Чудо поцелуя

Глава 4

Горячие, твердые губы приглушили ее сдавленный вскрик. Она задергалась, пытаясь вырваться. Джо мастерски имитировал продолжительный поцелуй. Свободной рукой он держал ее за бедро.

Ей удалось лишь слегка стукнуть его ладонью по спине и попытаться нанести удар ногой, в результате чего та оказалась над его поясницей. Со стороны это больше походило на совокупление, чем на схватку.

Она услышала смущенный возглас нежданной гостьи, которая, видимо, не рассчитывала увидеть бурную любовную сцену. Трюк, который затеял ее похититель, был вполне достигнут.

Резкий стук известил об уходе нежданной гостьи. Женщина, посланная пригласить их на вечеринку, поспешила ретироваться и не мешать любовным утехам похотливой парочки.

Уоткинс на некоторое время замер, видимо желая убедиться, что посетительница действительно ушла. Издалека донесся взрыв гомерического хохота, несомненно последовавший за красочным рассказом посланницы о том, что новоявленной парочке было не до общего веселья. Джо, тяжело дыша, сполз с Нэнси. Его губы освободили ее рот и прочертили горячий след по щеке, когда он уронил голову на подушку рядом с ней.

Она сумела наконец судорожно вздохнуть. Притиснутая таким партнером, Нэнси едва не задохнулась. А самое удивительное было в том, что она сильно возбудилась, кровь у нее прямо-таки закипала от избытка адреналина.

Хотя у нее и мысли о сексе не было, она сосредоточивалась только на попытках высвободиться, закричать, оттолкнуть его. Сильное мужское тело, распростертое на ней, жесткий рот, накрывший ее губы, были препятствием, которое она безуспешно пыталась преодолеть на пути к свободе.

Теперь же, несмотря на то что она нарочно старалась расслабиться, другие ощущения потихоньку завладевали ее естеством. Легкое касание его руки, медленно сползающей от закованного запястья к локтю, звук его дыхания, странным образом заглушающий шум вечеринки. Гулкое биение его сердца бок о бок с ней — все это не оставляло Нэнси равнодушной.

Похоже, атмосфера в комнате внезапно переменилась. Запах мужского тела уже не вызывал у нее брезгливости, как тогда, когда он схватил ее в дверях ванной. Ее вдруг охватило пронзительное желание близости, которого не было еще мгновение назад. Она попыталась пересилить его, но понапрасну, желание неудержимо овладевало ею.

Это, видимо, почувствовал и Джо. Он уже не тискал, а ласково поглаживал ее напрягшийся сосок на ближней к нему груди, не встречая недавнего яростного сопротивления.

Она даже устыдилась ощущений, поднимавшихся в ней. Реакция на этого человека должна была быть совершенно иной — страх и отчуждение. Но, удивительное дело, она больше не могла заставить себя ненавидеть его. А боязнь, которая в ней еще оставалась, была лишь отголоском пережитого.

Нэнси никогда не избегала честно относиться к неприятным ситуациям. И эта прямота вынуждала ее признать свое поражение в этой затянувшейся дуэли характеров. Факт оставался фактом: что-то более сильное, чем простая симпатия, отразившаяся в глазах мужчины, или естественный интерес женщины к привлекательному антиподу, влекло их друг к другу, не поддаваясь никаким перипетиям обстоятельств.

И все-таки она попыталась легонечко оттолкнуть его, но рука лишь скользнула по твердой, теплой коже его спины. Видимо, пока она пыталась разобраться в путанице своих мыслей насчет Джо Уоткинса, ее тело приняло собственное решение. И когда пальцы Джо ласкали ее грудь, она не могла удержаться от дрожи.

То, что она стала по-настоящему наслаждаться прикосновениями убийцы, испугало ее даже больше, чем все его прежние угрозы. Может быть, она тоже подвержена так называемому стокгольмскому синдрому, когда жертва отождествляет себя с насильником? Но сейчас Нэнси вовсе не чувствовала себя жертвой. Худощавое, сильное тело, вытянувшееся рядом с ней, напоминало ей усталого любовника.

Пальцы Джо перешли с ее груди на плечо и теперь поглаживали место на мочке уха, проколотое золотым колечком серьги. Эта ласка вызвала сладкую судорогу спины.

Потом его рука скользнула вниз и остановилась в ее промежности. Это уже было свыше ее сил. Жаркая волна заставила ее выгнуться от пяток до самого затылка…

Джо Уоткинс забыл, когда в последний раз испытывал подобное блаженство, которое кружило ему голову, заглушая боль и слабость.

Может быть, робкие движения ее свободной руки, которой она еще недавно пыталась колотить его, и должны были изображать протест, но своей вкрадчивостью они еще больше возбуждали.

Он бы многое отдал, чтобы быть до конца уверенным, что ее дрожь, которую он явственно ощущал, означает желание, а не страх. Ему очень хотелось прочитать в ее глазах, что она думает и что чувствует. Но не стоило и пытаться. Его зрение сдавало. Раньше, держа ее так возбуждающе близко от себя, он еще был в состоянии различать ее зрачки, а теперь видел только два расплывшихся синих пятна.

Нэнси содрогнулась от напора его мужественности, его страстного порыва овладеть женщиной. Но многолетняя привычка к самоконтролю размывала желание близости, как волны океана размывают песчаную крепость на пляже.

Сдавленный стон Джо заставил ее снова вздрогнуть. Их интимная полублизость становилась для обоих нестерпимой. Ей бы следовало прекратить ее. Но она не сопротивлялась больше. Его рот, недавно так непростительно грубо завладевший ее губами, теперь источал нежное дыхание возле ее щеки.

Было ясно, что она попалась. Она еще слабо надеялась, что он не догадывается, как ей безумно хочется, чтобы его властный рот снова впился в ее губы. Словно исполняя ее желание, он перекрыл ее вздох страстным поцелуем. Повинуясь подсознательным импульсам более, чем тщетным возражениям затуманенного разума, ее губы обмякли и раскрылись навстречу ему. Никогда в жизни она не испытывала такой бурной вспышки страсти. Никогда еще ей так не хотелось, чтобы поцелуй длился бесконечно.

Нет. Это свыше ее сил. Надо прекращать, пока она окончательно не потеряла рассудок.

Нэнси чуть шевельнулась, лишь для того чтобы принять более удобное положение. Но ответно этому движению его колено тут же втиснулось между ее ног. Она снова почувствовала давление в паху и вздрогнула от наслаждения, захваченная тяжелой, горячей волной соблазна.

Слабый стон протеста, который она издала, прозвучал для Джо сигналом дальнейшего действия. Отбросив тщетные попытки сдержать себя, он рывком расстегнул пояс своих брюк. В нем пробудилось чисто животное начало. Дикое желание слиться с ней в экстазе и избавиться от тоски, порожденной долгими тюремными одинокими днями и еще более одинокими ночами.

Он почувствовал, что женщина под ним перестала сопротивляться. Те нежные, волнующие прикосновения, которые были ему так сладостны, должно быть, вызвали в ней крайнее отвращение, подумал он. Она терпит их только потому, что он окончательно запугал ее и она идет на это ради сохранения жизни. О Господи, спаси мою душу! Помоги обуздать самого себя. Уоткинса затошнило от собственных хамских действий. Если тюрьма сделала из него такого зверя, что он способен изнасиловать беззащитную женщину, значит, он заслужил, чтобы его держали взаперти.

Он отпрянул прочь с такой прытью, которой даже не подозревал в своем истощенном болью и нестерпимым желанием теле.

Как только обессиливающая тяжесть Джо исчезла, к Нэнси вернулся здравый смысл. Обмирая, она соображала, почему он вдруг прервал их сладостную интимность. Повернулась и посмотрела на него. Джо лежал на спине рядом с ней. Покрытая курчавыми черными волосами, его широкая обнаженная грудь все еще мерно вздымалась от напряжения.

Он прикрыл глаза жилистой рукой, и пальцы его судорожно шевелились. Но что привлекло ее внимание — это не мощные мышцы предплечья или натянутые сухожилия над лучевой костью, а голубая жилочка пульса, бьющаяся на запястье. Любопытное, умиротворяющее зрелище. Странная смесь участия и боли неожиданно наполнила ее сердце. Ей захотелось положить свою ладонь поверх этой пульсирующей жилочки.

Утраченная осторожность, возникшая где-то в закутке рассудка, напомнила о себе. Она кашлянула и быстро отвернулась. Ну, конечно, она никоим образом не позволит себе заботу об этом человеке. Это просто нелепо. Ведь она — прагматик, дотошный репортер, твердо стоящий на почве реальности и неподвластный всяким романтическим бредням, как ее сестрица. Будь она проклята, эта тюремная романтика убийцы Уоткинса. Нужно быть круглой дурой, чтобы впутаться в жизнь человека, у которого нет ничего, кроме угрызений совести.

Спасибо еще, что он лежал в молчаливом забытьи. У нее же абсолютно не оставалось ни сил, чтобы что-то предпринять, ни слов, чтобы заговорить о том запутанном положении, в котором они только что пребывали.

Джо продолжал бороться с грубой похотью, изнурившей его. Он ненавидел себя за неослабевающее желание наброситься на прекрасную женщину, лежащую рядом. Он презирал свои жадные руки, которые все еще рвались погладить нежные выпуклости и погрузиться в теплые впадины, где мимолетно уже побывали.

Но без ее добровольного согласия он не имеет права снова затеять любовную игру. На то, чтобы она захотела, нет никаких шансов, уныло думал он. После всего, что он ей причинил, она долго еще не сможет смотреть на него без отвращения. Через мягкий, бугристый матрац он спиной ощущал ее тепло, недоступное для него, несмотря на такую близость.

Надо было хоть что-то предпринять, чтобы успокоить ее, унять инстинктивный страх. Очень возможно, что всему сказанному им она не поверит, что естественно в ее положении. И все же он чувствовал свою вину за ее тревогу и решил хотя бы попытаться ослабить ее.

— Нэнси, я вам хочу кое-что сообщить.

Она ничего не ответила, и у него не хватило духу взглянуть на нее, чтобы увидеть выражение ее красивого лица.

— Я никого никогда не убивал, не говоря уже о родном отце…

Слова Уоткинса оказались неожиданными для Нэнси, так что она вздрогнула и пристально взглянула на него. Он по-прежнему прикрывал рукой глаза.

— Не убивали? Тогда за что же вам дали двадцать лет тюрьмы?

Она была достаточно взрослой, чтобы знать, что бесполезные мечты сбываются в основном в сказках типа «Красавица и чудовище».

— Представьте себе, Нэнси. Да я бы и не смог никого убить, к примеру сейчас вас.

Интересно, удивлялась Нэнси. Его слова, произнесенные ровным, спокойным голосом, звучали доверительно. Словно он говорил со своим адвокатом. Но и адвокатам нередко врут их подзащитные. Чего уж тут говорить о совершенно постороннем человеке.

— Я репортер, Джо, а не наивный подросток. Я знаю, что тюрьмы полны людей, громогласно заявляющих о своей невиновности. Вы, к сожалению, далеко не первый…

Уоткинс вспомнил, как в начале следствия был поражен недоверием к своим словам, когда гневно отрицал свою причастность к убийству отца. Но после того как двенадцать честных граждан, членов жюри присяжных, вынесли свой ошеломляющий вердикт, он уже не ждал ни от кого ничего иного, кроме осуждения. Это он и получил сейчас от Нэнси. Глупо было чувствовать себя обиженным тем самым ответом, который предвидел.

— Я не надеялся, что вы мне сразу поверите. Но я рассчитываю на то, что, если расскажу правду, вы будете меньше меня бояться.

Пусть лучше считает, что она до сих пор его боится, думала Нэнси, чем догадается, как близка она была к тому, чтобы отдаться ему как желанному мужчине. Но поскольку за последние несколько минут она постыдно расслабилась, его слова послужили ей серьезным напоминанием о необходимости быть настороже.

— Меньше бояться? — усмехнулась она. — А вы бы не испугались под дулом револьвера? Если бы, — она яростно дернула звякнувшие наручники, — вас приковали к кровати!

Джо отнял руку от глаз и сел. Его губы искривились в безрадостной гримасе.

— Верно. Вы из тех женщин, перед которыми бесполезно исповедоваться.

Он полез в карман и вытащил шелковый шарфик, который взял у нее в чемодане. Отмахнувшись от недовольных протестов, он завязал ей рот.

— Сожалею, мисс. Но я не могу оставить вам шанс поднять крик среди ночи.

Вся та невольно нахлынувшая нежность, которую она испытала к Джо Уоткинсу, сразу испарилась. Какой же дурой она была, что не завопила о помощи, когда это еще было возможно!

Она сверлила его гневным взглядом, повторяя про себя самые забористые ругательства, которые когда-либо слышала от коллег в репортерской. Ее глаза метали молнии в его равнодушную спину, когда он проковылял к входной двери и запер ее на задвижку, а затем направился в ванную. Слыша, как он пустил душ на полную мощность, она еще раз прокляла его последними словами за то, что он лишил ее и этой возможности. Свободной рукой она могла бы сорвать повязку, но не стала этого делать.

Он вышел из ванной с полотенцем вокруг бедер и мокрыми брюками через плечо, которые повесил на вешалку рядом с рубашкой и пиджаком. И только тогда она заметила рукоятку револьвера, торчащую из кармана его пиджака. Все это время он не касался своего оружия, а Нэнси была слишком взволнована, чтобы обратить на это внимание. А она так боялась выстрела! Надо наконец взять себя в руки, иначе никогда не выпутается из этого дурацкого положения.

Джо швырнул одеяло на свою половину кровати. Когда он сел, полотенце немного съехало с мускулистых бедер. Он поднял руки и потер затылок, снимая напряжение. Мышцы играли вдоль его длинной, твердой спины, напоминая ей, как она была бессильна под ним ранее…

Снова одолеваемая мрачными предчувствиями, она отодвинулась на край кровати и свернулась клубочком, положив под голову прикованную к спинке руку.

Косой взгляд, брошенный им через плечо на ее внезапное перемещение, выражал более удивление, чем угрозу.

— Не надо так, Нэнси, — сказал он низким, напряженным голосом. — Я вас больше не трону. Я собираюсь поспать и предлагаю вам сделать то же самое. Нам обоим сегодня здорово досталось.

Уснуть? Как бы не так! Она будет всю ночь бодрствовать и следить за каждым его движением!

— И еще, Нэнси, — продолжал он. — Вам, конечно, интересно, что я сделаю с ключом от наручников?

Он помахал маленькой железкой перед ее носом и сунул в передние складки полотенца, по-прежнему обтягивающего ему бедра.

— Если ночью захотите поискать его, милости прошу.

Он улегся между простынями и потянулся, чтобы выключить лампу.

— Но за возможные последствия я не отвечаю! — усмехнулся он.

Вопреки своим намерениям, Нэнси уснула первой. Джо укрыл ее безобразным зеленым одеялом, чтобы ночью она не замерзла, затем повернулся на свою сторону и приказал глазам закрыться, но безуспешно. Так он лежал долго. Ища тепла в сырой и холодной комнате, Нэнси повернулась спиной и, вздохнув, всем телом прижалась к нему. Ее маленькие, аккуратные ягодицы уперлись ему прямо в живот, заставив его вновь содрогнуться. В таком положении ему ничего не оставалось, как положить ей руку на грудь. Приди, желанный сон, взмолился он, скрипя зубами в предчувствии адских мучений.

Надо было взять в заложники пожилого джентльмена, а не эту роковую женщину, которая словно предназначена для того, чтобы мучить и дразнить его своей красотой и соблазнительностью.

Он и до тюрьмы придавал большое значение самоконтролю, ответственности за свои поступки. То, что произошло после смерти отца, почти полностью разрушило этот внушенный рефлекс. В камере ему нечего было контролировать, кроме собственных реакций. Быть под чьей-то командой, подчиняться ненавистным надзирателям, следящим за каждым твоим шагом, — сугубое мучение. Но злейший враг не придумал бы большего дьявольского искуса для этого идиотского воскресшего самоконтроля, чем заставить лежать в обнимку со своей прекрасной пленницей, даже не пытаясь насладиться ею.

Он мог желать ее — и он жаждал, — но не имел права влюбиться. От этой мысли, столь сокрушительной именно сейчас, он затрепетал душой. Нет, он не должен допустить такую слабость. Утром он освободит Нэнси и завершит побег в одиночку.

Она очнулась от удивительно приятного, нежного прикосновения к своей руке. Спросонья улыбнулась и потянулась так, что хрустнули кости. Затем ей вдруг представилось, что Джо застыл рядом, направив на нее револьвер. Нэнси испуганно напряглась и открыла глаза.

Уоткинс, стоя на коленях возле кровати, нежно массировал ей запястье, освобожденное от кольца наручника. Не было и шарфа, который, перед тем как заснуть, противно лез ей в рот.

Сквозь неплотно задернутые шторы было видно, что рассвет едва занимается. Однако Джо был полностью одет.

— Доброе утро, — сказал он, когда она привстала, все еще не вполне соображая что к чему. — Сожалею, что вчера пришлось приковать вас и нацепить кляп, похоже, я перестарался.

Она оперлась на локоть и отбросила волосы со лба.

— Ах, вы сожалеете… — протянула она. — А я полагала, что вы до сих пор в восторге.

— Простите меня, если сможете, Нэнси.

Если бы она лучше соображала, то сразу бы поняла, что он искренне расстроен тем, что было сделано. Он протянул ей банку лимонада и положил на постель пачку сырных крекеров.

— Поешьте. Это все, что я смог извлечь из торгового автомата на улице.

Как ни приятно было иметь повод снова шугануть своего непредсказуемого стражника, сейчас ей больше хотелось есть, чем браниться. Сделав хороший глоток лимонада, она нетерпеливо вскрыла хрустящую упаковку и сунула в рот сразу пару оранжевых крекеров. Взгляд на человека, стоящего рядом на коленях, почему-то еще разжег ее аппетит, и она потянулась за второй полновесной порцией.

Джо улыбался, глядя на нее. Не широкой доброй улыбкой, но все же и не обычной кривой ухмылкой. Похоже, что он давно по-настоящему не улыбался. Но в уголках его глаз собрались смешливые морщинки и худощавое лицо заметно прояснилось.

— Что тут забавного? — буркнула она, проглотив все крекеры и доставая новые. Нэнси не видела в этой ситуации ничего смешного.

— Просто этим утром вы выглядите еще более привлекательной, со спутанными волосами и полусонными глазами. Не говоря уже о том, с каким аппетитом вы завтракаете!

Эта двусмысленная реплика в устах человека, похитившего ее, вызвала в ней взрыв негодования.

— Мои волосы спутаны, потому что вы не дали мне возможности расчесаться! А мои глаза сонные, потому что я ночь по вашей милости почти не спала! А что касается крекеров — так наверняка свою долю вы уплели еще быстрее.

Смешно. Она подумать не могла, что такой крутой уголовник, как Джозеф Уоткинс, способен по-детски рассмеяться. Но звук, который он издал, подозрительно напоминал ехидное хихиканье. Она напряглась, стараясь не улыбнуться.

— Леди, — сказал он, — вы утратили связь со здешним миром задолго до меня. Но насчет крекеров вы правы. Я слопал зараз две упаковки.

Он взял из ее рук пустую банку от лимонада и поставил на прикроватный столик.

— Я ухожу, Нэнси. Прощайте.

Она недоуменно моргнула.

— Как это так — уходите? Куда и зачем?

— Куда мне надо. Только придется взять вашу машину, но я постараюсь бросить ее где-нибудь так, чтобы полиция быстро нашла. Рано или поздно вам ее вернут.

— И вы не собираетесь брать меня с собой? — Она просто не представляла такой возможности, и тот факт, что похититель поступал вопреки всяческим ожиданиям, смутил ее.

Он отрицательно покачал головой и поднял ее руку с зажатым в ней крекером, чтобы защелкнуть на запястье злополучный стальной браслет.

— Я должен оставить вас прикованной к кровати, чтобы иметь возможность скрыться подальше. Простите, но это необходимо. Через пару часов горничная придет убираться и вас освободят. Она возьмет ключ от наручников с туалетного столика. Если вы дадите честное слово, что до того не будете звать на помощь, я не буду вставлять вам кляп. Знаю, что это очень неприятная штука.

Она проглотила не до конца прожеванное.

— Я даю честное слово. Но меня удивляет, что вы его принимаете. Откуда вы знаете, что я не начну колотить ногами в стену через минуту после вашего ухода?

— Возможно. Но вы кажетесь мне женщиной, которая держит слово. Надеюсь, вы меня не заставите убедиться в обратном.

Отступив на пару шагов, он взглянул на нее сверху вниз без следа той полуулыбки, которая так удивила ее минуту назад.

— Я рискую исключительно ради вас, Нэнси. Скоро вы сможете увидеть ваших сестру и брата и вернуться к нормальной жизни. Я искренне вам завидую. У меня на такую жизнь очень мало шансов.

Он пригладил пятерней свои взъерошенные волосы с обезоруживающе домашним видом, и она почти забыла, что перед ней осужденный убийца и захватчик заложников.

— Послушайте… — резко бросил он. — То, что было между нами, не должно оставить у вас кошмарных воспоминаний или страшных снов.

У нее было подспудное ощущение, что резкость его тона относится скорее к самому себе, чем к ней.

— Постарайтесь поскорее выбросить все из памяти, мисс случайная встречная.

Она подозревала, что у нее уйдет немало времени, чтобы окончательно позабыть Джозефа Уоткинса. И еще больше — чтобы забыть поцелуй, который едва не перевернул ей душу.

— Как вы собирались, — вежливо продолжал он, — вы сможете написать об этом захватывающую историю…

— Да… конечно… я постараюсь…

Она не верила своим ушам. Что это — блеф? Во всяком случае, для нее это выход из положения. Ей бы следовало балдеть от радости. Но почему-то перспектива ухода Джо не казалась ей таким счастьем, каким должна была быть.

— Если смогу, буду следить за газетами, — сказал он. — Только, пожалуйста, пишите правильно мою фамилию. Во время процесса ее постоянно путали.

Гримаса не то боли, не то гнева исказила его лицо. Со звуком, странно напоминающим сдавленный стон, он проворным движением наклонился, грубо обнял ее за плечи и расцеловал.

Этот внезапный порыв не имел ничего общего с его ночными нежными прикосновениями к ее губам. Ей бы следовало стыдиться того, что так легко разомкнула их. Ей бы следовало укротить свой язык, который слишком послушно принял настойчивое вторжение его языка. Вместо этого она фактически поощрила дерзкое насилие над собственным ртом, закинув руку за его горячую, грубую, заросшую шею.

Так же резко он отпрянул. Не сказав больше ни слова, он выхватил из кармана брюк ключи от машины и широкими шагами устремился к двери.

Болезненное ощущение пустоты наполнило ей сердце.