым. При ярком солнечном свете картина представлялась удивительной. Небольшим кусочком Арктики! Не хватало только белых медведей. Вместо белых медведей были мы в белых комбинезонах.

После окончания работы быстро взяли мазки с различных поверхностей, чтобы по ним определить эффективность проделанной работы. На обратном пути я попросил остановить машину у дома, где до аварии жил И. К. Пичурин. Быстро добежал до парадной и бросил записку в почтовый ящик. В ней я выражал соболезнование всей его семье по случаю аварии на Чернобыльской АЭС. И выражал надежду на возможную встречу в будущем.

Была еще одна короткая остановка в Припяти. Б. В. Соловьев, по другому адресу бросил в почтовый ящик записку даме своего сердца.

Мы писали в прошлое. Но был нюанс. Ответ все-таки был возможен. Возможной оказалась и встреча с Иваном Пичуриным. В Припяти. В конце октября 1990 года.

Больше остановок не было. И мы вскоре возвратились в Чернобыль.

На следующий день из РИАНа получили результаты по дезактивации. Теперь следовало сесть и подвести некоторые итоги.

Шел от простого к сложному. Сравнил значения мощностей экспозиционной дозы радиоактивного излучения на одной из улиц Припяти и в открытом подъезде жилого дома. На улице значение МЭД составляло 70-250 мР/ч, в подъезде — 0,7–1,5 мР/ч. Естественно, что в других местах города и других подъездах, а также квартирах могут быть другие значения. Однако закономерность состояла в другом:

— в тех зданиях, где подъезды и форточки были закрыты на момент аварии, необходимость проведения дезактивации внутренних помещений отпадает или будет легко решена с помощью домашнего пылесоса;

— загрязнение улиц Припяти, дороги Чернобыль-Припять, а также "рыжего" леса и других мест обусловлено наличием радиоактивных частиц различной степени дисперсности, что и было подтверждено впоследствии.

Согласно официальным данным, полученным в 1987–1988 годах, при аварии в атмосферу было выброшено от 6 до 8 тонн мелкодисперсного топлива. Еще около 15 тонн таких частиц содержится внутри четвертого энергоблока. Они разделяются на два класса. Первый из них — относительно крупные частицы диаметром десятки микрон, образовавшиеся из одного или нескольких зерен двуокиси урана, по границам которых шло разрушение топливных таблеток в первые моменты аварии. Ко второму классу относятся более легкие частицы размером несколько микрон, сформировавшиеся в процессе горения графита, окисления топлива и взаимодействия его с окружающими материалами. Именно эти частицы определяют аэрозольную активность в помещениях четвертого блока Чернобыльской АЭС. И не только в помещениях четвертого блока, но и в 30-километровой зоне, и далеко за пределами Чернобыльской АЭС.

Прочность связи радиоактивных частиц (пыли) с различными поверхностями является незначительной, это также подтвердилось в результате проведения нашей группой опытно-промышленной дезактивации в Припяти в мае 1986 года.

Эффективность используемых методов дезактивации определяли по величине коэффициента дезактивации. Если очень просто: коэффициент дезактивации — это не что иное, как отношение исходной загрязненности поверхности (единицы загрязненности могут быть различными) к загрязненности этой же точки поверхности уже после проведения дезактивации. И чем больше эта величина, тем эффективнее способ дезактивации и тем чище отмыта поверхность.

Результаты дезактивации в целом подтверждали сравнительно низкую прочность связи радиоактивных загрязнений с поверхностями для всех методов. Но были и некоторые особенности. При использовании "сухого" покрытия для битумных поверхностей коэффициенты дезактивации достигали 100, а использование струйного и пенного методов не приводило к положительным результатам. Связано это с тем, что использование "сухого" покрытия позволяло удалять с битумных поверхностей и тонкий слой битума.

Теперь о том, что получилось. Приведенные результаты говорят об эффективности использования отдельных схем дезактивации. Однако существенного улучшения радиационной обстановки в месте проведения дезактивации не произошло. Мы дезактивировали поверхности, но не смогли при этом удалить аэрозольную "объемную" активность.

Подтверждений тому, что "объемная" аэрозольная активность реально существовала и оказывала существенное влияние на загрязнение других территорий за пределами Чернобыльской АЭС, существует множество. Первый и главный довод: не было бы аэрозольной "объемной" радиоактивности, легко переносимой воздушными потоками, не было бы и необходимости решать проблемы проживания или отселения людей в близкие или далекие от Чернобыльской АЭС области.

Этот феномен имелся и в процессе проведения работ по дезактивации и в зоне Чернобыльской АЭС, и непосредственно на самой ЧАЭС.

В октябре — ноябре 1987 года, когда я снова оказался в командировке на Чернобыльской АЭС, этого явления ("объемной" активности) уже не было. Была нормальная поверхностная загрязненность, которую мы без труда определяли в виде точечных "всплесков" радиоактивности. В мае 1986 года все было иначе и много сложнее.

Наличие аэрозольной "объемной" активности в мае 1986 года делало проведение дезактивации города Припять бессмысленной.

Процесс дезактивации в этом случае можно представить себе как бой с тенью. Можно упорно полоскать загрязненные поверхности различными растворами. Лить их справа и слева. Повышать различными способами давление напорных струй. Увеличивать концентрацию химических и других добавок в растворах. И все без толку, так как аэрозольная "объемная" активность будет продолжать "плавать" в воздухе. И вскоре после проведения дезактивации установится новое динамическое равновесие.

Я специально очень подробно останавливаюсь на этом аспекте проблемы, так как он является или может стать определяющим для принятия решений при выборе способов дезактивации как на самой АЭС, так и в районе 30-километровой зоны сразу после взрыва на АЭС.

Все понимали, что аэрозольная загрязненность, она же радиоактивная пыль, есть реальность, но никак не могли поверить, что это настолько серьезно. А потому не было четкого понимания, что такое пылеподавление: то ли это то, что связано с разносом радиоактивной пыли ветром и проезжающими машинами, то ли это аэрозольная "объемная активность", плавающая в воздухе и с которой не ясно, как бороться.

Но остановиться почему-то было нельзя. Нужно было обязательно бежать. В результате день и ночь работали солдатские кухни — варили полимерные покрытия на основе ПВС, чтобы заливать ими огромные пространства. И делать это неоднократно и без надежды на успех.

Вывод напрашивался однозначный: проведение дезактивации Припяти в мае 1986 года не целесообразно! Не целесообразно как с научной точки зрения, так и с экономической.

С этими мыслями и результатами по дезактивации объектов города Припять и нашими рекомендациями я и пришел к В. А. Курносову. Рассказал, что делали и что получилось. Подробно остановился на выводе. Владимир Александрович молча и спокойно выслушал меня. Это было несколько неожиданно. Немного подумал и как-то буднично спросил:

— Техническое решение подготовил?

Я протянул ему несколько исписанных листков.

— Чем собираетесь заниматься дальше?

— Хотим попробовать дезактивировать села и деревни в 30-километ-ровой зоне, — ответил я.

Ну, теперь, кажется, все. Остальные решения не в моей компетенции. Но все так хорошо, и просто, и сразу не бывает. В дверях появляется Рябев. Я перед ним как школяр. Сбежать не успел. Пришлось рассказывать все снова. Видел, что Лев Дмитриевич с трудом сдерживается, чтобы не прервать меня. Когда я повторно закончил свой рассказ, Владимир Александрович как-то очень миролюбиво, обращаясь к Рябеву, не то спросил, не то сказал:

— А что плохого в том, что время от времени они будут предъявлять помытую деревеньку?

Рябев опешил. Потом махнул рукой и вышел. Зачем приходил, так и осталось неясным. Я воспринял его жест как добро на проведение опытной дезактивации сел и деревень. И, найдя подходящий предлог, удалился.

Третий урок Лев Дмитриевич Рябев преподал мне несколькими днями позже.

20 мая 1986 года. В Чернобыле проводятся учения по гражданской обороне. Командует учениями генерал армии Герасимов. Он хорошо мне запомнился еще при первой встрече. Лицо жесткое. Черный берет набекрень. Выправка бравая.

Количество командирских "уазиков" впечатляло. Вереница машин растянулась на километр.

Объект учений — обычный деревенский участок земли с домом, деревьями и другими постройками. Участок огорожен деревянной изгородью: вбитые деревянные колья и между ними в два ряда поперечины из деревянных жердей. Цель учений, предполагаю, какой-то механический вариант дезактивации небольшого участка населенного пункта.

Большое количество собравшихся, даже визуально, по одежде, делились на две категории: на военных и штатских. Выделялись и две "свиты", находящиеся неподалеку друг от друга. Свита, состоящая из генералов, расположилась около генерала армии Герасимова. И свита штате-ких, которая сконцентрировалась около заместителя министра среднего машиностроения Л. Д. Рябева. Я находился в свите штатских.

Учения вот-вот должны были начаться. В этот момент меня словно черт дергает за язык. И я тихо говорю Льву Дмитриевичу, что из затеи по дезактивации сельского участка ничего не получится, что аэрозольная "объемная" активность сведет все на нет. И дальше все то, что Рябев уже слышал от меня в кабинете у Курносова. Здесь Льву Дмитриевичу это показалось интересным, и впервые, по существу. Он тут же обращается к Герасимову: "У представителя нашего министерства есть некоторые соображения по поводу проведения учений".

Для меня опять повторялась сцена в штабе в еще более нелепом варианте. Разговоры прекратились. И я почти физически почувствовал, как меня стали передавать от Рябева к Герасимову. Аккуратно, даже бережно, от одного военного к другому, хотя все это время я оставался на месте.

Рассуждения трудно передать быстро и тем более в виде команды. Мне требовалось несколько минут. Но неприятным было другое: мои притязания на внимание генерала выглядели достаточно нелепо. Почти как поиски носового платка перед генеральным сражением.

Герасимов какое-то время пытался понять меня. Потом махнул рукой и, найдя взглядом какого-то генерала, приказал: "Начинайте!"

И в этот момент я снова отчетливо почувствовал разницу скоростей. Одна скорость, с которой меня подносили к Герасимову, и другую, с которой меня стремительно возвращали на свое место. Она была также физически ощутимой. Через мгновение я уже стоял там, где черт дернул меня за язык. Весь оплеванный. Хотелось провалиться сквозь землю. Вот уж поистине прав классик, который говорил: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь".

Армейское подразделение работало слаженно и быстро. Солдаты прекрасно смотрелись со стороны. Были в движениях этих ребят какие-то лихость и удовольствие от выполняемой работы. Не прошло и 25 минут, как все было кончено. Машины разъехались. А на месте, где только что стояло огромное количество людей, стало безлюдно. И тихо.

Для успокоения совести я замерил уровни радиоактивного загрязнения поверхностей на участке, где проводились работы. Исходные замеры были сделаны раньше. Прибор показал практически одинаковые значения. Бой с тенью закончился. Победа была эффектной, но сомнительной. Зато получилось много дров, аккуратно сложенных в сторонке.

Приговор. Попытки дезактивировать Припять предпринимались еще несколько раз.

16 мая. Нам сообщили, что приехала еще одна группа из нашего института: из Соснового Бора Д. Б. Шуйский, Саша Черниченко и Саша Гаврилов; из Ленинграда Жора Рюмин, В. Уваров и двое водителей. Возглавил группу Г. В. Рюмин. Группа разместилась на базе отдыха "Строитель".

18 мая. Группа Жоры Рюмина дезактивировала магазин в Припяти. Снова, как и у нас, операция локального масштаба. Я понимал, что нас перепроверяют. Результаты приблизительно такие же, что и у нас. И ощутимого улучшения ситуации в городе после проведения дезактивации, как и у нас, также не произошло. Замеры МЭД воздушного пространства, сделанные с балкона многоэтажного дома, показывали значения до 4 Р/ч! На земле значения были много ниже. Ребята объясняли подобную метаморфозу тем, что существует неразрывная связь между радиоактивными выбросами из четвертого энергоблока и радиационной обстановкой в Припяти. То есть в переводе на русский язык это означало, что, прежде чем проводить дезактивацию Припяти, необходимо предотвратить выбросы радиоактивности из четвертого энергоблока, что было справедливо. На мой взгляд, нельзя было обойтись и без дождей.

С дезактивацией Припяти комиссия торопилась. Эпоха была другая, понимание ситуации было другим, а подходы к решению проблем оставались старыми.

Ощущения от города всех ребят из группы Рюмина, побывавших летом 1986 года в Припяти, даже в деталях, те же, что и у нас. Яркое солнце щедро освещает жилые дома, Дворец культуры, Дом книги, плавательный бассейн для горожан, школы, медицинские учреждения, кафе, магазины. Ребята смотрели на уютный зеленый город, и казалось: сейчас выйдут жители, и все будет как прежде. Но к реальной жизни возвращала тощая кошка, медленно переходившая улицу, а с другой стороны несколько собак, начавших сбиваться в стаи.

Специалисты, приезжавшие для проведения дозиметрических замеров в домах и квартирах, видели одно и то же — следы спешных сборов жителей. По комнатам разбросаны игрушки, книги, тетради и другие вещи. На кухне кастрюлька с зацветающим супом или стакан с остатками чая. Воды в стакане уже не было, только намертво прилипшая ко дну заварка.

И все-таки к вопросу заселения Припяти Правительственная комиссия время от времени продолжала возвращаться.

В конце августа 1986 года из Соснового Бора на Чернобыльскую АЭС прибыла группа под руководством заместителя начальника нашего отдела И. Д. Василенко.

Решением Правительственной комиссии от б сентября 1986 года за № 144, Государственному комитету по атомной энергии (ГКАЭ), воинским частям и руководству Припяти была поставлена задача: выбрать в Припяти опытный участок и провести его дезактивацию. На основании полученных результатов должен быть дан прогноз о возможном дальнейшем развитии радиационной обстановки в городе, а также разработаны рекомендации по дальнейшему использованию отмытых объектов. И самое главное— с учетом эффективности проведения дезактивации дать заключение о возможности проживания населения в этом городе.

На основании предварительной оценки радиационной обстановки был выбран участок 4-го микрорайона Припяти, в который входили два девятиэтажных жилых дома, два детских сада, а также школа № 4.

Были даже предложения о соединении всех зданий между собой закрытыми галереями в случае принятия решения о проживании здесь специалистов.

К этому времени уже не было газовой радиоактивности, существенно уменьшилась аэрозольная активность, так как прошли дожди. Ситуация стала более определенной и предсказуемой. И потому не только Припять, но и населенные пункты в 30-километровой зоне и за ее пределами дезактивировали сначала штатские, используя военную технику, затем штатские и военные. Потом сами военные. Но эффективность дезактивации оказалась низкой.

В период с 7 по 20 сентября силами в/ч 93902 химических войск МО, по рекомендациям группы И. Д. Василенко и АН УССР дезактивация была проведена и в Припяти.

Дезактивацию опытного участка площадью 4,6 га проводили путем снятия грунта на глубину 10–15 см. На захоронение в могильник вывезено 9100 куб. метров грунта. Проведена дезактивация крыш зданий общей площадью 94 500 кв. метров, наружных поверхностей зданий площадью 36 200 кв. метров, внутренних поверхностей зданий — 29 600о кв. метров. В результате проведенных мероприятий фон на территории участка снизился с 40-100 мР/ч до 0,7–1,0 мР/ч.

28 или 29 сентября 1986 года председатель Правительственной комиссии Б. Е. Щербина, руководство Припяти и представители Минздрава посетили этот участок. В автобусе Б. Е. Щербина обратился к И. Д. Василенко: "А что думает наука по поводу возможности проживания людей на территории экспериментального участка?"

Иван Дмитриевич дипломатично сказал: "Проведенные мероприятия по очистке участка, а также результаты наблюдений позволяют сделать вывод о возможности проживания на данном участке. Однако, учитывая небольшие размеры участка и то, что люди будут ограничены в своем перемещении, о возможности проживания свое слово должна сказать медицина".

В конце сентября 1986 года все еще не решен окончательно вопрос, где будет проживать обслуживающий персонал Чернобыльской АЭС, если будут введены в строй первый, второй и третий блоки ЧАЭС. Разрешение на заселение города от специалистов так и не было получено. Сроки, видимо, "поджимали", и в результате было принято другое решение— о строительстве нового городка энергетиков. Это произошло 2 октября 1986 года на основании постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР.

С учетом заключения специалистов о невозможности заселения Припяти оперативная группа поручила срочно рассмотреть вопрос о месте строительства нового поселка для постоянного проживания персонала электростанции и членов их семей с тем, чтобы безотлагательно развернуть необходимые проектно-изыскательские работы.

И вместо города Припять построили город Славутич. Все республики СССР в соответствии со своими национальными традициями построили свои неповторимые кварталы домов. Но оказалось, что в спешке город был возведен на загрязненной территории.

Хочу верить, что в момент выбора места для строительства Славутича был произведен дозиметрический контроль местности и тогда там ничего не нашли. Однако спустя какое-то время прошли дожди, и картина резко изменилась. "Объемная" радиоактивность, занесенная сюда розой ветров, вместе с дождями выпала на месте строительства. В результате новый город "посадили" на радиоактивные пятна. Вокруг города красивый лес. Посещать его можно, но пользоваться его дарами нельзя. Ягоды и, особенно, грибы эффективно впитывали в себя радиоактивные изотопы.

И снова "поезд ушел". И снова ничего нельзя изменить. И снова чьи-то ошибки. И опять огромное количество людей участвуют в их исправлении.

Строительство Славутича шло ударными темпами: город начал заселяться уже в марте 1988 года. Была построена транспортная магистраль, от нового города до Чернобыльской АЭС пошли электрички. Все это позволило перевести эксплуатацию Чернобыльской АЭС на обычный рабочий режим. Вахтовый метод был отменен.

Это был приговор городу Припять.

В газете "Правда" от 12 мая 1986 года, в материале "Райком работает круглые сутки" (спец. корр. В. Губарев и М. Одинец) я выделил для себя диалог:

"— О чем я мечтаю? — переспросил меня мастер электроцеха ЧАЭС В. Лыскин. — О том времени, когда мы вернемся в Припять, начнем нормально жить и работать. Знаю, что такое время придет, но для этого нужно работать, не щадя себя… И давайте договоримся: когда все будет позади, вы проведете читательскую конференцию "Правды" в нашем Дворце культуры. Согласны?

" Правда" принимает это предложение".

Встреча так и не состоялась. Жизнь оказалась жестче, чем "Правда".

Агония продолжается. Вот впечатление разных людей в разное время посетивших Припять после чернобыльской аварии.

Студенты Обнинского института атомной энергетики после аварии работали в Припяти дозиметристами. Само собой произошло так, что они стали вести дневник, в который любой из них при желании мог вносить свои впечатления. И не всегда писали свои имена и фамилии. Вот некоторые выдержки из этого дневника:

"Прекрасны здесь места: лес, речка, поле. Поражают пустынные деревни. Я никогда не забуду свою первую поездку в Припять. Скрипит незакрытая форточка. Ветер который день полощет пересохшее белье. Стаи одиноких кошек. Они сидят на тротуаре и смотрят вслед проезжающим машинам, словно понимают, что здесь произошло".

Вот другое впечатление от Припяти летом 1986 года: "За делами не заметили, как наступила ночь — открылась страшная картина мертвого города: между темными силуэтами домов на безлунном небе ярко сверкали украинские звезды, а на весь город светилась одна-единственная электрическая лампочка. И… гнетущая тишина".

Были воспоминания и в стихах. Вот стихотворение "ликвидатора", командира роты А. М. Елисеева.

Летом 1986 года на улицах Припяти валялись домашние вещи: холодильники, ковры, другое крупное имущество и мелкие хозяйские принадлежности: уезжали припятчане налегке. Однако спустя некоторое время отдельным жителям удавалось получить пропуска на посещение города. Они приезжали в Припять, грузили необходимый скарб на машины или телеги и пытались вывезти вещи в чистую зону. На их пути вставали дозиметристы и в большинстве случаев, в зависимости от настроения или недомыслия дозиметриста, с вещами приходилось расставаться. Сопровождались эти "разборки", как правило, руганью и слезами.

Из безымянного дневника студентов Обнинского института: "Тут я впервые почувствовал, что такое ответственность. Ведь показания дозиметра не всегда однозначны и четки, а люди просят, плачут, угрожают…

Январь 1987 г. "По дороге впечатлений было много: рыжий лес, заброшенные деревни, стаи собак, больше напоминающие волков, одинокие лошади в периметре 10-километровой зоны, одинокая корова, оставленная для эксперимента в одном из коровников деревни Копачи. И все это на фоне белого безмолвия и мертвой тишины".

Конец апреля 1987 года. "Я, наверное, никогда не забуду эти ночные дежурства на Чернобыльской АЭС. И вот в одну из таких ночей выхожу на крышу машинного зала: небо чистое, все звезды как на ладони, все работы идут в помещениях, тишина, а чуть подальше, в 5 километрах, чернеют дома мертвого города Припять — города атомщиков. Ни звука, ни огонька. Такое впечатление, что прошла атомная война и ты один остался на этой планете. Становилось жутко и хотелось уйти от этого в бункер, где дежурный оператор по монитору наблюдает ход работ по очистке загрязненных помещений, ведет хронометраж и дает команды работающим".

В 1988 году ночью в Припять стали заходить волки и огромные стаи собак. Пришлось собрать бригаду охотников. Через некоторое время все поутихло.

"На ночь город Припять покидали все. От нашего подразделения дежурили только сантехники, обслуживающие насосные. Жутковато ночью в пустом, темном городе. Не так темнота угнетает, как тишина. Да и днем, если город пуст, гнетущая тоска все время где-то рядом".

И таких описаний было множество.

Если коротко подвести итог этим впечатлениям, то можно сказать: на земле появилось еще одно место, где можно испытывать космонавтов на тоску и гнетущую тишину. Это — Припять после аварии на Чернобыльской АЭС.

В 30-километровой зоне идет захоронение деревень, которые по уровню загрязненности не вписывались ни в какие нормы. Технология простая и зловещая: заезжает самоходка в дом и стволом при развороте башни крушит избу и двор. Экскаватор и бульдозер доделывают свое похоронное дело.

Кому мешали эти дома в 30-километровой зоне и за колючей проволокой? Припять обнесена колючей проволокой с охранной сигнализацией. Одно КПП: "въезд-выезд". Заезжаешь — проверка документов, выезжаешь-то же самое и дополнительно досмотр вещей. Первые два года досмотр вещей был достаточно жестким. Народ выходил из автобуса, милиция в это время обшаривала весь салон, а дозиметристы обследовали весь автобус. Сумки, если у кого были, досматривали обязательно. Такая же процедура была и на КПП "Детятки" при въезде в 30-километровую зону. На въезде пресекали ввоз спиртного, а досмотр при выезде — на случай провоза "загрязненных" вещей и бытового воровства.

Из дневника студентов Обнинского института: "Серый, ничем не примечательный человек, воровато оглядываясь по сторонам, выскользнул неизвестно откуда. Дернул меня за рукав и сказал:

— Ящик водки даю.

— За что? — не понял я сразу.

Человек показал на контейнеры.

Они хотели порыться в "грязных" вещах и выбрать приглянувшееся — начал понимать я. И все-таки спросил:

— Зачем?

— На барахолке продать или в комиссионку толкнуть, — открыто ответил человек.

Я взбесился. Кричал, не помню что. В ту ночь еще несколько таких же типов подходили ко мне. Стало окончательно ясно: мы же стоим на КПП, с одной стороны — закрытая зона, с другой — подъезжай, подходи. Еле дождался конца смены".

Кроме ограждения из колючей проволоки, каждый подъезд жилого дома, каждое учреждение были взяты под охранную сигнализацию с центральным пультом в здании милиции Припяти. Видимо, это было сделано для того, чтобы иметь информацию, когда в дом будет проникновение. Полагали, что припятчане могут прийти за своим скарбом и растащить радиацию с вещами по всей Украине. Так же под охранной сигнализацией находился парк легковых автомобилей. Их у горожан было изъято более двух тысяч.

Авария на Чернобыльской АЭС произошла накануне 1 мая. Народ готовился к празднику, и холодильники в квартирах были буквально набиты продуктами. И три года после аварии продукты гнили в них. Создалась ситуация, которая могла привести к вспышке эпидемии. В городе появилось огромное количество мышей. Они совсем не боялись человека. Словно понимали, что это уже их город.

Руководство зоны, Минздрав Республики Украины приняли решение срочно захоронить разлагающиеся продукты, а заодно очистить квартиры от вещей и снять статус "дом под охраной". Для выполнения этой задачи была создана команда из 200 человек, которая разбивалась на четверки: милиционер, дозиметрист и два ликвидатора. Задача группы: вскрыть квартиру (вскрывали кувалдой — ключей не было), обвязать холодильник проволокой, посмотреть все и вся на предмет обнаружения документов, ценностей, оружия, выпивки. Эта чистка, особенно по линии спиртного, имела цель: не соблазнять ликвидаторов-военнослужащих, "партизан", которые шли следом и выносили, выбрасывали и увозили на захоронение все, что находилось в квартире.

В эти дни частыми были эпизоды, когда новая мебель, телевизоры, пианино, холодильники выбрасывали из окон многоэтажных домов.

И так в течение всего лета 1988 года.

С целью координации работ, выполняемых в 30-километровой зоне Чернобыльской АЭС различными министерствами и ведомствами, было решено создать в составе вновь образованного Минатомэнерго СССР производственное объединение "Комбинат".

Под крылом "Комбината" работали несколько предприятий, в частности, такие, как "Спецатом", СП "Комплекс", НПО "Припять" и другие.

В мае 1987 года город был чист и пуст. Единственное рабочее здание — контора ЖКХ. Там размещалось предприятие "Спецатом" во главе с Героем Социалистического Труда Ю. Н. Самойленко.

Восстанавливаемые здания подлежали дезактивации. Дезактивация в основном сводилась к многократной мокрой уборке помещений до тех пор, пока дозиметристы не давали добро на окончание работы. Кое-где приходилось заменять пороги, снимать покрытие крылец или, наоборот, проводить дополнительную дезактивацию, демонтировать вентиляционные короба, ремонтировать кровли. Особому контролю подвергалась столовая. В рабочей одежде не пускали, и на входе обязательно дозиметрический контроль. Скандалы с дозиметристами происходили постоянно. Не всем хотелось переодеваться, особенно зимой.

В Припяти восстановлению до уровня "рабочее место" подлежали фекальные насосные (они были включены в рабочий цикл станции), здание горкома партии (там планировалось управление Самойленко), завод "Юпитер" и база ОРСа.

Вспоминает ведущий инженер НПО "Припять", начальник полигона с мая 1987 года по октябрь 1991 года О. Ф. Карасев: "В 1986 году в Припяти поработали войска: почистили улицы, сняли местами грунт средней активности, но до крыш не добрались. На кровле столовой летом 1988 года уровень радиации составлял 1–2 Р/ч. Кровлями пришлось заняться после прорыва дождевой воды через промытую щель крыши столовой. Ливнёвка оказалась забитой пылью, грязью, и несколько кубов воды, вобрав радиоактивную грязь, хлынули на кухню и склад столовой. В тот день обед и ужин были сорваны".

С 1988 года в Припяти уже два хозяина: СП "Комплекс" и "Спецатом". "Спецатом" взял курс на создание организации с функциями сегодняшнего Министерства по чрезвычайным ситуациям. СП "Комплекс" специализировалось на пылеподавлении и дезактивации.

У "Спецатома" часто бывали финансовые трудности, что сказывалось на выплате заработной платы сотрудникам, которых то набирали, то сокращали. Нужны были крупные темы. В качестве одной из таких тем Ю. Н. Самойленко предлагает создание на месте четвертого блока Чернобыльской АЭС "зеленой площадки". Если проще, то идея сводилась к следующему: все, что связано с четвертым блоком, должно быть снесено, захоронено в могильники, а освободившееся место засеяно зеленой травой. Идея не новая. И теоретически правильная. Но деньги под эту идею требовались сумасшедшие. А денег не было. Свет идеи постепенно погас.

Однако идею сделать Припять жилым городом "Спецатом" сумел все-таки частично продвинуть.

Вспоминает О. Ф. Карасев: "Нашему участку пришлось принимать участие в этом эксперименте. Предварительно мы провели дезактивацию четырех зданий общежитий. В этих зданиях людям самим пришлось в течение полугода доказывать, что в Припяти, где общий фон радиоактивности доходил до 300 мкР/ч, можно работать, питаться, отдыхать (был запущен в эксплуатацию даже бассейн), а главное — спать. Скажу честно, я сбежал в свой "чистый" Чернобыль на третью ночь, так как две прошедшие не спал. Дышать было нечем, жарко — все же лето, — и ощущение было такое, что над нами ставят эксперимент. Попробуйте пожить в доме, который доведен до герметичности подводной лодки. Воздух подается через фильтры по принудительной вентиляции. Система вытяжки та же. Дольше всех продержался главный инженер "Спецатома", но его можно понять: честь мундира нужно беречь".

Были предложения и "покруче", в частности, предлагалось строительство метро между Киевом и Чернобылем или аэродрома, чтобы персонал летал в зону на самолетах.

Не дремала и наука. Осуществлялись три основные программы: "Пыль", "Вектор" и "Припять". Программа пылеподавления "Пыль" предусматривала ежедневную (кроме зимы) поливку около 200 километров дорог. Воду брали из артезианских скважин. Даже пытались построить дренаж-распылитель вдоль дорог, но дело дальше дороги вдоль охладительного канала АЭС не пошло.

Там, где были песчаные плеши, которые постоянно пылили, дезактивационным раствором "Латекс" покрывали гектары площадей. После очередного дождя, когда "Латекс" растворялся, всё повторяли заново. Все это было похоже на "мартышкин труд".

Другие примеры подобного труда — программа "Вектор", которая решала проблему возвращения 30- километровой зоны в сельскохозяйственный оборот, предлагала ликвидацию "грязных" лесов, перемалывание древесины в крошку, сжигание крошки на передвижных установках и захоронение радиоактивной золы.

В Припяти было создано подразделение "теплицы", где выращивали овощи для столовой, используя метод гидропоники. Там же изучали сорбционную способность различных видов трав и растений, которыми в будущем можно было бы засеять зараженные земли Киевской области.

На водохранилище разводили песцов, норку, вскармливая их рыбой, выловленной в реке Припять и других водоемах зоны. Идея такая: получить мех, который не должен "звенеть".

Из своего опыта знаю, что обнаучить можно все что угодно. Когда-то во времена перестройки в прессе приводили темы кандидатских диссертаций, в частности, в одной из них на полном серьезе рассматривался вопрос, как влияет длина хвоста коровы на ее надои. В те же времена, кажется, в Московском университете с большими трудностями закрыли кафедру естественных радиоактивных элементов. Тема уже давно себя изжила, но профессора и академики готовы были изучать ее бесконечно.

Однако единой политики использования "грязной" зоны и города Припять, в том числе, похоже, не было. За "Вектором" стоял заместитель главного инженера ПО "Комбинат" А. С. Мирошниченко, за другими программами — руководитель НПО "Припять" Е. В. Сенин и заместитель директора "Комбината" Купный. Каждый из лидеров "тянул одеяло" на себя, и все, опять же под одеялом, дружно вставляли друг другу палки в колеса. Программы появлялись также часто, как и исчезали. Структура организации постоянно менялась, и создавалось впечатление, что процесс шел вслепую, методом проб, ошибок и нагромождения прожектов.

Но довод для выколачивания денег предлагался убийственный: "А вдруг рванет еще один Чернобыль?!"

С октября 1990 года и по 31 декабря 1991 года я работал в Припяти начальником отдела технологического и радиационного контроля в одной из фирм, которая занималась составлением дозиметрических картограмм в различных областях Украины. Для этого в Волынскую, Черниговскую и другие области Украины выезжал и специальные бригады, которые отбирали стандартными методами образцы проб грунта в различных районах той или иной области. В переводе на современный язык: осуществляли мониторинг областей Украины на предмет загрязнения грунта различными радиоактивными изотопами. Пробы привозили в Припять и там в специальной лаборатории в пробах грунта определяли активность радиоактивных изотопов цезия, стронция и плутония. Цезий определяли гамма-спектрометрическим способом, а стронций и плутоний — после предварительного радиохимического выделения этих изотопов из проб грунта.

На основании полученных данных, рассчитывалась активность изотопов на квадратный километр площади. И дальше, если это было необходимо, решался вопрос о проведении локальной дезактивации загрязненных поверхностей или отселения людей.

Работала фирма на территории завода "Юпитер" по соседству со "Спецатомом". В подвальном помещении оборудовали очень приличную и сертифицированную лабораторию, а потому была и вентиляция, и все, что необходимо для проведения работ, в частности, современные приборы, грамотный научно-технический персонал. Для приема и хранения проб оборудовали многометровые стеллажи. Жили в доме через дорогу от завода. В квартирах по два или одному человеку на комнату, горячая и холодная вода. Работало кабельное телевидение. При желании ходили друг к другу в гости. Для вахтового метода работы и проживания очень приемлемый уровень.

Как же сегодня выглядит 30-километровая зона?

Периметр колючей проволоки — 250 километров, площадь 2600 кв. километров. "Самоселов" на всю зону 350 человек. На въезде в Припять до недавнего времени висел транспарант с надписью: "Простите живых". Кто-то решил, что на сегодняшний день лозунг уже не актуален. Надпись закрасили.

Самодеятельные художники, которые время от времени посещают Припять, пытаются вдохнуть жизнь в мертвый город. В Хиросиме после взрыва ядерной бомбы на асфальте осталась тень человека. В Припяти художники рисуют нечто подобное. Например, черные фигурки детей на торцевых панелях домов. И тогда кажется, что это новая жертва атомного взрыва. Встречаются фигурки детей и в подъездах уже нежилых домов. Например, рисунок девочки, тянущейся ручонкой к кнопке, чтобы вызвать лифт. И тогда ощущение, что город полон призраков.

Вспоминает О. Ф. Карасев, ведущий инженер НПО "Припять", начальник полигона с мая 1987 года и по октябрь 1991-го: "Мои друзья-киевляне пишут, что почти все так же: КПП, пропуска, колючка, талоны, только нет вахтовиков. Ездят из Киева на работу на 2–3 дня. У кого какой график. Народу поубавилось. Город Припять зарос. Во дворах джунгли. Наука потихоньку "шебуршит", а так спокойно… Кое-кто из друзей-знакомых работает в зоне аж с 1986 года. Каждый раз, когда звоню кому-либо, боюсь услышать ответ: "Разве вы не знаете? А он уже умер"".

Мысли вслух. Этот раздел не является художественным описанием событий, происходивших в Припяти. Раздел, скорее всего, рекомендательный. Он о том, что же делать с Припятью? И как воспользоваться грустным опытом аварии на Чернобыльской АЭС, чтобы он не пропал даром. И это проблема уже не только Припяти, но и России.

Главный санитарный врач РФ Геннадий Онищенко так характеризует последствия чернобыльской катастрофы для России: "Сейчас в зону радиационного загрязнения входит 4343 населенных пункта в 14 субъектах Российской Федерации, где проживают 1,5 миллиона человек. Общая площадьтерритории, на которых плотность загрязнения (радиоактивными нуклеидами. — Е М.) превышает установленные нормы и составляет 57 тысяч кв. километров. Официально зарегистрировано 638 тысяч человек, подвергшихся радиоактивному воздействию в результате чернобыльской аварии и ликвидации ее последствий. В группу риска заболеваемости лейкозом и раком щитовидной железы входят 75 тысяч человек".

В результате аварии в атмосферу было выброшено огромное количество различных радиоактивных изотопов. Условно, по периодам полураспада, их можно разделить на три группы.

Первая группа радиоактивных изотопов. Сразу после аварии основной вклад в общую суммарную активность вносили "газообразные" продукты распада уранового топлива, то есть такие радиоактивные изотопы, как ксенон, криптон, йод, кислород, водород и другие. Периоды полураспада этих изотопов составляют от нескольких секунд до нескольких дней. К нашему приезду (начало мая) основным изотопом из этой группы оставался только изотоп йод-131, с периодом полураспада 8,1 дня. Его доля в общую активность пробы составляла около 50 % и постоянно снижалась. Через два, два с половиной месяца и этого изотопа уже не будет.

Вторая группа. Изотопы с периодами полураспада от 10 до 284 дней. К ним относятся изотопы: рутений-103, барий-140, лантан-140, цирконий-95 и ниобий-95, церий-141 и 144, празеодим-144 и другие. Через год — полтора активность этих изотопов может быть существенно снижена, а в настоящий момент они полностью отсутствуют.

Третья группа радиоактивных изотопов. К ним относятся: цезий-134 И137 и стронций-90 с периодами полураспада, соответственно, 2 года, 30,2 года и 28,6 лет. Альфа излучатели: плутоний-241,238,239,240 и 242 с периодами полураспада соответственно 14,7 лет, 86,4 года, 24 110 лет, 6553 года и 376 ооо лет, америций-241, 243 с периодами полураспада соответственно 433 года и 7380 лет, а также кюрий-244 с периодом полураспада 18,1 лет.

Сразу после аварии альфа-активность топлива определялась относительно короткоживущим изотопом кюрий-242. По мере его распада основными альфа-излучателями становились изотопы плутония. За счет бета-распада плутония-241 с периодом полураспада 14,7 лет накапливается америций-241 с периодом полураспада 433 года, активность которого через 10-15-20 лет после аварии составит уже более 50 % суммарной альфа-активности топлива.

С радиоактивными изотопами третьей группы нам придется жить и жить. Однако их активность за пределами Чернобыльской АЭС будет приемлемой и для жизни, и для работы на этой территории. С одним условием: необходимо иметь в наличии подробную дозиметрическую карту радиационной обстановки данной местности или помещения, в том числе и по альфа-излучателям. И тогда в случае необходимости нетрудно будет провести локальную дезактивацию отдельных участков.

Конец октября 1990 года. На КПП при въезде в Припять на табло высвечена цифра 90 мкР/ч. Всего в 5–6 раз больше, чем в Сосновом Бору. Но это уже в конце 1990 года и после проведения нескольких дезактиваций поверхности земли. По территории города ходим без респиратора. Несколько рановато, но это от молодой бравады.

На табло в Припяти фиксируется суммарный уровень гамма-излучения и не фиксируется уровень бета и альфа-излучения. И потому значения, высвечивающиеся на табло, очень приблизительно характеризуют истинную картину загрязненности. А между тем роль альфа-излучателей будет все время возрастать. И даже тогда, когда уровни радиоактивного излучения на табло высветят цифры 14–20 мкР/ч, необходимо будет проводить дозиметрический контроль по альфа-активным изотопам. А это дорогое и трудоемкое занятие. По-прежнему будут нужны и респираторы, так как попадание альфа-радиоактивных продуктов распада внутрь организма окажет более серьезное воздействие на организм человека, чем воздействие бета- и гамма-излучения.

Следовательно, еще на долгие и долгие годы Припять не может быть заселена детьми. Дети ближе всех к земле, и их труднее всего будет приучить к респираторам.

По моему мнению, в Припяти можно работать вахтовым способом, но даже и в настоящее время необходимо проведение масштабной дезактивации. Однако методы дезактивации должны быть достаточно простыми и дешевыми, в противном случае можно пустить по миру маленькую страну или причинить ощутимый материальный ущерб стране средних размеров.

Разумеется, дальнейшая судьба Припяти напрямую зависит от судьбы Чернобыльской АЭС. Но при любом раскладе провести дезактивацию города или хотя бы отдельного района от сегодняшнего состояния уровней загрязненности до санитарных норм целесообразно.

Жизнь продолжается. Аварии в атомной промышленности по-прежнему будут происходить. Они могут быть и средними, и локальными, но они, к сожалению, будут, учитывая менталитет наших сограждан: их отношение к правилам техники безопасности и радиационной безопасности. И потому неплохо для этих случаев иметь под рукой набор простых технологий для приведения в приемлемое состояние и зданий, и земли, и техники. Такие технологии и технические средства в основном уже есть. Есть и большой опыт их применения, в том числе и при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Большие наработки по дезактивации сделаны, в частности, во ВНИПИЭТ и других специализированных подразделениях различных НИИ, работающих на атомную промышленность.

Но эти технологии и технические средства — заключительный этап в проведении дезактивации. Главное же — это сделать правильный анализ исходного послеаварийного состояния поверхностей, что поможет при выборе методов и технических средств для проведения дезактивации.

Попробую на примере аварии на Чернобыльской АЭС проанализировать ситуацию, связанную с последующей дезактивацией Припяти. Не исключено, что при этом возможны повторения, но делать это я буду, чтобы картина по возможности оказалось целостной.

1. Характер загрязнения поверхностей — крупно- и мелкодисперсные частицы высокорадиоактивного топлива, выброшенные наружу из жерла четвертого энергоблока:

а) частицы крупного размера оседают на территории как самой станции, так и вокруг нее;

б) мелкодисперсные частицы (аэрозольная "объемная" радиоактивность), уносимые ветром в различных направлениях, могут выпасть в различных районах России или других стран.

2. Прочность связи радиоактивных выбросов с различными поверхностями: земли, зданий (кирпичных и деревянных), крыш (соломенных, битумных и рубероидных), поверхностей, покрытых или не покрытых красками, и т. д.:

а) сразу после выброса и в отсутствие дождя прочность связи радиоактивных частиц незначительная, за исключением битумных поверхностей;

б) после выпадения дождей ситуация может оказаться другой.

Нерастворимых веществ нет. Просто растворимость каждого материала разная. Сахар растворяется в воде легко, нержавеющая сталь или сплав очень плохо, но все-таки растворяются. И потому часть активности в виде водных растворов будет уходить в глубь поверхности земли или в глубь поверхности здания. Естественно, выбор технологии дезактивации будет уже другим.

3. Изотопный состав радиоактивных загрязнений.

Изотопный состав радиоактивных загрязнений может быть различным. Главное здесь в том, что изотопы цезия из водных растворов очень прочно сорбируются на соединениях, содержащих кремний, а изотоп стронция из водных растворов образует прочные соединения с породами, содержащими кальций, и т. д. Естественно, что и подходы к проведению дезактивации для различных радионуклидов будут различными.

4. Радиоактивная пыль может переноситься ветром с одного места на другое.

Возможны и другие причины или обстоятельства, которые могут оказывать влияние на эффективность проведения дезактивации, но для простоты восприятия на этом можно и остановиться.

Теперь, когда многое уже известно, очень важно убедиться, что отсутствуют внешние источники поступления в город радиоактивных веществ в виде аэрозольной пыли или с дождями.

Таких источников несколько, перечислю самые известные:

а) развороченный четвертый блок — он должен быть достаточно герметично закрыт;

б) аэрозольная "объемная" радиоактивность, плавающая в воздухе и переносимая воздушными потоками в любом направлении, — необходимо, чтобы над городом, а еще лучше — над всей 30-километровой зоной прошли многократные дожди;

в) могильники и любые другие свалки радиоактивного мусора должны быть устроены таким образом, чтобы гарантировать неперенесение радиоактивной пыли за пределы территории, где они захоронены;

г) "лысые" места поверхности земли лучше вскопать и засеять травой. Пусть трава растет, пусть радиоактивная пыль концентрируется в этой траве и поливается дождями или водой из шланга. Тогда не надо будет проводить пылеподавление с использованием ПВС или других материалов, что и дорого, и неэффективно.

Разумеется, могут существовать и другие источники поступления радиоактивности в город, их также необходимо выявить и изолировать.

После проведения этих мероприятий радиационная обстановка стабилизируется и во всех районах города, после чего можно будет приступить к выбору небольшого района с застройками, дорогами, дворами для проведения масштабной дезактивации.

Для проведения дезактивации необходимо снять подробнейшую дозиметрическую картограмму зданий и территории Припяти, заасфальтировать все используемые для передвижения дороги до обочин.

Дороги надо периодически мыть водой, сгоняя радиоактивную грязь в канавки, сделанные вдоль дорог. В этих углублениях будет постепенно скапливаться радиоактивная грязь, которую потом будет несложно периодически убирать и захоранивать.

Постепенно уровни радиоактивного загрязнения поверхностей будут снижаться и могут быть снижены до приемлемых значений.

Дезактивировать здания нужно с крыш. Двери и квартиры при этом должны быть закрыты. Протечки дезактивационных растворов должны быть минимальными. Для каждого отдельного случая или объекта должны быть подготовлены своя технология и свои технические средства, рекомендованные специалистами. Вся последующая работа должна проводиться под их непосредственным руководством.

После проведения первого этапа дезактивации необходимо снова снять подробную дозиметрическую картограмму объекта, в том числе и по альфа-излучателям. Проанализировать полученные результаты и подкорректировать технологию, если это необходимо. После чего подготовиться к новому этапу проведения дезактивации.

Естественно, от внимания людей не должны уйти проблемы, связанные с очисткой стоков и переработкой радиоактивных отходов.

Все перечисленное — это часть проблемы по возрождению города или значительного улучшения радиационной обстановки в нем, но очень важная ее часть.

Не исключено, что ничего нового я не сказал и до подобной схемы нетрудно было додуматься и другим. Но, к сожалению, в практическом плане при проведении дезактивации Припяти многое делалось вопреки этим простым истинам. И потому получилось то, что получилось.