Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ

15. Переносить

1. В конце книги Аверроэса «Опровержение опровержения», которая представляет собой ответ на яростные нападки в адрес философии, собранные теологом аль-Газали в труде «Опровержение философов», есть удивительное рассуждение о будущей жизни и воскресении тел. Должно быть, как философ, Аверроэс в это не верит или, точнее, представляет себе смерть и потусторонний мир иначе, нежели религия. Жизнь после смерти существует, и даже бессмертие существует, но ни физическим, ни личным ни то, ни другое не является: с окончательным разрушением тела разрушается и душа, а сохраняется лишь разум без индивидуальности и воспоминаний. Тело не возрождается, конечно нет, и если что-то от нас выживает, то это оставшееся — не мы. Тогда что это? Способность мыслить, присущая человеческому роду: конечно, мы сами пользуемся ею во время нашей жизни, но она не несет на себе ничьей меты и без конца находит и будет находить другие тела для своей реализации.

Однако Аверроэс в своем «Опровержении» рассуждает иначе. Книга не предназначалась для ученых умов, хотя в ней нет ничего такого, что философ, читая между строк, не мог бы в некотором смысле принять. Так что же говорит Аверроэс? Что необходимо следовать сказанному о грядущей жизни в мусульманском Откровении, что если и трудно представить ее себе, сказать, какой она будет, то потому, что она подобна иному сотворению (nash’at ukhrâ), более возвышенному, иной стадии бытия, превосходящей нынешнюю. Но почему мы должны соглашаться с этим? Почему нужно признать, что вещь, не исчезая, может перейти от одного способа существования к другому? Ответ неожиданный, но захватывающий: дело в том, говорит Аверроэс, что мы мыслим, разумеем, а разуметь, как может убедиться каждый,— значит уже переходить из одного модуса существования в другой. Уразуметь камень, один-единственный камень,— значит путем абстрагирования перенести этот камень из его реального бытия за пределами нашей души в концептуальное бытие внутри нее. Познавая мир, мы выступаем по отношению к нему проводниками форм, передатчиками, неустанными преобразователями. Так почему же жизнь после смерти может рассматриваться как смена модуса существования? Потому что уже наша земная жизнь полна подобных смен, потому что мы постоянно производим и меняем формы бытия, потому что мы мыслим, а мыслить — значит переносить.

2. Перенос — это изменение состояния, перевод чего-то из одного способа существования, предъявления, действия в другой. Жизнь тел состоит из процессов разжижения, сгущения, испарения, и мысль в каком-то смысле тоже. Современная феноменология отвергла бы эту идею из-за того преобразующего действия, которое она предполагает, но некоторые философы из тех, на кого мы опираемся, признали бы ее. В арабском языке принято сближать понятия ‘aql (интеллект, разум) и naql (традиция, в частности то, что дано в Откровении), и одно из важных положений Аверроэса и Ибн Туфайля, если назвать только их, заключается в том, что для умеющего рассуждать между этими понятиями нет противоречия, что постигаемое разумом не противоречит данному в Откровении — если не на буквальном, то на символическом уровне. Но мы можем пойти дальше, взяв naql в широком смысле «переноса», и предположить, что разум не только по существу сходится с тем, что передано, но и сам акт мышления представляет собой передачу или перенос.

Да ведь так оно и есть. Вещь там, снаружи. Мы ощущаем ее, потому что ее форма — то, что делает ее такой, какая она есть,— проходит через среду, через воздух, воду и воздействует на наше тело. Мы составляем образ вещи, потому что эта ее процеженная, дематериализованная, но всё еще конкретная форма удерживается в организме и затем движется, циркулирует от сердца к мозгу, по ходу подвергаясь очищению, которое всё больше спиритуализирует ее. И наконец мы постигаем ее: эта спиритуализированная форма, образ, прошедший обработку в мозге, совершает последний скачок, вырываясь из сферы индивидуального и становясь универсальным понятием. На этом пути от восприятия к разумению, в процессе уточняюшей передачи смысла, когда «одна и та же вещь,— как пишет Аверроэс,— переходит в своем бытии от одного порядка к другому (idem transferri in suo esse de ordine in ordinem)», складывается всякая мысль.

Есть ли у этого путешествия конец? Конечно же нет, о чем может свидетельствовать знакомое каждому чувство, что мысль «плывет», «дрейфует», если воспользоваться словом Дюрас. Иначе говоря, к завершению понятия ведет не подъем, а какая-то другая динамика. Протеическое блуждание объекта одновременно вовне индивида и внутри него, череда его дереализаций идет не в одном направлении, как если бы всё сходилось и застывало в постигнутом. Мысль, человеческая мысль, преисполненная человечности, жизненной силы, не сводится к одному, к Единому, она — соединение, непрерывное завязывание связей, блаждание форм туда-сюда в критической зоне мыслящего тела.

3. В мыслящем индивиде перенос, intiqâl, происходит не раз: он нужен не только для передачи форм (ему и в нем), ведь и переход индивида к деятельной мысли, и его движение от себя к себе, которое эта мысль порождает, тоже следуют модели переноса. А если так, значит перенос выходит за границы индивида и может быть понят не иначе как на уровне всеобъемлющего знания и всей Вселенной. Таков топос арабской философии. По отношению к знанию, к связной сумме истинных мыслей, на которые способно человечество, мы — дети, наследники, а, передавая это знание, становимся родителями. Мысль всегда на переправе, знание циркулирует от земли к земле, от народа к народу, от языка к языку: оно оживляется, переводится, перераспределяется, сберегается.

«Ясно также,— читаем в „Рассуждении“ Аверроэса,— что эта цель в отношении сущего может быть достигнута лишь в том случае, если его изучение носит преемственный и последовательный характер, если более поздний [исследователь] опирается на более раннего». В свою очередь, аль-Фараби в знаменитом пассаже своей книги «О достижении счастья» пишет о том, что он называет высшей наукой: «Это знание, говорят, в древности было у халдеев, обитавших в Ираке, затем оно появилось у египтян, затем оно перешло к грекам, от них перешло к сирийцам, а затем — к арабам. Всё содержание этой науки излагалось на греческом языке, затем оно было [переведено] на сирийский, после чего — на арабский». Выходит, это translatio — нечто большее, чем дело отдельного человека. Оно касается всего вида, всего коллективного знания и, более того, эта всеобщая передача данных возможна только потому, что Земля живет под влиянием передаточного движения небесных сфер, что ее окружают. Знание всего, знание всех, вся мировая мысль существует не иначе, нежели как всеобщее переселение под движущимся небосводом. Эту широкую перспективу нужно иметь в виду.

4. Трансиндивидуальное измерение мысли ясно выражено у Аверроэса, оно содержится в самой идее о том, что есть только один разум в себе — общий для всех и каждого. Каждый мыслит, проходя свой путь со своим телом, но тем самым всегда проявляется и свершается способность всего человеческого рода. Любая мысль есть не что иное, как активизация общей способности, реализуемой лишь сообща, каковы бы ни были средства ее передачи (религия, преподавание, политическая деятельность и т. д.). Причем, это явление не просто планетарное, но космическое, как явствует из сказанного выше. В наималейшей мысли многое замешано. В каждой мысли замышляет что-то весь мир, в нее вовлечено всё, в нее вовлечено целое — вот почему нам так трудно ее очертить, назвать, вменить. Можно сказать, что нечто мыслит в человеке, и человек мыслит в этом «нечто».

Александр Афродисийский в своем греческом тексте «О началах», сохранившемся только в арабском переводе, говорит о том, что духовная сила, исходящая от Перводвигателя Вселенной, «охватывает весь мир и связывает его части воедино», и через нее, брызжущую и заливающую всё, вещи, таким образом связанные, стремятся «примкнуть» к этому двигателю как можно теснее. Каждая отдельная мысль в сплоченном мироздании есть точка, вектор в сети, образуемой этим стремлением. Мыслящий, сопрягая умопостигаемое с образом, на деле сам объединяется со всем миром, причем как сверху, так и снизу. Сверху, потому что в его мысль вмешиваются космические силы (Перводвигатель, небеса, действующий и материальный разум); снизу, потому что образ — это тело, а в теле — вся Земля. В самом деле, угроза и неизбежное наступление физического распада доказывают, что органическая система, в известной мере обладая сопротивлением и сплоченностью, стремится не только к поддержанию собственного равновесия. В динамике конкретного тела задействована общая материя, его превосходящая, пришедшая извне и устремленная дальше, чем оно само. Тело и его покров образованы относительно стабильной комбинацией первичных сил, но их составляют элементы одного возраста с миром, так что универсальное в мышлении пересекается не только с историей и жизненным путем конкретного индивида, но и с историей всего сущего, всей Вселенной, в которой сама его конкретность — вовсе не разрыв, а лишь часть осадка.

5. В этих вселенских рамках существуют все люди. Род человеческий мыслит не иначе как внутри того, что считается открытием современности, но на самом деле было очевидным уже для арабских философов,— внутри ноосферы, сферы нуса («разума», по-гречески), этого слоя или, по выражению Тейяра де Шардена, «мыслящего пласта», что окружает Землю и пронизывает всю ее жизнь. Итальянский философ эпохи Возрождения Чезаре Кремонини ясно указывал на это, рассуждая вместе с Аверроэсом о человечестве как сфере, опоясанной Разумом: «Аверроэс полагает, что человеческий род — это сфера, являющаяся подобием сфер небесных», и «как каждая из этих сфер связана с Разумом, который движет ими и позволяет им называться разумными, так и человеческая сфера, то есть вид, составляемый отдельными людьми, обладает Разумом, посредством которого все люди совершают действия высшего порядка, обнимаемые разумением».

В этой ноосфере, в единственно подобающем ей глобальном плане мысль совершается как перенос — по той же схеме, которую мы рассмотрели, но только в масштабе всего мира и общего бытия. Формы воспринимаются повсюду, передаются телам, передаются внутри тел, абстрагируются, постепенно продвигаясь к универсализации, и так без перерыва. Можно ли сказать, что они восходят к своему принципу? Молодой Аверроэс в одном из посланий замечает: «…замысел Бога состоял в том, чтобы все формы, вечные по своей сущности, восходили к одной, числом единственной». Распространенное представление — будто мыслители являются проводниками этого необходимого восхождения, возвращения в отчий дом, которое вернет конкретным, рассыпанным по реальности формам первозданное единство их истины. Тогда на стыке мира чувственного и мира умопостигаемого мыслить в ответ всеобщему стремлению к разумности значило бы объединять, восстанавливать осмысляющее и руководящее единство в безмолвной россыпи вещей.

И всё же лучше взглянуть иначе, оставив в покое Единое, совершенство, восхождение к вершине, самодостаточный Разум, правило, действие неподвижного сущего. Без выхода из мира, без финальной трансценденции, без точки Омега человеческая мысль в столкновении вещей, которое составляет историю мира, есть коловращение форм; во Вселенной, пронизывая всё, она есть переход, ряд переходов смысла реального. Проблема не в множественном, а в инертном, в осадке, пыли, окаменелости. Единственная угроза — смерть, и мысль, ей наперекор, есть добыча и непрерывная передача смысла. Мыслящий — не полюс, если считать полюс неподвижным, мыслящий — не шов на ране, он — синапс, средиземье.

Проводником души и ее способностей служит дыхание, дух. Если мысль — это вселенский проводник форм, значит она — мировой дух. Или, вернее, одно из дыханий мира, ведь есть и другие, например семя, тоже запускающее циркуляцию форм и борющееся с энтропией. Вселенная, сказал бы схоласт,— это потенциальное целое, совокупность частей, которые делят между собой ее энергию. И подобно тому как душа пробуждает в живом различные модальности жизни, Вселенная пробуждает мысль, силу среди сил, которая в своем коловращении, в своей изменчивости, в своих дерзаниях сплачивается, поддерживая в ней жизнь.