Черный хлеб (СИ)

Начало. Катерина

— Да, я поеду, Гоша, как ты не понимаешь, и мне нужно, и я должна! Это моя мать! Она сломала ногу и ей нужна помощь!

— Катенок, кто спорит, помочь надо, но почему же не едет твоя сестра. У тебя же маленький ребенок!

— У Лизы тоже маленький ребенок, и с Лизой мы будем по очереди помогать, сам понимаешь возраст — маме уже 56 лет, выздоровление может занять не один месяц. Я побуду две недели, пока Лиза оформит отпуск.

— Ты не думаешь о сыне! Ему всего месяц, а ты поедешь в деревню! Где нет воды, нет канализации! Нет стерильности!

— Ну не месяц, а два так-то! И вообще..

— Какая разница, месяц, два! — опять перебил меня Милый.

И так вторые сутки по кругу. Это мой любимый муж включил привычный «пресс» воздействия, пытаясь удержать меня от поездки в деревню, к родителям. Я «молодая» мама, конечно, относительно молодая, мне уже 27, моему сыну два месяца, мужу на десяток лет больше. Он взрослый состоявшийся маменькин сынок, привыкший, что весь мир крутится вокруг него. Для достижения цели он может часами убеждать меня, имитировать сердечный приступ, изымать деньги, прятать паспорт. Это как раз тот случай, когда проще согласиться чем, убеждать. Да и за недолгий период совместной жизни я уже убедилась — прекратить эти манипуляции просто невозможно. Это все может продолжаться бесконечно — в ход идут честные искренние глаза, и проникновенный задушевный голос, и бесконечное повторение одного и того же.

Обычно, зная, что милый не отступит, я соглашалась, и по-тихому искала обходные пути, либо увы, отказывалась от своих планов.

К сожалению, в данном случае, вариантов у меня не было. Одной рукой укладывая детские вещички в дорожную сумку, на другой я держала спящего лапусика. Мысленно пыталась просчитать все ли взяла, что может понадобится. Дорога с младенцем может стать серьезным испытанием, особенно сейчас, в ноябре 1991 г, когда пол страны в разрухе, транспорт ходит как попало, и нет денег даже на купейный вагон, о самолетах даже мечтать не приходится. Хи-хи, про самолет я, конечно, загнула, в поселок, где живут мои предки, и самолеты не летают, и не ходят поезда. Поэтому, ждет меня 14 часов в плацкартном вагоне местного поезда, в народе именуем «бичевоз», и еще около тридцати километров бездорожья — разбитой грунтовки.

Если бы я знала, что эта поездка станет поворотом в моей, и не только моей, судьбе…

Однако, почти суточные сборы под аккомпанемент «какая ты безответственная мать, ты подвергаешь ребенка опасности…» позади, и я с Антошкой и вещами уже в обшарпанном, холодном вагоне. Позади прощанье с любимым на перроне, суета по размещению под полкой вещей, которые понадобятся не сразу, сортировка того, что потребуется в первую очередь, достать ребенка из комбеза, но одеть в шерстяной костюм, поскольку в вагоне холодно…

Боже мой, когда перрон поплыл за окном назад, я была уже как бегун на финише: волосы мокрые, руки слегка трясутся. Фу, можно выдохнуть. Пока дите спит. У меня самый славный, самый умный малыш — он засыпает рано, где-то в семь-восемь часов вечера. И спит спокойно. Ровно до трех часов утра. Поэтому мой режим пока почти не включает сна. Вечером как-то раньше полуночи улечься не получается, а в три часа мой богатырь хочет есть, потом писать …. и мамочки поймут — день несется как санки с горы.

Я застелила постель сероватым влажным бельем, устроила Тошку, подсунула под край матраса свернутый свитер — чтобы дитенок не скатился на пол, и осмотрелась вокруг. Вроде бы с соседями по плацкарту в этот раз повезло — явных алкашей и бандюков нет.

Напротив меня на нижней полке, грустно смотрела в окно женщина, явно из этих, «новых» русских. Это выражение только стало входить в обиход. Сперва богатеньких называли комерсами, т. е. коммерсантами или кооператорами, но видимо им это показалось мелко, и с легкой руки голубого экрана появились новые слова — бизнесмен, новый русский. Но бизнесмен в обиходе так и не прижился.

На верхних полках разместились два похожих лысоватых командировочных мужика, вполне приличного вида. Посмотрев на Тоху, убедились, что на меня можно положится, уточнили до какой станции я еду, попросили присмотреть за вещами и утопали в вагон ресторан.

Поезд набирал скорость, город уплывал в темноту. За окном потянулись пригородные редкие березовые рощи и густо застроенные дачные массивы, местами уже лежал снег, по большей же части с открытых мест ветра снег выдули, и земля была голой и вымерзшей. В начавшихся сумерках пригородные деревушки и сады смотрелись уныло и безжизненно.

Хорошо, что большая часть пути приходится на ночь, приедем мы где-то к 10 утра. Под стук колес и размеренное покачивание меня потянуло в сон.

Прислонившись к стене, я прикрыла глаза и через ресницы незаметно рассматривала даму напротив. Яркий макияж, черные густые волосы уложены в объемную прическу, с пышным напуском над лбом. Огромные глаза, черные брови, яркие губы. Похожа на цыганку, подумала я. Только одежда дорогая, импортная. Костюм фиолетовый, с широкими плечами и с ярко-розовыми объемными карманами, не так давно вошедшими в моду, явно не для поезда. Здесь все переоделись в треники и футболки, включая и меня, конечно.

Руки у дамы холеные, явно с не дешевым маникюром. На руках дамы кольца, но не вульгарные массивные печатки, а довольно изящные, серьги в комплекте, судя по блеску — с брюликами. Это уже удивило — дама, видимо, не бедствует, отчего в плацкарте-то?

Господи, для большинства людей сейчас — самая круть — спортивный костюм «адидас» с барахолки, пусть и не настоящий, амкитайский. А уж кроссовки той-же фирмы — это все, жизнь удалась..

А тут в обшарпанном плацкартном вагоне дама, можно сказать из высшего света.

Увлекшись разглядыванием, и фантазиями, как и почему птица такого полета оказалась здесь, я не заметила, что сама стала объектом изучающего взгляда.

Дама полезла в сумку, стоявшую рядом, достала огромное красное яблоко и протянула его мне.

— Будешь? — как то тоскливо спросила она.

— нет, спасибо, — стараясь не показать удивления, сказала я.

— Ты уже совсем спишь, — то ли спрашивая, то ли утверждая протянула дама.

— Да забегалась, устала и правда, хочу уснуть.

— Сколько твоему?

— О, нам уже два месяца и неделя, мы уже большие..

— Два месяца, — протянула дама, и опять тоскливо уставилась в окно. Яблоко так и осталось лежать на столе.

Я прилегла рядом с Тошкой, решив, что дама очень странная и лучше от общения воздержаться.

Закрыв глаза, все ж старалась прислушиваться. Соседка чем-то шуршала, по звуку достала сигареты и ушла в тамбур. Не возвращалась она долго, и я задремала.

Проснулась от того, что поезд стоял. Села на полке, посмотрела в окно. Ночь. Мост через реку — какую? Метель. Ветер бьет по мосту порывами, металлические конструкции жутко гудят и вздрагивают. В вагоне совсем холодно, свет отключен. Стало страшно. Как будто мы одни в этой лютой тьме. И никто не беспокоится, пассажиры все спят. В голове лихорадочные мысли — вроде неопасна остановка поезда на мосту, а вдруг… Захотелось чтоб рядом был кто-то живой, и не спящий. Огляделась.

Сверху храп командировочных. Понемногу глаза привыкли к темноте, и я увидела, что женщина напротив так и не ложилась. Сидит, откинувшись на стену, и из темноты под полкой наблюдает за мной.

— Стоим уже полчаса. Проводника на месте нет. Причину узнать не у кого. Вагон остывает. Ребенка укутай, — тихо сказала она.

— Да он тепло одет, — прошептала я, — блин, страшно, какого черта он встал на мосту?

— Думаю электричества нет, — я услышала, что она улыбается.

— Вам смешно, а у меня сыночка, я за него боюсь.

Так завязалась наша беседа, редкими фразами, шепотом. Простояли мы еще часа два, было темно, холодно и страшно, пытаясь побороть страх, я стала необычно разговорчивой.

Потом, вспоминая наш разговор, я отметила, что Натали, так звали мою попутчицу, больше спрашивала, чем рассказывала.

Так, за два часа я рассказала ей практически все о себе, о муже, о работе, о семье и сломанной ноге мамы. В вагоне все холодало, я набросила на плечи зимнее пальто, Наталья легкую дубленку. Продолжая разговор, Натали на полотенце порезала яблоко на мелкие дольки, и мы потихоньку его съели.

О ней же я узнала только имя, что она москвичка, но сейчас едет из города Иркутска, к матери мужа за сыном. Сын, судя по тоскливому взгляду на Тошку, был совсем маленький, и что-то было тут не так. Как странно, мне трудно представить, чтоб внешне благополучная женщина оставила грудное дитя, пусть и у близких, но…

Катюха, стоп-стоп-стоп. Не включай тетку, мало ли что в жизни бывает, подумала я.

Про мужа Наталья не говорила, мне показалось не удобным спрашивать. Для разрядки, я рассмешила ее парочкой анекдотов, из бесконечных манипуляций и приключений любимого. Признаться, я частенько смешила друзей, иронично излагая похождения и сентенции любимого, которых у него было неимоверное количество на любую тему.

— Мой Гошик вообще считает, что женщина — это просто колба для выращивания эмбриона. А ребенок принадлежит отцу. Чушь, конечно, кто смеется, кто молчит, но он в это верит и заявляет с апломбом.

А вот тут недавно был случай. Каждую субботу мой муж с друзьями ходит в спортзал, тягают железо, играют в футбол. После спортзала — святое — баня. И конечно, баня не обходится без пива, и водки. Вот в очередной раз, когда выпито было лишнего, возвращаясь вдвоем с другом, они о чем-то спорили. Резко взмахнув рукой, Гошик стряхнул с руки любимую печатку с рубином. Шел снег, а они упорно искали кольцо. Широкая душа Гоши пообещала прохожим вознаграждение, если кольцо будет найдено. Проходящая мимо женщина нашла кольцо, и мой щедрый муж отдал ей всю свою зарплату. Но как он сам потом рассказывал, смеясь, искали они не там, где он потерял кольцо, а под фонарем. Почему там, спрашиваю — а кто его знает, наверное, потому что там было светлее. А мы потом месяц жили на то, что он заработал, таксуя по ночам.

Вагон дернулся, и понемногу поезд все же начал движение. Через минут пять включился свет, хлопнули двери где-то в конце вагона, наконец то вернулся проводник. Я выглянула в проход, тетка в черной форме железной дороги суетилась около тамбура. Похоже, сейчас затопит печку, и в вагоне станет теплее.

Завозился сынок, я прилегла его покормить, и незаметно задремала. Через полчаса, меняя подгузник, я увидела, что моей собеседницы нет, как и ее сумочки. Были ли у нее вещи, как она уходила — я ничего не заметила.

На ее полке сидели оба встревоженных похмельных командировочных. Вид их показался мне странным, но уточнять что случилось я не стала. Мало ли что приснится после возлияний, судя по амбре…

Было еще темно, я взяла полотенце и пошла в туалет. В вагоне многие не спали, что было странно. У туалета в проходе, качаясь, стоя досыпал парень. Пока ожидала свою очередь, невольно прислушалась к разговору двух бабок неподалеку.

— И главное, в лицо светит, окаянный! Напугал зараза, — я его чуть сапогом по мордам не огрела спросонья, и рожа то бандитская…

— Поди, ищут кого, небось сбег кто от них, можа в карты проигрался. Вот давеча …

Тут подошла моя очередь, и неведомые поиски по вагону и исчезновение Натали, отступили на второй план. Да, и честно говоря, меня больше волновало, что малыш там один.

Утро было занято суетой, накормить, переодеть, сложить вещи к выходу. На перроне меня ждал мой самый лучший папочка, невысокого роста, с улыбкой и его фирменным прищуром, ожидавший, когда я дам ему на руки внука.

Отец подхватил Тоху, щелкнул ему языком «Ч-ка», дождался его беззубой улыбки, я засмеялась — оба счастливы, хоть встретились в первый раз, и мы пошли к машине.

Семья моя родом откуда-то с российских просторов, прадеды приехали в Сибирь на заработки, отец Александр Петрович Тороков простой русский мужик, невысокого роста, крепкий, — за свою жизнь был всем, кем возможно — шахтером, рабочим в геологической партии, маркшейдером, трактористом, механиком.

Он умел все — изготовить нехитрую мебель — табуретки, столы, сундуки, рамы как столяр, мог отремонтировать все — от утюга до трактора, рассказать занимательную историю, заниматься детьми — играть с ними, строить с ними хоть пирамидки, хоть замки, учить их пилить, строгать. И все это он делал с шутками, весело и с душой. Дети всех возрастов, свои и чужие, в нем души не чаяли. У него всегда в кармане была конфетка для ребенка. Скорее всего- не одна. Одного не любил мой отец — лень и слабость, презирал пьющих.

Мама — Анна Ивановна, домохозяйка, занималась детьми и домом. Она не работала — то есть вставала в пять утра доить коров, и ложилась в 11, уложив детей, приготовив гору еды, перемыв и перестирав все что нужно. То есть она работала дома — по дому по хозяйству на огороде. Руки у нее болели лет уже с сорока. Семья у нас большая — пять детей, сейчас все выросли и разъехались. Но все приезжают постоянно, стараются помочь. Правда, с наступлением 90-х, проблемами с устройством нам работу — чаще помощь получаем мы. В виде продуктов, иногда заначки, которую тайком сунут в руку, та папа, то мама.

Две недели пролетели в хлопотах, хотя дел было гораздо меньше, чем я ожидала. Половину домашних дел взял на себя наш папочка, мамуля не могла ходить, но присматривать за деткой в коляске вполне могла. Моя «вахта» до приезда Лизы с годовалым Жекой была больше отдыхом, потому что у себя дома мне никто не помогал с ребенком.

Когда наступило время отъезда, мне так не хотелось домой… По Гошке, конечно, соскучилась, но радость встречи на один час, а разбор полетов дня на два.

Нет, мой Гошка, Георгий Виталич Милый, мужик не плохой. Классная смешная фамилия, и я люблю называть его именно по фамилии. Мой папа шутит, хоть немилый, но Милый.

Внешне — среднего роста, полноватый, как все бывшие спортсмены, серо-зеленые глаза, прямой нос, усы. Все обычное — но в целом весьма хорош собой. В молодости был красавчиком, и любимчиком девушек, что наложило отпечаток на характер и поведение.

С детства Гошик серьезно занимался футболом, и в свои 36 иногда пинает мяч с мужиками по выходным, в зале. Несмотря на то, что служит в милиции, не гнушается в свободное время таксовать на старой шестерке. В эти дикие времена мы выживаем в основном благодаря его калымам, а не зарплате.

Однако помощь по дому он считает не мужским делом — поэтому при грудном младенце у меня все на одних руках — ежедневная влажная уборка (требование свекрови) и глажка детской одежды с двух сторон (требование Спока — это новый бог всех мамочек!) и готовка и стирка пеленок-распашонок, и прочее.

Я же проектировщик, начинающий. Мой путь был извилист, учитывая возможности родителей, я сперва окончила техникум, потом работала и училась заочно. И вот чуть больше года назад закончила институт и получила должность инженера-проектировщика. Да, и имя у меня по документам не Екатерина, а Катерина — тетка в сельсовете по похмелью ошиблась. Но мне это даже нравилось. Как-то более по-русски звучало, как у Островского. Вообще мне нравилось имя Маруся, всегда жалела, что меня так не назвали.

Замуж я вышла «по-залету», без особой любви со стороны мужа. Сперва меня это сильно мучало, я пыталась даже отказаться, но мнение друзей и родных — тебе уже 26, мужик приличный, надо хоть раз сходить — «в замуж», пересилило. Я его любила, прощала, но не понимала.

Наверное, менее чем через полгода я поняла свою ошибку. Однако, тут бахнуло первое апреля 91 года — когда все мои сбережения превратились в пыль. Зарплата стала выглядеть насмешкой, на все декретные деньги — больничный за четыре месяца — я купила одну пару туфель.

В этот момент и захлопнулся капкан моей семейной жизни. Ни денег, ни угла. Родные и подруги перебивались кто чем. Зарплату задерживали, и тетки ехали на работу без билета, не имея ни рубля на проезд. Тогда-то и пошел анекдот — может вход на завод платным сделать? На этом фоне, занудный, но работящий муж был подарком судьбы.

Вот этот подарок судьбы и ждал меня, в ставшем мне родным нашем городе Красногорске, городе на большой сибирской реке Енисей. Телефона в поселке у родителей не было, и чтоб муж меня встретил, пришлось дать телеграмму.

Сборы из дома родителей были еще суматошнее. Кроме моих и детских вещей, мне норовили впихнуть с собой массу деревенских вкусняшек, от домашнего масла, мяса, тушенок-сгущенок, которые здесь были еще почти в свободной продаже, до домашней выпечки и моченой брусники. С большим трудом удалось отбиться от тяжелых вещей, но тем не менее образовалась вторая сумка, с деликатесами для зятя.

Мамуля твердила, ты не хочешь, а зятю возьми, побалуй домашней курочкой. Та курочка, к слову, весила 4.5 кг, и съесть ее одному зятю можно было, минимум дня за три.

И вот я опять в поезде, на прощанье все нацеловались, наобнимались, наобещали летом непременно прибыть, ждать в гости, Тошка получил свой миллион обнимашек-целовашек.

Разместила багаж, устроила котика, он уснул под стук колес. Золото, а не ребенок. Я достала книжку, и до темноты читала. В этот раз вагон был поновее, теплее. Соседи — пожилая пара, с разговорами не приставали. Словом все было мирно и спокойно. Приготовилась ко сну, к одиннадцати свет в вагоне притушили, соседи спали. Мне нужно было дождаться полуночи, чтобы покормить сына. Я смотрела в окно на огни станции — поезд тормозил на узловой станции. Здесь должна быть долгая стоянка — минут тридцать.

Показался перрон, в полумраке группами стояли люди на перроне. Мне показалось, что мелькнуло знакомое лицо.

Поезд остановился, хлопали двери, кто-то выходил, по проходу потянулись замерзшие люди с вещами. В проходе свет стал ярче, и я увидела в начале вагона свою попутчицу Наталью. В руках у нее был ребенок в зимнем комбинезоне, похожем на наш. Кроме дамской сумки, вещей не было. Лицо ее было каким-то линялым, если бы не глаза, я бы ее ни за что узнала. Контраст был просто ошеломительным, плечи поникшие, лицо без косметики, вместо пышной прически — скромная вязаная шапка. Она двигалась как будто через силу.

— Натали, — позвала я ее шепотом, чтоб не разбудить соседей, — иди сюда, здесь верхняя полка свободна.

Надо сказать, что на промежуточных станциях билеты продавались без мест, и пассажиры занимали свободные полки. Мест в вагоне было мало, а вторая полка все же лучше боковушки у туалета.

Наташа подняла на меня взгляд, не узнавая. Подошла ближе. Видимо, с трудом вспомнила. Села на краешек моей полки, выдохнула.

— Можно я положу ребенка?

— Да, конечно, много места не займет.

Она положила ребенка, вздохнула, устало оперлась локтями на колени и опустила лицо в ладони. Просидела минуты две, подняла на меня глаза — вдруг что-то в ее лице изменилось, не ожило, нет, какая-то идея загорелась в ее глазах. Она повернулась ко мне, и горячечным шепотом заговорила:

— Я тебя умоляю, прошу спаси его…его убьют… его отца убили… меня убьют. Спаси моего сына прошу тебя…я не знаю, что он сделал, за что его убили, но меня ищут, мне угрожают…

Было совершенно не понятно, кого убили, кому угрожают. Я попыталась что-то спросить, но она не дала мне открыть рот — не отпуская моей руки, она начал говорить.

— Я найду тебя. Я вернусь за ним. Скоро, как только смогу. Может неделя. Месяц. Умоляю спаси моего сына.

Бабулька на нижней полке пошевелилась, и Наташа замолчала. Ее ледяная рука сжимала мою, дрожь передалась мне.

— Тихо-тихо, разбудишь людей. Успокойся. Я тебе помогу. Раздевайся, раздень малыша, я сейчас схожу попрошу чаю, и мы поговорим.

— Дай мне свой паспорт, — неожиданно попросила Наташа, — дай!

Передавшаяся мне нервозность не дала возникнуть вопросам — на автомате я достала паспорт, лежавший с билетом в наружном кармане сумки, и протянула ей.

Она встала в проходе, где свет был ярче, рассмотрела паспорт, порывисто вернула его мне.

— Я найду тебя, сбереги моего сына, прости, но у меня нет иного выхода — и она быстро пошла по проходу к выходу.

Шок, нелепость… Пока я одумалась и выскочила в проход — она уже пропала. Боже мой, мне в поезде подкинули ребенка!!

Обратится к проводнику, вызвать милицию? Но Наташа была чем то напугана, ее состояние явно не нормальное, тем более она сказала «его отца убили»… За ней явно кто-то гнался, я вспомнила, как в прошлый раз некие «бандюки» светили в лицо пассажиров, явно кого то разыскивая. Вдруг если я привлеку внимание, убийцы явятся раньше милиции?

Чужой ребенок закряхтел. Я испугалась что он расплачется и привлечет внимание, и включила режим мамочки. Быстро раздела ребенка, проверила сухой ли он, достала бутылочку с резервной смесью, и дала малышу. Малыш был видно голоден, смесь всосал буквально за минуту, и закрыл глаза. Я старалась рассмотреть его в полумраке, по виду чуть крупнее моего Тошки, возраст месяца три-четыре. Черты лица, видимо в папашу — ни Натальиных черных глаз и бровей, волосики светлые. В остальном — младенец и младенец, нос пипочкой, рот пуговкой. Уложила его рядом со своим, повесила комбез рядом со своим — удивилась. Надо же совпадение, один в один, только у нас голубые вставки, а здесь синие.

Сама легла головой к проходу, ноги с краешка — чтоб малыши не свалились. Сердце колотилось, в душе паника — как быть? Что скажет Гошик? Как она нас найдет?

Имя-фамилию прочитала, адрес по прописке посмотрела. Найдет конечно, убеждала я себя. Но успокоится не могла. Тут послышался шум, грохнула металлическая дверь в конце вагона, послышался громкий разговор — по проходу шло несколько человек. При чем шли они как-то не так, а с гомоном и остановками. Потом до меня дошло, что они останавливаются в каждом отделении плацкарта. Опять ищут, заледенело сердце. Господи, хоть бы мимо…

От шума проснулась бабулька, села на своей полке, начала в темноте рыться в объемной женской сумке. Когда шаги приблизились в наше купе, я постаралась не открыть глаз. Только бы поверили, что сплю… детки спали… только бы не проснулись.

По лицу мазнул свет фонарика, передвинулся на детей. У меня все скрутило от ужаса… сейчас узнают.

Тут на выручку пришла бабулька, дай ей Бог здоровья!!!Она зашипела:

— Ты что творишь ирод, сейчас дитев разбудишь, они нам тут никому не дадут сна. Только-только уторкала мамка, вишь их двое, то один титьку просит, то другой! иди отсель, ищи своих алкашей в другом месте!

— Ладно бабка, закрой пасть! Уходим мы.

Они отошли метров за пять и остановились переговорить. Слышно было плохо, они спорили о чем-то. Потом один, тихо ступая, вернулся, постоял посмотрел на меня, на детей и так же тихо ушел. Дальше они проверили туалет, купе проводника, и под маты разбуженной сменщицы проводницы, ушли в другой вагон.

Я лежала и ждала каких-то слов от бабульки. Она же четко видела, что садилась я в поезд с одним ребенком. Значит мне не показалось, когда Наталья оставила мне сына, бабка не спала. Все слышала, и просто решила не вмешиваться. Какое же счастье, что вмешалась сейчас…

Я повернулась к ней, прошептала «спасибо», но ответа так и не услышала. До утра я слушала стук колес, и думала. Что я скажу Гошику? Да он меня с чужим ребенком в дом-то пустит? Как я объясню ситуацию?

Так под невеселые мысли поезд прибыл в город. Прибытие было в 6-30 часов, в пять тридцать включили свет и сонный народ потянулся в туалеты умываться, сдавать белье.

Я поменяла детям подгузники, накормила детей грудью. Было странно кормить чужого ребенка. Как от страха молоко не пропало? Но дети ели, хныкали, дремали, и не давали кануть в пучину самокопаний, «о что будет, что будет» как я люблю.

Встречать меня прибыл Гошик, на служебной машине с водителем. Дедушка-сосед помог мне донести до выхода сумки, которые я подала вниз водителю. Гошик так же не поднимаясь в вагон забрал у меня Тоху, и сразу с ним начал сюсюкать — соскучился по малявке.

Сказал мне через плечо — давай быстрее, мне еще на планерку ехать в управу. Отвернулся и быстро пошел по перрону, и не видел, что проводник передала мне подкидыша, и я следом иду не одна. При этом, он громко со мной разговаривал.

— Ну как вы там, как сынок? Подрос? Как деды?

Я не успевала отвечать, ну а ему мои ответы и не требовались. Он продолжал разговаривать с собой и сыном.

— Вот видишь, сынок, мамка у тебя какая. Замучила тебя дорогой, там же в вагонах грязь, антисанитария!

Я, поскальзываясь, старалась успеть за ним, и потому не сразу поняла, что за люди стояли группой недалеко от нашего вагона. Человек шесть бритых качков, ясно дело, в «кожанах» и «голдах» фильтровали глазами поток пассажиров. Ноги стали ватными. До спуска в подземный переход было метров десять… Только бы не обратили внимания, только бы Гошик не оглянулся, не задал вопрос откуда ребенок… Глаза в пол, я боюсь поскользнуться… я только этого и боюсь.

Поравнялась с группой качков. И по закону подлости, именно в этот момент правая нога скользит по льду… Один из мужчин поддерживает меня под локоть, выравниваюсь. Взглянула на него и неожиданно для себя, благодарно улыбнулась,

— Спасибо, скользко очень. — Он ухмыльнулся,

— Не за что, коза! На хрен с ребенком на таких каблучищах?

До перехода осталось метра три… два… один… качающаяся дверь толкает в спину… Ступеньки..

Сама себя уговаривая, тихо-тихо Кэт, еще чуть-чуть, а там машина ментовская, бобик, не полезут. Мне показалось что мы пролетели вокзал насквозь за секунды. Вот уже и служебная машина. Водитель через заднюю дверь ставит сумки, в багажник. Милый устраивает на заднем сиденье Тошку, и поворачивается ко мне. Тут его глаза округляются:

— О, е… твою мать, это что? Это чей ребенок? Ты с ума сошла? Ты украла ребенка? — он теряет дар речи, и его глаза сейчас выскочат из орбит. Я быстро нырнула на заднее сиденье, закрыла дверь, приложила палец к губам и кивнула на водителя, который еще копался сзади,

— Быстрее поехали, дома все объясню. Сейчас молчи пожалуйста.

От страха замирало сердце, видимо лицо у меня было такое, что Милый быстро сел, закрыл дверь, и не стал задавать вопросов.

— Леха, давай домой ко мне, поможешь вещи занести. Видишь, мне теща гостинцев прислала. Водитель глянул на меня с детьми, не понял юмора, завел машину, и мы поехали.

Выдохнуть я смогла только когда за водителем закрылась дверь квартиры. Скинула пальто, сапоги и упала на кресло в прихожей:

— Что? Ждешь объяснений? Не смотри на меня так, я не сошла с ума. Да, мне в поезде подкинули ребенка.

— Я жду. Ты обещала объяснить. Кто это? Чей это ребенок и какую бригаду мне взывать — из психушки или коллег?

Торопясь и путаясь в словах и мыслях, я стала рассказывать, как все было:

— Одна странная женщина, Наталья, мы с ней туда ехали, и вдруг случайно вчера встретились. Она очень была испугана, у нее мужа убили, она боялась за сына. Оставила мне, через неделю заберет, может через месяц…Георгий, пойми, она была реально испугана, а потом эти качки рыскали с поисками. Мало ли, а вдруг мальчика хотели украсть и пустить на органы?

Лицо мужа стало непроницаемым, он заговорил очень медленно, тихим и дрожащим от ярости голосом:

— Катерина, ты не дура, ты — идиотка! Если бы эти бандиты что-то заподозрили, тебя бы сняли с поезда, вместе с МОИМ сыном! И я бы никогда не узнал, где вы! ты знаешь сколько людей пропадает ежедневно? Ты подвергла опасности моего ребенка, свою жизнь, пытаясь помочь какой-то попутчице? А если она украла ребенка? Если это не ее сын? Ты видела документы? Свидетельство о рождении, паспорт? Ты подумала о своем сыне? обо мне? Меня вышвырнут с работы, если окажется, что моя жена участница похищения младенца! — тихим голосом, делая упор на каждом слове, говорил Гоша, и глаза его были ледяными.

Осознание стало новым шоком. Почему-то мне не пришло в голову, что Натали может быть преступницей.

— Нет, не может быть, — со слезами начла я, — она не похожа, у нее мужа убили… Господи, Гоша что же делать? Как узнать правду? Прости меня, все произошло так быстро, я не сообразила…

— Как имя этого мальчика? Фамилия? Что она успела сказать тебе о нем? — резонно спросил Георгий.

— Н-ничего… я не знаю… — слезы уже длились сами, я понимала что сделала ужасную глупость, но в той ситуации — какие документы?

Молчание мужа повисло камнем, причем над моей головой. Взгляд Гоши был холодно изучающим, по-моему, он и на самом деле сомневался в здравости моего ума и раздумывал о вызове психбригады.

Пять минут звенящей тишины, руки дрожат все больше, бессонная ночь сказывается, перед глазами начинает плыть окружающее…, с трудом удерживаясь в сознании я все же услышала.

— Так, я на планерку. Потом зайду к мужикам в дежурку. Посмотрю сводки — на какой станции ты говоришь она вошла? Еловая? Проверю заявки на пропажу детей в том районе, и в целом криминальную сводку. Ты! — из дома не выходишь, дверь никому не открываешь. По телефону никому, слышишь — никому не звонишь. Все, я ушел.

Оставшись одна, я упала на кровать не раздеваясь. Да, что же будет?

Басовитый голос Тохи дал понять, что будет — срочно нужно заняться детьми. И понеслась стандартная карусель теперь уже многодетной мамочки….