Черный хлеб (СИ)

Наталья. Тупик

Господи, что же со мной происходит? Московская девочка из хорошей семьи, папа во Внешторге, мама археолог, которой уже, увы нет. Москвичка армянского происхождения, Нарине Александровна Ованнисян подарила мне яркую восточную внешность — пышные черные волосы, большие темно-карие глаза. Натура страстная и увлекающаяся — в детстве приехала к родственникам в Ереван, увлеклась историей города, увлеклась так, что стала археологом. Меня родила на последнем курсе, через год уехала в экспедицию. Сперва экспедиции были по югу России, потом статьи в журналах, конференции, новые экспедиции все дальше и дальше от дома — и Европа и Египет, и еще Бог знает что. Причем, как я догадывалась по хмурому лицу отцу, когда пыталась узнать о маме, она увлекалась не только стариной, но и вполне молодыми учеными, и не только.

Сейчас она жива, но увы, ветер с пыльных дорог истории завел ее далеко от семьи и от родины, большой и малой. Где она, жива ли мне неизвестно. Никто не рассказывал, а я теперь и не спрашивала. Отец эти вопросы игнорировал, будто не слышал. Бабушек и дедушек у нас не было. А больше спросить было не у кого.

Детство и юность мои прошли в шикарной квартире в московской высотке для чиновников, няни, репетиторы, домработницы. Я посуду до замужества не мыла ни разу. Лучшие вещи, лучшие фильмы — даже видеомагнитофон, бывший почти чудом техники — все у меня было. Правда никаких Арин Родионовных, никаких душевных кухарок с плюшками и русскими сказками не было. Весь персонал всегда был неизменно доброжелателен, подтянут, безупречен. Даже когда я, в первых подростковых влюбленностях, огорчалась и плакала, закрывшись в комнате — никто не приходил с меня утешать. Горничная могла принести валерьянку, уточнить не нужно мне чего-либо еще, по ходу убрать разбросанную одежду, и уходила, закрыв двери.

Отец всегда был занят, и требовал безупречности во всем. В учебе, в одежде, в манерах. Обиды, слезы или капризы мне были не положены. Сдержанность и доброжелательность. Вот все эмоции, что мне позволялось демонстрировать.

Встречались мы один раз в день — за ужином. Ужин всегда сервировался в столовой, всегда — по полному параду, с кучей приборов, салфеток. Пока я была мала, отец строго следил за тем, как я пользуюсь столовыми приборами. Уже к двенадцати годам мое поведение за столом было доведено до совершенства, и отец перестал обращать внимание и за столом.

Один вопрос — как дела в школе? — один ответ — все хорошо, оценки четыре и пять, троек нет — удовлетворенный кивок — опять в газету. Каждый день. Я привыкла, и никакой близости не ждала. А когда подружки школьницы жаловались на своих родителей, что их пилят за поведение — я радовалась! что меня не пилят, не ругают, не замечают — ну и что.

Выбор профессии так же был сделан отцом — однозначно иняз, только переводчик. Никаких серьезных надежд на меня не возлагалось — серьезные дела будет делать мой муж, а я при нем, так лишь бы чем приличным была занята.

Балагур и весельчак, Игорь Строганов, душа любой компании, игравший и на гитаре, и на баяне, не красавец, но обаятельный пятикурсник типажа Павки Корчагина — брови вразлет, лихая улыбка, серые смешливые глаза — быстро покорил мое сердце — сперва стал моим другом, и еще быстрее любовником. Отец спалил наши отношения буквально через неделю после моего, так сказать «грехопадения».

Игорь был вызван в его домашний кабинет для серьезного разговора. Отец, высокий крупный мужчина, с лицом ответственного партработника — строгое, почти суровое выражение, крупный нос с горбинкой, большие черные глаза под всегда нахмуренными бровями, крупный волевой рот, встретил Игоря в костюме и при галстуке, за огромным столом красного дерева, усадил на неудобное высокое кресло напротив и, пытаясь морально подавить простого, как он думал, паренька, предложил:

— Виски? Сигару? Натали, выйди вон, — не меняя тона.

Игорь если и был поражен манерой обращений со мной, не подал виду, легко произнес,

— Не откажусь, — взял сигару, ловко отрезал кончик и показал мне глазами — все хорошо, не боись, Талка.

Тяжелая дверь закрылась за мной, и о чем шел разговор мне неизвестно. Попытки подслушать под дверью, неизменно прерывалась укоризненным взглядом домоправительницы.

Через три часа меня пригласили в святая святых — отец был слегка выпивши, лицо было красным не то от гнева, не то от виски. Во всяком случае, было видно, что большая гроза миновала.

Отец кратко ознакомил меня со своим решением.

Через три месяца, по окончании второго семестра свадьба, за это время он решает вопросы с квартирой и машиной. Передумать я не могу, его дочь шлюхой не будет. Игорь после диплома идет на работу куда он скажет, я тоже, но лучше, чтоб к тому времени у меня уже был ребенок.

До рождения ребенка никакой прислуги у меня не будет, хотя квартиру он всей импортной бытовой техникой обеспечит.

— Кто-то решил, — резюмировал он, глядя на меня, — что она взрослая — добро пожаловать во взрослую жизнь. До того момента как Игорь начнет зарабатывать, тебе, и только тебе, выделяется содержание — в размере 50 рублей в месяц. Плюс стипендия. Это стандартный оклад в нашей стране. Твоего мужа я содержать не собираюсь, жить здесь вы тоже не будете.

В отношении Игоря услышала скупое — хорошо, что не московский мажор.

На этот приговор я никак не отреагировала — я совсем не понимала, что такое 50 рублей, поскольку деньги я тратила только на кафе с подружками, и то в дневное время. Вечерами учеба и только учеба, и последнее время — встречи с Игорем.

Мы были счастливы, жизнь нам улыбалась — отдельная квартира, двухкомнатная! Недалеко от института! Почти в центре! Все друзья нам завидовали, постоянно кто-то был в гостях. Игорь не сгрузил на меня быт, я по прежнему не ходила в магазин, и не знала сколько стоит мясо. Про хлеб то я знала — 22 копейки. Все складывалось прекрасно, все эти годы — тепло семейных отношений, доверия и заботы, которое я узнала только теперь, захватили меня полностью. Я даже научилась готовить — девчонки показали простые рецепты — мясо под сыром в духовке, макароны по-флотски. Игорю все нравилось, он целовал мои пальцы, и мы шли гулять по Москве.

После института Игорь пошел работать куда его направил отец, потом все время куда-то переводился, что-то изучал, ездил в командировки. В заграничные — иногда брал меня с собой. Вникать в суть его карьеры мне так же не позволяли.

Так, к тридцати годам Игорь стал заместителем генерального директора большого объединения «Союзалмаззолото». Не сразу, но мне пришлось уехать с ним в Сибирь, в город Иркутск. Правда, сибирская погода мне не очень досаждала, теперь средств было достаточно, и я месяцами жила или в Москве, или в Ялте.

И вот. Пару недель назад вся моя жизнь закончилась. Сперва мой Игорь был мрачен и задумчив, неожиданно отправил меня отвезти нашего 3-х месячного сына к его матери на станцию Еловая где-то часах в 5–6 от Красногорска. Причем наш отъезд, как я теперь понимаю, не афишировался.

Я вернулась домой через десять дней, но его не было. Совсем, нигде. Гендиректор по телефону ничего мне не сказал, не знаю— не хотел или не мог. Я поехала в их представительство — результат нулевой. Еле-еле удалось выяснить, что муж уехал в командировку. Но до места назначения не прибыл. При этом, при нем был очень ценный груз. Служба безопасности его ищет. Известно, что вместо Москвы он вылетел в Красногорск и все. Точка. Пустота.

Я позвонила отцу, выяснить ситуацию, но ни один из его телефонов не отвечал — ни домашний, ни служебный. Не отвечал уже вторую неделю. Я осталась одна — женщина, которую мои мужчины ограждали от всего — оказалась брошена одна. Я не знала даже — живы ли они.

С тех пор мои дни и ночи слились в один горячечный, не останавливающийся фильм ужасов. Первая мысль — забрать сына. Я лечу в Красногорск, но по дороге везде — в порту, в самолете, в буфете — натыкаюсь взглядом на высокого мрачного мужчину в сером пальто, в возрасте, седого, с серыми холодными глазами, он как будто специально попадается мне на каждом шагу, и твердо встречает мой взгляд, когда встречает мой взгляд. Сперва я думаю паранойя, но на второй день сомнения пропадают — я вижу его в гостинице, на вокзале, в поезде.

Все мои познания о слежке, ограничиваются парой советских и зарубежных детективов. Однако, я не стала брать билет в купе, боясь оказаться один на один с преследователем. В плацкарте разномастная толпа, и возможно, я смогу затеряться. Так и вышло, в вагоне мой «серый» преследователь не появился.

В вагоне я бездумно наблюдаю за молодой мамашкой лет около тридцати, с ребенком, по возрасту близким к моему Кирюхе. Явно не богатая, скромно одетая, немного полноватая, волосы темные, убраны в хвост, глаза светлые, почти голубые, лицо умное, и полностью поглощена ребенком. Но ее вид, теплый свет, который просто лучится из глаз, делает ее по настоящему красивой, и какой-то умиротворенной. Невольно зависть к этому тихому счастью, стабильности, довольству тем, что есть, без больших денег, без этих высоких должностей и условностей, что навязывались мне сперва отцом, а потом мужем, затопила мне душу.

Молодая женщина осторожна, не сразу идет на контакт. Понемногу удалось ее разговорить, обычная тетка из народа, но то, как она произносит имена своих мужчин — Гошик, Тошик- заставляет мое сердце сжиматься от тоски. Назову ли я своего Игоря по имени? Как там мой Кир?

Среди ночи, тревога достигла предела, сердце тянуло тоской, я вышла на перрон на какой-то маленькой станции. Достала сигареты, отвернулась от ветра, чтобы прикурить, и увидела группу мужчин, в кожаных куртках, идущих развязно, враскачку вдоль поезда, они разделились, и начали заходить в вагоны. Тревога уже не звенела, а просто выла сиреной в душе. Боясь привлечь внимание, я встала в очередь к киоску, торгующему сникерсами, дошираками и сигаретами. Затем сместилась вбок, и медленно шагнула в тень за павильон. Там на ящиках сидели три бомжа, распивающие что-то на картонном ящике. Мое появление осталось без внимания. Там я простояла минут 20, поезд ушел, подошла электричка, следующая дальше, чем мне было нужно. Народу в ней было мало, и сняв шарф, и повязав его на голову для маскировки, я зашла. В вагоне было холодно, около нуля, потолочное освещение не работало, что позволило мне скрыться в темном углу. За полчаса пути я замерзла, и вышла на перрон, съежившись от холода как бабка. Наверное, мне повезло в этом, потому что первый кого я увидела — мой серый преследователь. И он не узнал меня в скрюченной фигуре!

Боже ж мой, что натворил Игорь если его ищет не только служба безопасности, но и явно какие-то бандиты?

В частный сектор к свекрови я ехала на трех такси, называя вымышленные адреса. Ведь в каждом городе есть улицы Ленина, Советская, Мира.

Перед рассветом я постучалась в окно со двора, на освещенное крыльцо боялась выходить. Я же не разведчик, я не знаю, как быть, но страх диктовал свои условия.

Марья Федотовна была дома, удивилась увидев меня. Открыла окно и спросила громко,

— Ты чего здесь? Чего в дверь не идешь?

— Тсс, посмотрите, на улице нет чужих? Свет не включайте, откройте потихоньку, — я надеялась зайти незамеченной.

Возле дома никого не было. Я зашла и мы, не зажигая свет, ушли в другую комнату.

Я быстро, телеграфным текстом рассказала, что Игорь пропал. Свекровь та к же быстро и отрывисто рассказала, то что произошло после моего отъезда.

Оказалось, через день после того, как я оставила Кирюху, Игорь был у матери, всего пару дней, ничего не рассказывал, молчал и курил. Вещей почти не было. Уехал на машине с какими-то людьми, ничего не передавал.

Как сказать пожилой больной женщине, что ее сын пропал с какими-то ценностями? Что уже пять дней его ищут по всей стране? Что в Москву он не прилетел?

Боясь выходить из дома, я просидела в Еланской дней десять. Телефон поставила возле дивана, и все время звонила отцу и ждала звонка. Но тишина нарушалась только таканьем часов — старинных ходиков, да моим дыханием, изредка — Кирюхиным плачем. Этот звук «тик-так» который звучал ржаво, больше похоже на «чак-чак» отсчитывал последние мгновения моей жизни, как мне казалось. Если бы ответил отец — я бы могла улететь к нему. Я боялась прилететь и узнать, что его нет в живых. Наверное Игорь или кто-то более решительный не стал сидеть опустив руки — но я, не приспособленная к жизни избалованная девочка — в душе ждала, что кото-то придет и решит мои проблемы. И все станет как прежде.

В этот день свекровь, придя из магазина, разбирала покупки и ворчала, что обнаглели эти бандиты, чуть не во двор заехали на своем джипе. Занимаясь ребенком, я не сразу поняла, о чем она.

Когда понимание, по чью душу это команда, прокатилось мурашками по спине, я выглянула из-за тюлевой занавески в окно. Возле массивного черного джипа курил мой преследователь, «серый демон».

Страх мутил мозги, дура, досиделась, надо бежать, спасать сына, но ноги не слушались. Дверь в дом открылась с пинка, ввались двое незнакомых бритоголовых парней. Один резким движением схватил Марью Федотовну за шкирку и поднял над полом.

— Бабка, где то, что оставил твой сын? Отдай, или будет хуже, — последовали удары, крики, я опустилась на пол в углу, закусив руку, чтобы не заорать от страха. Но меня никто не искал, в комнату даже не заглянули.

В дом еще кто-то входил, что-то требовали, пинали мебель, гремела посуда. Казалось, это продолжалось вечность. После такой психической атаки в комнату вошел мой «серый демон». Братки втолкнули свекровь, она опустилась на пол рядом со мной.

Тихим размеренным голосом он сказал свекрови:

— Твой сын оставил где-то здесь очень ценную вещь, это металлический кейс небольшого размера с кодовым замком, найди и верни. Мы точно знаем, что до твоего дома вещь была у него. Его взяли сразу же как он вышел от тебя. Но при нем уже ничего не было. Эта вещь где-то здесь. Его ты уже не спасешь. Но здесь, в комнате — твой внук и невестка, если ты хочешь видеть их живыми, отдай то, что он оставил. Мы бы убили тебя без раздумий, но это не поможет найти то, что нам нужно. Залогом твоих поисков будет жизнь невестки и внука. Через неделю, если ты не найдешь кейс, мы убьем невестку, как тебя там — Натали? Через 10 дней — твоего внука.

Он встал, кивнул подручным,

— Объясните девочке, только осторожно и доходчиво, она московская нежная барышня. Через неделю, если результата не будет, мы ее заставим отрабатывать наше время, со всей бригадой, — Серый босс вышел из дома, не закрыв двери. Парни, гадко загоготав, вошли в комнату.

— Я ничего не знаю, не знаю, не подходите! — голос рвался на писк. Меня рванули за одежду, липкие руки были на талии и на попе, больно впиваясь пальцами.

— Ты коза, не пищи, не пугай своего козленка, пока тебя не тронем. Ты слышала, что сказано — ищи. У тебя и твоего сына еще неделя. Жизни, если тебе не ясно. На своего папашку не рассчитывай, время компартии и вонючих бонз прошло, теперь мы здесь власть и мы решаем, кто, сколько и как будет жить, поняла, шваль?

Меня отшвырнули как тряпку на пол, сплюнули чуть не в лицо и вышли, дверь на улицу осталась открытой. В доме холодало, Кирюха заходился плачем, в кухне тихо рыдала свекровь. Через полчаса я смогла встать, закрыть дверь, подняла свекровь. Ее лицо было разбито, руки в крови и синяках. Видимо, когда эти уроды пинали ее в лицо, она закрывалась руками.

— Мама, — впервые назвала я ее, — может скорую?

— Не надо дочка, не поможет. Машина не уезжала, они за забором, все бесполезно.

Она тихо и обреченно завыла,

— Нет моего сыночка, нет моей кровиночки. Будь прокляты ваши деньги, ваши должности, ваши алмазы и золото, был бы лучше трактористом, жил спокойно и счастливо.

Алмазы, алмазы — ведь это была его работа, качок говорил о каком-то кейсе с кодовым замком, неужели Игорь вез алмазы? Почему он? Почему зам генерального — как обычный курьер, без охраны вез алмазы? Я знала, что система охраны при доставке добытых камней и золота полностью исключает возможность нападения банды любого количества бойцов. По крайне мере, муж говорил так. Что ж могло случится, что он повез партию алмазов? Куда и кому? Это же явно, не в Госбанк.

Стало понятно, что ситуация не только страшная, но и фактически безвыходная. Даже за спичечный коробок алмазов нас утрамбуют на два метра под землю в виде мелкого фарша.

Игорь, что ж ты наделал? Ты погиб сам неизвестно ради чего, поставил под удар мать, жену и сына? Кирюха плакал без остановки, его голос уже охрип, а я все сидела, уткнувшись в стену.

Марья Федотовна умытая и в чистом платочке зашла,

— Дочка, успокой сына, не спеши умирать, мы что-нибудь придумаем.

Думали не долго, в двухквартирном доме было общее подполье. Свекровь ушла к соседям, они быстро согласились выпустить нас через свой выход. Через пару часов, я с ребенком, уезжала от дома на скорой — нас вынесли на носилках, укрыв простыней почти с головой. Наблюдателям сказали, что соседке стало плохо— через стену она слышала шум и испугалась. К счастью, уверенные, что зашуганные тетки сидят как мыши, братки не вышли из машины. Чтоб Кирюха не заплакал, свекровь дала ему несколько капель снотворного.

Меня довезли до вокзала, и соседский дед Иван посадил на поезд до Красногорска. Я думала, куда мне идти утром с сыном. До Москвы долететь мне не дадут. В Красногорске мне идти некуда — ни друзей, ни близких знакомых. В любом случае — к друзьям нельзя идти — найдут быстро. Нужен кто-то никак со мной не связанный.

И тут я услышала «Наташа, иди сюда, здесь вторая полка свободна». Это было мое спасение, спасение моего сына.