Чернобыль: необъявленная война

Глава 5 БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

Необходимость дезактивации. В процессе строительства "саркофага" "ликвидаторы" активно занимались уборкой радиоактивного мусора и асфальтированием дорог вокруг Чернобыльской АЭС. Все это привело к существенному снижению уровня радиоактивного загрязнения территории. Эти работы были продолжены и в дальнейшем.

Работы по дезактивации было много уже сразу после аварии, но они не были главными. Были более важные задачи, которые требовали срочного решения. Однако после возведения "саркофага" объем работ по дезактивации стал быстро возрастать. И проблема стала основной. Необходимо было:

1. Провести дезактивацию техники, использованной при проведении работ по ликвидации последствий аварии и оставленной для дезактивации в районе Чернобыльской АЭС.

2. Провести дезактивацию помещений и оборудования третьего энергоблока, для последующего введения его в эксплуатацию.

И потому все остальное уходило на второй план.

Заместитель начальника главка Минсредмаша Ф. А. Ермаков и заместитель начальника УС-605 О. М. Сафьянов в сопровождении группы дозиметристов объехали в районе Чернобыльской АЭС все места складирования "грязной" техники.

Впечатление жуткое. В два-три яруса навалены друг на дружку машины различных марок — от "Жигулей" до "КрАЗов", автокраны, погрузчики, бетоновозы и другая строительная, автомобильная и специальная техника. Нужно было определить дальнейшую судьбу этого в прошлом национального достояния.

Рассматривались следующие варианты:

1. Отобрать технику, которую можно дезактивировать на месте или отправить для дезактивации на предприятия, где имеется опыт такой работы.

2. Отобрать технику, которую нельзя дезактивировать и которую требуется захоронить.

Эти варианты и реализовывались в дальнейшем.

В качестве критерия для отбора техники была выбрана общая поверхностная загрязненность оборудования. И потому на первом этапе эту задачу разделения техники на ту, которую нужно дезактивировать, и ту, которую нужно захоронить, решали в основном дозиметристы. А у них один критерий — показание прибора. Критерий не очень надежный, так как уровень загрязнения поверхности не всегда определяет способность к дезактивации, и есть множество более убедительных критериев.

Часть техники было решено отправить на дезактивацию на другие объекты ядерной энергетики, где существовали условия для проведения подобных работ. И потому вскоре из общей "кучи" наваленных автокранов, бетоновозов и другой техники было собрано и подготовлено к отправке около бо железнодорожных платформ-вагонов.

Путь был неблизким — в другой конец страны, и во избежание радиоактивного загрязнения на пути следования, так как радиоактивные частицы могли осыпаться, омываться дождем и отслаиваться, было решено все железнодорожные платформы застелить полотном из пластиката, а технику надежно закрыть брезентом. Огромные карты из пластиката и брезентовые накидки быстро изготовили в Киевской области. После погрузки техники на платформы и вывода на станцию Тетерев всего состава "чернобыльский" эшелон выглядел весьма загадочно. Население, не знавшее, что находится под брезентом, гадало, что это за современная военная техника находится на платформах и куда ее везут.

Вспоминает заместитель начальника УС-605 О. М. Сафьянов: "Большое количество техники, которая представляла серьезную ценность, отправляли в Красноярск и другие пункты. После тщетной попытки дезактивации такой техники уже там, на месте, эта задача была отменена: затраты были огромными, а получали для дальнейшей эксплуатации мизерное количество техники".

Что было дальше с этой техникой, неизвестно. И снова возможны два варианта: технику или захоронили, или все-таки отдезактивировали и использовали в регионе. Использовали или целиком, или разобрали на запасные части.

На мой взгляд, правильней было бы на местах складирования техники построить пункты санитарной обработки (ПуСО): одно, два или три — сколько потребуется — и провести предварительную дезактивацию техники и оборудования. В результате проделанной работы многие проблемы были бы сняты на месте, так как характер загрязнения поверхностей в основном радиоактивная пыль и частицы радиоактивного топлива. И только после проведения предварительной дезактивации можно было бы принимать окончательное решение о дальнейшей судьбе техники, работавшей в условиях чернобыльской аварии.

Часть техники решили дезактивировать и в зоне Чернобыльской АЭС.

Уже в начале мая на территории Чернобыльской АЭС появились ученые и специалисты в области дезактивации. Представители различных научных учреждений приезжали в зону аварии небольшими группами и предлагали свои услуги. У каждой из групп были свои задачи и свои возможности для участия в ликвидации последствий взрыва на Чернобыльской АЭС. И они их решали на уровне уже известных или разработанных решений, а часто и на уровне интуиции. Масштабы аварии выходили за пределы лабораторных проработок. Движение в этом направлении вначале было достаточно стихийным.

Из книги И. А. Беляева "Бетон марки "Средмаш"": "Собрали всех ученых, руководителей бригад, рассказал о наших задачах, выслушал их, понял, что никто по-настоящему ими не руководил. Никакого сопротивления от них не было, они были готовы выполнять любые поручения и задачи".

Так оно и было. Сопротивления не было и не могло быть. Приезжали специалисты по проблеме, непосредственно связанной с их работой. Более того, с огромным желанием помочь в ликвидации общей беды, постигшей страну.

Жили специалисты на базе отдыха "Строитель", на окраине города Иванков. Это примерно в 60–70 км от Чернобыля. Жили и в других местах. Но распорядок дня был жесткий. Подъем в 5 утра. В 530 выезд в Чернобыль. В 7 часов завтрак, в 730 оперативка в штабе, в 8 утра выезд на рабочие места, в 20 часов возвращение на базу. Если "чистые", приезжали к 22 часам, если "грязные", то мылись на ПуСО и возвращались домой далеко за полночь. По дороге обсуждали результаты работы и задачи на следующий день.

Первые две недели у всех пропал голос, глаза слезились и были красными, как у вареных "раков".

Дезактивация техники. К работам по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС было привлечено более 1000 единиц различной строительной техники, в том числе и уникальной, импортной, а также огромное количество единиц автотранспорта. Цель дезактивации: вернуть, если это будет возможно, дорогостоящую технику для ее использования, уже в чистой зоне.

Условия эксплуатации техники были различны: часть техники работала непосредственно у разрушенного четвертого блока, другая техника — в 30-километровой зоне. Естественно, что и уровни загрязнения техники значительно отличались друг от друга. Для выбора технологии дезактивации важней было другое — характер радиоактивных загрязнений и прочность связи радиоактивных загрязнений с различными поверхностями. В этой связи необходимо было учитывать следующие обстоятельства:

1. В процессе пожара на крыше с битумно-рубероидным покрытием продукты горения крыши могли перемешаться с радиоактивной пылью и попадать на поверхности в виде неизвестных соединений.

2. Техника работала под открытым небом: и летом в жаркую погоду, и осенью под дождем, и холодной зимой, и при таянии снега. Радиоактивные изотопы, взаимодействуя с водой, постепенно растворялись и могли в последующем сорбироваться на поверхностях, что могло привести к образованию соединений, также влияющих на эффективность проведения дезактивации, а также проникать в щели в виде водного раствора.

Первый успешный опыт дезактивации техники специалисты Сосновоборского филиала ВНИПИЭТ провели в своих корыстных интересах. Они "отмыли" до приемлемых значений автомашину "ВАЗ" красного цвета, предназначенную для захоронения, и далее использовали ее для передвижения по территории 30-километровой зоны.

Проблема возвращения техники в чистую зону решалась техническими средствами, находящимися на вооружении химических войск МО СССР. В "грязной" зоне успешно применяли авторазливочные станции типа АРС-14, дезинфекционно-дегазационные автомобили ДДА-53,ДДА-5б, ДДП, пожарные машины. Использовали также поливочные машины, комплекты ДКВ, используемые в народном хозяйстве, обмывочные машины ОМ-2261 6, водогрейные котлы, а также применяемые на АЭС и в радиохимических производствах пароэжекционные распылители РП-1 М. Основным дезактивирующим компонентом, широко используемым для дезактивации техники, был препаратСФ-2У на основе щавелевой кислоты.

Как показал опыт, к успеху при проведении работ по дезактивации приводили правильный выбор технологии дезактивации, обучение персонала и грамотная организация работы.

Наиболее простым и эффективным способом дезактивации, который прижился в зоне Чернобыльской АЭС, стало проведение дезактивации автотранспорта на трех пунктах санитарной обработки (ПуСО). На ПуСО-1 (д. Копачи) — первичная помывка, затем технику перегоняли на ПуСО-2 (д. Лелёв) для дальнейшей очистки, и окончательная дезактивация до требуемых норм проводилась на ПуСО-3 (д. Рассоха).

Работы по дезактивации техники велись круглосуточно.

На начальном этапе проведения работ по дезактивации по-настоящему интересных находок и наблюдений было очень мало. Расскажу об одной из них.

Находка принадлежит Ю. Б. Курдяеву, кандидату химических наук, сотруднику ВНИПИЭТ из Соснового Бора. На Чернобыльской АЭС Ю. Б. Курдяев занимался дезактивацией техники и, в частности, дезактивацией вертолетов. Его внимание привлекло то, что загрязнение поверхности техники было каким-то пятнистым. На фоне чистой поверхности различных деталей попадались черные пятна с высокой радиоактивностью. Курдяев сел за чтение отчетов РИАНа (Радиевый институт академии наук, Ленинград), которые были посвящены составу выбросов в процессе взрыва и пожара на Чернобыльской АЭС. И вдруг находит то, что ему надо. В работе было упомянуто об обнаружении во многих местах чернобыльской зоны, в том числе и на используемой технике, битумных частиц. После получения этой информации многие вопросы отпали сами собой.

Был взрыв, а затем выброс в течение длительного времени радиоактивной пыли в атмосферу. Был и пожар. Был и горящий графит, горела и битумно-рубероидная крыша. И все это перемешивалось в воздухе. Создавались условия для образования микроупаковок из расплавленного битума и аэрозольных частиц с высокой радиоактивностью. Битум при высокой температуре плавился и мог выполнять роль хорошего клея. При встрече такой "упаковки", например, с вертолетом, бомбящим "завал" мешками с реагентами, пожарной машиной, одеждой или грунтом происходило налипание капсулы на различные поверхности. И в этом случае проведение успешной дезактивации без учета этих особенностей становилось достаточно затруднительным мероприятием.

В результате реализации "находки" Ю. Б. Курдяева в зоне Чернобыльской АЭС вся идеология дезактивации свелась к нескольким простым операциям: разборка механизма, продувка, промывка или дезактивация деталей, а затем сборка. Для дезактивации стали применять очень горячие растворы, под большим давлением и со специальными добавками. И дело пошло. Битум сдался.

Для развития идеи Ю. Б. Курдяева стали использовать горячие химические растворы, обладающие высокими моющими и эмульгирующими свойствами совместно с энергичным механическим воздействием на обрабатываемую поверхность, а в качестве универсального технического и активирующего средства — пароэжекционный распылитель. По этой технологии были отдезактивированы двигатели вертолетов, принимавших участие в ЛПА на Чернобыльской АЭС, электродвигатели, использовавшиеся в транспортерах для подачи бетона.

В более сложных случаях схема дезактивации усложнялась.

Найденное технологическое решение "сработало" и при стирке белья. Белье перестали стирать в спецпрачечных, а стали обрабатывать в органических растворителях, как это делают при химчистке. Тем более что у военных химиков было соответствующее оборудование.

Первым серьезным опытом стала дезактивация бетононасоса "Путц-майстер", производства ФРГ Работой руководил кандидат химических наук Курдяев. Дезактивация проходила в несколько стадий. Предварительная дезактивация "Путцмайстера" была осуществлена на ПуСО Ле-лёв. Последующую обработку бетононасоса намечено было провести на ПуСО Рудня-Вересня. Но произошла небольшая задержка.

При въезде в ангар, где должна была быть проведена дополнительная дезактивация, "как всегда, неожиданно" выяснилось, что высота бетононасоса несколько выше, чем высота ангара. Выручил водитель бетононасоса. Он удалил часть воздуха из камер колес, в результате чего машина как бы "присела", и въехал в ангар. Затем снова повысил давление в камерах и тем самым восстановил высоту машины. Все оказалось легко и просто!

В ангаре с помощью трех автомашин АРС-14 вода с химическими добавками была нагрета до 50–80 °C, провели второй этап дезактивации. Окончательная дезактивация была проведена с использованием очистительной машины ОМ-22616, выдававшей из сопла кипяток под давлением 100–120 атм, а также с помощью пароэжекционных распылителей РП-1М, выдававших пар, активированный химическими реагентами.

Эксперимент прошел удачно, и была нескрываемая, естественная радость от чувства хорошо исполненной работы.

Первый эшелон отдезактивированной техники был отправлен со станции Тетерев уже 3 октября 1986 года.

В начале второй декады декабря в районе Чернобыльской АЭС установилась очень холодная погода. Вспоминает М. И. Орлов: "На ПуСО находились непрерывно по 8 часов на свежем воздухе. Ноги мерзли, и, чтобы как-то согреть их, мы пользовались своей "разработкой": через каждые 20–30 минут обрабатывали кирзовые сапоги паром из РП-1М, нагревая ноги до их оживления. Но, к сожалению, ноги снова быстро мерзли. И все приходилось начинать сначала".

К концу 1986 года по этой технологии были отмыты до транспортных норм бетононасосы "Варлингтон", "Путцмайстер" и "Дайфос" в количестве 11 единиц на общую сумму 5300 тысяч рублей в ценах 1986 года. Условия, в которых работали "ликвидаторы", были сложными. Но и к ним приспосабливались.

Специалисты из НИКИМТа также активно занимались дезактивацией техники. В частности, ими были дезактивированы краны "Демаг". Один кран после дезактивации был отправлен в Сосновый Бор, а другой продан немцам и отправлен в Германию. Там кран "Демаг" собрали и продали в страну третьего мира. Кроме кранов "Демаг", были дезактивированы краны "Либхер", "Кировец", КС-300. Всего более 5 тысяч единиц различной техники.

Дезактивация вертолетов. Дезактивацию боевых вертолетов "МИ-8" и "МИ-24" после группы Ю. Б. Курдяева продолжила и группа к. т. н. Е. М. Филиппова. Работа осложнялась тем, что технология дезактивации вертолетов, даже в условиях атомной войны, не разрабатывалась, так как предполагалось, что время жизни вертолета на войне — три-четыре вылета. Для решения задач ориентировались на общие принципы проведения дезактивации и практический опыт.

Дезактивация наружных поверхностей, кабины пилотов и салона особых сложностей не вызывала. В качестве технического средства специалисты ВНИПИЭТ применили автомобили типа АРС, а в раствор добавляли поверхностно-активные вещества. Для дезактивации узлов сложной конфигурации решили использовать пароэжекционный распылитель ПЭР-2. Для эффективной работы нужен был пар давлением до 6 атм. С паром таких параметров были трудности. Снова помогли военные. Предложили использовать автомобиль ДДА. Автомобиль работал на дровах и использовался в армии для проведения дезинфекции, а если точнее — для уничтожения вшей. Когда принимали эту технику на вооружение, шутили: что вши, что радиация — все равно война. И использовали одну "нечисть" против другой. Пар был слабый, но проблему "ликвидаторы" все-таки решили.

Наибольшую сложность представляла дезактивация двигателя. В полете через двигатель проходят огромные объемы воздуха, поверхности двигателя, покрытые смазкой, нагреваются до высоких температур. Не исключалось, что радиоактивные вещества могли быть прочно связаны с поверхностью. Хотя уровни радиоактивного излучения были небольшими и достигали 15–20 мР/ч, чувствовалось, что "грязь" беспокоила пилотов, так как двигатель находился непосредственно над кабиной.

Вспоминает кандидат технических наук Е. М. Филиппов: "Один из членов экипажа предложил подавать паровую струю с моющими добавками в воздухозаборные сопла двигателя, при этом одновременно производился фальшстарт, то есть все механизмы, включая винт, проворачивались стартером. Работа была опасной: я до сих пор помню, как Андрей Голубев, сотрудник нашего отдела, согнувшись в три погибели, сидит на кабине вертолета и орудует пароэжекционным распылителем, а у него над головой со свистом проносятся лопасти винта".

Технологию дезактивации вертолетов удалось быстро освоить, и уже следующие группы в течение трех месяцев успешно отмывали боевые машины, участвовавшие в ликвидации аварии.

Дезактивация железнодорожных путей. По ходу командировки приходилось решать различные задачи по дезактивации. И все они носили конкретный характер. Вот одна из них: нужно завезти мазут на котельную. До аварии эту проблему легко решали, используя железнодорожный транспорт. После аварии необходимо "чистый" поезд с цистернами мазута из "чистой" зоны загнать в зону "грязную". А после выгрузки мазута — вернуть поезд в чистую зону с "чистыми" колесами.

И снова комплекс разных проблем.

Железнодорожная ветка к котельной проходила вблизи разрушенного четвертого блока, где уровни радиации достигали 15 Р/ч. На радиационную разведку группа Е. М. Филиппова выезжала на бронированной десантной машине (БРДМ). По шпалам эта машина ездить еще не научилась, поэтому часто приходилось ходить пешком. Как правило, после таких пеших прогулок по вечерам сильно жгло подошвы ног и вовсе не от усталости.

Ребята предложили дезактивировать рельсы паром с моющими добавками, при этом в качестве источника пара снова использовали машину ДДА, погруженную на железнодорожную платформу. После проведения дезактивации в "грязных" местах железнодорожного пути заменили подсыпку и "грязный" щебень поменяли на чистый. Работа была выполнена силами химвойск в течение недели. После этого тепловоз успешно доставлял цистерны с мазутом в котельную и вывозил их обратно без мазута в чистый район, не "запачкав" колеса. Котельная заработала, обеспечивая теплом и паром строителей, приступивших к сооружению объекта "Укрытие".

Дезактивация помещений и оборудования третьего энергоблока. Правительственная Комиссия своим решением первоочередной задачей определила дезактивацию энергоблоков № 1, № 2 и № з, а также общую для всех блоков деаэраторную этажерку и машинный зал. И здесь без дезактивации также было не обойтись.

Уже в июне 1986 года были начаты работы по дезактивации первого и второго энергоблоков, которые меньше пострадали в результате аварии и имели возможность функционировать отдельно, независимо от третьего и четвертого энергоблоков Чернобыльской АЭС.

Работа по проведению дезактивации была организована по принципу "сверху-вниз" и от относительно "чистых помещений к грязным". Ответственность за технологическое обеспечение и планирование очередности проведения дезактивационных работ была возложена на персонал Чернобыльской АЭС. Руководство на проведение работ по дезактивации помещений и оборудования было возложена на Ю. Н. Самойленко.

Дезактивацией помещений и оборудования первого и второго блоков занимались солдаты Министерства обороны под руководством специалистов Чернобыльской АЭС. Серьезных трудностей в процессе дезактивации не встретили, и потому сначала первый блок (октябрь 1986 года), а затем и второй блок Чернобыльской АЭС (ноябрь 1986 года) были введены в эксплуатацию.

В середине сентября 1986 года руководством Чернобыльской АЭС и начальником ОГ МО СССР был утвержден план-график дезактивации помещений третьего энергоблока. Согласно план-графику предполагалось к началу декабря 1986 года завершить дезактивацию помещений и оборудования третьего блока до уровней не более 2,5 мР/ч.

Опираясь на опыт в целом успешной дезактивации помещений и оборудования первой и второй очереди Чернобыльской АЭС, сотрудники станции стали аналогично проводить дезактивацию помещений и оборудования третьего энергоблока, активно используя жидкостные методы дезактивации. Однако вскоре выяснилось, что используемые способы не приводили к решению проблемы. Более того, в отдельных случаях применение жидкостных методов дезактивации приводило к ухудшению радиационной обстановки. Помещения, ранее сравнительно чистые, получали вторичное загрязнение, и их снова требовалось дезактивировать. Залитые дезактивирующими растворами бетонные полы, стены, покрытия из лакокрасочных материалов, металлические поверхности фиксировали на себе радиоактивные изотопы за счет проникновения вглубь материалов или закрепления на этих поверхностях активности за счет сорбционных процессов.

В результате программа дезактивации по третьему энергоблоку была сорвана. На третьем блоке Чернобыльской АЭС насчитывалось более 1100 помещений, из них были приняты как приемлемые только 123. Стало понятно, что с наскока проблему не решить.

Требовались специалисты, которые бы помогли разобраться в новой обстановке. И потому в июне-июле на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС приезжали специалисты разного профиля и более технически оснащенные, чем мы, приехавшие туда в мае.

Вспоминает М. И. Орлов, сотрудник НИЧ ВНИПИЭТ (город Сосновый Бор): "В машине у нас было практически все: дозиметрические приборы, включая лабораторную установку со свинцовым домиком весом почти в центнер, защитные средства, одежда, вспомогательные материалы и оборудование. Бригада формировалась с учетом опыта и знаний различных специалистов для решения комплекса проблем. Все были отличными специалистами в дозиметрии, Степанов И. К. и я — специалистами по дезактивации и по обращению с радиоактивными отходами, Голубятников В. И. — специалистом по техническим средствам дезактивации. Санитаров В. А. и Степанов И. К. — кандидаты наук, я заканчивал аспирантуру.

Под руководством В. И. Голубятникова был изготовлен свинцовый коллиматор, в 40 килограммов веса, позволяющий производить точные измерения в условиях больших уровней радиации".

Прибывшая группа из Соснового Бора быстро стала на довольствие. Отметила командировки. Получила в Чернобыльском штабе МВД пропуска. Пропуска имели литер "ВСЮДУ" и были заварены в полиэтилен, чтобы их легко можно было дезактивировать в случае поверхностного загрязнения. Организовали свою дозиметрическую службу, которую возглавил А. А. Родионов. Группа располагала своими аттестованными средствами индивидуального дозиметрического контроля. В штабной комнате ГКАИЭ стояла установка зарядки и контроля индивидуальных дозиметров, а рядом с дозиметрами лежал журнал, в который каждое утро всех записывали при выдаче дозиметра, а вечером фиксировали полученную дневную дозу. Кроме этого, был налажен и официальный контроль через УС-605.

Распределили обязанности в группе следующим образом: Константинов Е. А., начальник отдела, к. т. н., осуществляет общее руководство бригадой, готовит обобщенные материалы для Правительственной комиссии; Шулаков В. В. координирует работу групп и решает организационные вопросы; Степанов И. К. и Орлов М. И. решают все вопросы, касающиеся проблем дезактивации на промплощадке ЧАЭС, Родионов А. А. и Санитаров В. А. осуществляют радиационную разведку и готовят рекомендации по дезактивации территории радиусом дою километрах от станции; Голубятников В. И. проектирует и организует работу ПуСО.

Подготовительные мероприятия. Основные работы по дезактивации помещений и оборудования третьего блока начались уже после сооружения "саркофага". Масштабы работ представлялись огромными. С декабря 1986 года к проблеме дезактивации блока были привлечены специалисты НИЧ ВНИПИЭТ. Количество командированных в группах возросло до 15–20 человек. Первое, с чего начали, — получение информации обо всех помещениях третьего энергоблока. В январе 1987 года такая информация была получена. Следующий этап — определение мощности дозы радиоактивного излучения в различных местах помещений и определение относительно безопасных проходов в каждом из них.

Начали с масштабного исследования радиационной обстановки внутри третьего блока. К дозиметрическим и другим видам исследований подключились и другие специалисты. С 12 по 25 января 1987 года специалистами Минсредмаша была проведена масштабная акция — специализированная разведка с привлечением около 100 специалистов. Акцию возглавил заместитель главного инженера ВНИПИЭТ Вадим Михайлович Багрянский.

Пример подобной работы — обследование радиационной обстановки в помещении 7001 (подтрубное помещение третьего и четвертого энергоблоков). Это помещение не имело окон, но было хорошо освещено солнечным светом через проломы в стенах, что способствовало успешному выполнению задания. Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Мощности экспозиционных доз излучения колебались в широких пределах и в среднем составляли около 8о Р/ч.

Дозиметрическое обследование только часть работы по дезактивации, причем очень важная часть. Другая часть работы: разделение совмещенных частей третьего и четвертого энергоблоков. Дело в том, что по проекту большинство вспомогательных систем этих блоков были едиными, и теперь в силу сложившихся обстоятельств системы третьего и четвертого энергоблоков должны быть разъединены. Для этого и необходимо было ходить по смежным помещениям обоих блоков, выяснять радиационную обстановку, оценивать степень разрушения помещений, оборудования, трубопроводов и давать предложения по местам и способам разделения систем.

Вспоминает сотрудник НИЧ ВНИПИЭТ (Сосновый Бор) С. В. Грибанен-ков: "В турбинном зале третьего блока долго не удавалось довести уровень радиации до приемлемых значений. Оказалось, что виной всему были "прострелы" через стенку четвертого блока. Решили вместе с Ю. М. Симановским найти источник излучения. Оставили накопители, чтобы потом не было скандала с дозиметристами, и пошли. До сих пор помню, как быстро защелкал переключатель диапазонов, а стрелка зловеще уперлась в значение 200 Р/ч. Дух захватило. Страха не было, он появился потом. Мертвая тишина, искореженные конструкции, и только наши голоса: у нас на работу не больше 3–4 минут. Дрожащими руками беру мазки".

Характер загрязнения помещений третьего блока. Загрязнение третьего энергоблока радиоактивными веществами произошло в результате взрывов на четвертом энергоблоке, а потому высокоактивные вещества (фрагменты активной зоны, диспергированной топливной композиции, графита) оказались как внутри помещений третьего энергоблока, так и на кровле третьего и четвертого энергоблоков.

Другая составляющая радиоактивных загрязнений в помещениях третьего энергоблока — выброс радиоактивных аэрозолей.

В некоторых помещениях бушевал пожар. Продукты горения всего того, что могло гореть, вместе с частицами графитовой кладки оседали в помещениях третьего блока и разносились по территории Чернобыльской АЭС и далеко за ее пределами.

В момент аварии и еще некоторое время после взрыва в течение нескольких дней продолжала работать приточная вентиляция третьего блока.

Для охлаждения уже не существующего реактора по рваным трубопроводам сначала по распоряжению главного инженера Чернобыльской АЭС Фомина, а затем и по распоряжению Правительственной комиссии подавалась вода. В результате в помещениях третьего энергоблока образовалось море воды. Были затоплены все нижние отметки третьего энергоблока. Из-за взаимодействия воды с радиоактивными веществами происходило постепенное растворение топливной композиции и переход радиоактивных веществ в воду с последующей сорбцией радиоактивных изотопов на различных поверхностях третьего энергоблока.

Загрязнения помещений и оборудование на третьем энергоблоке превышали допустимые нормы радиационной безопасности НРБ 78/87 в сотни и тысячи раз. Около 30 % помещений находилось в поле мощных радиоактивных источников излучения. Предлагаемые способы дезактивации также должны были обеспечить 100-1 ооо-кратное снижение уровней радиоактивного загрязнения.

Возникла необходимость подготовки новых альтернативных решений по дезактивации внутренних помещений третьего энергоблока.

Для оценки целесообразности проведения дезактивационных работ, их трудоемкости, материалоемкости, степени радиационной безопасности потребовались точные данные о характере, уровнях и степени фиксации радиоактивных загрязнений на поверхностях оборудования и всех помещений блока на момент начала проведения дезактивации.

В основу разработки технологии дезактивации помещений и оборудования третьего энергоблока были положены соображения, связанные с характером загрязнений различных помещений и с прочностью связи радиоактивных загрязнений с материалами.

Ниже приведены основные подходы для проведения дезактивации, на основании которых выдавались рекомендации:

1. При дезактивации стен: снятие слоя штукатурки, лакокрасочных материалов и других покрытий механическим путем, затем восстановление поверхности строителями, а также использование "сухих" методов дезактивации.

2. Помещения, где была разлита вода, загрязненная радиоактивными изотопами: удаление слоя стены, пола, в том числе из бетона, или изолирование поверхности свинцовыми листами в соответствии с расчетом.

3. При загрязнении поверхностей радиоактивной пылью: использование систем на основе пылесоса, дезактивирующих полимерных покрытий ("сухие" методы дезактивации), продувка системы.

4. На границе помещений третьего и четвертого энергоблоков большое влияние на радиационную обстановку оказывала мощность экспозиционной дозы дозы (МЭД) излучения от четвертого блока. В этом случае сначала предусматривалось удаление внешних источни-

пропущена строка в скане

обстановку, а затем, в зависимости от условий загрязнения объекта дезактивации, предлагалось использовать первый, второй или третий подходы.

В качестве примера этого случая можно привести ситуацию с помещением 7001. Февраль 1987 года. Найден участок в помещении, где уровни радиации достигали 2000 Р/ч. Выяснилось, что через это помещение с кровли четвертого энергоблока был проложен желоб, по которому строители сбрасывали в "развал" куски радиоактивного топлива и графита в процессе возведения "саркофага". Была дана команда о демонтаже желоба, после чего стало возможным проведение дезактивации.

Дезактивация машзала. Одним из самых больших помещений третьего энергоблока, которое необходимо было дезактивировать, был машинный зал.

В машзале находилось 8 турбогенераторов (ТГ), насосы подпитки и эжекции, маслобаки, трубопроводы, мостовые краны, электрощиты и другое оборудование, а также проложены многометровые кабели.

Вспоминает сотрудник НИЧ ВНИПИЭТ М. И. Орлов: "Запомнилось первое посещение машинного зала. Наш сотрудник Сергей Саккулин сдавал нам объект для проведения дальнейших работ. МЭД радиоактивного излучения возрастала от ТГ-1 до ТГ-7 от б мР/ч до 85 Р/ч. Когда мы зашли за ТГ-7, рентгенометр ДП-5В показал около 100 Р/ч. Сергей предложил нам пройти еще несколько десятков метров вперед и посмотреть "развал". Если бы мы приняли предложение коллеги, то это была бы наша первая и последняя командировка на Чернобыльскую АЭС. В 1986 году допускалась максимальная доза внешнего облучения не более 25 Р. Мы же могли получить за "любопытство" по нашим оценкам от 100 до 200 Р, в зависимости от того, как долго находились бы у "развала"

Ребята хорошо понимали суть влияния радиации на человеческий организм и "уважительно" относились к своему пониманию. И потому дальше не пошли.

Еще в середине июня 1986 года в машзале до ТГ-5 была проведена предварительная дезактивация. Мощности экспозиционной дозы излучения имели широкий разброс. Полученные результаты нельзя было назвать удовлетворительными".

Из сборника материалов "Чернобыль. Пять трудных лет": "Следует отметить, что в этот период (май-июнь-1986 года) предметом особой заботы всех участников работ по дезактивации непосредственно на ЧАЭС была неустойчивость, постоянное изменение радиационной обстановки.

пропущена строка в скане

уровня загрязненности сходило на нет, МЭД снова возрастало. Для выяснения причин этого явления, а также для измерения радиоактивного загрязнения из офицеров — химиков была создана специальная группа разведчиков, которая в течение суток систематически проводила измерения уровней радиации и разрабатывала рекомендации по их снижению (бедные ребята! — Е. М.). Эта группа выяснила, что одной из причин низкой эффективности дезактивационных работ на энергоблоках была разгерметизация помещений (многие стекла выбиты при взрыве) и несоблюдение санитарно-пропускного режима".

Причин низкой эффективности дезактивации, проведенной в июне 1986 года, было несколько.

Первая причина — особенности конструкции машзала после взрыва. Одни помещения, которые находятся в подтрубных боксах, изолированы от проломов в крыше, другие нет. Сама конструкция помещения не обеспечивает защиты от внешнего излучения (легкая крыша, тонкие, порядка 25 сантиметров, стены, большие площади остекления, из которых большая часть стекол выбита).

Вторая причина: дезактивируемые поверхности подвергаются загрязнению за счет повторного оседания радиоактивных аэрозолей. Эту особенность заметили как специалисты ВНИПИЭТ, так и военные специалисты.

Такое поведение радиоактивных аэрозолей за пределами Чернобыльской АЭС просуществовало до наступления дождей, а внутри третьего блока, не исключено, что и дольше. Свою точку зрения по этому вопросу я подробно изложил в главе "Город-призрак".

На момент первых опытов дезактивации машзала специалисты ВНИПИЭТ и НИКИМТ предложили изолировать поверхности турбогенераторов и полов легкосъемным покрытием и прекратить дезактивационные работы до полной герметизации машинного зала. Работу отложили до лучших времен. И правильно сделали. В 1987 году эта проблема была решена.

Удивительно, что работы по дезактивации машзала были начаты практически одновременно с началом работы по возведению "саркофага". Проведение таких работ в июне 1986 года было и жестоким по отношению к людям, так как уровни МЭД были очень высокими, и бессмысленным с профессиональной точки зрения, так как на процесс дезактивации существенное влияние оказывало вторичное загрязнение, связанное с оседанием на поверхностях радиоактивных аэрозольных частиц.

Дезактивация вентсистем. В феврале 1987 года прибывшие в командировку специалисты по дезактивации из ВНИПИЭТ ходили уже не в белых комбинезонах, как летом прошлого года, в зэковских ватниках и зимних шапках. Жили в Иванкове в доме для умалишенных. К счастью, на работу и настроение место жительства не оказывало никакого влияния.

Основная работа переместилась в помещения Чернобыльской АЭС, так как там шла интенсивная подготовка к пуску третьего энергоблока.

Наиболее серьезную озабоченность вызывало состояние вентиляционных систем на третьем блоке Чернобыльской АЭС. Вентсистемы в момент аварии находились в работе, более того, они оставались включенными еще двое суток, когда горел четвертый блок и в атмосферу выбрасывалось огромное количество аэрозолей. Загрязненность вентиляционных систем была достаточно большой. Существовала опасность, что при запуске третьего энергоблока и, естественно, при запуске вентсистемы в эксплуатацию может произойти выброс радиоактивной пыли, осевшей в вентиляционных трубах, и разнос радиоактивных загрязнений в другие помещения.

Руководство, анализируя ситуацию, учитывало, что приточные венткамеры расположены в непосредственной близости от аварийного блока. В связи с этим нетрудно представить, какое количество радиоактивной пыли попало в вентсистемы. Были и другие сложности. Воздуховоды по большей части были замурованы в стены, в специальных колодцах и шахтах. И потому Правительственной комиссией было принято решение: старые вентсистемы демонтировать и заменить на новые.

Это решение откладывало пуск третьего блока на неопределенный срок. Группа к. т. н. Е. М. Филиппова из НИЧ ВНИПИЭТ, тщательно все обследовав и проведя дозиметрическую разведку, предложила Правительственной комиссии провести дезактивацию вентсистем, а не ее демонтаж. Предложение было принято.

Были использованы следующие подходы по дезактивации вентсистем:

— продувка вентсистем противотоком, при этом радиоактивные загрязнения в виде пыли, улавливались фильтрами, а воздух выбрасывался на улицу;

— "сухие" методы дезактивации.

Вспоминает Е. М. Филиппов: "Для повышения эффективности дезактивации солдатам было поручено стучать палками по воздуховодам, чтобы пыль лучше отходила от внутренних поверхностей. Десятки солдат в разных позах и на различных отметках колотили с утра до вечера по трубам и, судя по их веселым физиономиям, им это нравилось. Воздуховоды, конечно, помяли, побили, но эффект был достигнут".

Большую работу по дезактивации вентсистем на третьем энергоблоке провели специалисты ВНИПИЭТ В. А. Феногенов и П. И. Черемисин, которые приехали на смену группе Е. М. Филиппова. Они продолжили работы по продувке вентсистем: очистили более десятка вентиляционных участков и сдали их по акту службе радиационной безопасности Чернобыльской АЭС как готовые к эксплуатации. Были удачно применены и "сухие" методы дезактивации вентиляционных труб.

Кроме дезактивации машзала и вентсистем третьего блока, была проведена огромная работа по улучшению радиационной обстановки в помещении главных циркуляционных насосов, центрального зала, аппаратной химцеха и сотнях других помещений Чернобыльской АЭС. Большая работа была проведена по дезактивации помещений и оборудования электроцеха.

Каждое утро на оперативке у руководства Чернобыльской АЭС все задействованные в этой работе руководители (наука, военные, строители, служба РБ станции и другие специалисты), отчитывались о выполненной работе и получали новое задание. Это было похоже на наступление по всему фронту, и, как подобает при наступлении работы, по дезактивации на Чернобыльской АЭС велись по военному распорядку.

Накануне вечером группа получала задание: кому и какие помещения следует обследовать. В течение следующего дня проводили обследование загрязненных участков и вырабатывали рекомендации. Вечером в штабе составляли печатный документ, в котором приводили последовательное описание всех необходимых действий для выполнения поставленной задачи. В плане работ указывали необходимые технологические операции, такие, как: дезактивация полов, стен и оборудования, в необходимых случаях вырезка участков труб, частично или полностью воздуховодов, покрытие наиболее "загрязненных" участков листовым свинцом, устройство стяжки и т. п. Указывали последовательность проведения работ и необходимое материально-техническое обеспечение; дезактивирующие растворы, технические средства и вспомогательные материалы, а также правила техники безопасности, численность рабочих, которые будут заниматься дезактивацией, и, если потребуется, привлечения других специалистов.

Рабочий день с утра и до позднего вечера. Машинисток не было, все материалы печатали сами специалисты.

Затем документ утверждался руководством УС-605 и передавался исполнителям. План вступал в действие после утверждения. По прибытии "партизан" до них доводилась задача, последовательность ее выполнения и особенности работ в помещении. После чего начиналось выполнение работы под руководством старшего команды, обычно прапорщика.

Разработчики технологии понимали всю ответственность, связанную с выдачей рекомендаций. Ведь завтра по их рекомендация десятки, а то и сотни солдат или "партизан" МО СССР будут проводить дезактивационные работы. Простые работы, но в очень опасных условиях.

В течение следующего дня, если работа была не очень трудоемкой, рекомендации, как правило, были уже выполнены, а специалисты по дезактивации получали от Правительственной комиссии или руководства УС-605 новую задачу.

Контролировали и принимали работу представители Чернобыльской АЭС.

Вспоминает сотрудник НИЧ ВНИПИЭТ С. В. Грибаненков: "В. Щербина ("маленький"), замдиректора Чернобыльской АЭС по радиационной безопасности (РБ), плотный крепыш, небольшого росточка, призывал нас быть всегда точными и начеку. Подписывая рекомендации, любил приговаривать вполголоса, но так, чтобы его было слышно: "Я же не зря плачу вам пять окладов"".

Пять окладов — немалые деньги, но и работа на Чернобыльской АЭС даже в 1987 году не была легкой прогулкой.

Вспоминает Ю. М. Симановский, сотрудник ВНИПИЭТ из Ленинграда, к. т. н.:"Наша рабочая мини-команда состояла из трех человек: меня — как технолога, механика Киселева А. Н.(к величайшему сожалению, уже покойного), который был, кроме того, дозиметристом и нашим проводником, так как был на Чернобыльской АЭС уже не один раз и хорошо знал расположение помещений, и Медведева Сергея, нашего помощника из ЛТИ им. Ленсовета, доцента кафедры радиационных процессов в атомной энергетике. Его кончина в 2000 году в 46 лет была для многих ударом".

Из трех человек два умерли. Такая вот арифметика, такие вот "пять окладов".

После проведения дезактивации помещения и оборудование, а также поверхности техники по остаточным уровням загрязненности должны соответствовать нормам, установленными правилами НРБ-76/87. Чаще всего эти требования были невыполнимы, и прием техники и оборудования в эксплуатацию проводили по результатам, превышающим нормативные значения. Дезактивацию проводили до "рабочих норм", учитывающих посещаемость помещений работниками станций.

Дезактивация ХОЯТ. Для проведения работ, связанных с запуском трех энергоблоков по требованиям ядерной безопасности, нужна была предварительная выгрузка тепловыделяющих элементов (твэлов) из реакторов, а бассейны выдержки, в которых хранились твэлы, были заполнены до отказа. Без пуска в эксплуатацию хранилища отработанного ядерного топлива (ХОЯТ) практически невозможно запустить три энергоблока Чернобыльской АЭС.

Вплотную этой проблемой со стороны ВНИПИЭТ занимались М. И. Орлов и И. К. Степанов. Решение этой задачи было возможно двумя путями:

1. Вывоз отработанного ядерного топлива Чернобыльской АЭС на ХОЯТ, например, Ленинградской АЭС, емкость которого была также практически исчерпана.

2. Достройка, наладка и пуск в эксплуатацию ХОЯТ Чернобыльской АЭС. Для этого необходимо было предварительно провести дезактивацию всего здания.

Выбрали второй вариант.

ХОЯТ Чернобыльской АЭС включает в себя два здания: транспортного коридора с подъемным оборудованием и здание бассейна выдержки отработавших твэлов со вспомогательным оборудованием.

Мощность экспозиционной дозы радиоактивного излучения от поверхности грунта вокруг здания ХОЯТ составляла 3–6 Р/ч. Внутри помещений, имеющих окна и открытые проемы вместо стекол, эти значения много ниже: о,2–0,4 Р/ч. Ближе к крыше значения МЭД постоянно возрастали, и на крыше ХОЯТ они достигали значений от 10 до 15 Р/ч.

Для перевозки твэлов использовался вагон-контейнер. Он был загрязнен и блокирован с момента аварии пожарной машиной. Вагон-контейнер находился на подъездных путях у третьего энергоблока, в районе мощных полей радиации.

Была разработана технология дезактивации вагона-контейнера, предусматривающая применение пароэжекционного распылителя (ПЭРа) в сочетании с дезактивирующими растворами. Для проведения эффективной дезактивации требовались пар давлением около 6 атм и паровоз как источник пара. М. И. Орлов обратился к замминистра путей сообщения. Замминистра пояснил, что все паровозы законсервированы, но что он даст команду расконсервировать один паровоз и подготовить его к работе. Это я к тому, что в Чернобыле не было нерешаемых вопросов.

В силу различных организационных событий работу по дезактивации вагона-контейнера провела группа Е. М. Филиппова. Паровоз не использовали, нашли более простое решение.

Работу по дезактивации ХОЯТ предстояло проводить совместно с военными. Орлов и Степанов пошли знакомиться с соратниками по работе из МО СССР, штаб которых базировался в комнате по коридору, ведущему к кабинетам директора и главного инженера Чернобыльской АЭС. В штабе полковники и подполковники из Академии химзащиты, офицеры из высших военных училищ, с которыми предстояло тесно сотрудничать. С военными обсудили масштабы аварии и ее возможные причины, а также будущую работу.

Начинать надо было с кровли.

Дезактивация рубероидных крыш оказалась серьезной проблемой. Для ее решения предлагались различные технологии. НИКИМТ предложил покрывать участки кровли тканью, поливать ее специальным раствором, размягчающим битум, а затем скатывать ткань вместе с налипшим на ней пятимиллиметровым слоем покрытия кровли.

Предлагалось также использовать роботы с плугами. Однако маленькие бульдозеры не справились со своей задачей, так как прилипали к расплавленному битуму. И тогда, чтобы освободить беспомощный механизм из битумного плена, приходилось посылать солдат, то есть "биороботов", которые буквально на руках выносили железного "брата" с крыши.

Военные предлагали использовать кумулятивные удлиненные заряды, разрезающие взрывом битумно-рубероидный слой до стяжки. Были и другие предложения по "автоматизации" дезактивации крыш. Но все предлагаемое было сложно, не очень эффективно и очень опасно для исполнителей — солдат химвойск, имеющих из средств защиты только респираторы и просвинцованные резиновые фартуки.

Образцы битумно-рубероидного покрытия с кровли ХОЯТ исследовали в лаборатории. Было установлено, что загрязнен только поверхностный слой покрытия, но рубероидные слои были так прочно склеены, что отделить верхний слой от последующего не представлялось возможным.

Изотопный состав загрязнений кровли также насторожил: наряду с обычным перечнем изотопов были обнаружены и альфа-излучатели. Причем уровни альфа-излучения были очень высокими. Результатами измерений Орлов и Степанов поделились со своими коллегами из Министерства обороны. Военные не поверили представленным результатам. При таких уровнях альфа-излучения, по военным нормативам, при проведении работ требовалось применение особой защитной одежды и противогазов.

Решили провести дополнительную проверку. У военных был универсальный радиометр производства ГДР, позволяющий измерять все виды излучения и определять поверхностную загрязненность. Орлов предложил военным отправиться на крышу и произвести замеры непосредственно на месте. Военные вежливо отказались.

Небольшой по времени этап подготовки, и через некоторое время Орлов и Степанов привезли пробы прямо в штаб. Мощность дозы радиоактивного излучения проб составляла 1 Р/ч. Соблюдая все меры предосторожности, специалисты замерили образцы на гэдээровском радиометре и получили практически полное совпадение результатов, в том числе и по альфа-излучателям. Отношения с военными стали более доверительными. Специалистам ВНИПИЭТ, когда это было необходимо, стали давать заграничный радиометр по первой их просьбе.

М. И. Орлов и И. К. Степанов пришли к выводу, что наиболее простым способом дезактивации кровли ХОЯТ будет все-таки механическое удаление всего битумно-рубероидного слоя крыши до стяжки. Эту технологию они опробовали на крыше одного из вспомогательных зданий с уровнем радиации i Р/ч. Технология представлялась достаточно простой и даже примитивной. Кто-то назвал ее "топорной технологией".

Последовательность проведения работ по "топорной технологии" представлялась следующим образом. Обычным топором делаются надрубы битумно-рубероидного слоя до стяжки с шагом примерно 20 сантиметров, затем топором, сделанным, как мотыга, отрубаются куски битумно-рубероидного слоя размером 20 х 20 сантиметров, которые удаляются совковой лопатой и собираются в мешки. После заполнения мешки сбрасываются с крыши.

После многочисленных обсуждений была утверждена именно эта технология дезактивации.

Через некоторое время военные закончили оформление всех документов. По расчетам военных, работать на крыше солдаты могут не более пяти минут. Рабочая группа состоит из четырех человек: один солдат делает надрубы перед собой, второй отрубает куски, третий лопатой подбирает отрубленные куски и бросает их на неочищенную поверхность кровли, четвертый собирает загрязненные куски в мешок, который после наполнения сбрасывает с крыши. На смену одной группе через пять минут должна прибежать следующая группа из четырех человек.

Вспоминает М. И. Орлов: "Прибыли мы раньше солдат и видели, как из подошедшей машины посыпались облаченные в резиновые костюмы и противогазы фигуры, кинувшиеся к двери. Я искренне не позавидовал бедолагам: жара +30⁰ С в тени, а что будет на солнце, я испытал на собственной шкуре много раньше. На сборах курсанты в подобных условиях падали в обморок от перегрева, я сам впервые в жизни испытал жуткое чувство клаустрофобии, находясь полностью в резиновом плену комбинезона, противогаза и перчаток.

Наши исследования показали, что радиоактивные загрязнения на поверхности крыш фиксируются достаточно прочно и такие предосторожности не нужны и даже вредны для здоровья солдат. Мы предлагали ограничиться обычным хлопчатобумажным комплектом, бахилами и респиратором, но военные рекомендации не приняли.

Солдаты были уже ознакомлены с технологией, потренировались в работе, и каждый знал свое место и функцию в расчете. Работа закипела, и первые мешки полетели с крыши ХОЯТ на землю".

Работы по дезактивации крыши ХОЯТ неотвратимо продолжались, так как эта работа стояла на ежедневном контроле Министерства обороны, которое регулярно отчитывалось о ходе ее в правительстве.

Между тем дождей не было уже два месяца, небо было чистое, стояла невыносимая жара. Битум плыл. Солдаты вязли в нем. Темпы работ резко снизились. "Биороботы" быстро выходили из строя. И на их место прибывали другие солдаты. Сроки (ох, уж эти сроки!) поджимали, и количество военнослужащих, принимающих участие в работе, постоянно возрастало. Новые партии военных обучались уже в процессе работы. Солдаты торопились и часто нарушали технологию: не собирали сразу снятые куски покрытия в мешки, а сваливали куски в кучи, в которых они слеживались и сплавлялись на жаре. После недели таких мытарств Орлов и Степанов предложили военным проводить работы ранним утром и вечером, когда жары еще не было.

Напряженно работали и командированные. Рабочий режим у специалистов очень плотен. Практически нет отдыха. Отдыхали урывками. И очень ценили эти часы. Вспоминает М. И. Орлов: "Большое значение для восстановления сил имели наши регулярные, на час-полтора, походы в сауну города Чернобыль. В жару попариться, выпить по литру "боржоми", надеть чистую одежду было очень приятно. Процедура бодрила и давала силы для дальнейшей работы.

По-настоящему отдыхали мы за время нашей вахты всего два раза. Один раз в середине вахты. Было воскресенье. Выехали из Чернобыля после обеда и остаток дня провели на базе "Строитель", отдыхая на берегу реки Тетерев, купаясь, загорая, ловя рыбу. Второй раз отдохнули перед отъездом. Собирали вещи, дезактивировали машину и готовили ее к длинной дороге, а в перерывах купались и загорали".

Ценой невероятных усилий поставленная задача была выполнена: крыша ХОЯТ была очищена от радиоактивных загрязнений. Дезактивация внутренних помещений прошла менее драматично.

Все прекрасно. Проблема решена! Но очень жалко солдат. Не было времени, чтобы остановиться и подумать, например, о том: а почему бы не дезактивировать кровлю ХОЯТ не летом, когда плывет битум, а зимой, когда он твердый? И разрубать его не топором, а разрезать электрической круговой пилой до стяжки с победитовыми наплавками.

Но опять нет времени, чтобы остановиться и подумать о том: а почему бы не дезактивировать технику не зимой на улице, а летом, когда тепло и не надо обрабатывать кирзовые ботинки паром, чтобы согреться? И о том, что технику можно дезактивировать по частям, а иногда и целиком в цехе дезактивации или в отдельном ангаре.

И самое главное: почему любую проблему, даже самую пустяшную, необходимо решать строго к определенному сроку в ущерб человеку и самой работе? Почему даже простую работу мы организовываем таким образом, что ее выполнение становится подвигом? Почему так?

Но это уже отдельная тема.

Руководитель работ по дезактивации Ю. Н. Самойленко к концу ноября 1986 года во многое успел вникнуть и многое осуществить и понял, какую страшную цену в людских жизнях приходится платить за каждый участок кровли здания и за каждое здание на территории Чернобыльской АЭС, приведенное в порядок. И потому стал большим приверженцем "прогрессивных", высокоэффективных, приводящих к быстрому результату методов работы.

Иногда случались и проколы. На планерках специалисты подчас обсуждали абсурдные методы дезактивации. Например, метод дезактивации помещений минусовых отметок вспомогательных систем реакторного отделения (ВСРО), залитых во время аварии водой. Предлагалось в качестве метода противодействия радиоактивному излучению использовать "противолучи". Проблема дезактивации помещений ВСРО была и актуальна, и сложна одновременно. Там даже отдельный кирпич из перегородок помещений минусовых отметок вплотную "светил" до 2 Р/ч. И потому технология дезактивации, которая берегла людей, очень ценилась. Но, как я уже говорил, хороших находок было мало. И вдруг — идея!

Еще в мае 1986 года чернобыльские тропки свели меня с научным сотрудником из Москвы, который рассказывал мне об открытии им "противолучей", то есть лучей, которые могут нейтрализовать радиоактивное излучение. Его доводы не показались мне убедительными. И я быстро забыл о той встрече. А в конце ноября изобретатель был "обласкан" Самойленко, которого можно понять: он тащил на себе огромную и "грязную" ношу, которая называлась дезактивация чего угодно на Чернобыльской АЭС. Прошло 20 лет, но научный мир, к сожалению, так и не вздрогнул радостно в связи с открытием "противолучей".

К счастью, ничто не вечно: заканчиваются и командировки, связанные с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Вспоминает М. И. Орлов: "Прибывали мы на вахту отдельными группами и кто на чем: на машине, поездом, самолетом, а возвращались все вместе на поезде. До Киева доехали на нашем "ПАЗе". Затем поезд и полный набор припасов для приятного времяпрепровождения в предверии Нового года. На Витебском вокзале Ленинграда нас ждал автобус, а в Сосновом Бору мы появились в полдень з 1 декабря. Через 12 часов наступал Новый 1987 год!"

Замечательное состояние: трудная работа выполнена, и ты дома!

Другие методы дезактивации. В процессе дезактивации различных поверхностей и оборудования как внутри третьего блока, так и за пределами Чернобыльской АЭС использовали не только готовые разработки, но и проверяли новые. "Полигон", который назывался "30-километровая зона", и включал в себя и территорию Чернобыльской АЭС, предоставлял для этого небывалые возможности.

Интересное решение по дезактивации электротехнического оборудования предложил доктор технических наук Денисов из Москвы. Он использовал фреоно-спиртовую смесь, позволяющую проводить дезактивацию оборудования без его отключения и достаточно быстро. Использование фреоно-спиртовой смеси значительно ускорило проведение работ по дезактивации электротехнического оборудования, а к доктору технических наук Денисову приклеилось гордое прозвище — Фреоныч.

НИКИМТ в 30-километровой зоне вел работы по "сухой" дезактивации. Один из этих способов, за неимением лучшего, широко использовали при уборке фрагментов топлива и кусочков графита в районе вентиляционной трубы третьего и четвертого энергоблоков.

Если очень просто — это похоже на пластырь, который нужно наклеить на "грязное" место, а через некоторое время снять и захоронить. Для этого на раму размерами 3x10 метров навязывали веревочные швабры, которые перед подъемом рамы на кровлю пропитывали специальным раствором. Раму оставляли на кровле пару дней, швабры за это время присыхали к кровле, а затем раму срывали краном "Демаг". Таким методом очистили сотни квадратных метров кровли в районе вентиляционной трубы, где мощности экспозиционной дозы радиоактивного излучения были чрезвычайно высоки. Метод не красив, примитивен, но он позволил защитить от переоблучения сотни специалистов и сотни "биороботов", то есть солдат. В народе этот метод назвали очень просто — "промокашка".

Совместно с сотрудниками НИКИМТа, в/ч 19772 и ЧАЭС в начале июля 1986 года были проведены испытания трех дезактивирующих полимерных составов. Результатом испытаний стало техническое решение по дезактивации полов помещений ХОЯТ составом ВЛ-85-03К, который затем использовали на многих объектах, в том числе и при проведении дезактивации машинного зала.

При дезактивации кровли здания ХОЯТ была оценена эффективность дезактивирующего состава АБИС-2-8. Дезактивирующее покрытие за один раз удаляло верхний слой кровли (вместе с радиоактивностью) на глубину до 1 сантиметра. Многократное использование состава, естественно, улучшало радиационную обстановку на кровле.

Однако отсутствие опыта проведения дезактивационных работ в больших объемах и отсутствие надежных способов и технических средств, например, для проведения дезактивации электротехнического оборудования приводило к тому, что приходилось использовать технологии "времен царя Гороха". Так, краска с металлоконструкций и корпусов электрооборудования срубалась стальными пластинами размером 250 х 20 х 4 миллиметров путем удара по ним молотком, сделанным из куска арматуры. Картина получалась не очень эстетичной. В помещении более 50 солдат, сидя на полу, лежа или стоя, в зависимости от того, насколько позволяла обстановка, сантиметр за сантиметром срубают краску или грунтовку с металла. И такого уровня "технических решений" было множество.

Чернобыльской АЭС пытались помочь многие министерства и предприятия Советского Союза. Так, например, представители Днепропетровского сельскохозяйственного института (ДСХИ), например, привезли на испытание баллонный аэрозольный генератор (БАГ-1 о) объемом 10 литров, который можно было использовать для нанесения составов при проведении "сухой" дезактивации, например, ВЛ-85-03К. Давление в баллоне создавали при помощи сжигания твердого топлива (трубчатого пороха), при этом достигали полной автономии в применении: не было необходимости в сжатом воздухе и резиновых шлангах.

Сотрудникам ДСХИ эксперты порекомендовали доработать аппарат с целью увеличения его рабочего объема до 20–50 л, сделать его в ранцевом исполнении и на тележке, а также подобрать головки распыления для получения факельного распыла. Вместо того чтобы взять аппарат и поблагодарить специалистов ДСХИ за помощь, набросали ребятам множество замечаний и пожеланий, на осуществление которых потребуется время, не дай Бог, до новой аварии.

По ходу проведения работ по дезактивации на Чернобыльской АЭС испытывали бытовые и промышленные пылесосы, гидроабразивные и дробеструйные установки (с отсосом "грязи"), различные смывки для удаления краски, полимерные покрытия, например, для дезактивации бетона, новые дезактивирующие композиции для очистки электронного и электротехнического оборудования. Все разработки с разной степенью эффективности были проверены, а лучшие были использованы для проведения дезактивации в 1987 году и в другие годы.

Очень хочется верить, что кто-нибудь из научных работников соберет это живое творчество масс "до кучи", проанализирует, отберет лучшее и таким образом не даст пропасть с таким трудом накопленному материалу. Естественно, что большинство этих, придуманных "на ходу" методов дезактивации должны быть доведены до цивилизованного состояния.

Подарком от строителей для Чернобыльской АЭС в ноябре 1986 года стал цех дезактивации. После сдачи под монтаж балки "мамонт" 4-й район получил задачу по переустройству здания железобетонных изделий под цех дезактивации оборудования. Работы были поручены Минсредмашу.

Здание располагалось в трехстах метрах к северу от четвертого блока и к началу работ было вчерне уже отмыто. Окна и стены, обращенные к реактору, были обшиты листовым свинцом. С этой стороны были сделаны несколько фундаментов под оборудование. С западной стороны сделаны два крупных фундамента под вентиляторы большой производительности.

Работы по переоборудованию здания под цех дезактивации были достаточно разнообразные. На площади более тысячи квадратных метров была сделана металлическая облицовка полов и стен, созданы в полах каналы и уклоны. Выполнены организованный водосток и отвод грязных вод в спецканализацию. Проложена наружная спецканализация и другие сети дублирования. Выполнены фундаменты под оборудование с металлическими двухярусными площадками обслуживания. Сделана закрытая и герметичная камера спецотмыва и окраски. Проложены железнодорожные пути, и сделан проем с воротами для въезда железнодорожного транспорта. Сделаны специальная отделка, спецосвещение, спецразводки и множество других мелких работ.

К зданию железнодорожные войска подвели железнодорожную ветку.

Цех дезактивации оборудовали под новые технологии, в разработке которых принимали активное участие ученые из Соснового Бора: к.х.н. Сенин Е. В., к. т. н. Филиппов Е. М., Степанов И. К. и другие работники научного отдела ВНИПИЭТ, руководимого к.т.н. Константиновым Е. А.

Работы были проведены достаточно быстро, в темпе, который был свойствен работам, связанным со строительством "саркофага" вообще.

На этом дело и остановилось.

Вспоминает начальник 4-го района П. Н. Сафронов: "Через несколько недель, когда пришла пора монтажа вентиляторов, я впервые ознакомился с тем, как это делают. Вентилятор довольно долго транспортировали по воздуху на вертолете, а потом с высоты 1,5–2 метра просто бросили на фундамент. Мы уже уехали, а это оборудование так еще и не смогли наладить для нормальной работы".

Задействован цех дезактивации был только несколько месяцев спустя, где-то к середине 1987 года. Энтузиазм после сдачи в эксплуатацию "саркофага" стал заметно ослабевать. Одну группу сменяла другая, но окончания дезактивации не было видно.

Проект "Кладбище". В процессе ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, а также в процессе строительства "саркофага" накопилось очень большое количество "загрязненных" материалов. Кроме "грязных" машин, механизмов и материалов, ежедневно на места захоронения поступали тысячи единиц разного имущества, спецодежды, инструмента и радиоактивных отходов производства. Количество радиоактивных отходов неумолимо возрастало. Необходимо было срочно находить место под "могильники".

Проект "Кладбище" в считанные дни разработали инженеры-проектировщики Ленинградского ВНИПИЭТ во главе с главным инженером В. А. Курносовым. Проект предусматривал надежное захоронение радиоактивных отходов (РАО).

Локализация радиоактивных отходов была возложена на СП "Комплекс", где и был создан "Участок транспортировки, переработки и захоронения радиоактивных отходов" (УТПЗ РАО).

На первом этапе работ в пределах 30-километровой зоны были образованы временные пункты, где складировались радиоактивные материалы с МЭД, не превышающей 1 Р/ч. Такие "могильники" были чем-то вроде свалок. Построены они были наиболее простым способом: в песчаном грунте рыли траншеи глубиной 3–4 и шириной около ю метров, в эти траншеи и сбрасывали радиоактивные отходы из Припяти и Чернобыльской АЭС. Сортировки отходов не было. И потому в траншеях возможно было такое "соседство": загрязненные детские игрушки и бульдозер или лежащий на боку львовский автобус, присыпанный радиоактивным грунтом. Траншеи по мере их заполнения засыпали песком и над ними делали холм, видимо, для того, чтобы впоследствии траншеи можно было все-таки найти.

Назывались такие захоронения по местности или по названию рядом расположенного населенного пункта: "Копачи", "Опачичи", "Толстый Лес", "Лубянка".

Захоронение "Копачи" находилось на берегу пруда-охладителя, "Опачичи" — в карьере, где добывалась глина, "Толстый Лес" расположился в красивом сосновом бору, на одном из путей эвакуации населения из зоны поражения. Радиоактивные материалы, сбрасываемые в такие могильники, являлись в основном предметами домашнего обихода: ковры, зонты, утварь, одежда и прочее. Могильник "Лубянка" располагался рядом с населенным пунктом того же названия.

На момент организации участка УТПЗ РАО в штате было всего два человека — мастер Алифанов и бульдозерист Смирнов. И тот, и другой о радиоактивности знали понаслышке, а об обращении с радиоактивными отходами — и того меньше.

20 января 1987 года участок пополняется еще двумя специалистами А. П. Мочаловым и В. В. Гавриловым. Оба из ЛСК "Радон", город Сосновый Бор.

Первое знакомство с объектами для А. П. Мочалова и В. В. Гаврилова состоялось на следующий день. Утром на автомобиле "УАЗ" двинулись от конторы по дороге на ЧАЭС. Дорога была хорошо очищена от снега, и высокие снежные обочины создавали впечатление движения в ущелье. Ощущение обособленности, чистоты и тишины. Ощущение нетронутости мира и какой-то патриархальности. Не больше, не меньше — чьи-то помещичьи угодья из прошлого.

Когда же подъехали к пункту захоронения радиоактивных отходов (ПЗРО) "Подлесный", увидели такую картину: большое поле, покрытое снегом, бетонный столб осветительной опоры, рядом со столбом — полуразваленный вагон-бытовка. Вдали в морозной дымке просматривались два сооружения из фундаментных блоков. Это были П-образные модули на бетонном основании. Перекрытия сверху они не имели и почти доверху были завалены снегом. Прием радиоактивных материалов здесь еще не производили.

По документам конструкция была шириной зо метров, длиной — бо метров и глубиной — 6 метров.

ПЗРО "Подлесный", "могильник" модульного типа, находился в 1,5 километрах от ЧАЭС и был рассчитан на размещение высокоактивных отходов (ВАО) с мощностью экспозиционной дозы до 250 Р/ч.

Проехали дальше. И снова обширное и заснеженное поле внушительных размеров. ПЗРО "Буряковка", "могильник" траншейного типа, находился в 12 километрах от Чернобыльской АЭС. Рассчитан на захоронение радиоактивных отходов с МЭД до 1 Р/ч. Запланировано 30 траншей с гидроизоляцией из уплотненной глины. После заполнения траншей предусматривалась засыпка глиной. Должно получиться что-то вроде пельменя: сердцевина из радиоактивных материалов, заключенных в оболочку из глины.

Для предотвращения размыва верхнего слоя глины выполняли засыпку песком, грунтом и сеяли траву.

На момент приезда А. П. Мочалова и В. В. Гаврилова было выполнено и готово к приему радиоактивных отходов около 15 траншей из 30. Стоял вагон-бытовка, были протянуты, но не подключены линии электропередачи.

Оказалось, что помещичий надел был полон тайн и достаточно опасен.

Алифанов, прибывший на две недели раньше Мочалова и Гаврилова, указал на заснеженный бугорок и сказал, что там лежит "нечто", что дает значительный гамма-фон. Володя Гаврилов с прибором ДП-5В, включенным на предельный диапазон (200 Р/ч), стал приближаться к указанному месту. На расстоянии около двух метров от макушки сугроба стрелку прибора зашкалило. Рисковать не стали. Решили подождать, когда растает снег, чтобы потом более подробно рассмотреть "зверя" и решить, как с ним поступить.

Надо было превратить сделанные на скорую руку "могильники" в цивилизованные пункты захоронения радиоактивных отходов (ПЗРО), потому что все, что имелось в наличии, было не чем иным, как времянками, опасными для последующей эксплуатации.

Наиболее технически грамотно захоронение радиоактивных отходов проводилось на ПЗРО "Вторая очередь ЧАЭС". Пункт был расположен на территории недостроенных пятого и шестого энергоблоков Чернобыльской АЭС, выполнен был из сборного железобетона на монолитном железобетонном основании. Заполнение секций осуществляли металлическими контейнерами объемом 1 куб. метр. В контейнеры загружали твердые радиоактивные отходы (ТРО). По мере заполнения контейнера его закрывали крышкой. Контейнеры грузили на спецтранспорт, а после заполнения снимали с машины и устанавливали в хранилище инженерной машиной разграждения (ИМР). Высота хранилище — пять контейнеров.

Начальником УТПЗ РАО был назначен А. П. Мочалов.

Предварительное ознакомление с будущей работой закончили. Теперь надо было обустраиваться. В. В. Гаврилова поселили в городе Чернобыль, на улице Кирова, в пятиэтажном кирпичном доме; в "мирное время" это был дом для малосемейных: комната, кухня, совмещенный санузел. В одной из квартир Гаврилов, Алифанов, Смирнов жили и все последующие вахты. Во дворе дома, в бывшем детском саду, работала столовая, но пользовались ею нечасто, так как большую часть времени, всю светлую часть дня, ребята проводили на работе.

Службы СП "Комплекс" находились на территории бывшего отделения "Сельхозтехника". Здесь в одном из помещений им были выделены свои рабочие места: стол и стул.

Первоначально для всех был пропуск с шифром "ВСЮДУ", затем было несколько пропусков: шифр "Припять" давал право въезда в зону и передвижения по ней, и еще два пропуска: на право прохода на территорию ЧАЭС (третий и четвертый энергоблоки) и на проход в административно-бытовой комплекс (АБК-1) и территорию первого и второго энергоблоков.

Некоторая отдаленность от Чернобыльской АЭС, обособленность, отгороженность от мира, всё, что в официальных документах называлось проект "Кладбище". Жизнь здесь протекала, как это могло показаться, неторопливо, по каким-то своим патриархальным законам. Но — по-хозяйски деловито и четко.

В марте 1987 года ПЗРО "Вторая очередь ЧАЭС" был заполнен уже на 8о %. В начале 1988 года этот пункт уже полностью был заполнен контейнерами с твердыми радиоактивными отходами (ТРО), после чего была выполнена обваловка "могильника" глиной, засыпка грунтом и посев травы. В конце 1989 года ПЗРО "Вторая очередь ЧАЭС" представлял собой огороженный колючей проволокой зеленый холм. По периметру ограждения на расстоянии 20–30 метров были укреплены знаки радиационной безопасности.

В апреле 1987 года когда сошел снег, на ПЗРО "Буряковка" установили, что в траншее, с которой началось знакомство с работой, захоронены фрагменты топливной композиции и куски графита. Фрагменты вытащили. В траншее сделали углубление, в него уложили бетонную "подушку", на которую затем с помощью бульдозера и веревки и затащили "зверя". Траншею забетонировали тремя кубическими метрами бетона. МЭД от полученного сооружения составил 0,6 Р/ч. По сравнению с 2оо P/эффект значительный.

На ПЗРО "Подлесный" первые радиоактивные материалы были приняты в мае 1987 года. Перевозку материалов осуществляли на автомобиле на базе "КрАЗа", кабина водителя была снята и заменена на одноместную, с толстыми (желтого цвета) смотровыми окнами.

В один из модулей ПЗРО "Подлесный" высокоактивные отходы принимали в металлических контейнерах объемом 1 куб. метр. Автомобиль заезжал в модуль, водитель уходил в защитное бетонное помещение, а разгрузку осуществлял экипаж ИМРа, используя манипулятор. Контейнеры устанавливали в модуль в три яруса по высоте.

Во второй модуль радиоактивные материалы подавали "навалом", то есть автомобиль работал уже как самосвал, ссыпая ВАО в 2–3 метрах от места сброса. Затем инженерная машина разграждения (ИМР) работала уже, как бульдозер, перемещая радиоактивные материалы к дальней стенке модуля и создавая по всей поверхности слой высотой 2 метра. Замеры МЭД от радиоактивных материалов, находящихся в кузове автомобиля, дозиметрист производил вручную и каждый раз подвергался сильному радиоактивному облучению.

Экипажи инженерной машины разграждения время от времени менялись, как правило, ИМРы обслуживали "партизаны", чьи условия работы были достаточно сложными. Ребятам часто не хватало навыков и тренировки. На "гражданке" у них чаще всего была другая работа. Однако здравого ума и смекалки было достаточно. Однажды один из экипажей прибыл для выполнения работ с лампой дневного света. На вопрос Володи Гаврилова, для чего, мол, лампа, старший экипажа взял лампу двумя руками и провел сверху вниз по комбинезону напарника. Со спины лампа не светилась, а спереди начала светиться.

— Надо бы поменять робу, — сказал старший.

Таким образом, независимо от дозиметриста "партизаны" качественно определяли уровень загрязненности своей одежды.

В течение 1987–1990 годов были ликвидированы временные пункты захоронения, их содержимое было перевезено в траншеи ПЗРО "Буря-ковка". Временные пункты "Вторая очередь ЧАЭС", "Копачи", "Опачичи" и "Толстый Лес" обвалованы грунтом. Пункт "Лубянка" был ликвидирован полностью, так как находился рядом с населенным пунктом. При захоронении техники, особенно крупногабаритной, приходилось разрезать ее на части с применением газовой резки. Думаю, что для крупногабаритной техники больше подошла бы не резка на части, а разборка оборудования на составляющие с последующей дезактивацией деталей.

При ликвидации этих пунктов, особенно расположенных в непосредственной близости от ЧАЭС, часто попадались материалы с МЭД до i о Р/ч, их извлекали и отправляли на захоронение в пункт "Подлесный". При погрузке радиоактивных материалов на пункте постоянно находились мастер и дозиметрист. Был оборудован вагон-бытовка на колесах для персонала. Погрузку проводили с использованием экскаватора и автокрана.

Летом 1987 года и в течение 1988 года на пункте "Буряковка" в отдельные дни принимали до 200 автомашин с различными радиоактивными материалами. Сильно "загрязненные" материалы привозили с территории третьего и четвертого энергоблоков, которые представляли собой продукты дезактивации кровли, площадки у венттрубы, кровли машзала четвертого энергоблока, а также полимерные материалы, использовавшиеся при дезактивации, так называемые "промокашки".

До 1990 года пункт "Буряковка" был оборудован аналогично ПЗРО "Подлесный": ограждение (колючая проволока по периметру, составляющему около 4 километров), санпропускник, дистанционный контроль МЭД, видеокамеры, пост дозиметрического контроля. Были сделаны и контрольно-наблюдательные скважины вокруг траншей и по периметру ПЗРО — для отбора и последующего радиационного контроля проб.

К концу 1988 года на территории, прилегающей к Чернобыльской АЭС, был выполнен значительный объем дезактивационных работ: по месту нахождения были закопаны в землю "рыжий лес", железнодорожная станция Янов, дома населенных пунктов 30-километровой зоны.

Получилось хорошо налаженное натуральное хозяйство, где все было под рукой и все свое: и строительные материалы, и машины, и собаки, и грибы, и многое другое.

ПЗРО "Буряковка" был окружен сосновым бором. Сосны стояли рядами, строго по линейке (они были посажены после войны 1941–1945 годов). Приятно было, особенно летом, в обеденный перерыв, заходить в такой лес. В лесу тишина, до звона в ушах. Под ногами мягкий ковер из опавших иголок и… грибы. Крепкие, с темно-коричнивыми шляпками боровики.

Вспоминает В. Гаврилов: "Грибов было очень много. Здесь я впервые осознал смысл выражения "хоть косой коси". Как-то ребята в свободное время зашли на 15–20 минут в лес и вернулись с полным шестидесятилитровым полиэтиленовым мешком боровиков. Все как один по размеру, будто их кто-то калибровал.

— Зачем принесли? — спросил я.

— Интересно было собирать, — последовал ответ".

Природа здесь была щедра на красоту. Грибы можно было взять в руки. Подержать их. Понюхать. И долго-долго смотреть на них, не отрывая глаз от такой красоты. Но есть их было нельзя… Красота была живой… Но рай вокруг был радиоактивным, а потому виртуальным.

Конструкторы ПО "Комбинат" быстро выполнили проект ограждения для объекта "Кладбище". Нужны были деревянные столбы и колючая проволока. Находили их следующим образом.

В. В. Гаврилов садился на "Москвич", а позднее на "Жигули" (проблем с машинами на пунктах захоронения не было) и целенаправленно разъезжал по зоне, где можно было найти все что угодно. Натолкнулся на отличное ограждение из добротных бетонных плит. В тот же день руководство СП "Комплекс" подписало техническое решение о демонтаже бетонного забора и монтаже его на ПЗРО. Принимаемые решения осуществлялись очень быстро, и в течение двух месяцев с ограждением было покончено.

Точно так же впоследствии другие сотрудники СП "Комплекс" "сделали" въездные ворота, представляющие собой две створки по 3 метра шириной и 2,5 метра высотой, дистанционно открываемые.

Таким же образом возле площадки была смонтирована металлическая вышка высотой 15 метров, на которой были установлены осветительные прожекторы, телекамера с круговым обзором территории ПЗРО и антенна радиотелефона. На верху модулей ПЗРО были установлены и телекамеры для обзора внутреннего пространства. Мониторы управления камерами были выведены в технический модуль, откуда осуществляли управление воротами. Известно, что бытовые телевизоры нельзя использовать в промышленных телевизионных установках (ПТУ) в качестве монитора без предварительной доработки. Специалисты из группы роботизации, автоматизации и ПТУ собирали специальные электронные платы, вставляли их в обычные бытовые телевизоры, которых было достаточно в оставленных квартирах Припяти. По "особому заказу" такая плата доукомплектовывалась дополнительным переключателем, позволявшим в одном положении использовать телевизор для просмотра телепрограмм, а в другом — как монитор ПТУ. До Чернобыля эти ребята работали в Воронеже на заводе, выпускавшем телевизоры "Рекорд".

В период с конца 1988 года — начала 1989 года конструкторский отдел ПО "Комбинат" превратил эскизы на конструкцию спецавтомобиля на базе "КрАЗа", с закрывающимся кузовом в рабочие чертежи. Особенности спецавтомобиля заключались в следующем: верхняя крышка поднималась с помощью гидравлической системы, а задняя (торцевая) была выполнена по принципу откидывающейся крышки автосамосвала "ЗИЛ". Подходящую гидравлическую систему нашли в зоне, если точнее, гидравлическую систему сняли с загрязненного ИМРа. Один автомобиль был оборудован таким кузовом и работал в зоне.

Это лишь малая толика примеров живого творчества масс.

В начале 1989 года по периметру ограждения была выполнена система охранной сигнализации, а ПЗРО стали сдавать под охрану милиции Припяти.

На ПЗРО "Буряковка" и другие ПЗРО вывозили различные слабо и сильно загрязненные радиоактивные материалы, оборудование и бытовые отходы. Работающие в зоне люди уже хорошо ориентировались в таком понятии, как дезактивация. И в том, что загрязненную технику или детали техники или оборудования можно "отмыть" и далее использовать либо в зоне, либо для личных целей. Особенно просто эти проблемы решались в отношении бытовой техники и другой утвари, которая находилась в закрытых помещениях 30-километровой зоны. И тогда никакие охранные мероприятия не помогали.

Под лозунгом "Чернобыль все спишет" разного рода начальники быстро "нарисовали" для себя схему легализации якобы пришедшего в негодность автомобильного транспорта и получения средств на получение нового. Были и другие варианты: на ПЗРО доставляли легковые автомобили без двигателей, колес и других важных деталей. То же самое было и с военной техникой. В обмен на ПЗРО получали оформленный по всем правилам документ на партию радиоактивных отходов, где было указано, что и где конкретно было захоронено. После этого сданные радиоактивные материалы, машины и оборудование считалось списанным. Ход практически безупречный.

На ПЗРО потребовали, чтобы водители, привозившие радиоактивные материалы, прибывали с санитарным паспортом, в котором было отмечено, что и откуда было отправлено. Ребята таким образом подстраховывали сами себя. И, как показали дальнейшие события, не напрасно.

Вспоминает В. В. Гаврилов: "На ПЗРО прибыли представители КГБ и прокуратуры и начали расследование о захоронении двух автомобилей. Мы им все показали: и акты на списание (один экземпляр оставался на ПЗРО), и паспорта на захоронение, где был указан номер траншеи.

Траншея была уже заполнена, засыпана грунтом, и была начата обваловка грунтом.

— Раскапывайте! — приказали нам.

Все наши возражения были пресечены. Пришлось копнуть. Нам повезло: зацепили кузов какого-то автомобиля и вытащили его. Прибывшие остались довольны. Расследование длилось дней пять".

Для прокладки кабеля требовались трубы. Их также нашли на базе стройиндустрии. Трубы дезактивировали и пустили в дело. На расстоянии около 30 метров от модулей ПЗРО была сделана бетонная площадка, на которой установили бетонный технический модуль и вагон-бытовку. Эта площадка на высоту 2,5 метра была огорожена стенкой из фундаментных блоков (400 миллиметров толщины) по периметру, над площадкой была сооружена крыша из оцинкованного профиля, а вагон-бытовка был "освинцован" листами толщиной 3–5 миллиметров. Это позволило снизить МЭД до 5–6 мР/ч, а в техническом и бытовых модулях от 1,5 ДО 2,0 мР/ч.

Была создана и смонтирована роботизированная, дистанционно-управляемая система замера МЭД от радиоактивных материалов, находящихся в кузове автомобиля, которая была собрана на металлической стойке со смотровой площадкой и управлялась из технического модуля, а контроль осуществляли по монитору. Датчик опускали в кузов стоящего автомобиля, перемещали влево и вправо, а результаты измерений выводились на табло.

На территории ПЗРО, у въезда, из специализированных вагонов-бытовок был создан санпропускник, который был защищен от модулей с радиоактивными материалами фундаментными блоками. Санпропускник был выполнен по всем правилам нормативных документов для "мирных" условий труда: "чистая" и "грязная" зоны, места для переодевания, запас спецодежды и белья, душ (воду привозили поливомоечными машинами и нагревали электронагревателями), комната отдыха. Работать стало и удобно, и приятно.

С самого начала на ПЗРО "Буряковка" вместе с ребятами "вахтовали" безвыездно три собаки, которым на злобу дня были даны клички: Альфа, Бета и Гамма. В выборе имен, видимо, важен был принцип, связанный с радиоактивным излучением. Кто из них кто, ребята разбирались свободно. Альфа была очень ветрена, постоянно уделяла много внимания своим ухажерам Бете и Гамме, в результате чего ребята постоянно обнаруживали независимо от времени года пополнение собачьего семейства.

Володя Гаврилов вспоминает: "Но у Альфы были и серьезные достоинства. Чужаков, забегавших на ПЗРО, она не подпускала, да и ее ухажеры моментально набрасывались на пришельцев. Постепенно произошла ротация: основатели рода исчезли, новое поколение вырождалось. Появились стаи дичавших собак, стало не до сентиментальности. Пришлось отстреливать всех подряд".

Следует отметить, что территория ПЗРО "Подлесный" была дезактивирована (снят слой грунта толщиной 10 сантиметров) и проведена подсыпка песком. Было уложено новое покрытие на основных дорогах. А чтобы дороги не загрязнялись транспортом, въезжающим и выезжающим из пункта, была построена спецмойка, представляющая собой эстакаду высотой 0,5 метра, площадку и приямок на 3–4 куб. метров для сбора сточных вод. Облицовку приямка и площадку, сваренную из л истов нержавеющей стали, изготовили в машинном зале пятого энергоблока.

На рисунке показана общая схема ПЗРО "Подлесный".

Обмыв транспорта осуществляли горячей водой из поливомоечной машины, к шлангу которой был присоединен пароэжекционный распылитель (ПЭР). Удаление сточной воды из приямка осуществляли ассенизаторской машиной, а слив проводили в пруд-охладитель. Место сброса воды было согласовано с СЭС.

За три года работы в тридцатикилометровой зоне Чернобыльской АЭС была создана достаточно надежная система захоронения радиоактивных отходов. И что самое приятное — на этой "грязной" территории работали не временщики, а работящие хозяева.

Органы прокуратуры с середины 1988 года очень бдительно "опекали" ПЗРО "Буряковка". Два раза в неделю обязательно кто-то из них посещал ПЗРО, брал инструкцию и досконально, пункт за пунктом, изучал ее. Затем задавал вопросы: как выполняется тот или иной пункт, есть ли у персонала "лепесток" и тому подобное. Это было настоящее "стихийное бедствие". А ларчик открывался очень просто: только работающим на ПЗРО и на четвертом энергоблоке ЧАЭС полагался коэффициент пять, то есть пятикратное увеличение заработной платы. В конце месяца "следователи" приезжал и для подписания табеля учета рабочего времени. Командировка одного следователя заканчивалась, и на его место прибывал другой следователь. Новый представитель прокуратуры начинал все сначала. Прокурорские тоже люди, им тоже хотелось прибавки к зарплате.

Были и более приятные визитеры.

Вспоминает В. В. Гаврилов: "В мою вахту приезжали на ПЗРО "Подлесный" А. Любимов и А. Политковский, телеведущие набиравшей тогда силу программы "Взгляд" Снимали на видеокамеру, задавали вопросы. Потом был выпуск программы о зоне".

Случались и "праздники", то есть очень ответственные и опасные работы, которые требовали и опыта, и хладнокровия, и профессионализма, и, главное, надежного технического обеспечения. Специалистам на ПЗРО "Подлесный" приходилось принимать участие в разработке транспортно-технологической схемы захоронения хвостовиков топливных элементов, мощности дозы излучения от которых составляли сотни Р/ч, и самим осуществлять операцию по их захоронению.

Процесс транспортировки высокоактивных хвостовиков на ПЗРО выглядел традиционно внушительно. Впереди "Жигули", машина сопровождения с желтым мигающим фонарем. За рулем Володя Гаврилов или кто-то другой, рядом дозиметрист. Милиция от сопровождения отказывалась, но мигалки давала. Далее следовал "КрАЗ", в кузове которого находился контейнер с хвостовиками. Для защиты водителя от радиоактивного излучения на раме между кузовом и кабиной была смонтирована защитная плита. Кортеж трогался в путь с включенным звуковым сигналом, после которого обстановка становилась тревожной и нервной. На выезде охрана, состоявшая из солдат внутренних войск, распахнув ворота, моментально исчезала в караульные бетонные модули. Кортеж уезжал, как правило, без проверки груза, документов и предъявления пропусков.

Для снятия контейнера на ПЗРО использовали кран ДК-250. Крановщик виртуозно подцеплял на крюк контейнер, разворачивался стрелой и опускал груз в модуль. По заполнении модуля "грязными" материалами производили бетонирование верхнего слоя на толщину 100–150 миллиметров. Из-за отсутствия бетононасосов для подачи бетона с расстояния более 30 метров использовали обычную штукатурную станцию и подавали цементный раствор, передвигая шланг по специально смонтированной ферме в нужную точку модуля. Место нахождения шланга и его перемещение отслеживали по монитору. Последнюю стадию — бетонирование — проводили, используя бетононасос, который приходилось часто передвигать с места на место. Работали быстро и четко. Спустя некоторое время высокоактивные материалы были заключены в цементно-бетонную матрицу с толщиной верхнего слоя около 0,5 метра.

Через несколько дней, когда бетон твердел, было приятно ходить по бетонному покрытию, сознавая, что под ногами надежно зарыта теперь уже укрощенная и неопасная атомная энергия.

Следует назвать людей, которые скромно и честно выполняли свой долг по строительству ПЗРО и их контролю. Это начальник участка A. П. Мочалов (ЛСК "Радон"), мастера участка: В. В. Гаврилов (ЛСК "Радон"), Н. И. Казначенко (Игналинская АЭС), Г. Ерофеев (Кольская АЭС), Г. Алифанов, Г.Ярин; переработчики РАО: Г. Е. Старостин, Б. Г. Седелкин, А. Г. Григорьев, В. К. Целиков В. К. (все — ЛСК "Радон", Д.Зауграев (Кольская АЭС); дозиметристы Биянов и Куракин (Игналинская АЭС), Н. Меркулова (Запорожская АЭС); крановщик В. Макиенко (Киев); водители автомашин, перевозившие радиоактивные материалы, Л. Ивашкевич, В. Лаврентьев, М. Шлябанский, А. Залесский; работницы санпропускников: А. А. Казначенко (Игналинская АЭС),Т. Костюченко (Иванков, Украина).

Трагично на этом достаточно благополучном фоне выглядит судьба B. К. Целикова, грамотного работника, который хорошо знал, что такое радиация и как и чем от нее защищаться. В. К. Целиков не выдержал психологического испытания зоной и добровольно ушел из жизни. Не было тогда в СССР психологов, способных поддержать человека в трудную минуту его жизни, да и не принято было в СССР обращаться по поводу лечения душевных ран.

Я слышал еще о двух-трех аналогичных случаях, не исключено, что таких случаев было больше.

И последнее на эту тему.

Вспоминает В. В. Гаврилов: "Что запомнилось… Первая вахта. Январь 1987 года. Холодно, но применение респиратора "лепесток" согревало дыхание. Глаза мерзли. В течение всего времени першило в горле, и появился кашель, однако все закончилось сразу по прибытии домой. Запомнился хороший и добрый настрой людей на работу, осознание каждым необходимости выполнения работ, о наградах и льготах тогда не думали. В будущем все это как-то поблекло, множество людей просто отбывали "свой номер". С конца 1988 года начались вытеснение приезжих специалистов и замена их на местных неспециалистов. В декабре я был предупрежден о сокращении, через два месяца уволен. В Сосновом Бору меня вновь приняли на работу на ЛСК "Радон"".