Что такое анархизм

VIII. О суде.

В своем блестящей докладе международному конгрессу 1900 года тов. Кропоткин признается, говоря о суде: „мы о нем часто говорили, анархистские газеты постоянно его критикуют и однако мы еще не вполне подрыли его в самих его основаниях2“. Эта мысль нашего учителя не только верна, но находит себе довольно простое объяснение. Чтобы подрыть до основания какой нибудь институт, нужно знать это самое основание его, нужно знать, где его социальные корни. По отношению к государственной власти анархистская критика исполнила свою разрушительную работу так основательно, что даже наши противники — социалисты должны, по крайней мере, формально принять некоторые наши принципы. Ничего подобного не сделано в отношении суда, и по той простой причине, что в этой области мы недалеко ушли от самих социалистов. Мы много критиковали современные и другие формы суда. Но разобрали ли мы самую сущность суда? Раскрыли ли мы его внутреннюю природу?

Государство и суд, говорит тов. Кропоткин в том же докладе, „суть два учреждения, которые не только со-существуют в истории, но и тесно связаны между собой узами причины и следствия“. Эта мысль мне кажется не вполне верной. Правда, что на протяжении всей истории мы видим эти два учреждения всегда рядом. Правда и то, что суд со времени возникновения государства является ни чем иным как подчиненный органом власти. По значит ли это, что природа суда и государства одна и та же? Значит ли это что уничтожение государства есть тем самым уничтожение суда? Нет, и потому, что эти два института коренятся в совершенно различной социальной почве.

Государство с первых дней своего появления на арене истории было и осталось до наших дней органом классового господства. Оно возникло тогда, когда одно племя, победив другое в междоусобной войне, нашло для себя достаточно выгодный не перебить своих побежденных врагов, а поработить их, отнять у них не жизнь, а их рабочую силу и свободу. С течением времени перемены в способах производства, эволюция собственности и общественных отношений, вели к тому, что господствующий класс должен был придавать своему органу — государству каждый раз другую форму. Но во всех своих формах, даже наиболее демократических, государство было и вечно будет только органом голого классового насилия.

Иное дело суд. Понятно, что в классовой обществе и суд должен подчиниться интересам господ и стать, наряду с другими социальными институтами, только „департаментом“ государства. Но тем не менее природа суда совсем иная. Государство не может существовать без суда, суд нисколько не нуждается в государственной власти. Власть и суд суть две силы, которые всегда почти шли вместе, временами одна подчиняла другую, но каждая из них имеет свою особую природу.

Уже в глубокие времена туманной древности, когда государство было еще чем то совершенно неизвестный, суд уже зарождался и пускал свои корни. Когда родовая община забрасывала камнями „преступного“ члена, она в сущности была судьей. Разве количество и форма определяли? сущность социального института? Не важно, что судьями были все члены общины, не важно, что все они вместе исполняли свой приговор, а не специальный палач, а важно только то, что в известные моменты люди все таки делились на две - стороны: одна представляла судящих, другая — подсудимых, что одна сторона имела право произносить приговор, который другая сторона должна была исполнить. Именно в этом, а не в чем либо ином вся суть суда. Вся последующая история только изменяла формы, но не внутреннюю природу суда. Священник, феодал и буржуа каждый старался только приспособить этот исконный орган насилия к специальный групповым интересам. В социалистической обществе этот суд будет служить орудием другой группы, которая теперь явно стремится к господству, именно: Интеллигенции. Какую бы форму ни принял суд в будущей, он остается судом, если когда бы то ни было есть судящий и подсудимый.

Суд зародился тогда, когда еще не было государства; суд будет существовать и тогда, когда уже не будет государства, потому что потребности, которые удовлетворяют эти два института совершенно различны по своей природе. Государство удовлетворяет только одну потребность — защиту власти господ над имуществом и личностью работников. С уничтожением собственности, навсегда разрываются путы государства. Государство есть организм паразитический, живущий над обществом, эксплуатирующий и губящий его. Обществу, т. е. классу трудящихся, классу людей творящих жизнь, стоит только энергически тряхнуть плечами, чтоб повергнуть на землю своего паразита. Это неизбежно будет сделано. Государство будет разрушено, надобщественный орган будет отрезан, но само общество остается. Не только личности остаются, что само собою понятно, остается общество, т. е. нечто целое, органическое, нечто отличное от личности, что не совсем уже так понятно. Вот перед нами густая сеть, сотканная из веревок. Разве она — только куча веревок? Нет, это именно сеть, т. е. такая комбинация веревок, которая может исполнять уже свою особую функцию, недоступную ее составным частям. На другой день после разрушения государства и уничтожения собственности останется не аморфная масса людей, а довольно определенная организация, ячейки которой не трудно теперь уже видеть. Спору нет, много перемен произойдет внутри этой организации, но пока остаются современные орудия производства, люди должны работать сообща, люди должны составлять коллективный механизм производства. Человек не может считаться только со своими индивидуальными желаниями и капризами, в производстве он не единственный, по терминологии Штирнера, а часть всего производственного целого. Значит, у нас по прежнему остается антагонизм между личностью и обществом. Теперь этот антагонизм не так резко бросается в глаза, потому что оба — и личность, и общество, угнетены третьим, общим врагом — государством. Но с уничтожением государства общество неизбежно займет по отношению к личности место старой власти. Оно захочет привязать к себе строптивую личность, направить тем или иным способом ее деятельность в „желательную“ сторону. Каковы будут меры общественного „воздействия“, мы увидим дальше. Теперь для нас важно установить только одно: уничтожение государства и собственности не есть еще уничтожение суда, в котором коммунистическое общество будет нуждаться еще больше, чем современное, так как этот суд будет единственной уздой личности. От этой узды может отказаться только такое общество, которое не имеет никакой общеобязательной нормы, стало быть, никакой обязательной, видимой для личности цели, которое не знает обязательно-коллективного производства, общество, которое состоит только из суммы индивидов и их причудливых, свободных комбинаций, стало быть, общество, которому нет еще теперь названия. Наш вывод таков: анархисты-коммунисты, считающие величайшим идеалом, высшей ступенью человеческого развития коммунистическое производство, не имеют никаких оснований говорить об уничтожении суда. Пока существует общество, как цельный организм, хотя бы в области производства, пока есть какой то интерес, так называемый „общественный“, интерес, который „выше“ индивидуального и нуждается в специальных средствах защиты, всегда будет существовать обязательное право, хотя бы в форме обычая, и суд, хотя бы суд третейский, для защиты этого права.

К этому вопросу мы еще вернемся. Но уже теперь мы должны отметить, что анархизм, который отрицает собственность во всех формах, отрицает и власть не только современную, но всякую, он отрицает, стало быть, не только власть класса над классом — государство, но и все формы власти общества над личностью, — суд. Свободный человек должен сделать своим девизом прекрасный, гордый стих поэта:

„Я сам себе хозяин, вожатый и судья“.