Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ

9. Лицо, рот, язык

1. Одно из самых известных повествований в мусульманской традиции связано с ночным путешествием (isrâ’) Пророка и его вознесением на небо (mi‘râj). В нем рассказывается о том, как Мухаммед, ведомый ангелом Джибрилем, в одну ночь перенесся на дивном крылатом звере с женским лицом из Мекки в Иерусалим, а затем оттуда взошел по небесам к Богу. Есть две самые известные версии этой широко распространенной в исламской литературе истории: первую приписывают Ибн Аббасу, двоюродному брату Мухаммеда, вторая изложена в книге «Лестница Мухаммеда». В суфизме эта история стала совершенным образцом духовного опыта, экстаза, но и философия ее подхватила — не для того, чтобы описать прорыв духа, грядущую жизнь и конечные цели, но в первую очередь чтобы ответить на вопрос о том, что есть человек и что значит мыслить.

Об этом заходит речь в тексте Ибн Туфайля «Живой, сын Бодрствующего». В своем рассуждении о том, что́ мыслитель, будучи на необитаемом острове, способен созерцать в наивысшей точке своего интуитивного познания, Ибн Туфайль подхватывает головокружительную формулу, которая в апокалиптической традиции служит для характеристики одного из ангелов, встреченных Пророком на пути его вознесения. Что видит Хай ибн Якзан, философ-самоучка, в небесах над своей головой? Дивное создание, существо-мириаду, одно- и многоликое одновременно, с семьюдесятью тысячами уст, каждые из которых — с семьюдесятью тысячами языков, и все прославляют «Бога», Истинного.

2. В этом довольно привычном для ислама образе нет ничего ужасающего. Он не похож на гидру, которую упоминает Марсилио Фичино, обличая в своей «Платоновской теологии» учение Аверроэса о едином Разуме, этом «монстре» с бесчисленными органами и конечностями, чья «голова сохраняется, а ноги отсекаются и вновь вырастают». В теологии существо с семьюдесятью тысячами лиц — это Ангел, и в тексте Ибн Туфайля оно обозначает то, что в философской традиции, идущей от Аристотеля, зовется деятельным Разумом, то есть, для арабов, низшим проявлением Разумности космоса, которое отвечает за мир внизу и от которого напрямую зависит жизнь людей.

Как хорошо понимает герой Ибн Туфайля, чей опыт в данном случае применим ко всем, удивительно то, что природа человеческого существа не может быть постигнута вне связи с этим вышележащим сводом. Человек не сливается с Богом (иначе как в состоянии опьянения), но если у него есть свое бытие, в том числе разумное, то оно не существует изолированно, как полная и ограниченная реальность, будучи возможным лишь как производное или объемлемое. Что есть индивид, зависящий от существа с семьюдесятью тысячами лиц? Своего рода фрагмент, частица этого Ангела, осколок этого деятельного Разума.

«Если бы самость семидесяти тысяч ликов,— рассуждает Ибн Туфайль,— могла распадаться на части, мы бы сказали, что человек — одна из них». Человек есть часть деятельного Разума, создающего единство истинного в действии, или, скорее, человек был бы его частью, если бы этот Разум мог разделиться. Выходит, что антропология возможна лишь в сослагательном наклонении. Это не метафора, говорящая о человеке, а аподозис из нереального протазиса, вывод из нереальной предпосылки. Находясь по эту сторону Разума Вселенной, человек приближается к его целокупной сути не иначе как через своего рода фикцию, которая подчеркивает его инаковость, отличие, но не его замкнутость и внеположность. Только при посредстве «если бы» мы можем обрисовать его очертания: если бы Разум, начальствующий над человеком, был разделим, человек мог бы служить его образчиком; если бы человек не был произведен, порожден, он был бы равен Разуму; а если бы человек не был, родившись, связан с определенным телом, то он не был бы производным. Такова гипотетическая и вечно возобновляемая природа человеческого существа: человек — побочная часть космического Разума, порожденная путем присвоения контингентному телу.

3. Но что есть эта часть существа с семьюдесятью тысячами лиц, семьюдесятью тысячами уст у каждого лица и семьюдесятью тысячами языков в каждых устах? Она есть одно из этих лиц, одни из этих уст, один из этих языков. Мы начинаем улавливать смысл художественного описания Ибн Туфайля. Деятельный Разум сам по себе не имеет частей, он есть сама истина мира в неделимой форме, но, уподобляя его этому существу, состоящему из мириады лиц, Ибн Туфайль указывает на его матричное измерение, на принципиальную для него способность к приумножению, фрагментации, то есть на способ его функционирования в том случае, когда он задействуется индивидами. Деятельный Разум, мысль Целого, одушевляется лишь тогда, когда разделяется между всеми мыслящими,— вот откуда идея о том, что он состоит из лиц, уст и языков. Если человек есть воплощенный разум, то этот разум сродни языку, который склоняет своим отношением к собственному телу протоязык, каковым является Разум всего человеческого рода. Деятельный Разум — тот самый Ангел — подобен языковой матрице, предшествующей разделению языков, а каждый индивид — ее вавилонизация, без всякого оттенка кары и хаоса.

Что всё это значит для мышления? Если человек-разум — это язык, идиома, принцип или форма для возможной речи, то мысль, опирающаяся на единичный организм и его образы, есть его конкретное осуществление. Она не откровение, не текст, ниспосланный свыше и просто излагаемый, она — взятие слова, частичное, поочередное, она — дифференцированное хождение языка, позволяющее обрести свой голос каждому. И если этот голос, если эти открытые уста, каковые мы есть, «превозносят неустанно Истинное Единое», как пишет в конце своего текста Ибн Туфайль, если это не беглая реплика, не слова, брошенные на ветер, не крик, если наш голос по существу «теологичен», то он всегда будет — в широком смысле отношения с наиреальным из реального — теологией, имманентной телу.