Чингисхан. Сотрясая вселенную

Глава восьмая Бойтесь ромеев, дары приносящих

— Скажи вождю, что мы хотим заключить мир со всеми готами разом! — пьяно произнёс Иоанн. — Император очень благосклонен к вашему народу и гордится теми готами, которые служат в его легионах! Нам только-то и нужно, что наладить взаимопонимание, чтобы больше не случалось нелепых недоразумений! Губернатора, который устроил вам голод, я казню. Лично! Император наделил меня полномочиями карать всех, кто своими действиями осквернял репутацию империи в глазах ценных союзников!

Эйрих, без особой на то охоты, перевёл экспрессивные слова римлянина. Стелил он очень мягко, будто нет между ними больше никаких многолетних конфликтов и недоверия. Будто всё это может решить один-единственный человек, настроенный на исправление давней несправедливости.

— Дригкай! — выкрикнул вусмерть пьяный Брета.

Воины и дружинники заорали что-то неразборчивое, но восторженное, после чего опрокинули в себя содержимое своих рогов.

Эйрих чувствовал, что хмелел просто от присутствия рядом с этими людьми, от вдыхания одного воздуха с ними. Пили они привезённое римлянами креплёное вино, а также местные мёд и брагу.

Как-то случайно он увидел способ приготовления браги. Ячмень, на который приходится половина всех посевов, обжаривали на бронзовых сковородах, после чего помещали в каменную бочку, в которой было бронзовое дно и костёр под ним.

— Великий вождь! — заговорил Иоанн, приняв обновлённый рог с самой лучшей медовухой. — Мы просто обязаны сообщить всем остальным вождям о том, что император настроен на мир и готов простить ваши грехи перед ним, а вы, в ответ, удовлетворитесь карой над всеми, кто грешил перед вами! Во славу мира и дружбы!

— Дригкай!!! — синхронно воскликнули все присутствующие, даже римляне.

Эйрих поморщился и начал переводить слова Иоанна. Видно, что общий язык с «варварами» он налаживать умел, как и втираться в доверие…

— Ти-и-и-ир… — протяжно запел Ниман Наус.

— Да-а-а-а! Давай, Ниман! Да-а, да-а-а!!! — заорали в его поддержку воины и дружинники.

Атмосфера потеряла даже призрачные намёки на статус деловой, став более присущей повальной пьянке.

Наус сделал мощный глоток из рога и продолжил:

— Тир!!! Вотанссон!!! Защитник человечества!!!

— Иди навстречу судьбе-е-е!!! — слитным хором поддержали его остальные дружинники. — Твоя участь ждет!!!

Зевта тоже орал слова песни, но немного грустно, потому что не участвовал в распитии хмельного и накал страстей у него был не совсем тот.

— Тир!!! Вотанссон!!! Защитник человечества!!! — повторил Наус.

— Иди навстречу судьбе-е-е!!! — проорали остальные дружинники. — Рагнарёк ждет!!!

Отец Григорий, присутствующий на этой пьянке, неодобрительно качал головой, но не предпринимал попыток прекратить языческое безобразие. Христос здесь не властен, потому что пьяные дружинники могут и пришибить за хуление богов, в которых они, несмотря на утверждения готского епископа, всё ещё верят.

Эйрих сидел с постным лицом. Ему не нравилось собственное невольное участие в этом сомнительном мероприятии, что не ускользнуло от внимания отца Григория.

Римлянам же было всё равно, они пьянствовали, не уступая в этом готам. Только вот Эйрих отметил, что далеко не все воины римлян являются римлянами. По лицам было видно, что для некоторых из них готы гораздо ближе, чем «цивилизованные люди».

Дослушав довольно простенькую песню до конца, чтобы окончательно убедиться в отсутствии необходимости переводить что-то Брете, Эйрих вышел из-за стола и направился на выход.

Свежий воздух ударил в голову. Эйрих с облегчением вздохнул и направился домой.

— Эйрих! — окликнул его голос отца Григория.

— Да, святой отец? — развернулся мальчик.

— Ты, я вижу, проявляешь истинное благочестие, — подошёл к нему священник. — Мне отрадно видеть, что твоя вера в Христа крепка.

— Бог один — остальные «боги» ложны по своей природе, — уверенно высказал Эйрих свою точку зрения по этому вопросу.

— Это божья благодать — узнать, что вера наших молодых дружинников крепка! — обрадованно воскликнул изрядно выпивший отец Григорий. — Завтра приходи в часовню — я буду рад поговорить с тобой о Христе!

Эйрих не нуждался в прояснении каких-то там религиозных вопросов, но на отца Григория у него имелось несколько далекоидущих планов.

— Приду с утра, перед охотой, — кивнул он. — Пейте больше воды и меньше хмельного, святой отец.

— Не учи меня проповеди читать, Эйрих! — укорил его отец Григорий. — Но ты прав, чрезмерные возлияния оскверняют рассудок…

Священник ушёл к себе домой, а Эйрих, неопределённым взглядом посмотрев на охраняющих телеги римлян, откровенно скучающих от бездействия, направился в лес.

— Господин! — догнал его Виссарион.

Мальчик уже прошёл, примерно, тысячу двести шагов по лесу, держа путь к первому силку.

Раб не чувствовал себя в безопасности в лесу, поэтому нервно оглядывался по сторонам — он был наслышан о волках, из-за чего старался даже не выходить из дому по ночам.

— Что? — развернулся Эйрих, услышавший своего преследователя шагов за семьсот.

— Вас зовёт госпожа Тиудигото, — ответил Виссарион.

— Что ей надо? — спросил Эйрих. — Я, вообще-то, не просто так иду в лес.

— Она, судя по всему, хочет узнать о том, что происходит в бражном доме, — ответил Виссарион.

— И ради этого послала тебя за мной? — слегка удивился Эйрих. — Нет, пусть подождёт. А ты прогуляешься со мной. Проверим силки и обернёмся до заката.

Виссарион не посмел ослушаться.

Первый силок сразу же принёс дивиденды — полупридушенная лесная куропатка пыталась вырвать черенок силка, разбрасывая своими лапками землю.

Очевидно, что Эйрих, за эти годы, достиг большого мастерства в установке силков, поэтому, если какая-то лесная дичь, всё-таки, находила силок и соблазнялась приманкой, то ловушка, безальтернативно, срабатывала. Раньше крупные твари срывались, а вот в прошлом месяце Эйрих принёс домой задушенную лисицу — шкурка её уже выделана лично отцом. Когда-нибудь накопится достаточно шкур, чтобы можно было выручить за большой набор мягкой рухляди[25] приличные деньги.

Дальнейший осмотр силков не принёс никаких результатов — шесть силков ещё не привлекли ни одну тварь.

Сейчас Эйрих оставляет силки на дни, потому что они стали очень редко давать сбои и, как правило, замыкают петли на шеях жертв, а не как раньше. И если жертва силка удушает себя за полчаса-час, то потом маловероятно, что тело быстро найдут лесные хищники.

Одна куропатка — это тоже мясо и достойное вознаграждение для одного дня. Придётся отдать её отцу, конечно…

— Знаешь, что, Виссарион? — спросил Эйрих, когда они уже возвращались в деревню.

— Не знаю, господин, — ответил раб.

— Я хочу, чтобы ты начал писать летопись, — сообщил ему Эйрих. — «Деяния Эйриха». Пока писать почти что не о чем, но начало моей жизни, участие в первом набеге, захват виллы, а также овладение латынью и грамотой — всё это уже можно начать записывать. Чистых пергаментов у нас полно, а стол для письма я тебе сделаю.

— Это большая честь для меня, господин, — признательным тоном ответил Виссарион.

— Не лукавь, — пренебрежительно попросил Эйрих. — Это работа, а не честь. Если, когда-нибудь, мы захватим город, я дарую тебе в нём дом — это будет оплатой за твою работу.

Виссарион с благодарностью поклонился. Но Эйрих знал, что думает этот человек. Он, скорее всего, настроен скептически и полагает, что сопляк много о себе возомнил. Время покажет.

— Ты задумывался о том, чтобы взять жену? — поинтересовался Эйрих. — В будущих набегах я могу найти тебе какую-нибудь римлянку.

— Зачем вам это, господин? — спросил Виссарион.

— Просто так, — пожал плечами Эйрих. — Ты верен мне, а те, кто мне верен, не должны жить плохо.

— Вы будете великим правителем, господин, — вновь поклонился Виссарион.

— Я знаю, — ответил Эйрих. — Но будь добр стараться не лизать мне задницу, раб. Твоего положения это не улучшит, я знаю тебе цену, а также знаю цену себе. И ещё, можешь говорить то, что думаешь на самом деле — я, как ты заметил, наказываю тебя за дела, а не за мысли.

— Но зачем это вам, господин? — снова спросил Виссарион.

— Затем, что мне нужен надёжный советник, который увидит то, что я упустил, — объяснил Эйрих. — Хрисанф недостаточно надёжен, братья мои слишком туповаты, на сестру у меня другие планы, а вот ты… Ты достаточно умён и внимателен, чтобы подмечать то, что может ускользнуть от моего взора. Если покажешь себя очень полезным — будь уверен, что в рабах тебе прозябать недолго.

Виссарион думал недолго. У него было чутьё на судьбоносные моменты.

— Я не подведу вас, господин, — ответил раб.

— Я в тебя верю, — усмехнулся Эйрих. — Но помни — предательство приведёт тебя к участи, что хуже, чем смерть.

Виссарион уже давно знал Эйриха, но ни разу не слышал, чтобы тот шутил. Эйрих вообще никогда не шутил и не смеялся над чужими шутками или промахами — это одна из тех вещей, которая делала его странным в глазах окружающих. И раб прекрасно понял, что слова Эйриха следует воспринимать предельно серьёзно. Потому что, где-то глубоко в подсознании, он не воспринимал этого ребёнка как ребёнка, ведь дети больше времени уделяют развлечениям и забавам, ведь они же дети, а Эйрих… Раб не встречал таких взрослых, которые с такой самоотдачей предаются интенсивному труду и тренировкам. Он сам не прилагал и десятой части таких усилий не то, что в детстве, а даже во время пребывания в статусе общественного раба…

Они вернулись домой, Эйрих передал куропатку Татию, уже почти смирившемуся со своей судьбой, после чего прошёл к Тиудигото, ожидавшей его у очага. Там же сидели Эрелиева и Мунто. Последняя, дочь Фульгинс, была до крайности молчалива. Настолько, что Эйрих думал, что она нема. Но она не нема, просто, почему-то, очень бережёт слова. Или ей нечего сказать.

— Что за римляне в деревне? — с нетерпением спросила мать. — И почему ты так долго возвращался?

— Куропатка сама себя не поймает, — указал Эйрих на добычу в руках Татия. — А римляне — это посланники константинопольского императора. Они пришли, якобы, замирить готов с римлянами…

— Якобы? — уцепилась Тиудигото за ключевое слово.

Мальчик уселся перед римской печью, построенной Виссарионом. От очага Тиудигото не отказалась, потому что на костре ей привычнее готовить еду, но против каминуса не выступала, на практике убедившись, что греть дом им гораздо экономичнее и эффективнее.

— Да, якобы, — кивнул Эйрих. — Они говорят красивые слова, но я не понимаю, почему они появились только сейчас. Римляне на юге терпели от нас бедствия в течение всей моей жизни, а посланники прибыли только сейчас. Это странно.

— Может, их император решил, что выгоднее платить нам положенное, чем терпеть убытки? — предположила Эрелиева.

Сестрица всегда верит в лучшее — возможно, со временем, это пройдёт.

— Я бы не был так уверен, — вздохнул Эйрих.

Он бы, окажись на месте императора, прислал бы сюда пару-тройку легионов и истребил всех готов, кроме женщин и детей. Последних он, в традиционной манере, измерил бы колесом арбы[26] — это самый надёжный способ установить возраст. Лицо и кожа могут обмануть, но рост никогда не обманывает. Потому что даже взрослый человек настолько низкого роста не представляет угрозы воинам.

Но римляне медлят, практически заигрывают с готами, провоцируя их заходить с набегами всё дальше и дальше. Эйриху было плевать, что там подумают простолюдины, но вот знать… Знать должна уже начать задавать вопросы — очень практические вопросы о целесообразности власти слабого правителя. Если император не может защитить их имущество и жизни силами легионов, может, он не достоин власти?

Эйрих всегда ставил себя на место своих противников, умозрительно, чтобы попытаться их понять. Врага легче одолеть, лишь понимая его лучше, чем он сам себя понимает.

«Война — это битва умов полководцев, а не только сила войск», — вспомнил Эйрих истину, найденную им ещё в прошлой жизни. — «Кто кого передумает — тот и победил».

И он чувствовал, что ему отчаянно не хватает информации и понимания римлян.

«Надо побыстрее прочитать и перечитать принцепса Октавиана Августа», — сделал он себе зарубку на память. — «Хотя Август бы давно уже разобрался с нами…»

— Но тогда чего они хотят? — спросила Эрелиева.

— Не знаю, — признался Эйрих, — но я обдумываю это. Посмотрим, к чему всё это приведёт…

Деревянная часовня, увенчанная простым крестом, была тесным помещением, где едва уместится пять-шесть человек. Строили её тщательно, но с экономией материалов, поэтому стены были из тонких брёвен, пусть и тщательно отёсанных. На алтаре часовни стояла единственная серебряная чаша, из которой отец Георгий орошал младенцев водой при крещении.

В христианских храмах несторианского толка, Эйрих видел красивые иконы, но в этой часовне ничего подобного нет и не было никогда.

— Скажи, как ты пришёл к Христу? — спросил отец Григорий. — Я никогда не видел тебя на проповедях.

— Для того, чтобы к тебе пришёл бог, не нужно находиться в каком-то определённом месте, — уверенно ответил Эйрих.

Концепт о том, что не нужно каких-то там храмов, он понял в прошлой жизни, в Хорезме. Тамошние жители были мусульманами и у них, фактически, не было храмов. Единственный храм их религии находился в далёкой Аравии, в городе Мекка. Их мечети — это не храмы, а места для совершения молитв. У христиан же повсюду храмы, даже у кереитов и найманов, христиан-несторианцев, были такие сооружения.

У тенгрианцев, таких как Эйрих, были священные места, но не было сооружений, где надо было совершать молитвы и поклоняться своему богу. В этом радикальное отличие от христианства и мусульманства. Но здесь о мусульманах никогда не слышали, зато не протолкнуться от христиан, причём не от арианцев, которых Эйрих ещё принимал, а от неправильных, верящих в тройного бога.

— Тогда как ты узнаёшь о необходимых ритуалах? — лукаво усмехнувшись, спросил отец Григорий.

— Отец научил, — ответил Эйрих. — Но это неважно. Важно то, что должна быть вера. Если совершать все положенные ритуалы, но без веры, то в них нет никакого смысла. Ты, святой отец, видишь это каждый день.

Отец Григорий недовольно поморщился. Ему не нравилось, как говорит этот малец, но малец был прав. Веры у паствы нет. Они почти в открытую поклоняются своим старым богам, особенно, когда выпьют хмельного, совершенно не боятся кар господних, а некоторые из них разоряли христианские храмы во время набегов — пусть это не готские храмы, но они посвящены одному богу…

— Если ты поддержишь меня, святой отец, — заговорил Эйрих. — Я сделаю так, что подчинённые мне готы уверуют в единого бога.

— Что ты понимаешь под «поддержкой»? — отвлечённый тяжкими думами, спросил отец Григорий.

— Скоро должно что-то произойти, — вздохнул Эйрих. — Что-то нехорошее. Что-то, что я не в силах остановить. Если мы справимся, то надо будет выбирать нового вождя, но уже не просто первого среди равных, а настоящего вождя…

Сказать, что отец Григорий был потрясён — это преуменьшить его истинное изумление. Такие юные мальчики так не говорят. Он молчал около минуты, борясь с внешними проявлениями изумления.

— И кого ты видишь таким, кхм-кхм, вождём? — поинтересовался он, отойдя от изумления.

— Зевту, своего отца, — ответил Эйрих без лишних раздумий. — Он достойный воин и должен хорошо проявить себя у власти, ведь у него есть выдержка.

— Но я могу немного… — с неохотой признался отец Григорий.

— Если бы ты мог много, ты бы не согласился нас поддержать, — едва обозначил улыбку Эйрих. — Но кое-что ты, всё же, можешь…

Комит Иоанн Феомах торчал в этой варварской деревне уже восемь дней. Вождь Брета оказался достаточно наивным, чтобы купиться на дары и посулы.

Пришлось ограбить собственную виллу, собрать всё золото и ценности, а также забрать все бочки дорогого вина, заложенные ещё его прадедом, чтобы приехать к готам с щедрыми дарами.

Дорогу до этой деревни, где живёт довольно успешный готский вождь, но, самое главное, далеко не самый успешный, подсказали готские мирные селяне, обитающие на границе Паннонии. О Брете ходят разные слухи, дескать, он уважаем в среде вождей, но всё равно не самый важный из них.

Иоанну нужен был именно такой. Такой, чтобы его впечатлили щедрые дары, а ещё такой, чтобы мог собрать у себя в деревне всех окрестных вождей с дружинами.

Да, обещанное замирение с императором прозвучало бы слишком наивно, если говорить о таком в Константинополе, но варвары — это варвары. Брета принял всё за чистую монету, что было подкреплено личным даром от Иоанна — он подарил вождю недешёвую такую спату, купленную у мастера-кузнеца Алексея, что держит мастерскую на Воловьем форуме Константинополя. Меч был общей длиной в один градус[27], с рукоятью в полтора пальма[28], с навершием в виде позолоченной головы орла. Таких мечей у него двадцать штук — пришлось продать загородный домик в районе Филопатеона, совершенно без прибыли, за ту же сумму, за которую когда-то покупал, но это даже повезло, учитывая срочность…

Можно было занять у иудеев, но связываться с займами у неверных — это низко и позорно. Тем более, что успешное выполнение задания окупит всё сторицей. Император не сможет игнорировать тот факт, что Иоанн выполнит важнейшую миссию и спасёт страдающих под налётами варваров жителей Далмации и вообще всех окрестных провинций. Возможно, с синекурой, то есть слежением за императорской конюшней, будет покончено и ему, наконец-то, доверят более высокий и важный пост…

Никто из варваров не заподозрил вообще ничего. Разве что тот странный малец…

«Эйрих — вроде бы, так его зовут?» — припомнил Иоанн, активно дрыгающий тазом.

Сейчас комит находится в доме одной женщины, Ильды. Она овдовела несколько лет назад, как сообщил Герих, гот на службе в палатинской ауксилии. Муж её либо погиб в лесу, либо сбежал, но это и неважно. За один фоллис она отдалась ему, выпроводив из дома своего сына.

Несколько минут спустя, закончив с Ильдой, Иоанн поправил одежду и вышел из дома вдовы.

Его слегка беспокоил этот малец — Эйрих. Судя по его глазам, он понимает гораздо больше, чем остальные. Это странно, почти невозможно, но Иоанну показалось, что хорошо владеющий народной латынью мальчик прекрасно всё понимает.

«Ерунда», — отмахнулся от тревожных мыслей комит. — «Он слишком мал, а ещё он варвар. И вино он не пил потому, что слишком юн».

Сейчас, пока Иоанн просто убивает время, предаваясь развлечениям с Ильдой, в деревне собираются вожди и старейшины окрестных родов. Прибывающим вождям комит дарит спаты, качеством не хуже, чем спата Бреты, а также дарит шелка, драгоценности и редкие тут экзотические яства, вроде сушёных фиников из Сирии.

Брета говорит, что в ближайшие дни соберутся все вожди и старейшины, после чего можно будет начинать осуществлять задуманное.

«Скоро я покину эту дыру и вернусь в Константинополь», — мечтательно подумал Иоанн, расплачиваясь с Ильдой. — «Триумфа мне не дадут, хотя я этого достоин, но вот овации… Да, я вытребую у Антемия овации…»

Эйрих, несмотря на то, что ещё относительно тепло, надел на себя римскую шубу. Это нужно было не для того, чтобы обезопасить себя от простуды и бесславной смерти, а для сокрытия кольчуги, чтобы никто не понял, что он всё понял.

Времени для раздумий и взвешивания всех аргументов было полно, поэтому Эйрих, изначально очень подозрительный человек, окончательно убедил себя, что римляне замыслили недоброе.

Брета хотел ограничиться визитом верховного вождя, который мог бы представить всех окрестных вождей. Для этого римлянам пришлось бы ехать в ставку верховного вождя, что находится на Дунае. Но Иоанн настаивал на том, чтобы вожди собрались именно здесь, в их деревне. И эта деревня очень удачно расположена близко к римским землям, чтобы можно было уехать так быстро, насколько это возможно.

Тут бы вождю насторожиться, но Иоанн умело плёл интригу, недвусмысленно намекая на то, что общий сбор вождей в деревне Бреты — это повышение статуса вождя до невообразимых высот. И самое паршивое в этом было то, что Иоанн говорил абсолютную правду. В этом и есть высшее мастерство интриги — говорить чистую правду и принуждать ею оппонентов к выгодным себе действиям.

Говорил ли Эйрих о своих подозрениях Брете? Напрямую не говорил, чтобы не лишиться своих крох влияния на вождя. Но он говорил с Зевтой и отец, к его чести, вопреки опасениям Эйриха, не стал отметать «трёп мальца», восприняв все его подозрения серьёзно.

Поэтому отец тоже был в тёплой римской шубе, скрывающей кольчужную броню. Отец Григорий же был одет в свой самый просторный балахон, по тем же причинам, что и Эйрих с Зевтой.

Ещё один отряд, наиболее благочестивых христиан из обычных воинов, вооружён и ожидает сигнала от отца Григория.

Бражный дом был спешно расширен, наполнен с такой же спешкой смастерёнными столами и лавками, чтобы вместить самое большое собрание готов за последние лет десять.

Римляне открыли все привезённые с собой бочки с вином, которое лилось теперь рекой.

Из бражного дома доносились громкие разговоры, пьяное пение и остальные звуки весёлого времяпровождения.

Эйрих же ждал, стоя за домом Нимана Науса. Зевта пытался говорить с дружинниками, но бедой было то, что они были пьяны непрерывно, без продыху и пауз. Впрочем, это их обыденное состояние.

Рядом с ним был отец, а также Валамир и Видимир, вооружённые топорами.

Пришлось заморочиться с тем, как бы зайти за этот дом незамеченными, потому что римляне оставили возле бражного дома четверых воинов, бронных и оружных.

Тут тон звуков из бражного дома несколько изменился. Песни прекратились, но поднялись панические крики и предсмертные вопли — началось.

Эйрих ждал.

Раз уж свершилось то, что свершилось, то зачем мешать этому приносить тебе пользу?

Когда крики в бражном доме стихли, Эйрих решил, что пробил час.

— Пора, отец, — произнёс он и вышел из-за дома, держа лук наизготовку.