Что такое анархизм

III Трудовая собственность.

Социализм приходит к выводу, что только труд является единственный творцом ценности и потому только труд имеет право собственности на общественное богатство. Отсюда не далеко до другого вывода, что каждый человек имеет право на всю ценность, созданную его трудом и только на эту ценность. Поэтому, когда социализм от критики современного буржуазного мира переходит к положительной, творческой работе для создания нового общественного строя, он естественно может положить в его основу только одни принцип: „каждому по его труду“. Одна из боевых фракций русского социализма — максималисты формулируют этот принцип так: „право на весь продукт“. В той или иной форме этот принцип неизменно говорите социализм не уничтожает частной собственности, а только видоизменяет ее, изменяет способ ее приобретения. Между тем как в буржуазной обществе собственность может иметь своим источником эксплуатацию, социализм признает для собственности только одно законное происхождение — труд. Но в социалистической обществе, как и в буржуазной, все продукты как бы делятся на маленькие кучки и на каждой из них написано „мое“ или „твое“. И в социалистической обществе отношение человека к окружающей среде таково же, как в современной. Он по прежнему как бы заключен в маленькую, узенькую клетку с густой решеткой, которая отделяет его от всего богатого мира. Между ним и этим миром стоит по прежнему та же проклятая стена — собственность, о которую по прежнему должны разбиваться лучшие порывы личности к творчеству. Человек не осуществил еще своей заветной мечты: слиться целиком с великой природою и стать свободным творцом.

Что изменяет социализм? В основе современного общества лежит известный институт — наемный труд, институт, который является величайшим унижением свободного человека. Он означает, что один человек имеет возможность путей найма отнять у другого, равного ему, свободного человека, какую угодно часть его жизни, его свободы, его здоровья, что один человек может заставлять другого действовать вопреки его совести, его разуму, его вкусам, может сделать его своим работником, своим слугой только потому, что владеет определенный имуществом, которого нет у другого. Презренность наемного труда состоит не в его эксплуататорской природе, а в том, что вообще кто бы то ни было может кого бы то ни было нанимать, т. е. торговать чужой жизнью, пользоваться чужой душою как товаром, как вещью. Посягает ли современный социализм на этот „священный“ институт? Увы! Он только обобщает его и укрепляет на новых, более солидных началах. Он только передает это позорное право — высасывать соки из другого человека — одному юридическому лицу, коллективному хозяину — Государству. Но от этого позорный институт не теряет свей яркой печати презренного насилия, а это насилие становится только более тяжелым.

Говорят, что оставляя наемный труд и рабочую плату, социализм за то дает каждому работнику прочную гарантию его личной свободы. В социалистической обществе кто отработал известное количество часов, тем самым „очистил“ свой долг перед обществом. Отныне он свободен и может свою рабочую плату употребить на что ему угодно. Социалист, повторяющий эту басню, не понимает, что он только верно идет по следам буржуазии. Проницательный буржуа везде нашептывает работнику, чтобы он побольше накопляя копеечку к копеечке, что капитал даст желанную волю пролетарию. В некоторых так называемые „передовых“ странах (в С. Штатах, Германии, Англии) эта гнусная проповедь увенчалась таким успехом, что рабочий почти совершенно вытравил из своей груди всякую гордую мечту о настоящей воле и стал сам маленьким буржуа, т. е. жалким и гаденьким копителем грошей. Кто раз поверил, что только обладание имуществом делает свободным, тот навсегда погиб для действительно свободной и творческой жизни: жажда накопления сгибает спину гордого человека и превращает его в ползучего червяка.

Социализм не понял этой простой идеи. Он не понял, что принцип — „каждому по его труду“ — должен сыграть ту же роль, что знаменитый лозунг Гизо: „обогащайтесь“. Как общество, которое уделяет каждому тем большую долю общественного богатства, чем больше его капитал, порождает жажду капиталистического накопления, так социалистическое общество, распределяющее свои продукты пропорционально труду, должно вызвать такую же бешеную погоню за личной трудовой собственностью. И в том, и в другом случае извращается самый смысл человеческой жизни: человек работает не для того, чтобы дать исход своим творческий силам, а для того, чтобы приобрести имущество; для человека его работа не сама жизнь, а преддверие к жизни, преддверие, которое грозит совершенно закрыть перед ним вид на настоящую веселую, бодрую жизнь. Если рабочая плата и дает ему маленькую, узенькую сферу свободы, она за эту сомнительную, полуфиктивную свободу отнимает у него действительные, реальные ценности, он должен продать предварительно свою действительную свободу: он должен превратить свой труд из наслаждения в наемную каторгу, он должен отдавать одной рукой то, что получает другой.

Его рабочая плата есть только плата за его рабство, за его позор, за его измену самому себе и законам природы. В результате работник, несмотря на пышные фразы, остается тем же наемником, что и в буржуазной обществе, с тем же затаенный порывом к творчеству и с теми же кандалами на руках.

Далее. Рядом с наемный трудом современное общество также характеризуется конкуренцией. Научный социализм совершенно верно подметил всю гибельность этой междоусобной экономической борьбы и поставил себе целью уничтожить ее. Достигает ли коллективизм этой цели? Уничтожена ли в социалистической обществе конкуренция? И тут, как и во всех своих реформах, социализм обнаруживает свою слабость, свою неспособность идти до конца. У него никогда не хватает смелости вырвать с корнем какой бы то ни было институт, и он старается только смягчить его резкость, придать ему новую форму. В результате — после громкой и многообещающей критики капитализма — социализм бессилен предложить нам что нибудь принципиально новое, создать новый тип общественный отношений. И все, что нам обещает социализм, в сущности есть только реформированный, смягченный, облагороженный капитализм. Как в политической области социализм только более последовательно проводит принципы буржуазной демократии, так в сфере экономических отношений он только более ярко развивает институты капитализма. Мы это видели на наемной труде. Этот факт подтверждается также отношением социализма к конкуренции.

В капиталистической обществе есть двоякая конкуренция: во первый, борьба между отдельными предприятиями за промышленный рынок, во вторых, борьба между отдельными личностями за определенное место в обществе. Конкуренция предприятий создает пресловутую „анархию в производстве“. Конкуренция между личностями создает бесконечно более глубокие бедствия: она совершенно извращает психику личности, развивает в ней дурные инстинкты зависти, питает преувеличенные заботы о своем узеньком, маленькой „я“, создает недоверие и ненависть к собрату, словом, унижает, опошляет личность. Социализм, который никогда не может подняться выше технически производственной точки зрения, который видит в человеке — производителя и только производителя, и здесь, в вопросе о конкуренции обнаружил всю свою поверхностность: он уничтожает конкуренцию между капиталистическими предприятиями, превратив все производство в одно капиталистическое предприятие, руководимое государством, но он оставляет нетронутой самую гибельную форму конкуренции — борьбу между личностями за экономическое преобладание. Социализм рассматривает труд не как физиологическую потребность личности в работе, в деятельности, а как источник приобретения личной собственности. Так как не все формы труда одинаково „прибыльны“, неизбежна отчаянная борьба за более выгодные места в производстве. Человек невольно вынужден смотреть на всякого другого как на своего конкурента. Рядом с погоней за увеличением личной собственности неизбежно должны развиться чувства зависти, вражды и ненависти. Социализм приходит в прямое противоречие с той основной потребностью, которая его создала: вместо того чтобы уничтожить все то, что раздробляет общество, что сталкивает человека с человеком лицом к лицу как врагов, вместо того чтобы объединять, сливать людей для сознательной общей борьбы с природою, он только насильственно сковывает всех людей общей рабочей повинностью и нисколько не устраняет тех причин, которые создали знаменитую римскую поговорку: homo homini lupus est (человек человеку — волк). Социализм как будто сковывает всех людей общей цепью, цепью каторжников, у которых ничего нет общего кроме тяжелой цепи. Словом, конкуренция не уничтожается, а только разжигается до крайних размеров1.

Социализм не только оставляет ряд буржуазных институтов, он в сущности оставляет фундамент капитализма — его форму собственности. В самом деле, собственность есть определенная форма отношений человека к вещам. В буржуазной обществе все вещи обязательно распадаются на ,,мои“ и „твои“ и личность может распоряжаться только теми продуктами, над которыми сияет законная этикетка „мои“. Социализм не вносит никакой перемены в эти отношения. Стало быть, вопреки своему названию он стоит на почве индивидуальной собственности. Чем объяснить себе эту странность? Попытаемся дать краткий ответ.

Социализм и капитализм страдают одним и тем же первородный грехом: обе системы скрывают в себе непримиримое противоречие. С самых далеких памятных времен люди живут и трудятся группами, обществами. Труд, насколько только помнит история, был всегда коллективной деятельностью. Ведь эта коллективная деятельность, коллективная работа и спаяла людей в первые общества. Печатью коллективности, социальности еще ярче отмечена современная работа. Немыслимо найти самую ничтожную, малоценную вещь, о которой кто-нибудь мог бы сказать: „я ее сделал“. Всякий продукт есть создание целого ряда отраслей промышленности, создание едва ли не всего человечества, не только современного, но и всех прошлый поколений. Если это так, то не ясно ли, что действительные производителей всякого продукта в отдельности и всех продуктов вместе является все общество, все трудящееся человечество. Социализм подобно капитализму, и основан на том глубокой непримиримой противоречии, что вопреки коммунистическому характеру производства сохраняет индивидуалистическое распределение: продукт всего общества становится собственностью отдельной личности.

Но как определить долю отдельной личности, когда в производстве участвуют все? Капиталистическое общество разрешает эту проблему тем, что судит о роли личности в производстве на основании вложенного ею капитала: общественный продукт становится собственностью обладателей капиталов, капиталистов, которые „вознаграждают“ „услуги“ работников. Понятно, что такая система должна привести к вопиющим нелепостям. Кто не обладает имуществом, хотя вкладывает в производство самый главный фактор, рабочую силу, не участвует в дележе общественный продуктов, а „вознаграждается“ на подобие живой машины. Наоборот, обладатель капитала, даже абсолютно чуждый действительному производству, получает тем большую долю, чем больше его капитал, т. е. чем больше его сила заставлять работать других.

Социализм иначе разрешает эту же проблему. Он становится на точку зрения не капитала, а труда, и продукт он хочет делить пропорционально затраченному труду. Увы! Этот принцип приводит к таким же нелепостям. Можно легко определить размер вложенного капитала, так как он представляет нечто объективное, измеримое. Но как измерить труд? Можно ли положить в основу этого измерения время, рабочее время? Ни коим образом: ведь это предполагает равенство различные форм труда. А кто же станет утверждать, что час работы каменщика равен часу работы архитектора? Вообще, говорить о равенстве различных видов труда можно разве только в чисто формальной отношении, потому что все они протекают в рамках времени или пространства. Но говорить, что рабочий день ткача равняется по существу, по своей производительности рабочему дню сапожника только потому, что их рабочие дни заключают одинаковое количество часов, так же нелепо, как оценивать работу художника по количеству сантиметров в длине его полотна. До сих пор еще не найдено пока никакого мерила для сравнения разные форм труда. В капиталистической обществе этим мерилом служит чисто внешний признак: степень нужности данного труда классу капиталистов и — только. Оттого оценка различных категорий труда в капиталистической обществе вполне фантастическая и не находится ни в какой зависимости от действительной роли их в производстве. Есть даже веские основания утверждать, что вознаграждение труда теперь обратно пропорционально его производительности. Каким же образом социализм найдет мерило ценности разных видов работы?

Объективного мерила ценности труда нет: нет никакой возможности объективно установить равенство или неравенство различных форм труда. Но, может быть, социализм станет на субъективную точку зрения и будет рассуждать так: мы не знаем, какую именно долю продукта создал тот или иной работник. Но ведь он работая, стало быть, отдал обществу определенную часть своей жизни, своей свободы, стало быть, принес обществу известную жертву. Справедливо, поэтому, каждого вознаграждать соответственно понесенной им жертве.

Однако с этим субъективным мерилом обстоит еще хуже, чем с объективным, уже по той простой причине, что субъективное абсолютно неизмеримо. Кто может утверждать, что час свободы есть нечто хоть приблизительно определенное? Час жизни, который я отдал желанной работе, есть глубочайшее наслаждение, а час, который я провел над неугодный мне делом, может быть для меня мучительной пыткой. Сущая нелепость, поэтому, измерять тягость бремени, которое понесла личность в производстве, на основании такого случайного признака, как время.

Ясно, что социализм, чтобы выйти из затруднения и как нибудь определить долю собственности каждой личности, имеет только один метод: установить законодательный путем ценность всякой работы, т. е. полный отказ от своего трудового принципа. Признаться, этот способ так же рационален, как метание жребия, если не меньше. К тому же он приводит к такому же противоречию, как и капиталистический принцип распределения. Капитализм гласит: каждому по его капиталу, но тут же должен отказаться от своего принципа, так как находит громадную массу людей — именно класс пролетариев, которые не обладают никаким капиталом, а между тем абсолютно необходимы производству. Приходится рядом с капиталистический принципом поставить и якобы трудовой по отношению к „некапиталистическим“ элементам общества. В такое же положение попадает и социализм. Последний заявляет: каждому по его труду, но также бессилен провести до конца свой трудовой принцип. В самом деле, как социализм отнесется к детям, старикам, инвалидам, больным, женщинам в период неработоспособности? Как применить трудовой принцип к этим нетрудовым элементам? Очевидно, что социалистическое общество должно им уделять долю общественного продукта наравне с другими не по труду их, а по их потребностям. Трудовой принцип, как это прекрасно отметил т. Кропоткин, оказывается таким же тесным, как и капиталистический и ему на помощь вызывается якобы коммунистический.

А общество, которое построено на двух противоположных принципах, не может быть живучим: противоречивость ее основы служит явный свидетельством тайного антагонизма внутри социального организма. Всякий социальный антагонизм рано или поздно должен проявиться в форме открытой борьбы классов во имя последовательного проведения какого нибудь одного принципа. Уже заранее можно предвидеть, что наиболее активные элементы, которым коллективистские рамки будут казаться тесными для их свободного личного творчества, и наименее привилегированные группы работников станут в социалистической обществе на сторону более широкого и более свободного принципа — коммунизма, а более апатичные, менее жаждущие новизны и творчества и лучше устроившиеся элементы при усиленной поддержке государства будут отстаивать коллективизм. Перед нами несомненный зародыш новой гражданской войны.

Каков исход из всех этих затруднений?

Нужно отказаться от утопической мысли — создать новую разновидность индивидуалистического распределения на почве коммунистического производства: нужно отказаться от идеи „вознаграждения за труд“, отказаться от самого коллективизма. Только анархистское понимание собственности действительно порывает с буржуазными отношениями.