Чингисхан. Сотрясая вселенную

Глава тринадцатая Афины

— Ноет ещё, — произнёс Эйрих.

— В ближайшее время уже должно перестать, — заверил его Виссарион.

Кости срастаются быстро, он ведь ещё так юн, но приятнее процесс заживления от этого не становится.

Идею с мирным путешествием Эйриха на юг не оценил никто. Зевта сказал, что это несвоевременно, потому что они ещё не покорили все окрестные деревни, конкретно оставшиеся восемь. Отец Григорий сказал, что Эйриху лучше вообще не рисковать и держаться рядом с отцом, чтобы сын был там, где отец добивается успехов и славы.

Эйрих же сильно хотел в Афины.

Но что ему там нужно?

Во-первых, он хотел поскорее расправиться с обещанием Виссариону. Виссарион ценный человек, научивший его говорить и писать на латыни, чего Эйрих никогда не забывал и был ему благодарен.

Во-вторых, у них скопилось некоторое количество денег и ценностей, которые можно потратить на действительно полезные вещи. Например, доспехи, оружие, трактаты философов и учёных…

В-третьих, ему до одури хотелось посмотреть на настоящую цивилизацию, на настоящую Римскую империю. Ту самую, которую с восторгом описывает Марцеллин или сухо констатирует Август. Это стоит, минимум, увидеть, а лучше пощупать.

«Если не сейчас, когда всё начало немного успокаиваться и вошло в верную колею, то когда ещё?» — подумал Эйрих.

Зевту он сумел подкупить тем, что обещал привезти по-настоящему хорошие доспехи и лучшее оружие, а отца Григория тем, что обязался купить пару-тройку грамотных рабов, способных записывать за священником на латыни и греческом. Ради последней покупки отец Григорий даже выделил часть личных сбережений.

Остальных жителей деревни Эйрих не спрашивал. Мать понимает, что Эйрих — это взрослый мужчина, сам решающий, как ему действовать, а братья с сестрой не настолько привязаны к нему, чтобы не желать его убытия в неизведанную даль.

Вместе с Эйрихом в Афины пошло пятьдесят, выделенных Зевтой под его командование, воинов. Каждого снабдили кольчугой, шлемом, хорошим топором и щитом. Также с ними поехали две телеги с награбленным добром — нужно будет реализовать всё это за хорошие деньги, после чего приобрести товары по списку. Список у Виссариона, который лучше всех подходил для такого рода деятельности.

— Только вернись, сын, — напутствовала Эйриха Тиудигото.

— Обещаю, — ответил Эйрих.

— Никого не грабь, — сказал ему Зевта.

— Я не дурак, — ответил Эйрих.

— Ступай, сын, — улыбнулся Зевта. — Ждём тебя с надеждой.

Эйрих обернулся на построившихся в колонну воинов. Здесь Ниман Наус, как заместитель юного командира, здесь Хумул, просто как желающий посмотреть на южные земли, тут же Виссарион и Татий — эти ради практических целей, то есть взаимодействия с римлянами.

— За мной! — приказал Эйрих и пошёл по дороге на юг, но затем вновь повернулся назад. — Альвомир, ты тоже!

— А-а-а, — посмотрел на него здоровяк и пошёл вслед за остальными.

Здоровенный детина, внук покойного Гундимира, после похорон оказался никому не нужен. Это было ясно ещё в момент гибели старейшины, потому что все как-то резко охладели к раненому Альвомиру.

Он умственно отсталый, раненый — зачем такой кому-то? Но Эйрих оценил боевые способности этого гиганта и провёл с ним беседу, напрямую предложив службу в будущей дружине. Пришлось сказать, что Эйрих будет ему как дед, потому что Альвомир очень плохо понимал концепцию службы в дружине.

Пришлось обещать сытную кормёжку, теплое спальное место, а также «блестяшки», то есть, вероятно, блестящие украшения, которые очень нравятся Альвомиру. Женщины его не интересовали, как и богатство. Альвомиру нужны были «блестяшки», вкусная еда, сладости и дом.

Когда Альвомир полностью восстановится, Эйрих использует его как собственного чемпиона, если кому-то придёт в голову бросать ему вызов. В условиях поля боя от Альвомира, судя по всему, мало толку, потому что он слишком глуп для этого, но в поединке один на один он крайне опасен.

Гундимир экономил на экипировке своего внука, но Эйрих такой ошибки допускать не собирается. У Марцеллина описывались некие «парфянские катафрактарии». Это конные воины, победившие Марка Красса во время его похода. Конники эти были облачены в тяжёлую броню, с ног до головы, и пользовались длинными копьями. Ужасный лобовой удар сметал даже самых лучших легионеров, потому что никто не в силах выдержать такой натиск.

Но катафрактарии Эйриха интересовали не копьями, а бронёй. Если такую броню способны сделать в Афинах, то она нужна Эйриху.

«Заковать Альвомира в катафрактскую броню, вооружить двуручной секирой…» — представил он картину. — «Его нельзя будет убить, а он сможет убить любого. Ведь будь у него в руках топор…»

Будь у Альвомира на поединке топор, Эйрих бы сейчас не думал. Уже давно бы сыграли по нему тризну, погоревали и забыли.

Кувалда на длинной рукояти — это зрелищно, но медленно. Секира — это оружие поединщика и палача.

— Пошевеливайтесь! — приказал Эйрих. — Нужно пройти как можно дольше до заката!

Перед Эйрихом открылся вид на крупный город, богатый высокими зданиями из белого камня, статуями, храмами, а также толпами горожан.

Эйрих видел китайские города и, следует сказать, они были гораздо больше и более плотно населены. В прошлой жизни он чувствовал угрозу от таких скоплений людей. Потому что чувствовал гнетущую мощь городов.

— Ничему, сука, не учатся, — неодобрительно покачал головой Хумул.

— Ты о чём? — поинтересовался Эйрих, созерцающий эту навевающую философские мысли картину.

— Аларих хотел взять этот город, как я слышал, — произнёс Хумул. — Но жители собрали ему дань и он ушёл. А так окрестности визиготы хорошо пограбили, даже мне, когда они обратно проходили, кое-что перепало.

Бывший охотник залез под воротник и извлёк на свет золотой крест на бечёвке.

— Видал, да? — спросил он.

— Дорого стоит, наверное, — хмыкнул Эйрих.

— Золото чистое, — со значением произнёс Хумул. — Выменяю на бабу молодую.

— Я бы не показывал такое в этом городе, — произнёс Татий, стоящий рядом с Эйрихом.

— Это почему это? — нахмурился Хумул.

— Явно же с попа какого-нибудь снято, — пояснил Татий. — Такие вещи у простых людей не водятся… и да, действительно дорого выглядит. Это точно испортит отношение.

— Римлянин прав, — поддержал чужака Ниман Наус. — Они же очень обижаются, когда мы грабим церкви… Напомним об этом — быть беде.

— Аларих, как говорят, благочестивый христианин, — покачал головой Эйрих. — Он не мог позволить грабить церкви.

Как-то ведь Хумул получил этот крест от воинов Алариха. Может, украл, но это на него непохоже. Скорее, выменял на что-то интересное или выиграл в кости.

— Набег — это набег, — усмехнулся Наус. — За всеми не уследишь…

— Никому больше не показывай, пока не вернёмся домой, — приказал Эйрих Хумулу. — Если хочешь бабу — я тебе куплю из своих денег. Если продадут, конечно. Но крест отдашь.

— Мне без разницы, — пожал плечами Хумул. — Но чтобы баба была молодая, иначе никакого тебе креста.

— Договорились, — ответил Эйрих. — Так чему они ещё не научились?

— А, — вспомнил изначальную тему Хумул. — Стены низкие, воинов мало. Можно взять даже пятью-шестью тысячами…

«Половину тумена на такой город?» — посмотрел Эйрих на Афины. — «Да, Хумул прав. Если заблокировать море… А, это и не нужно, потому что осады не будет. Можно взять с наскока, пройти в центр и…»

Центральная площадь города выглядела настолько… настолько неприятно, что Эйриху вдруг захотелось сжечь там всё.

Тряхнув головой, он подавил жгучее желание разрушать.

— Что, пойдём? — спросил Татий. — До вечера найдём ночлег, желательно на окраине…

— Знаю такое место, — произнёс Виссарион. — Господин, лучше сразу позаботиться об этом, чем потом шататься впотьмах.

— Идём, — позвал всех Эйрих, а затем посмотрел на воинов у обоза. — Следите за грузом! Здесь полно воров!

Они спустились с холма, по которому простиралась мощёная дорога из камня. Это выглядело очень дорого, поэтому Эйрих, в очередной раз, восхитился богатством римской державы.

«Мы не строили дорог, потому что наши кони быстры».

Но Эйрих не мог отрицать, что пешком путешествовать лучше по мощёной дороге, чем по грунтовой. Ведь когда идёшь по ровной дороге, ноги будто бы сами направляют тебя в пути…

В воротах низенькой городской стены, через которую можно перелезть даже без лестницы, стояли римские воины из гарнизонного воинства.

Эйрих опасался, что они сейчас начнут копаться в их телегах и запретят проносить внутрь оружие, как китайская стража города Фучжоу когда-то, смевшая требовать у Темучжина сдать его меч и топор. Наглецы расплатились за свою дерзость спустя несколько лет…

Но бородатые стражники даже не посмотрели в их сторону, что было странно для Эйриха. Будь он градоправителем Афин, устроил бы тут самый тщательный досмотр, чтобы недруги не смогли провести в город своё воинство…

«Видимо, ни на что не надеются», — подумал Эйрих. — «Если придут варвары, афиняне сдадутся, ожидая своей участи как овцы перед забоем…»

Последняя мысль всколыхнула Эйриха. Овцы.

— Здесь же продают овец? — спросил он у Виссариона.

— Да, продают, — ответил раб.

— Мы должны будем купить пару сотен голов, — уверенно заявил Эйрих.

Он-то даже не вспоминал о своих старых планах. Купить овец, возможно, коров, чтобы была шерсть, было мясо и молоко…

Холодными зимами шерстяная одежда — это единственная альтернатива тяжёлым шкурам.

— Кстати, Эйрих, — заговорил Татий, идущий рядом. — Зачем ты взял того гиганта под свою опеку? Не опасаешься, что он захочет отомстить тебе?

— Он же как ребёнок, — покачал головой Эйрих. — Бог его наказал за что-то, поэтому он смотрит на мир глазами неразумного дитятки. Он уже не обижается на меня за боль, но благодарен за то, что я даю ему еду и кров.

— Глядя на то, что происходит, мне кажется, что это нас наказал бог, а не его… — с грустью произнёс Татий.

— Может, ты и прав, — ответил Эйрих.

В его словах что-то было. Альвомир не знает печали: плачет, когда ему больно, искренне счастлив, когда можно поесть пшеничные лепёшки с мёдом. Люди у него делятся только на плохих и хороших, плохие — на кого укажет тот, кто о нём заботится, а хороший — это тот, кто заботится.

— Ты рад, что с нами, Альвомир? — обратился Эйрих к гиганту.

— А? — тот с широко раскрытыми глазами пялился на многообразие людей на улице.

Возможно, такое количество незнакомых лиц разом он видит впервые. А жителям Афин было абсолютно плевать на отряд вооружённых воинов, идущих по главной улице.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — участливо поинтересовался Эйрих.

— А-а-а, да, деда… — ответил Альвомир. — Харашо чустую, деда, себя, да-да…

— Ну, молодец! — похвалил его Эйрих. — Не отставай, скоро покушаем и будем спать!

Альвомир посмотрел на него наивным взглядом голубых глаз.

— Эх, уговорил, так и быть — будут тебе лепёшки с мёдом! — хлопнул себя по кольчуге на груди Эйрих.

Альвомир радостно заулыбался.

— Липёшки! — счастливо воскликнул он. — Мьёд!

Дико слышать такие слова, произнесённые очень густым басом, от детины, существенно превосходящего ростом даже не самых маленьких готов.

— Ох, балую я тебя… — произнёс Эйрих. — Хороший ты парень, Альвомир…

— Альвомир хороший, — согласно кивая, подтвердил гигант.

Жители Афин занимались своими бытовыми делами, таскали туда-сюда корзины, амфоры, деревянные клетки с животными и птицей — жизнь здесь, если сравнивать с деревней Эйриха, по-настоящему бурная.

— Господин, хороший стабулярий[38] недалеко отсюда, — сообщил Виссарион, указав на переулок слева. — Но если не хочешь сильно тратиться на постой, то через улицу, если идти на восток, есть каупона,[39] где пусть похуже содержание, но зато дёшево.

— Веди в стабулярий, — решил Эйрих. — Мы при деньгах.

Пройдя через переулок, где стояла группа оборванцев, ждущая непонятно чего, они вышли к трёхэтажному зданию, рядом с которым было довольно людно.

— Почему здесь так много людей? — спросил Эйрих.

— Очень много атлетов-олимпийцев, — ответил Виссарион. — Ещё не разъехались после игр, как я полагаю…

— Что за игры? — не понял Эйрих.

— Олимпийские игры, — пояснил Виссарион. — Соревнования между атлетами, с очень щедрыми призами за победы. Проводятся издавна, чуть ли не со времён Ликурга Спартанского.

— Позже ты обязательно расскажешь мне обо всём этом, — произнёс Эйрих, а затем посмотрел на стабулярий. — Как здесь поселиться?

— Я обо всём позабочусь, — ответил раб, после чего обернулся на колонну готских воинов. — Нас пятьдесят четыре…

Он вошёл в здание и, как видел Эйрих через дверной проём, заговорил с неким римлянином, стоящим за прилавком.

— Воины, — решил не тратить время зря Эйрих. — Ведите себя так, будто если вы не понравитесь римлянам, на нас обрушится гнев тысяч воинов гарнизона этого города. Не буянить, алкоголь не пить, к женщинам не приставать, вести себя благопристойно, как самые лучшие варвары этого поколения.

— Совсем баб нельзя? — разочарованно спросил Хумул.

Бывший охотник, лишённый возможности заниматься любимым делом, нашёл себя в удовлетворении похоти: в деревне он посещает почти всех вдовых женщин, которые только согласны пустить его в дом. И сейчас может думать только о том же.

— Дома, — ответил ему Эйрих. — Мы в походе.

— Эйрих прав, — неожиданно проявил благоразумие Ниман Наус. — Если кто-то из римлян обидится, позовёт стражу и тогда придётся воевать. Но мы можем ограбить какое-нибудь селение на обратном пути и вдоволь покуражиться. Правильно говорю, Эйрих?

— Если это не помешает нам вернуться вовремя, — равнодушно пожал плечами Эйрих.

— Вот так мне нравится, — заулыбался Хумул. — А ты не пропащий малый! Уважаю!

Виссарион вернулся довольный и улыбающийся. Он с поклоном указал на дверной проём.

— Для тебя, господин, отдельная комната, — заговорил Виссарион. — Для остальных комнаты по пять мест. Обойдётся это в полторы силиквы в день.

— Оплати два дня, — передал ему Эйрих нужное количество монет.

Считать он любил, но римские цифры его, буквально, бесили. Если небольшие цифры считать ими ещё приемлемо, то, когда счёт шёл на тысячи, начинались серьёзные проблемы. Поэтому на бумаге он использовал мусульманские цифры, более удобные, по его мнению. Финансовый документооборот его империи строился на таких цифрах и он не посчитал нужным переходить на заведомо менее удобные римские цифры, которые сложно складывать и вычитать, не применяя счётных досок — абаков.[40]

Виссарион был удивлён тому, как быстро Эйрих считает, даже сильно хотел выяснить, где это Эйрих узнал о таком способе вычислений. Но тогда мальчик объяснил всё тем, что сам изобрёл этот способ, потому что иных объяснений у него не было. Виссарион долгое время пытался ненавязчиво пронюхать о «готской арифметике» у других жителей деревни, но был безальтернативно посылаем в Хельхейм со своими тупыми вопросами. В итоге у него больше не осталось вариантов, кроме как принять, что Эйрих — это величайший ум столетия, в маленькой готской деревушке совершивший настоящую арифметическую революцию.

Пришлось Эйриху обучить раба мусульманским цифрам, потому что тот, буквально, умолял об этом.

А вот когда пришло время «Начал» Евклида… Эйрих выделял, минимум, два часа в день на то, чтобы применить мусульманские цифры на выкладки этого гениального грека. Работа шла медленно, но Эйрих начал понимать, что охотился на зайца, но пристрелил оленя. Такие сокровенные знания достойны особого отношения, ведь даже ему видны способы их приложения для собственного блага.

Виссарион заплатил за постой, после чего они разместились в номерах.

Эйриху досталась просторная комната с большой кроватью, явно на двоих людей. Тут был сундук для личных вещей, запираемый на навесной замок с бронзовым ключом. Ещё тут был стол, четыре стула, а также жировые светильники. Помимо этого, была комната с водой — там можно было помыться и напиться.

Освоившись в номерах, они вышли во двор и разместили телеги во внутреннем дворе, поставив постоянное охранение из двух сменяемых воинов — Эйрих не доверял местным жителям, поэтому даже не надеялся на справедливость, если у них что-то украдут.

Не став задерживаться в стабулярии, они направились на агору.

— Ты знаешь, где здесь можно продать драгоценности? — поинтересовался Эйрих у уверенно ведущего их Виссариона.

— Да, господин, — ответил тот. — Если хотите выгодно продать золото и серебро, то единственное, что можно знать — не надо идти к иудеям. Обманут.

— Чего ещё ждать от людей, убивших Христа? — усмехнулся Татий. — А куда тогда идти, Виссарион?

Распространено мнение, что Христа убили иудеи, но Эйрих, читавший Марцеллина, знает, что к казни его приговорил прокуратор Понтий Пилат, а исполнили её римские легионеры. Но да, судили его по навету иудейских купцов, торговавших в храме и недовольных тем, что Иисус разогнал торгашей, а также приравнял себя к богу.

«В степях казнили и за меньшее».

— Знаю пару надёжных людей… — ответил раб.

Они прошли почти всю агору, прежде чем добрались до двухэтажного дома с лавкой на первом этаже.

— Это таберна[41] уважаемого здесь человека, Кассия Худого, — сообщил Виссарион. — Он, если у него дела идут так же, как пару лет назад, может скупить много золота и серебра. Правда, он меня хорошо знает…

— Твои проблемы, — сказал на это Эйрих. — Если попытается убить тебя — мы его прикончим, а в остальном мне плевать.

Они вошли в таберну, где, в этот момент, происходил торг между богатеньким римлянином в нарядной тоге и толстым мужичком в одежде простолюдина. Богатенький римлянин стоял за прилавком, был болезненно худ, а толстый мужичок, буквально, излучал здоровье и благополучие. Эти двое говорили на повышенных тонах и Эйрих быстро понял, что обсуждалась поставка сомнительного качества хлопковой ткани. И худого римлянина расстраивал не сам факт сомнительного качества товара, а то, что за него были содраны приличные деньги.

Пришлось дожидаться, пока эти двое не оттаскают друг друга за грудки и не придут к примирению, так как толстяк снизил цену до желаемого римлянином уровня.

— Мне знакомо твоё лицо… — римлянин посмотрел на Виссариона. — А не ты ли…

— Приветствую, достопочтенный Кассий, — поклонился раб. — Да, это я, Виссарион, бывший раб Фотиса Самароса.

— А-а-а, приветствую, — кивнул ему Кассий. — Неужто освободился?

Как знал Эйрих, освобождение рабов за хорошую службу — это не столь уж редкое явление. Если в степях человек стал рабом, то просто так его не отпустят, то у римлян всё несколько иначе. Вольноотпущенников полно и, так уж получается, если верить словам Виссариона, именно они составляют подавляющее большинство мелких торговцев.

«Привыкшему лебезить и угождать своему хозяину будет нетрудно делать это перед покупателями».

Виссарион заулыбался.

— Увы, я был продан новому господину — достопочтенному Эйриху, — указал раб на своего хозяина. — И мы прибыли по делу.

— Варвары? — поморщился Кассий. — Они хоть на человеческом языке говорят?

Презрительное отношение римлян ко всем остальным — это общеизвестный факт. Говорят даже, что они не считают за настоящих людей никого, кроме римлян. Впрочем, о готах можно сказать точно так же. Но Эйрих прожил достаточно долго, чтобы понимать в людях больше, чем остальные.

«Точно такие же кожа, мясо, требуха, кости…»

Но это очень удобно в ведении дел — считать, что обманываешь не совсем человека.

— Говорят, — произнёс Эйрих на латыни. — Мы хотим поторговать.

— Отрадно слышать такие приятные слова, — заулыбался ничуть не смутившийся Кассий. — Что может быть приятнее для торговца, чем желание поторговать? О каких товарах идёт речь? Шерсть, хлопок? У меня, вот удача, как раз только пришла поставка отличной хлопковой ткани…

— Я только что слышал, что она паршивого качества, — произнёс Эйрих.

— Ох, ты знаешь, — пренебрежительно махнул рукой Кассий. — Я говорил всё это, чтобы сбить цену. Дела торговые…

В своей империи Эйрих только терпел торгашей. Они ему не нравились, но он понимал, что без торговли невозможно никакой жизни империи. Будь мир идеальным, он бы истребил всех торгашей, обманывающих наивных и наживающихся на глупых, но мир, увы, не идеален.

— Мы пришли не за хлопком, — сказал Эйрих, после чего повернул голову к своим спутникам. — Наус, Хумул, покажите.

Готы сняли со спин тяжёлые мешки. Открыв горловины, они показали Кассию сваленные в единую кучу драгоценности из серебра и золота.

— О-о-ох… — протянул Кассий. — Пройдёмте наверх, здесь это лучше не обсуждать…