Чернокнижник

Глава 1

Чих-пых-дры-р-р! Ш-шух! Кра-кра-ра! Плюх!

Навалившаяся на плечи тяжесть и мутная пелена не помешали мне отработать все необходимые действия по безопасной для водителя и пассажиров остановки транспортного средства, именуемого автомобиль. Несмотря на преклонный возраст и приличный стаж вождения, со мной ни разу не случалось, чтобы вот так вдруг потемнело в глазах и мне понадобилось лихорадочно выжимать педаль тормоза и крутить рулевую баранку, чтобы избежать столкновения с вяло ползущим по разбитой грунтовке гужевым колесным транспортным средством, именуемым «телега», перевозившим едва ли не стог сена. Восемьдесят пять годков деду Трофиму — не хухры-мухры, а он еще вполне себе может позволить прокатиться с ветерком на своем «Москвиче 2140» аж одна тыща девятьсот восемьдесят второго года выпуска…

Стоп! Какой, нафиг дед Трофим?! Какой «Москвич 2140»?! Я — чернокнижник и некромант, только что унесший ноги из родного многопланового мира, именуемого Тантор. Мое имя — Илем Этанарский. Так скажите на милость, каким боком в мое сознание втерся… ага… Трофим Георгиевич Смирнов, тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения, место рождения село Борисово-на-Оке?.. Впрочем, плевать, что там написано в паспорте какого-то аборигена, сознание которого, скорее всего, было захвачено моей духовной ипостасью в процессе перемещения в иную реальность.

А почему я оказался в каком-то воняющем бензином, минеральным маслом и еще чем-то непонятным драндулете? И вообще, где мои латы, оружие? И что означает не проходящая немощь в теле? Такой развалиной я себя не чувствовал даже после неудачной дуэли с задавакой Гумалем Трумпфаро на третьем курсе Академии, превратившим посредством психокинетического боевого конструкта мою бедную тушку в сплошную отбивную. Потом я этому Гумалю, разумеется, отомстил…

Так, выкинуть из башки все лишнее! Проводим доскональный анализ окружающей обстановки.

Помимо рыцарских доспехов при мне не обнаружилось, так же оружия, перстней, амулетов и прочего добра. И вообще, нахожусь в состоянии какой-то странной раздвоенности. С одной стороны, я один из величайших чародеев своей эпохи двухсотсорокавосьмилетний Илем Этанарский, при этом ощущаю себя дедом Трофимом с планеты Земля, Российская Федерация, рожденным и прожившим большую часть своей долгой по местным меркам жизни в СССР, чем Трофим Афанасьевич очень сильно гордится. Однако время от времени особенно во хмелю или плохом настроении позволяет себе критиковать «мудаков-генсеков», всех, кроме Сталина, разумеется. Вождь Народов и друг всех физкультурников безгрешен. Частенько даже самому Владимиру Ильичу перепадает толика гневной критики…

Опять меня не туда потянуло. Какие к ипеням собачьим генсеки?! На фига их критиковать вместе с продажной Ельцинско-Горбачевской хунтой?! Бли-ин… щас башка расколется на части! Это сколько же всякого противоречивого мусора в голове аборигена!

С трудом оторвал будто приклеенные к рулю руки и поднес их ближе к глазам. Что это со мной? Пейзаж за окном различаю вполне нормально, а кисти рук вижу мутными пятнами. Непонятно.

На автомате залез в бардачок, извлек оттуда очечник, привычным движением большого пальца откинул крышку футляра и натянул на нос очки с толстенными линзами. Тут же за пределами автомобиля все расплылось словно в тумане, зато предметы, расположенные на расстоянии вытянутой руки, приобрели четкость очертаний и цветовую насыщенность.

Черт, что это за пятна и морщины на коже рук? Пальцы узловатые, суставы распухшие. Ногти не ухоженные с траурной каймой под ногтевыми пластинами. Сами пластины какие-то волнистые шероховатые. Чтобы увидеть отражение физиономии, пришлось слегка подкорректировать положение зеркала заднего обзора. Млин… лучше бы я этого не делал! Из небольшой рамки со скругленными краями на меня смотрело через толстенные стекла очков лицо весьма и весьма пожилого человека. Лишь теперь до моего сознания дошло, что я и есть этот седобородый старикашка с изборожденным глубокими морщинами лицом и кожей покрытой россыпями коричневых пятен самой разной насыщенности, а еще полудюжиной ороговевших наростов на щеках лбу и носу, весьма неэстетичного вида. Борода, усы и бакенбарды густые ухоженные благообразного серебристого цвета. Волосы на голове того же оттенка, вот только осталось их там не очень много — на самой макушке редкий пучок и немногим гуще по периферии тыловой части черепа. Голубые блеклые глаза кажутся через толстые стекла очков ненормально большими.

«Божий одуванчик», неожиданно всплыло в голове забавное определение.

Полюбовавшись с минуту своим новым обликом, я в полном бессилии откинулся на мягкую спинку водительского кресла. Это что же получается, Исидор Каменский-Драконолуп кардинально ошибался, предположив что перенос мага в иную реальность по его схеме произойдет на материальном уровне. Все оказалось намного замысловатее. Интересно, что стало с моей материальной оболочкой, моими доспехами, оружием и внепространственным хранилищем?

Попытка добраться до запасенных вещичек, не увенчалась успехом. И вообще, привычных магических токов вокруг не ощущалось, также, как и внутри моей новой материальной оболочки. Ёперный театр! Что за х…ня?! Попытался создать хотя бы самое элементарное заклинание «Светоч», не прокатило. Зато накатило осознание того, что я — величайший некромант Тантора Илем Этанарский заперт в немощном теле старика, стоящего одной ногой с могиле, и ничего с этим поделать не могу, во всяком случае, до тех пор, пока не доберусь до какого-нибудь пусть самого мизерного источника Силы. А коль не доберусь?

От осознанья столь неутешительного факта мне стало дурно. Вновь помутнело в голове.

Чтобы хоть как-то прийти в себя закрыл глаза и попытался провалиться в спасительный Астрал.

Не получилось. Из расслабленного состояния меня вывел стук чем-то твердым в боковое стекло и громкий мужской голос:

— Трофим Афанасич, живой?!

Хочешь — не хочешь, пришлось открывать глаза. Рядом с автомобилем маячила чья-то расплывчатая фигура.

— Черт! — наконец сообразил, из-за чего не могу рассмотреть подошедшего к автомобилю человека, и содрал с носа очки. Резкость тут же наладилась, и я узнал стоящего у водительской дверцы соседа по поселку, проживающего с женой и тремя детьми в двухэтажном кирпичном коттедже в паре домов от моего. — Серёга… Игнатьев, ты что ли?

Несмотря на мой слабый голос, мужчина меня услышал через распахнутую настежь форточку.

— Я, я это, дед — Серега. Сам как? Дверь разблокируй, не могу открыть.

Отжал ручку блокиратора дверного замка, распахнул водительскую дверцу и только сейчас заметил, что моё транспортное средство улетело с дороги на обочину и в данный момент стоит едва ли не впритык к толстенному березовому стволу с приличным креном на правую сторону. Чуть выше скорость, и контакт бампера с прочной деревяшкой грозил для «Москвича» и его водителя непредсказуемыми последствиями. Вот же щучий потрох! Свезло, однако. Могло получиться так, что деда Трофима на белом свете уже и не было бы.

Перед тем, как покинуть салон автомобиля, отстегнул ремень безопасности и тщательно ощупал свое хилое старческое тело. Вроде бы ничего не поломано, сердце колотит будто у загнанной сивки-бурки, ручонки потряхивает и в ногах слабость. Это, скорее всего, по причине только что пережитого нервного стресса, связанного с неудачным переносом. Сергей Игнатьев, невысокий черноволосый крепыш лет сорока все это время топтался рядом с автомобилем, не зная, что предпринять для оказания помощи пожилому человеку.

— Не кипишуйся, Серый, — выйдя из машины, теперь уже я попытался успокоить разволновавшегося земляка, — организьм мой не пострадал. Сам-то как здесь оказался?

— Дык сено вез на зиму для Васьки мерина и коровы Красотки. Слышу сзади тормоза завизжали, стук треск, грохот. С телеги слез, глядь, твой пепелац с дороги на обочину скатился. Благо скорость была невысокая, иначе с деревом точняк поцеловался бы. А так, смотрю, вроде все более или менее нормуль, главное сам ты живой, а «Ласточку» твою вмиг на дорогу вернем…

— «Рыжик», Серега, не «Ласточка», а «Рыжик», поначалу хотел «Кентавром» по цвету кузова назвать, но передумал… — Боже мой, чего я несу?! Какой к ипеням собачьим «Рыжик», какой «Кентавр»?! Тут черт-те что творится, а я обо всякой ерунде рассуждаю! Не иначе, как стресс подействовал.

— Да будет тебе, Афанасич, бычиться, — миролюбиво заулыбался Игнатов. — Давай-ка лучше кумекать, как твоего «Рыжика» обратно на дорогу поставить. Я так понимаю, поплохело тебе и чтобы не врезаться в мою телегу ты крутанул баранку резко вправо, значица, спас не только себя но нас с Василием. Вообще, старый, в следующий раз крепенько подумай прежде чем садиться за руль автомобиля, а также…

— Не мельтеши, Серега! Не хватало, чтобы яйца курицу учить вздумали! Когда твоих мамку с папкой в детский сад водили, Трофим Георгиевич на ЗИС-150 по Германии раскатывал и с молодыми симпотными немецкими шиксе фикен делал… — На что сосед скорчил кислую мину, ибо не раз и не два слышал подробный отчет чудаковатого деда о его любовных похождениях во время трехлетнего срока службы в рядах славной ГСВГ. Ладно уж, не стану лишний раз повторять многажды раз сказанное, упаси Создатель примут за страдающего деменцией старикашку, да натравят благодетелей, коим старика запихнуть в какой-нить приют, как два пальца об асфальт. Лучше сразу перейдем к делу. — Короче, Сергей, я щас попробую медленно задом подать, тут вроде откос не шибко крутой. А ты, если что не так, спереди подтолкни. Должон выползть.

Возражений со стороны односельчанина не последовало. Я сел за руль, перевел рычаг переключения скоростей в нейтральный режим и повернул в замке ключ зажигания, при этом надавил чуть сильнее, нежели полагается на педаль газа. Мотор взвыл на повышенных оборотах, но без этого никак, иначе глохнет зараза. Нужно будет разбираться с системой подачи топлива и регулировать зажигание. Убедившись в том, что все работает скинул газ. Движок заурчал мерно и ровно, будто довольный жизнью кот на коленях доброго любящего хозяина. Подал рычаг переключения скоростей до упора вправо затем от себя, медленно отпустил педаль сцепления и поддал газу. Поначалу Рыжик заартачился и немудрено, тонна с лишком веса, земля под колесами сырая мягкая, к тому же, густая придорожная трава препятствует сцеплению колес с грунтом. Молодец Сергей вовремя поднажал спереди на бампер. Начавшие было тонуть задние колеса все-таки зацепились за грунт, автомобиль начал потихоньку выползать по некрутому склону обратно на дорогу. Пять минут и мой «Москвич 2140» уже на отсыпанном ПГС дорожном полотне.

Интересный факт, пока мы с Сергеем тары-бары разводили, затем совместными усилиями выкатывали «пепелац», по дороге не проехало ни одного транспортного средства. Едва Рыжик оказался на твердом покрытии, мимо нас пропылил, попыхивая вонючим выхлопом и громыхая пустой телегой, изрядно потрепанный МТЗ-80. Молодой улыбчивый парнишка высунул прямо на ходу из кабины довольную мордаху в распахнутую настежь дверь и громким голосом, перекрывая рокот тракторного мотора, гаркнул:

— Привет, отцам и дедам! Помощь не треба? Не бескорыстная, разумеется.

— Проезжай, внучок. — в ответ крикнул я, — приехал бы чуть раньше, глядь и на пузырь заработал.

— За меня не переживай, дед, в другом месте деньгу зашибу. — прокричал и, поддав газу, укатил по своим делам.

— Вот она, современная молодежь, — Сергей укоризненно посмотрел вслед удаляющему трактору, — деньги застят глаза, пёрнуть бесплатно западло.

— Да полноте, Серый, ворчишь будто старик столетний. Сами их такими сделали. В общем, спасибо за помощь, сам бы я хренушки вылез. Вечерком заходи на огонек, я тут намедни бочонок трехлетней выдержки по фунфырям разлил. Вкус, как сказал знаменитый советский сатирик, спесфисский. Куда там хваленым Белсам, Балантаймам и Джекам Дениэлсам. Да еще под копченую свинину и жареный картофан с грибками маринованными и огурчиками малосольными.

— Блин, дед, умеешь ты завести человека! Ладно, постараюсь из-под всевидящего Ока Саурона смыться на полчасика, — это он так свою супругу Глафиру величает. — Кароч, жди, Трофим Афанасьевич, часам к семи.

На том и расстались. Я покатил кместу своего постоянного проживания. Сергей неторопливо почапал на телеге, влекомой мерином Василием, в том же направлении.

Еду и размышляю про себя о том, как резко может поменяться судьба человека за столь короткий промежуток времени.

Еще недавно я был могущественным магом, владельцем неприступного замка, повелителем многих миллионов живых и неживых созданий. Жизнь показала, насколько всё этом мире призрачно и хрупко. Живые предали, умертвия пали, замок… от него, надеюсь, мало чего осталось. Во всяком случае, энергии заготовленной за полвека термитной смеси должно хватить, чтобы на месте Вардха-Нархала теперь плескалось приличных размеров озерцо из расплавленного камня. А всего-то несколько ярусов, набитых под завязку смесью двух порошков, полученных в процессе алхимических исследований из вполне доступного минерального сырья. Замечу, безобидной смеси, пока та находилась под действием мною же созданного магического конструкта. Лишь стоило этим чарам развеяться, и сработать специальному детонирующему устройству… В общем, не завидую тем, кому «посчастливилось» оказаться во время вспышки внутри или вблизи обреченного замка.

Теперь судьба-злодейка заточила меня в теле очень пожилого аборигена какой-то странной реальности, лишив всех моих богатств и, самое главное, доступа к магии. Впрочем, нет худа без добра, сознание бывшего владельца тела было выброшено во время внедрения моей духовной ипостаси, оставив после себя приличный массив знаний и навыков, вполне доступных для моего усвоения. И это крайне положительный момент — не хватало делить телесную оболочку с каким-то аборигеном и постоянно устраивать разборки, кто тут главнее. Справедливости ради, аборигеном я себя все-таки ощущаю. Такое чувство, будто за краткий временной промежуток своего помутнения успел чужую жизнь прожить. Забавно, теперь я одновременно Илем Этанарский, маг чернокнижник некромант, и Трофим Афанасьевич Смирнов, скромный пенсионер, тихонько доживающий свой долгий по местным меркам срок жизни в сельской глухомани вдали от городского шума и суеты.

За этими мыслями не заметил как подкатил к воротам своего обиталища. Выключил движок. Через настежь распахнутую форточку авто до моего слуха донесся нестройный хор юношеских голосов:

Аккурат напротив дома Сергея Игнатьева резвилась группа старшеклассников мальчишек и девчонок. Кто-то сидел на лавке, часть приплясывала, при этом все дружно горланили под громкую музыку вылетавшую из переносного проигрывателя. Летние каникулы, молодежь ходит ерундой мается от безделья. Кто в институт по результатам ЕЭГ поступил, теперь ждет вызова, кто на работу не торопится устраиваться, кто и вовсе в армию служить настроился, а кому еще в школе учиться — вот и шлындаются днями и ночами. Хотя что им остается делать? Глухомань восточная окраина Кировской губернии бывший леспромхоз Дымово. Никаких особых развлечений. Семейным нормально, а молодым скукота.

В постперестроечные времена поселок лесорубов и охотников едва не остался без населения. Спасибо местному олигарху Николаю Ивановичу Сапрыкину, организовал заготовку и переработку древесины, а также прием у населения грибов, ягод, лекарственных дикоросов, пушнины, дичи и всего остального, чем богата земля вятская. Теперь тут даже хлеб сеют и пашут. Короче, есть чем заняться предприимчивому человеку с руками, растущими из нужного места, ну и светлой головой, разумеется. Так или иначе, сельцо регулярно прирастает народишком. Сейчас те, кто поумнее бегут из крупных городов в деревню. Урбанизация — оно ведь палка о двух концах, с одной стороны, всё дается относительно легко, с другой, много соблазнов и всяких аферистов там крутится. Но самое главное, чистая вода в местных ручьях и реках, не загаженные леса, куча живности. Зимой покупай лицензию и охоться себе вволю. А уж о рыбалке и сезонном сборе грибов, ягод и прочих даров природы можно рассказывать часами, были бы рядом уши благодарного слушателя.

Сам Трофим Афанасьевич Смирнов после ухода из жизни супруги Ирины Николаевны перебрался в эти места в девяносто седьмом, оставив благоустроенную трехкомнатную квартиру в Кирове старшему сыну…

Если по порядку, Трофим Афанасьевич Смирнов родился в тысяча девятьсот тридцать седьмом году в семье тракториста Афанасия Петровича Смирнова и колхозной фельдшерицы Ирины Николаевны в девичестве Нестеровой. Батю он практически не помнил, поскольку тот ушел на фронт в сорок первом, да так и сгорел в танке под Курском в сорок третьем. Он хоть и похоронен в братской могиле, но факт его гибели подтвержден документально — семьям пропавших без вести государство помогать отказывалось категорически, а так хоть не бог весть какое денежное подспорье полагалось ежемесячно вдове погибшего героя. Не жировали, но и с голоду пухнуть не довелось.

В сорок седьмом мама вышла замуж за колхозного учетчика Семена Абрамовича и стала Ириной Николаевной Штерн. Брать фашистскую фамилию юный Троха наотрез отказался, несмотря на то, что никаким немцем Семен Абрамович не был, а был очень даже героическим офицером командиром взвода полковой разведки, неоднократно в составе боевой группы ходил за линию фронта и притащил оттуда пару десятков «языков», жаль руку потерял в самом конце войны. В общем и по существу, героический мужик, однако становиться Штерном юный Трофим не пожелал категорически. Ну что же не пожелал и не надо. Зато у Трохи Смирнова вскоре появились сводные братишка с сестренкой по фамилии Штерн — Владислав и Наталья. Отсутствие левой руки, как оказалось, делать детей для мужика не помеха.

В пятьдесят первом после окончания семилетки Трофим поступил в местный сельхоз-техникум по специальности механик. Проучившись четыре года, получил диплом. Затем год отработал по специальности в родном колхозе. Осенью пятьдесят шестого был призван в Ряды Советской Армии. Можно сказать, Трофиму повезло, поскольку тот сразу попал в один из автобатов Группы советских войск в Германии. Причиной тому стали приличное владение немецким языком и отсутствие близких родственников, проживавших на оккупированной фашистами территории. С немецким ему здорово помог отчим, знавший язык Шиллера и Гёте в совершенстве. Три года Трофим колесил по дорогам ГДР и в Польше побывал. Перевозил всякие грузы военного и гражданского назначения сначала на изрядно потрепанном ЗИС-150, потом на новеньком ЗИЛ-164.

Демобилизовался в начале шестидесятого. Домой в шумную и тесную избу возвращаться не стал. По совету приятеля отправился в город Киров на механический завод. Механиком по специальности не пошел, устроился термистом в цех горячей обработки металла. Хорошая и очень нужная специальность. Загрузить металлическую чушку или готовую деталь в электропечь, нагреть до указанной в тех-карте температуры, потом либо быстро охладить изделие для закалки, либо дать медленно остыть для повышения пластичности металла.

На заводе познакомился с Ириной, младшим бухгалтером. Расписались, получили сначала комнатку от завода двенадцать квадратных метров с удобствами по коридору в конце. А в шестьдесят пятом, когда у Смирновых было уже трое деток, молодой паре выдали ключи от трехкомнатной хрущовки. Жили дружно, работали на одном предприятии, вместе растили и воспитывали детей, отпуск старались проводить вместе и всем семейством отправлялись дикарями в Крым или в Абхазию. Когда появился «Москвич» путешествовали на колесах, хоть и в тесноте, да не в обиде. Летом в выходные также всем семейством выбирались по грибы-ягоды. Зимой катались на лыжах.

Отношения с семейством Штерн как-то не задались. Мать квохтала над малыми детьми и ей было не до взрослого старшего. Сам Трофим родственных чувств к сводным брату и сестре не испытывал.

К алкоголю Трофим Афанасьевич был равнодушен. Мог выпить по случаю какого праздника, но меру знал и ни разу за всю свою долгую жизнь не напился до скотского состояния.

В восемьдесят седьмом по достижении пятидесятилетнего возраста Трофим Афанасьевич был отправлен с помпой на пенсию. Работа ему нравилась, и он бы с удовольствием остался на прежнем своем месте, но Закон о Труде в СССР был строг и неумолим — отработал по горячей сетке положенный срок, достиг возраста пятидесяти лет, так получи свою честную сотню в месяц и ни в чем себе не отказывай.

Так вроде бы все и ничего, жить можно. Дети выросли, получили неплохое по советским временам образование. Младшие сын Роман и дочь Ала улетели из родного гнезда в столицу. Там пристроились, обзавелись вторыми половинками. Старший Александр остался в Вятке в родительском доме, туда же привел жену и вскоре осчастливил деда с бабкой внуками. Трудился инженером на приборостроительном.

Тут как снег на голову грянула Перестройка. Тяжелые времена настали, вспоминать не хочется. Трофиму Афанасьевичу на старости лет пришлось заняться пассажирским извозом на своем стареньком «Москвиче», часто с риском для жизни. Александр продолжал держаться за свой завод даже за сущие гроши и в конечном итоге не прогадал.

Средний сын Ромка с семьей эмигрировал в Австралию, там трудится по специальности геологом. Младшая Алка развелась со своим первым супругом и тут же выскочила замуж за пожилого богатого швейцарца. Сын время от времени выходит на связь по ватсапу, интересуется здоровьем отца. Дочь иногда звонит старшему брату, с отцом связь не поддерживает, а всё из-за того, что лярвой безмозглой обозвал, когда та нормального русского мужика променяла на противного старикашку, едва ли не батиного ровесника. Живет в своих поганых Европах, по словам старшего сына, припеваючи. Деток Бог не дал, она и в ус не дует… В общем, тьфу на неё.

Как говорится, беда не приходит одна. В самый разгар беспредела, именуемого Перестройка, у его голубушки Ирины Николаевны на пятьдесят втором году жизни врачи диагностировали рак поджелудочной железы. Опухоль оказалась неоперабельной. Мучилась супруга недолго, но уходила из жизни тяжело с криками, стонами и зубовным скрежетом. А как иначе, если в аптеках кроме анальгина других болеутоляющих с самого начала девяностых не было. А когда удалось приобрести на черном рынке за огромные деньжищи упаковку препарата на основе морфина, колоть его уже было некому.

Трофиму Афанасьевичу тогда пятьдесят семь было. В общем-то еще не старый, благодаря отсутствию вредных привычек, довольно крепкий мужчина. Похоронив любимую супругу, какое-то время сильно горевал. Тем временем у Александра с невесткой родился третий ребенок и старшие подросли. В трешке стало как-то сразу шумно и тесно. Решил дед пожить на природе вдали от цивилизации, благо для этого как по заказу появилась возможность. В девяносто седьмом один хороший знакомый еще по заводу предложил Смирнову дом с участком площадью полгектара в двух сотнях километров от Кирова всего за пять миллионов тогдашних неденоминированных российских тугриков. Обосновывал столь шикарное предложение он тем, что стар стал и немощен, а за домом требуется постоянный пригляд. Съездили, посмотрели, понравилось. Дом большой десять на десять метров первый этаж кирпичный, второй бревенчатый. Также имелся в наличии глубокий подвал во всю площадь строения с железобетонными потолочными перекрытиями толщиной двадцать сантиметров, утепленными поверх толстым слоем шлака и продуманной системой естественной вентиляции. Отопление печное. Жилище изрядно запущено, требовало приличных финансовых вложений, сад с огородом и вовсе заросли сорняком. Но Трофим Афанасьевич, реально оценив собственные силы, решил дом все-таки приобрести, о чем потом ни разу не пожалел.

За минувшие со дня покупки усадьбы четверть века все здесь кардинально поменялось. Вместо голландки и кухонной русской печи современный экономичный дровяной котел с разводкой горячей воды по помещениям полипропиленовыми трубами. На первом этаже в холле камин, не какой-то там новомодны электрический, а самый настоящий отапливаемый дровами, благо этого добра в окрестных лесах бери сколь угодно, сам не в состоянии, мужики с лесоповала за самогон привезут, попилят и поколют. Крыша покрыта металлочерепицей. Снаружи дом утеплен и обит сайдингом. Окна пластиковые с двухкамерными стеклопакетами. Двор устилает рифленая тротуарная плитка. Деревья и кустарники в саду грамотно обихожены. В огороде также полный порядок.

Сам дед никогда бы не управился в одиночку со всем этим хозяйством. Сыну за шестьдесят, со здоровьем не очень, от внуков помощи тоже не дождешься. Так что приходится крутиться. Добровольных помощников с «трубами горящими» и мордами синюшными всегда можно подыскать и направить их избыточную энергию в нужное русло. Для этого у деда Трофима имеется самогонный аппарат, изготовленный на родном заводе из электротехнической меди еще в советские времена. Напиток с отсечением «голов» и «хвостов» и тремя стадиями очистки и перегонки получается высочайшего качества, и его с удовольствием бы у него покупали широкие слои поселкового населения. Однако Афанасьевич его производил не ради личного финансового обогащения, исключительно для бартерных сделок с односельчанами. Хочешь вкусить амброзии, приходи, работа по хозяйству всегда найдется, или принеси что-нибудь нужное — мясца, овощей, пирогов горячих и так далее в том же духе, но только не уворованное, за этим Смирнов следит внимательно поскольку имеет полное представление об экономическом потенциале всякого обитателя поселка Дымово.

Вся эта жизненная катавасия стала теперь неотъемлемой частью моей — Илема Этанарского сущности. Таким образом к моим двумстам сорока восьми годкам прибавилось еще восемьдесят пять, вполне полноценно прожитых лет, а с ними все знания, умения и навыки Трофима Афанасьевича Смирнова.

Тем временем тело аборигена продолжало выполнять необходимые действия. Выйдя из автомобиля, отпер ключом калитку. Во дворе меня встретил громким недовольным мявом Чубайс, здоровенный рыжий котяра, хитрющий и вороватый, как его ныне сбежавший за бугор тезка. Однако мышелов отменный. За что и держу.

— Потерпи чутка, — отпихнул ногой трущегося о ногу настырного кота, — видишь, хозяин подзадержался… и вообще, обстоятельства врагу не пожелаешь.

На что рыжий одарил меня недовольным взглядом бесстыжих зеленых глаз, будто хотел сказать — это еще нужно посмотреть, кто тут хозяин.

Осмотрелся. Все вроде бы привычно и в то же самое время в новизну. Распахнул створки ворот и медленно аккуратно закатил «Рыжика» во двор. Поднял крышку багажника, извлек оттуда с десяток пластиковых пакетов доверху набитых листьями иван-чая. Еще столько же вытащил из задней части салона автомобиля. Перенес добычу под навес и распределил нетолстым слоем по лежащим на плитах холстинам.

Завтра подвяленное сырье прогоню через электро-мясорубку и отправлю на пару дней в эмалированные кастрюли для ферментации. После того, как зеленая масса даст приятный цветочно-яблочный дух разложу на противни и помещу в расположенную в саду отапливаемую дровами сушилку. Получившийся продукт сдам сапрыкинским приемщикам по пятьсот целковых за кило. Сегодня я приволок полцентнера листьев, после усушки и утруски получим примерно семь килограммов Русского чая — так его когда-то называли заграничные гурманы. Так что считайте прибыль, разумеется, за вычетом текущих расходов на бензин, электричество и прочие мелочи. Потом пойдут ягоды и грибы. Черника особливо востребована, боровики и рыжики также ценятся приемщиками заготконторы. Зимой пушнина. По весне заготавливаю молодые побеги папоротника орляка, китайцы, говорят едва ли не с руками отрывают. По весне в наших прудах и озерах лягух предостаточно, но французы как-то не заинтересовались. Жаль, а то бы наловил, сколь скажут. Хе-хе-хе! Вот так целый год и кручусь с небольшими перерывами на поболеть, но это, по большей части, в межсезонье.

Покончив с делами, направился в дом, сопровождаемый совсем уж ошалевшим Чубайсом. Этот засранец мышей ловит, но не жрет. Предпочитает магазинные корма. А мыши — вот они полтора десятка ровными рядочками разложены у крыльца.

— Молодец, Чубайс! — Я погладил вскочившего на перила громко урчащего кота. И, кряхтя по-стариковски, начал потихоньку взбираться вверх по ступенькам.