Черный хлеб (СИ)

Наталья. Семь кругов ада

Оставив сына в поезде, я быстро пошла на выход. В том, что меня будут искать, я не сомневалась. В тамбуре вагона никого не было. Дверь была открыта, неподалеку, в накинутых на спортивные костюмы куртках, курили пассажиры. Побоявшись выйти на перрон, я открыла дверь на противоположную сторону, здесь перрона не было. Небольшая полоса земли и рельсы следующего пути. За ними, на сваях, перрон первого пути. Перебежав через рельсы, я нырнула под перрон, было тесно, темно и наверняка грязно. Но жизнь дороже. Перрон был достаточно высоким, я могла передвигаться, согнувшись почти вдвое.

Дальше… Перебегая от одного темного угла до другого, я покинула территорию вокзала. Как могла отряхнула дубленку, взяла такси и поехала назад, к свекрови. Я надеялась, что мы сможем сбежать вместе. Побоявшись зайти с улицы, остановила машину за углом и пошла через огороды.

Дверь была открыта, и ветер открывал и закрывал ее со скрипом. В доме было темно. Машины с бандитами не было. Я зашла, щелкнула выключателем — и остолбенела. Все было перевернуто, разбито, на полу обломки мебели, посуды, какие-то крупы, сахар. В комнате разбросанная порванная постель, разрезанные подушки. За общим разгромом я не сразу увидела Марию Федотовну. Она лежала свернувшись, как будто ее пинали в живот, а она пыталась защитится. Я упала на колени, подползла к ней — дотронулась до руки, лица. Все было кончено. Она была уже холодной. Слезы текли по лицу, грудь сжимало, воздуха не хватало.

Шаги сзади я услышала поздно, меня подняли за шиворот.

— Вернулась сучка, куда щенка дела? Где алмазы? — удар в лицо отбросил меня к стене.

— Стоять! — послышалось от входа, — ты Косой, распустил руки, двое уже никому ничего не скажут, нам нужны алмазы, а не трупы. Судя по голосу, это прибыл «серый демон».

Он присел рядом со мной.

— Девочка, ты сделала ошибку…Мы все равно получим свое, но теперь ты будешь заложником пока мы не получим алмазы. Скажу сразу — цель операции все равно достигнута, нам нужно было сорвать сделку по приватизации объединения Союзалмаззолото. Соглашение расторгнуто, сделка сорвана. Взятка не дошла до нужных людей, а бесплатно никто шагу не сделает. Более того, заинтересованы многие сильные люди, чтобы раздробить и приватизировать объединение по частям. Твой папаша сбежал за границу. Эти алмазы — наша премия за проделанную работу, и мы не отступим. При этом, деньги там такие, что мы не будем спешить, мы будем держать тебя хоть годы. Но рано или поздно, мы найдем твоего сына, под угрозой его жизни, ты заговоришь.

Обдумай, стоит ли упрямится. Если ты все равно отдашь алмазы нам, рано или поздно, так зачем тебе мучится в заложниках? Отдай и я лично посажу тебя на самолет в Женеву, к отцу.

Говорить, что я ничего не знаю было бесполезно. Так я стала пленницей подвала ужасов.

Меня везли с завязанными глазами, кололи в плечо через одежду, после чего я отрубалась на долгие часы, в минуты пробуждения я нем могла сфокусировать зрение, хотелось пить, все время болела голова.

Очнулась в комнате без окон, кровать, стол, кружка. За низкой перегородкой унитаз, раковина. И потянулись дни моего заключения. Считать дни я перестала быстро — без окна, без смены дня и ночи, не выключающийся электрический свет, дезориентировали. После уколов, допросов и побоев, счет времени потерял смысл. Меня преследовал бред — во сне я видела свекровь, сына и давно уже путала реальность и сон. Я столько раз повторяла мучителям, что бросила сына где-то под забором, что видела это картину перед глазами, и сама поверила этому. Я не мечтала о смерти — мне было все равно.

Мне угрожали «сывороткой правды», опять кололи, не знаю, что за препараты, не помню что я им рассказывала. Похоже мой бред, повторенный неоднократно, убедил их что я сошла с ума.

Мою камеру перестали запирать, и потом даже отвели в соседнее помещение. Там на такой же койке лежал изможденный мужчина с седой головой.

— Ну смотри, шваль. Это твой муж, он уже полгода овощ. Узнаешь? Хочешь стать такой же?

— Я не знаю этого человека. Это не мой муж. Мой муж Игорь Строганов. Он молодой, ему 35 лет, а этот человек…

Потом меня поместили рядом с этим лежачим полутрупом, велели разговаривать с ним, звать по имени. Мне было все равно, и я монотонно читала по бумажке:

— Игорь, я твоя жена Натали, у на есть сын Кирюша, ради сына скажи, где алмазы? Скажи, где алмазы и мы поедем домой. Наш сын ждет нас.

Я повторяла это сотни раз. Полутруп смотрел на лампочку, или закрывал глаза, ничего не отвечая, никак не реагируя.

Препаратов мне кололи все меньше, туман иногда прояснялся. Теперь я знала, что реакцию полутрупа фиксирует камера, охранники регулярно проверяли запись. Однако я видела, что охране это все надоело, они стали выпивать на смене, иногда мы слышали веселый гомон и женский визг.

Потом мне стало казаться что полутруп и есть мой муж Игорь. И когда на меня окончательно махнули рукой, фармакологический туман схлынул. Я поняла, где я, увидела свои бледные старые руки. Зеркала не было, наверное, к счастью. Ощупала голову — там был колтун. Присмотрелась к лежащему человеку, и наконец-то узнала Игоря.

Ночью свет не выключался. Реакции Игоря я боялась. Но тем не менее, не могла удержаться от слез, прилегла рядом и тихонько целуя его, говорила, что мы хотя бы умрем вместе. Я шептала ему что наш сын жив. И потом увидела, как от его глаза вниз по виску бежит слеза.

Кошмар закончился неожиданно. Охранники не поделили проституток с ментами, завязалась драка, начался пожар. Я слышала шум, потом запах гари, думала нам конец. Кто-то вызвал пожарных, вот пожарные и нашли нас, и вызвали скорую и ментов. Нас увезли в заштатную районную больницу — похоже мы были где-то в сельской местности. Нас начали лечить, Игоря положили в другую палату — я билась в истерике, чтобы на не разлучали.

Старая санитарка прикрикнула на меня,

— Не ори, давай! Сейчас псхушку вызовут, и ты пойдешь в лечебницу, а его еще куда отправят. Лучше по-хорошему проси врача — разрешит днем сидеть с мужем.

Я послушалась — и мне разрешили. Теперь я спала в своей палате, день находилась рядом с мужем, кормила его с ложечки. Еда была ужасна — серые каши и серые же супы.

Мне кололи, видимо, успокоительное, Игорю — капали много чего, он немного порозовел. Мне остригли волосы почти налысо, я боялась зеркал, и видела себя только в отражении стекол окон и дверей. К нам приходил помятый участковый с местного отделения милиции, расспрашивал, что-то писал, потом приходил снова.

Через месяц меня нашел представитель отца. Еще через неделю нас вывезли через Казахстан в Европу.

Увидев меня, отец встал на колени передо мной. Обнял меня за ноги, прислонился головой к коленям и плечи его затряслись.

— Прости доченька. Прости. Я не мог сразу вас выкупить. Нужно было время, выйти на нужных людей и предложить им соответствующий выкуп… прости.

— Ничего, — ровно сказала я, — я жива. Теперь помоги Игорю. Найди моего сына, верни его мне.

— Я все сделаю, лучшие клиники мира, его поставят на ноги. И Кирилла я найду, обязательно. Ты только расскажи мне все, куда ты его дела?

— Помни. Ты обещал. — рассказ о наших мытарствах занял несколько часов. Я впервые разрешила себе вспомнить имя женщины, которой отдала сына. Господи, ему уже два года, а я не могу прижать его к себе, увидеть даже издалека.

Для нас с Игорем начался второй круг ада. Клиники, обследования, и по капле умирающая с каждым днем надежда. Полгода мы с Игорем провели в клиниках. Масса операций у него, восстановление физической формы у меня. Более-менее удалось восстановить нормальный вес, нарастить мышцы, отросли волосы. Психологически же я оставалась в состоянии пассивного безразличия. В отношении Игоря положительных результатов не было совсем.

Обследование выявило повреждение головного мозга, шейного отдела позвоночника. Если бы помощь была оказана сразу, возможно, результаты какие-то и были бы. Энцефалограмма показывала активность мозга, иногда просто бешеную, но на контакт он не выходил. Не было достоверно установлено, слышит ли он звуки, зрачок на свет реагировал и только.

Клиника рекомендовала перевести меня в обычные условия, в надежде что какие-то впечатления, раздражители выведут меня из отрешенного состояния.

Отец забрал нас обоих, и поселил в небольшом особняке на тихой окраине небольшого городка. Название его меня не интересовало. В доме была сиделка для Игоря, кухарка и приходящая горничная. Мне было все безразлично, я не запоминала их лиц. Если меня приглашали на завтрак или обед, я съедала, то что передо мной ставили. Сиделка отправляла меня на прогулку, я бездумно ходила по дорожкам парка. Забирал меня из парка обычно отец.

Ингода он просил почитать Игорю книгу, я читала; иногда просто поговорить — я говорила. Но больше я не видела ни слез, ни иных реакций. Так прошло почти три года. Отец иногда пропадал по нескольку дней, надолго ли, или на день-два, так же ускользало от сознания.

В этот раз отец приехал не один. С ним было двое мужчин, разговаривали они на немецком, которого я почти не знала. Интереса они не вызвали.

Но буквально на следующий день для меня началась следующая фаза лечения. Применяли гипноз, кололи какие-то лекарства, со мной постоянного вели беседы, заставляли вспоминать прошлое — хорошее, плохое.

Возобновились кошмары, я опять видела сына и мертвую свекровь, кричала по ночам, но эти живодеры-психиатры были довольны результатами. Они все время твердили отцу, что нужно снять блок, советовали шоковую терапию. Все это изматывало, но давало результаты — я приходила в себя.

Вскоре я обратила внимание, что сиделка Игоря больше похожа на тюремщика, в комнате постоянно работают камеры. Возможно, и развилась у меня мания преследования, и все объясняется заботой, но я все же обратилась к отцу.

Он даже был рад этому вопросу, полагая, что я возвращаюсь к жизни.

— Наталья, ты должна знать, на каких условиях мне помогли вас вызволить. Ты не знаешь, но партия алмазов, которую вез мне Игорь, оценивалась тогда на сумму в двадцать миллионов долларов. Такие деньги пропасть не могут. За ваше освобождение я должен отдать половину. И тот господин уже теряет терпение. Наташа, наши жизни по-прежнему в опасности. И если ты думаешь, что хорошо спрятала сына — ты заблуждаешься. Если хорошо возьмутся, его найдут. Наташа, ты помнишь, что у тебя есть сын? — отец говорил с горечью.

— Помню, теперь я каждый день вижу его в кошмарах, благодаря тебе. Но что я могу сделать? Я не знаю, куда Игорь спрятал посылку. Твои спецы помочь не в состоянии? На него гипноз не действует? Или они только меня мучают?

К этому разговору мы возвращались неоднократно. Менялись спецы, иногда доступ к Игорю был для меня закрыт.

Затем отца вызвали, он весь вечер перед отъездом курил и думал, но новостей для его кредитора не было. Приехал он через пару дней, постаревшим, и ссутулившимся.

— Наталья, завтра ты едешь в Россию. Не кричи, ты поедешь не одна. Сейчас за тобой никто охотиться не будет. Нам пришлось вступить в переговоры с твоими похитителями. Наш кредитор порешал с местными деловыми — тебя не тронут. Да и там многих уже нет в живых.

Решено, что ты лучше знала Игоря и можешь понять ход его мыслей. Вы проедете весь его маршрут, если нужно — неоднократно. Наташ, нужно найти эти проклятые алмазы. Я подсчитал все, что смогу собрать, у меня нет десяти миллионов долларов. Нам не хватит средств откупиться от кредитора, да и ему не нужны деньги, он хочет камни. Выход один — искать.

При том, даже если я откуплюсь от партнера, заинтересованные лица в России без его защиты — все равно будут пытаться найти алмазы. Их действия непредсказуемы, в России сейчас дикий капитализм, процветает рэкет и бандитизм. Во многих схемах рейдерских захватов и приватизаций участвуют силовые структуры. А этим, ты сама понимаешь найти тебя и твоего сына труда не составит.

Так я стала детективом-любителем на коротком поводке у бандитов.