Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ

10. Соединяться

1. В одном из своих посланий андалузский философ Ибн Баджа делится с другом, визирем Ибн аль-Имамом, своим страхом никогда того больше не увидеть. Ведь он обременен хлопотами, он странствует далеко, в непредсказуемом мире, и смерть легко может разлучить его с другом. В его словах, однако, нет никакой грусти, нет прощальных фраз, трогательных, но бесполезных. Напротив, перед нами взвешенный философский ответ на проблему удаленности одного тела от другого и, что еще более важно, полного разрыва связи между телами в момент смерти. «Дарить иду»,— говорил Анри Мишо, обращаясь к своей больной подруге; то же самое, но по-своему сказал Ибн Баджа. Вопреки мучительному расстоянию между двумя людьми, вопреки разлуке — не исключено, что окончательной, можно тем не менее отстаивать идею встречи, воссоединения. Каким образом? Сочинив письмо о разуме и мысли. Почему так? Потому что мыслить — значит соединяться.

2. Арабский глагол ittaṣala означает быть соединенным, связанным, сопряженным с чем-то или кем-то. Существительное ittiṣâl — соединение или сцепление. Оба эти слова будут переведены на латынь парой coniungere (или coniungi) и coniunctio, но также и менее ожидаемой парой continuari и continuatio — понятиями, обозначающими непрерывность, как у линии без разрывов или у гладкой ткани без складок. Соединиться — значит заполнить пустоту, уменьшить, а затем совсем устранить разрыв.

Понятие «соединения» («jonction») в науке о душе или психике практически ничего не говорит современному человеку. Это связано с удивительным феноменом устаревания, затрагивающего все парадигмы. Веками существует слово, вобравшее, как кажется, в себя всё, всё к себе стягивающее, служащее и проблемой, и ключом, но вот оно сходит со сцены и больше никому не интересно. Так произошло и со словом «jonction». В арабских текстах о мышлении оно главенствует чуть ли не на каждой странице, является обязательным для всех философов; они были бы удивлены, не найдя его ни в наших книгах, ни в наших речах, ведь для них, какими бы ни были оттенки их рассуждений, мышление — это вопрос ittiṣâl.

3. Необходимо отказаться от представления о мышлении, которое сосредоточивает его действие в теле. Мы уже видели это и говорили об этом. Мысль не сводится к делу индивида, головы, мозга, она не есть некий феномен — буря или тихое море — внутри черепа. Всякая мысль включена в обширные пределы, в пределы всего космоса. Всякая мысль подразумевает Всё, задействует не только индивида, его органы, его объекты, его непосредственное окружение. Если бы мыслящий страдал от этого, он был бы трагическим героем: всё мыслит и строит козни, лишь бы заставить мыслить его. Ведь он — существо под влиянием, он претерпевает природу, он подвержен воздействию небес, а также Перворазума, всё созидающего. Мысль человека не вмещается в его сознание, она есть точка сжатия, от которой расходятся поистине вселенские ответвления.

В этой схеме разум, называемый «деятельным», занимает исключительно важное место. Арабские философы считают его низшим из небесных Разумов, передающих и сопровождающих действие Перводвигателя мира, и поэтому именно он, по-видимому, непосредственно ведает делами людей и порождением мыслей. Говоря, что мыслить — значит соединяться, мы имеем в виду прежде всего это соединение. Мышление для нас есть приобщение к Разуму Вселенной, возложенному на наши плечи.

4. Это соединение приобретает различные формы. Как мы видели в связи с идеей приобретения, оно является одновременно и предпосылкой, и целью. Как предпосылка, оно обусловливает интеллектуальные операции индивида. Если мысль задействует определенные способности человека, конкретное тело, те или иные объекты, значит всякое мышление возникает не иначе как через отношение к некоему внеположному, обособленному Разуму, к внешнему, чья актуальность ложится в основу человеческого действия. Пример со светом, приведенный нами, отлично это иллюстрирует. Мы воспринимаем цвета, когда приметы вещей попадают на наши зрачки, но увидеть их мы можем только при свете, исходящем от солнца или иного источника. Мы видим, следовательно, только при освещении извне; то же самое происходит и здесь: человек, поддерживаемый действием космического Разума, мыслит только с опорой на внешнюю Мысль, которая, пусть и смутно, служит ориентиром, образцом, лекалом, если прибегнуть к портновской метафоре.

Но соединение — это также и цель. Мыслить — значит соединяться всё плотнее, вплоть до полного слияния. То есть чем больше мы мыслим, тем шаг за шагом подходим ближе к этому Разуму, к этой истине мира, тем менее он становится внешним и более — тем, что определяет наше бытие. В конце этого пути, говорит Аверроэс, мы уже не мыслим через этот Разум, а постигаем его — его, каковым и являемся, мысля.

5. Но как это происходит? Ибн Туфайль оспаривает идею духовного слияния, так как признавать ее значит, по его мнению, говорить на языке тел. Там, где есть соединение, есть и разрыв, множественность, починка, срастание, и всё это предполагает материю, объем, протяженность, которых порядок духа должен быть лишен. И всё же вместо того чтобы сожалеть о несовершенствах нашего слишком плотского, слишком человеческого словаря, мы должны отстаивать идею физичности мысли.

Ittiṣâl, переводимое на латынь как continuatio, появляется в «Физике» Аристотеля как перевод греческого слова sunechès, «непрерывность». Аристотель описывает различные способы связи двух тел друг с другом, проводя различие между касанием, смежностью и непрерывностью. Смежность — это следование, дополненное касанием. Оно имеет место, когда две вещи не только следуют друг за другом, но и соприкасаются краями. Непрерывность, в свою очередь, возникает тогда, когда эти края соединяются, сливаются воедино. Две вещи, вначале будучи смежными, входят в непрерывность, когда границы, которыми они соприкасаются, сходятся в одну. Вот что такое ittiṣâl — непрерывность, понимаемая как соединение смежных вещей.

Это требует прививки, врастания, что хорошо понимал Аверроэс. Непрерывность возникает между двумя смежными вещами, когда между ними имеет место уже не просто контакт, стык, но когда их края сходятся воедино, то есть перестают быть краями. Эта идея принципиальна, она предполагает, что ittiṣâl уже является формой соединения, при котором точки стыка, соприкосновения исчезают, как проборка нитей делает невидимым шов. Для этого необходимо, чтобы края, которыми две смежные вещи соприкасаются, уничтожились. Именно это понятие используется. Непрерывность возникает при объединении смежных вещей, что, в свою очередь, достигается за счет уничтожения их общих, соприкасающихся краев. И поскольку эта непрерывность поначалу может быть лишь частичной, установление соединения представлет собой fieri unum, adunatio, становление одним, состоящее не в переходе от разделенности к союзу, а в переходе от минимального союза к полному единству.

6. В мышлении происходит до некоторой степени то же самое. Соединяться — значит сливаться воедино с Разумом, так же как две вещи входят в непрерывность. Вначале это означает «соприкасаться» и умножать точки соприкосновения. Воображать и, через образ, смыкаться с истинной гранью понятия, каковая есть универсальное. В таком случае Разум есть целокупная Истина, к которой человеческий разум присоединяется и с которой он постепенно сливается в своем отношении к фрагментированному реальному. Это особого рода движение, в котором разум индивида наращивает познающую часть своего существа, подобно тому как вода, нагреваясь, постепенно насыщается горячими частицами. Возможно, человеческое мышление как таковое и заключено в этом движении соединения с миром, которое требует умножения общих черт, коими являются в нас образы вещей. Но хотя союз необходим, эти образы обречены на постепенное исчезновение. Итогом процесса является полный акт космического Разума, в котором образ более не участвует, так что соединение завершается уже за пределами индивидуального — в разуме, который мыслит самой мыслью Вселенной.

Так, пожалуй, мог бы сказать Ибн Баджа, доводящий соединение до полного единства. Мыслить — значит не только связываться с высшим Разумом, который позволяет нам абстрагировать, постигать понятия, выносить суждения. Мыслить — значит стать этим Разумом, как если бы в совершенном акте зрения видящий уже не просто воспринимал бы что-то в свете, но стал бы светом сам. Блаженный, коим является совершенный мыслитель, уже не находится, сколь угодно непосредственно, перед объектом, сколь угодно великим. Подобно свету, позволяющему глазам видеть, а вещам — появляться, он есть то, что позволяет разуму мыслить, а миру — быть мыслимым. В этом смысл вдохновенного послания Ибн Баджи, его прощального откровения. Став «светом», уподобившись абсолютно единому Разуму, блаженные сами суть «одно», они соединяются в умопостигаемом, теряя всё индивидуальное, что привело их к нему. Ибн Баджа обещает своему другу не встречу, а слияние. В последнем шаге к свершению число и различие исчезают. У мыслящего уже нет alter ego, ибо нет ни alter, ни ego.