Чудесное наследство. Книга 3

Глава двадцать седьмая

Однажды мне в руки попала замечательная книжка Антуана де Экзюпери «Маленький принц». И в этой книжке я нашел замечательные слова: «Нет в мире совершенства!» Не помню с чем они были связаны: то ли с какими-то охотниками, то ли с Хитрым Лисом, то ли с зайцами… Главное, эти слова объясняли читателю, что в нашем мире все относительно. Допустим, вы нигде не учитесь и вам очень хочется учиться. И вдруг вас принимают в учебное заведение! Вы счастливы, прыгаете от радости до небес, ждете с нетерпением первых занятий… И вот они начинаются. И что же? Радость ваша с каждым днем скукоживается, словно шагреневая кожа, и уже через неделю на вас находит просветление: валять дурака гораздо приятнее, чем корпеть над учебниками с утра до позднего вечера! Но увы, прозрение пришло слишком поздно, и вам не остается ничего другого, как продолжать грызть гранит науки.

Мне еще повезло, наша школа была не совсем обычной и на занятиях скучать особо не приходилось. Да и компания у меня подобралась не плохая: я быстро подружился с Густавом Гимпелем, Эрихом Шлингелем, Максом Кальбом и Ульрикой Кляйн – той самой девочкой в голубеньком платьице, которая скрутила голову волшебной шляпе. На уроках (и после них) именно наша славная пятерка больше всего получала замечаний от преподавателей и воспитателей.

– Гимпель, хватит ползать по потолку! – взывал, например, профессор Ламм на уроках левитации к нашему приятелю. – Разминка давно закончилась, все уже сидят за столами!

Но Густав словно бы и не слышал добряка Ламма; он по-прежнему продолжал изображать из себя муху, бегая из угла в угол по потолку и осыпая нас всех крупинками мела.

В конце концов и добрейший профессор выходил из себя, взлетал с трудом наверх и, схватив непослушного ученика за шиворот, волок его вниз, сердито приговаривая: «Ну все, Густав Гимпель, ты допрыгался! Ставлю тебе „ноль“ в журнал!»

На занятиях по чревовещанию обычно отличался Макс Кальб. Сидя за последним столом с отрешенной физиономией, он сыпал преподавателю вопрос за вопросом, не открывая рта и не поднимая руки. И несчастный педагог вынужден был метаться по классу и прислушиваться к бурчанию в животах всех учеников. Наконец он находил озорника и тоже ставил ему в журнал «ноль» – самую плохую отметку.

– Чревовещать нужно тогда, когда в этом возникает необходимость! – объяснял учитель Максу, а заодно и всем нам. – Или когда я вас об этом попрошу. А злоупотреблять знаниями, полученными на моих уроках, я никому не позволю! Вам понятно, Макс Кальб?!

– Понятно, – грустно отзывался наш приятель, не разжимая губ. – Больше этого не повторится!

Эрих Шлингель и Ульрика Кляйн предпочитали на занятиях вести себя тихо и нолей не хватать. Зато во внеурочное время они с радостью наверстывали упущенное. Эрих, например, любил забираться на крышу спального корпуса и с помощью волшебной палочки (а пользоваться ею до начала второго семестра было строжайше запрещено!) собирал над собою облака в грозовую тучу, а затем направлял ее туда, куда хотел: или в комнаты девочек, или в кабинет старшего воспитателя Михаэля Штумпфа, или еще куда-нибудь. То-то поднимался визг, когда в девчоночью спальню внезапно вплывало что-то серое и мокрое! Все пулей вылетали в коридор и закрывали дверь, за которой вдруг начинали грохотать раскаты оглушительного грома. А если ужасный ливень обрушивался на голову сидящего за столом в своем кабинете господина Штумпфа, то вопли старшего воспитателя можно было сравнить только с гласом иерехонской трубы, созывающей всех на Страшный Суд. Проделки Шлингеля, как правило, оставались безнаказанными: лезть на крышу спального корпуса и искать там виновника этих событий просто никому из взрослых не приходило в голову, а ученики, конечно, не выдавали своего товарища, хотя и обещали его как-нибудь поколотить за подобные «шуточки».

– Наверное, сквозняком тучку в комнату затянуло, – объясняли учителя странное «атмосферное» явление. – Редкий случай, но чего в жизни не бывает!

Ульрика Кляйн, в отличие от мальчишек, специально не озоровала. Но у нее с первого же дня обитания в школе юных чародеев проявилась одна особенность: за что бы Ульрика не взялась, чего бы она не коснулась, этот предмет тут же ломался и, как правило, навсегда. О волшебной шляпе, которой милая гнэльфина устроила легкое сотрясение мозгов, я уже рассказывал. Но она сумела вывести из строя – всего за неделю! – котел для варки волшебных зелий, три помела «Ореол-2003» (одно свое и два чужих), расколола чудесное зеркальце, умеющее показывать прошлое и будущее, по ошибке скормила говорящему ворону молодильное яблоко, переломила, вертя в руках, две волшебных палочки и потеряла не известно где казенную шапку-невидимку…

– У вас, фроляйн, талант! – сказал ей ректор школы профессор А. Т. Купрум, когда узнал про ее очередной «подвиг». – Ткнуть пальчиком в чугунный котел и сделать в нем дырку даже Гераклу не под силу, а вам удалось!

– Там уже была дырка, просто я в нее ловко попала, – стала оправдываться девочка.

Но профессор взмахом руки попросил ее замолчать.

– Хорошо, поверим на слово в твою сказочную меткость и не замеченный мною брак в новеньком котле. Но скажи, дорогая, зачем ты стащила у педагога молодильное яблоко и скормила его столетнему говорящему ворону?!

Ульрика покраснела и потупила голову:

– Я не стащила яблоко… Просто оно выскользнуло из рук учителя и покатилось по полу. А я нагнулась, чтобы его поднять, и у меня из кармашка выпало мое яблоко…

– И ты их, конечно, перепутала?

– Нет, я пыталась вернуть учителю его яблоко.

– А он заупрямился?

– Еще как! – «Я знаю, фроляйн Ульрика, о вашей чудесной удачливости, – сказал он. – Поэтому забирайте этот фрукт себе и кушайте его на здоровье. А мне отдайте то яблоко, которое вы положили в карман!»

– И ты послушалась?

– А разве не нужно слушаться учителя? – вскинула головку Ульрика Кляйн и с удивлением посмотрела на ректора школы.

– Нет-нет! Послушание приветствуется! – Теперь уже у профессора Купрума зарумянились щеки. – Но иногда можно и настоять на своем. Особенно когда ты уверен в правоте…

– А я не была уверена: яблочки-то похожие!

Ректор школы ласково погладил Ульрику по голове, потом подул на палец, который уколол о ее заколку для волос, и тихо произнес:

– Ступай, милая, к своим друзьям и подружкам. Конечно, жаль, что столетний говорящий ворон превратился в желторотого птенца умеющего только пищать, а единственная шапка-невидимка сгинула не известно куда, но, как говорится, что сделано, то сделано. Ступай, Ульрика, пока я не стал из-за тебя инвалидом! И постарайся больше ничего не ломать и не разбивать.

– Хорошо, я попробую!

Ульрика неумело поклонилась профессору Купруму, боднула его головой в живот, извинилась и попятилась назад. Сбила парочку горшочков с цветами, снова извинилась и опрометью кинулась ко мне и Шлингелю (мы стояли за чучелом белого медведя в школьном коридоре и, выглядывая из-за него, наблюдали за бесплатным спектаклем).

– Бежим отсюда поскорее! – крикнула она, роняя на меня и Эриха гигантское чучело. – Господин ректор сегодня явно не в духе, я еле от него отцепилась!

– Сначала отцепи мою курточку от зубов медведя, – простонал Шлингель, – а уж потом я попробую удрать!

Мы с Ульрикой освободили нашего приятеля из цепких челюстей страшного зверя и помогли ему подняться на ноги.

– И как тебе удается все сшибать и ронять? – спросил девочку Шлингель. – А еще ломать, разбивать, терять и скручивать?

– Господин Купрум сказал, что у меня к этому талант, – смущенно призналась Ульрика. – Но он, наверное, ошибся. Если бы у меня был такой талант, то я наверняка бы его зарыла в землю или угробила еще в самом раннем детстве!