Черный ангел

1

Я перехожу улицу, где наискосок от орденской резиденции находится навес автобусной остановки, заброшенной по причине уже давно отмененного некогда ходившего здесь маршрута.

Поравнявшись с покосившимся киоском по продаже билетов, еще раз оглядываюсь назад и как раз вовремя, чтобы заметить, как вдоль каменной ограды идет Синяк. Да как идет-то — рысцой бежит. Вместо верхней одежды на нем по-прежнему рабочая спецовка, свидетельствующая о том, что торопится он вовсе не к своим студентам.

Сначала, я подумал, что он захотел глянуть, куда я пойду, но тут же понимаю, что все обстоит совершенно по-другому. Он даже не смотрит по сторонам, а очень быстрым шагом, опустив голову, стремительно двигается к центральному входу в резиденцию. Встав за большую придорожную липу, наблюдаю за Ильей Сергеевичем.

Так и есть, он сворачивает в калитку и, так же как я полчаса назад, понимается по ступенькам и звонит в дверь. Так же как и мне, ему приходится долго ждать и он переминается с ноги на ногу, что свидетельствует о его большом нетерпении.

Может, конечно, ему просто понадобилось позвонить, в мастерской я не заметил телефонного аппарата, хотя, пока разговаривал с Синяком, незаметно осматривал помещение, стараясь не пропускать ни одной мелочи. Допустим, даже позвонить… Но зачем так срочно? Он ведь собирался на пары.

Вот что еще не менее странно: когда охранник открывает Синяку дверь, то не пропускает сразу его внутрь, и последнему приходиться некоторое время что-то убежденно доказывать, чтобы быть, наконец, пропущенным. Значит, не такой уж и он тут свой в доску. Во всяком случае, в резиденции Великого магистра — Краснова. Вторая интересная деталь: чтобы попасть в центральную резиденцию, Синяку понадобилось выйти на улицу. Охранник не соврал: собаки не собаки, но внутреннего сообщение между особняком и местом, где проводят время члены клуба, нет. Либо им просто не позволено там шастать. Они — сами по себе, Великий магистр — сам по себе. Кстати, когда я был рядом с особняком и пытался туда войти, я не мог не отметить, что вокруг дома имеются вентиляционные вытяжки, что свидетельствует о наличие неслабых подвальных помещений.

Синяк выходит очень быстро, я даже не успеваю соскучиться, похоже и впрямь ему нужен был только телефон и возвращается к себе. Через несколько минут из-за поворота выруливает та самая коробчонка на роликах «Ока» и, стрекоча, пилит мимо моего укрытия: рыцарь Илья Серегеевич Синяк спешит на своем Росинанте читать лекции.

Я провожу возле липы еще с полчаса, но так как ничего существенного больше не происходит, решаю уйти, предварительно дав себе слово обязательно сюда вернуться вечером. Исходя из своего опыта, знаю, что некоторые дома, которые в дневное время кажутся опустевшими и заброшенными, самым загадочным образом оживают в вечерние и ночные часы и даже проявляют нешуточную активность.

Так как этим расследованием я занимаюсь отчасти из-за спортивного интереса, отчасти горя желанием найти убийцу нашего товарища, то устанавливать монополию на приходящие мне в голову идеи я не собираюсь. Поэтому, оказавшись дома, связываюсь с Сашей Жулиным, чтобы рассказать ему о своих маленьких открытиях. Нельзя сказать, что ему это совсем неинтересно, но и энтузиазма большого в его словах не чувствуется. Догадываюсь, что прибывшие столичные специалисты очень высокого мнения о своей компетентности и считают своих местных коллег заскорузлыми провинциалами, которым впору лаптем щи хлебать и промокашкой закусывать. Ясно, что при таком отношении, добровольных помощников не пруд пруди.

— Хочу понаблюдать за домиком, — как бы, между прочим, говорю Жулину, чтобы возбудить у него хоть какой-то интерес.

— Ну, если тебе нечем больше заняться, то понаблюдай, конечно. Будет что интересное — сообщи, — вяло отвечает Александр.

Мы прощаемся в серо-нейтральных тонах.

К восьми часам вечера, хорошо выспавшийся, с плотным ужином и тремя чашками кофе в желудке, я снова оказываюсь возле клуба «Орден Священного Грааля».

Место для наблюдения я выбрал еще во время первого визита. Это та самая билетная будка. Сорвать с дверей две приколоченные крестом доски большого труда не составляет, чего не скажешь о висячем на дверях замке. В принципе, он очень простой, такие еще в глубоком детстве я открывал при помощи самого обыкновенного гвоздя. Вот только он весь ржавый и вдобавок покрыт слоем грязи, как гребные винты на затонувшем «Титанике», поэтому с ним приходится повозиться. Поняв, что его проще взломать, чем открыть, я оставляю в покое отмычки, беру принесенную с собой фомку и… через секунду оказываюсь внутри. Осталось только запастись терпением на всю ночь и постараться не задремать.

Первые часа два ничего интересного не случается. Не считая охранника, который выходил, держа в руках нечто напоминающее миску, скорее всего, ходил кормить псов, странный особняк из красного кирпича не подает признаков жизни.

И все же мои труды не пропадают даром: ближе к десяти часам к дому подкатывает длинная черная тачка, из которой выползают три человека. Судя по их поведению: один — босс, два других — свита. Я достаю из сумки фотоаппарат со специальным объективом, позволяющим снимать в ночное время, и сверхчувствительной пленкой и делаю несколько снимков, в то время как троица входит в дом. Кстати, ждать им, в отличие от меня, совсем не приходиться: не успели все трое подняться по ступенькам, как двери самым волшебным образом растворились, впуская прибывших внутрь. Не вызывает сомнений, что гостей или гостя, здесь ожидали. Полагаю, что на входе также установлена камера, позволяющая следить за тем, кто приходит и заранее открывать ворота своим. Через каких-нибудь три минуты, к дому припарковывается еще одна телега, на этот раз привезшая двоих человек, которые тоже беспрепятственно проходят в дом. Через несколько минут подъезжают сразу четыре машины за раз. Потом еще тачка и еще. Короче говоря, всего за пятнадцать минут я насчитал человек двадцать прибывших. Стараясь соблюдать осторожность, щелкаю затвором фотокамеры, сетуя сам себе, что расстояние и время суток не позволяет хорошо рассмотреть морды прибывающих в тот момент, когда они выходят на улицу. Единственно, что я могу заявить с некоторой степенью вероятности, что все они были мужчинами или, по крайней мере, одеты как таковые.

Прибытие завершается. Ни одна лайба не остается перед домом, все сразу после высадки пассажиров уезжают прочь. Наступает тишина и спокойствие, как будто ничего и не было.

Проходит еще с пол часа. Двери замка снова открываются и на воздух, озираясь, выходят три человека, спускаются по ступеням и пропадают из виду. Снаружи они не появляются, но что они делают на территории, мне не позволяет видеть ограда.

Один вскоре возвращается. Остальных по-прежнему не видать. Что они могут там делать?

Долго ломать голову над ответом не приходиться. Ответ приходит сам собой в образе с треском ломающийся двери и двух мордоворотов, внезапно ворвавшихся в мое убежище. Все происходит так внезапно, что я не успеваю даже подумать о том, что надо предпринимать. Один заламывает мне руки за спину, другой, тем временем, накидывает мне на шею нечто вроде удавки и выдергивает меня из киоска. Я покидаю свой наблюдательный пункт, как покидает рот больной зуб, привязанный ниткой к взлетающему реактивному истребителю.

Уже задним числом понимаю, что когда меня засекли, эти ребята пошли на маленькую хитрость, чтобы я при виде приближающихся к будке посторонних не сделал ноги. Они решили обойти меня, выйдя с территории с луговой стороны. Третий понадобился им, чтобы отозвать собак, которые бродили где-то между особняком и мастерской, в которой мне довелось побывать. Проводив коллег, которые явно не были на «ты» с песиками, он вернулся в особняк, в то время как остальные двое сделали круг и зашли мне с тыла. Подозреваю, что особняк этого Краснова оснащен камерами наблюдения с инфракрасными объективами, при помощи которых охрана и засекла меня, тот момент, когда, высунувшись в окошечко, я делал снимки приезжающих.

Со сдавленной шеей и вывернутыми руками меня приволакивают в дом, время от времени придавая ускорение здоровенными пинками. Оказавшись по ту сторону двери с гербом ордена, мы тут же сворачиваем налево и спускаемся вниз по узкой резной лестнице.

Пройдя по короткому коридору, меня вталкивают в помещение. Окон нет, что не есть странным, ведь мы находимся ниже уровня земли, но воздух вполне свежий, что говорит о хорошей вентиляции. Про себя я нарекаю комнатушку «пыточной», хотя никаких пыточных снарядов, не считая кулаков тех, кто притащил меня сюда, не вижу. Впрочем, от меня не ускользает другое: стены и обратная стороны двери оббиты мягким материалом, что должно быть хорошей звукоизоляцией. Так, что данное мной название может оказаться не таким уж и не справедливым.

Первым делом у меня вытряхивают содержимое сумки и выворачивают карманы. Пока один занимается этим, второй продолжает держать меня на веревке как бодливую корову. Все найденное барахло раскладывается на столе. Ни один, ни второй не утруждают себя его изучением и анализом, видимо, ждут кого-то главного. Они только рядовые исполнители и анализировать им не положено.

Главный появляется очень скоро. Этот субъект чем-то напоминает Синяка, только он ниже ростом, без очков и носит обесцвеченные волосы. Губы у него длинные и толстые. Нижняя на порядок больше верхней.

Хорошенько поутюжив меня глазами, но начинает рассматривать вещи. Первым делом достает из камеры пленку, засвечивает ее, потом берет в руки пистолет. Ему доставляет удовольствие озвучивать все свои действия:

— Так, пленочки больше нет, — гундосит он себе под нос, — пленочка нам не нужна… А это что такое? Ствол?.. Это серьезно… А, газовый!.. Фи, несерьезно… Ага, вот документы… Что это? ГУМВД — не фига себе! Это очень серьезно… Хотя, стоп… Это просто корка. Фикция… Удостоверение внештатного корреспондента Лыскова Сергея Николаевича. А что, похож… Визитки… Турбюро «Ветер странствий», Никита Робинзонов, менеджер… Николай Колесов, представитель… Олег Бойко, представитель. Откуда представитель? Чего представитель? Непонятно… Ладно, идем дальше… Ого, отмычки, фомка… Да с таким инвентарем не представителем быть, а сберкассы ломать… Что скажешь, представитель?

Губастый иронически смотрит на своих подручных, демонстрируя им фомку. Те подхалимски ему улыбаются.

— Так кто же ты все-таки такой? — спрашивает он меня. — Бойко, Робинзонов, Колесов или все-таки Лысков? И кого же ты представляешь? Или ты ничего из себя не представляешь?

Я молчу. Губастый немного ждет, потом кивает одному из качков, больше широкому, нежели высокому. Получив приказ, тот, не раздумывая, бьет меня своим огромным кулаком в живот. В глазах темнеет и мне кажется, что я вот-вот задохнусь.

Качок, пользуясь мой беззащитностью, снова размахивается, но «губастый» вовремя его останавливает.

— Хватит, пока, — ласкового говорит он. — Ну что, вспомнил, кто ты такой?

— Вспомнил, — отвечаю я, пытаясь худо-бедно восстановить дыхание. — Лысков — независимый журналист… Хотел сделать репортаж о вашем ордене… Ничего такого нехорошего.

— Репортаж! Ночью! Ничего такого нехорошего! Вы ему верите, пацаны?

Пацаны снова довольно хмыкают. Особенно старается тот, кто только что почествовал меня по животу. Вижу, что они во всем согласны со своим шефом. Не хотите, не верьте. А драться-то зачем?

— А я вот лично ему верю, — вдруг говорит «губастый» и все ухмылки разом прекращаются. — Верю в то, что он действительно Лысков Сергей Николаевич. Вот только никакой он не журналист и представляет несколько иную организацию. Он у нас частный сыщик. Я прав?

Безуспешно пытаясь сообразить, откуда этот тип может меня знать? Если он меня знает, это значит, что наши пути пересекались, но где — я не могу вспомнить. Может самому проявить инициативу и задать встречный вопрос?

— Мы встречались?

— Не, мы с тобой еще не встречались. Если бы мы с тобой встречались, ты бы сейчас передвигался исключительно в кресле-каталке, — отвечает губастый и снова улыбается, довольный своей шутке.

Тот, который меня бил, тоже начинает смеяться.

— Хватит ржать, Колобок! — грубо обрывает «губастый», вдруг становясь злобным. — Я же говорил вам снести тот скворечник, что напротив дома. Хотите, чтобы я вам дважды повторял?

— Виноват, не успели, время не было, — оправдывается широкий и низкий, удачно названный Колобком.

— Чтобы сегодня же сожгли к едрене фене!

— Сжечь так сжечь, как скажете. А может, прежде чем поджечь, — Колобок показывает на меня своей неслабой ручищей, которой только что бил меня в живот, — этого сначала туда определим? А что? Несчастный случай, неосторожное обращение с огнем, такое бывает. Сгорел на работе!

— Что скажешь, а, Лысков? — спрашивает «губастый», с любопытством глядя на меня.

— Веселый парень, этот ваш Колобок. С таким не соскучишься, — отвечаю, стараясь не показывать своих эмоций, хоть в данной ситуации это совсем не просто.

— Веселый и изобретательный, — соглашается со мной собеседник. — И впрямь охота тебя в эту конуру законопатить, прежде чем бензином облить. Жаль только, что мусорить возле дома не охота.

Двери открываются и в «пыточной» появляется еще один человек, тридцатипятилетний, круглоголовый, коротко стриженный, в дорогом светло-зеленом костюме, белой рубахе и салатовом галстуке.

По тому, что я видел похожую физию на банке с томатной пастой, выпускаемой фирмой «Ибис», догадываюсь, что это владелец предприятия, он же по совместительству, Великий магистр рыцарского ордена — Борис Григорьевич Краснов.

— Ну, что тут у вас за проблема? — спрашивает он усталым голосом.

— Профессор оказался прав, — отвечает «губастый», — это частный детектив Лысков. Это он приходил сегодня сюда. А сейчас наблюдал за домом с той стороны дороги. Там мы его и сцапали. У него с собой была фотокамера. Пленку я засветил.

Краснов поворачивается ко мне. Ухоженные пальчики на его руках слегка подрагивают. Губы беловатые, ноздри дергаются, как будто кто-то невидимый щекочет из невидимой пушинкой.

— Кокосите или на кишку принимаете, Борис Григорьевич? — я не могу не удержаться, чтобы не спросить себе во вред.

— Кто нанял вас следить за мной? — спрашивает он, игнорируя мой вопрос.

— Никто, — чистосердечно признаюсь я.

Краем глаза вижу, как блинообразная ладонь Колобка поднимается и сворачивается в кулак, но поскольку никто из вышестоящих боссов не подал ему сигнала к действию, так и зависает в воздухе, как летающая тарелка над автотрассой Москва — Пермь.

— Не хотите говорить? А вы знаете, что я могу подать на вас в суд за то, что вы вторгаетесь в частную жизнь граждан? И вы будете отвечать по закону?

Его слова звучат для меня как музыка. После маячившей на горизонте перспективы, что из меня сделают шашлык, услышать о законе особенно приятно. А если еще вспомнить, что случилось с прокурором, то не только приятно, но и удивительно. Отвечать по закону! Это ли не песня?

— Что с ним делать, хозяин? — интересуется губастый.

— Узнайте, кто его нанял, набейте как следует рожу и вышвырнете вон. И чтобы он навсегда дорогу сюда забыл.

Приговор на удивление мягкий, ибо я ожидал худшего. Может, я ошибался, и этот милый особнячок вовсе не бандитское логово? И к смерти Перминова эти милые люди не имеют никакого отношения. Мало ли зачем собираются тут все эти субчики. Если у них общие интересы, может даже связанные с коммерцией, с деньгами, то вовсе не означает, что они нарушают закон. Ну а то, что встречаются по ночам, мало ли. Может у них бессонница? В конце концов, каждый имеет право встречаться с друзьями и знакомыми хоть ночью, хоть утром, хоть днем, хоть во время солнечного затмения. Однако я никак не могу объяснить поведение Синяка, ведь это, скорее всего, он и имелся ввиду под «профессором». Если так, то это именно он и поднял тревогу, после того, как я упомянул о «чаше из черепа». А я-то поначалу принял его за неисправимого идеалиста: «совершить подвиг», «дама сердца». Говнюк в очках!

— А если он не захочет говорить? — опять беспокоится губастый.

— Тогда бейте, пока не захочет. Куда он денется, — пожимает плечами Краснов и поворачивается, чтобы уйти.

Перспектива, все равно, не ахти какая. Два месяца ходить в гипсе и питаться только жидкой манной кашкой через трубочку, спасибо большое. Все это я уже проходил. Удовольствие так себе. Может сказать, что меня наняла супруга Краснова, которой захотелось узнать, чем занимается ее муж по ночам? Вот если он окажется холост — получится лажа.

Выйти ему не удается. Путь ему перегораживает тот самый дневной легионер из «Цитадели-Б».

— Борис Григорьевич, менты!

— Менты?! В доме?!

— Пока нет, но территория уже оцеплена «ОМОНом». В камеры хорошо видно.

— Вот, зараза! Игорь, иди, предупреди всех гостей.

Губастый дергается к двери, но Краснов его останавливает.

— Отставить, я сам, снимите с этого урода веревку и верните его вещи. — Он поворачивается в мою сторону. — Ну, смотри, дружок, если эти менты — твоя работа, я в долгу не останусь.

2

— Итак, значит, вы Лысков Сергей Николаевич, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, сотрудник детективного агентства «Зета +», — такими словами комментирует мои письменные показания Владимир Валентинович Дунайский, следователь из Москвы. — И расследуете обстоятельства гибели вашего сотрудника, потому и следили за домом, принадлежащим общественной организации «Орден Священного Грааля»?

Дунайский еще достаточно молод, скорее всего, ему нет и тридцати, но на верхушке его овальной головы уже во всей своей красе сверкает лысина. Я заметил, что его брюки уже давно соскучились по утюгу, а воротник белой рубахи приобрел цвет неба в солнечном месяце ноябре. Впрочем, что с него взять, командировочный, он и в Африке командировочный, мама или жена далеко, смотреть за бедолагой некому. В столичную высококомпетентную комиссию он, скорее всего, попал в качестве рабочей лошадки для черновой работы: сходить, позвать, принести, позвонить, написать, отпечатать, зарегистрировать, чай заварить, за кофе сбегать. Надо ж кому-то и этим заниматься, в то время как более опытные товарищи головами работают. Вот и сейчас ему достался я, с которым вроде бы все ясно (а если не все, то почти все); остальные же его коллеги занялись другими гостями, задержанными в особняке.

— Угу, — говорю я, стараясь экономнее расходовать энергию и слова, ибо время позднее, я устал, сильно болит живот и кто его знает, когда я отсюда выберусь.

Когда я говорю, что про меня вроде все ясно, то имею в виду, что правоохранители прекрасно понимали, что к постоянным гостям Краснова я отношения не имел. Например, на вопрос Великого магистра, колотившим прикладами в двери омоновцам, какого им всем надо, ему ответили, что есть данные, что в доме происходят противоправные деяния, ставящие под угрозу здоровье и жизнь человека. Это они меня имели в виду, сердешные.

После, когда ментов пришлось впустить внутрь, старший офицер на возражение, что их действия незаконны, сказал, что есть «свидетели», которые видели, как несколько людей насильно волокли в дом человека.

Краснову пришлось предъявлять меня.

— Вот этот человек, против которого применялись якобы «противоправные» действия. Как видите, он жив и здоров. Ничего плохого ему не делали, — заявил он.

— Это спорный вопрос, — поправил я Великого магистра.

— Кто вы такой? — спрашивают меня.

— Независимый журналист. Хотел сделать репортаж про этих людей, так они на меня набросились.

— Этот человек следил за мной и моим домом, — снова объясняет Краснов. — Естественно, что я дал распоряжение своей службе безопасности выяснить, кто он. Что в этом странного? Это может быть преступник, киллер, которого подослали убить меня мои враги. Я думаю, что вам стоит им заняться.

— У вас много врагов?

— У человека моего масштаба не может не быть врагов. Скрытых врагов, разумеется. Я напишу заявление и попрошу вас дать правовую оценку действиям этого человека.

— Обязательно напишите, — успокоил его офицер. — А теперь позвольте нам осмотреть дом.

— Как осмотреть? Зачем осмотреть? — не на шутку встревожился Борис Грирьевич.

— На том основании, что мы не уверены, что это именно тот человек, которого насильно привели в дом ваши люди. Он вполне может быть с вами заодно.

— Но это не так. Я его сегодня в первый раз вижу. Скажите им, — обратился он ко мне, — что это правда.

— А толку? Они все равно мне не поверят, — покачал головой я.

Офицер сделал знак подчиненным приступить к проверке, а сам снова обратился с вопросом к Краснову.

— Скажите, а в списке ваших недругов, случайно не значился такой Перминов Александр Петрович, бывший прокурор области? Тот, которого убили два дня назад.

Услыхав фамилию убиенного прокурора, Краснов как-то сразу побледнел и пошел мелкой дрожью, словом не на шутку наложил в штаны, вследствие чего враз растерял свой самоуверенный вид и из Великого магистра превратился в обычного маленького напуганного человечка.

— Так, вот из-за чего вся эта каша, — озадачено и, вместе с тем, испуганно произнес он. — Вы здесь потому, что полагаете?.. Но почему именно я?.. Какое я имею к этому отношение?

Глядя на Краснова, трудно было сказать, притворяется он или на самом деле шокирован, что его связали с убийством прокурора. Между тем, подбежал помощник старшего офицера и что-то прошептал последнему на ухо.

— Ого, — только и сказал тот, многозначительно посмотрев на Краснова, а потом быстро начал распоряжаться: — Никого из комнат не выпускайте. Пусть пока сидят и ждут. И вызови автобус, а то на всех нам места не хватит. Этих, — он показывает рукой на стоящих рядом охранников Красного, — оправляйте в контору прямо сейчас. Скажи Петрову, пусть распорядится.

— И его тоже? — лейтенант, кивнул на меня.

— Ага, и его. Там разберутся, что к чему.

— Мне тоже собираться? — спрашивает Краснов.

— Вы пока останетесь, но, не переживайте, дойдет и до вас черед.

— А чего мне переживать, это вы переживайте, — огрызается Борис Григорьевич. — За это самоуправство вам придется отвечать.

Он и в самом деле очень быстро справился с собой и теперь, наморщив лоб, соображает, что ему делать в такой ситуации. Быть может, и подсказал бы ему, но я и сам не знаю, что такого было обнаружено, что офицер только сказал «ого» и распорядился убрать меня с поля зрения.

Нами (то есть, мною, губастым, его двумя помощниками, охранником из «Цитадели-Б» и еще двумя неизвестными мне господами) набивают воронок и отправляют по назначению.

По дороге Колобок, который неожиданно для меня оказывается большим оптимистом, пытался веселить публику старыми анекдотами, борода которых растет со времен первой мировой войны, но единственный человек у кого они вызывали смех — это он сам. Причем смеялся он так, как может смеяться человек с совершенно чистой совестью и, слушая его, не поверишь даже, что он предлагал сделать из меня факел. Остальные попутчики были мрачнее ночи; им не до смеха. Мне тоже, особенно, если учитывать то, что кулак этого весельчака перевернул все мои кишки.

Потом, мне пришлось еще с час пропариться закрытым в «обезьяннике», вместе с теми же губошлепами и колобками, и только тогда я был затребован следователем Дунайским, которого исходя из его пожеванного лица и красных непромытых зенок только что оторвали от подушки. Хорошо, что еще столичным следопытам поставлена задача по горячим следам, в предельно сжатые сроки размотать убийство Перминова, а то пришлось бы до утра сидеть. Вот и стараются. Найдут, не найдут, но зато всегда оправдание будет: делали все возможное, на пределе человеческих возможностей, работали утром, днем, вечером и ночью.

3

— А почему вы решили связать клуб рыцарей-любителей и убийство, можно узнать? — таков следующий вопрос Дунайского.

— Спросить можно. А можно и прочитать. Я же все подробно написал.

— И все-таки?

— Наверное, из тех самых соображений, что и ваши люди решили оцепить особняк Краснова. Это говорит о том, что мои мысли совпали с вашими и мы вышли на один и тот же след.

Дунайский еще раз вчитывается в бумаги, на что у него уходит минут десять, в течение которых я успеваю задремать на стуле.

— Сергей Николаевич, а Сергей Николаевич! — возвращает меня к реальности Владимир Валентинович и когда ему это удается, спрашивает: — У вас еще есть какие-либо факты или собственные выводы, относительно убийства Перминова и Никитюка? Меня интересует любая мелочь, которая могла бы нам помочь.

— Нет, все, что у меня было, я изложил на бумаге. Клиента у меня нет, как нет никаких оснований что-либо скрывать от следствия. Было бы что добавить, я бы это сделал.

Дунайский с трудом подавляет в себя желание зевнуть и потирает кроличьи глаза.

— Хорошо, Сергей Николаевич, вы все написали, а личность вашу мы проверили, можете быть свободными. Если у вас появится что-то новое, сообщите мне.

Он протягивает мне написанные на бумажном огрызке его телефонный номер, а также название гостиницы, в которой он остановился.

Интересно, что столичный господин не говорит «если вы вспомните», а говорит «если у вас появится что-то новое», то есть он совсем не протестует против моих дальнейших потуг узнать «что-то новое», при условии, конечно, что новое, я немедленно сообщу ему.

— Спасибо, — машинально благодарю, беря у него бумажку.

— Это вам спасибо.

— А мне-то за что? — удивляюсь я.

— За то, что ваши действия дали нам официальный повод нагрянуть в здание клуба. Мы сразу заинтересовались этими так называемыми «рыцарями» и установили плотное наблюдение. Нам было известно, что вы тоже следите за ними, но до поры до времени решили вам не мешать. Как видите, это принесло кое-какие результаты.

Все это он высказывает, конечно, только для того, чтобы показать, что первенство вовсе не за мной, а за ними. Они просто по доброте душевной не мешали мне. Что же до «результатов», то они для меня по-прежнему — темный лес. Единственно о чем я догадываюсь, так это о том, что гости Краснова занимались, скорее всего, чем-то не очень достойным и не совсем законным.

— А какие результаты это принесло? — простодушно спрашиваю я.

Дунайский отворачивается, начинает что-то говорить про тайну следствия и, в конце концов, выпроваживает меня в коридор.

Мне везет сразу поймать такси. Оказавшись дома, я принимаю холодный душ и заваливаюсь спать. В себя окончательно прихожу только к четырем часам следующего дня.