Чудо в ущелье Поскоков

Одиннадцатая глава

рассказывает, что преступление не окупается и как кое-кому было не жаль умереть, но, правда, не прямо сразу, а потом мы направимся в зал заседаний суда, где одна серьезная дама загадочно улыбается одному молодому человеку

Нено Невестич, как буйнопомешанный, бежал по горной дороге, освещенной лунным светом, спотыкаясь, плохо держась на ногах и падая на ладони и колени. Придорожные ветки стегали его по лицу, левая туфля еще на тропинке осталась в трещине, один раз он даже упал и покатился по пологому склону. Оборванный, весь в крови, грязный и без сил, Ненад наконец-то добрался до асфальта, где рухнул и остался лежать, свернувшись калачиком и хихикая, как ненормальный, пока вдали не показались фары приближающегося автомобиля. Он вскочил и встал посреди дороги, размахивая высоко поднятыми руками.

Водитель грузовика, какой-то босниец из Бугойно, который в ту ночь перевозил буковые дрова, увидев, как выглядит Невестич, отказался подвезти его, однако инкассатор силой все же влез в кабину, бессвязно проклиная водителя и одновременно обещая ему заплатить и молиться о его душе. Уселся, захлопнул дверь, пристегнул ремень, и с ним ничего нельзя было сделать. Чокнутый автостопщик всю дорогу рассказывал, что какие-то гадюки больше двух месяцев держали его в рабстве, и водитель сразу вспомнил своего дядю, которому точно так же, стоило ему напиться, казалось, что по нему ползают змеи. Шоссе было пустым, в попадавшихся по дороге селах все спали, и босниец проклинал свою злую судьбу, примеряясь, как бы ему успеть выхватить из-под своего сиденья топорик, если этот шайтан на него набросится. Он едва дождался возможности избавиться от пассажира на товарном терминале у Стобреча, на окраине Сплита. Там босниец сжалился над Ненадом, сунул ему в руку полученную на бензозаправке сдачу и озабоченно покачал головой, глядя ему вслед.

В четыре часа утра беглец из Змеиного ущелья в последний момент вскочил в первый утренний автобус, идущий до города. Покупая билет, он спросил водителя, останавливается ли автобус возле полиции, тот мрачно глянул на него и молча кивнул. Ненад сел напротив пожилой женщины с маленькой девчушкой. Та испуганно прижала девочку к себе. Заметив, что малышка смотрит на него с ужасом, Ненад Невестич, в далеком прошлом инкассатор, городской красавец, образованный, цивилизованный, более того, метросексуал, почувствовал стыд и безутешно зарыдал. До самого Сплита он лил слезы и руками размазывал их по грязному от земли лицу, а пожилая женщина всего лишь раз оскорбленно процедила сквозь зубы:

— Какой срам!

Двое дежурных в отделении полиции с недоверием слушали бессвязный рассказ Невестича об отце и четверых братьях, которые держали его в рабстве где-то в горах. Однако при упоминании фамилии этих злодеев и имени одного из них — Крешимира — они моментально вспомнили дело, которым начальник полиции Капулица занимался лично, и теперь не могли договориться, кто сообщит шефу по телефону хорошую новость.

— Можно я позвоню? — попросил один. — Мне нужно повышение.

— А мне нужно жену на работу устроить, так что и не мечтай. — Второй был непреклонен и уже начал набирать домашний номер Капулицы.

— Ладно, ты прав, говори с ним сам, — согласился первый. — Кто его знает, может, этот бродяга все выдумал.

Второй полицейский нерешительно замер с трубкой в руке.

— А может, все-таки ты ему позвонишь?

— Да пошел он. Телефон у тебя.

Начальник полиции Горан Капулица уже не спал. Точнее, он проснулся полчаса назад, потому что во сне ему, кажется, удалось решить загадку, которая мучила его весь вчерашний вечер. Сидя за ужином, он решал кроссворд из «Свободной Далмации», а потом ни с того ни с сего принялся шариковой ручкой рисовать на полях газеты кружки и звездочки, косыми линиями заштриховывать крупные буквы в заголовках, а лицам на фотографиях пририсовывать рога и очки. В разделе культуры он добавил на портрет упитанного кинокритика усики. Вдруг лицо показалось ему очень знакомым, но как он ни старался, вспомнить, откуда его знает, не смог. Несколькими часами позже шеф полиции вдруг открыл глаза и понял: в тот день в кафедральном соборе кинокритик был тем вторым священником, что с усиками. Капулица быстро встал и пошел еще раз взглянуть на оставшуюся на столе в кухне «Свободную» — точно, это был он, никакого сомнения. Довольный своим открытием, Капулица взволнованно ходил по квартире, борясь с сильным желанием еще до пяти часов утра позвонить в полицию и приказать арестовать критика, но тут затрезвонил телефон и следствие пошло по другому руслу.

Еще до семи утра был отдан приказ поднять на ноги все полицейские силы жупании. Все без исключения: отдел криминалистики, дорожную, морскую, пограничную полицияю и спецназ. Всем полицейским из Сплита, Солина, Синя, Омиша, Трогира, Макарске, Триля и Имотски было приказано с полным боевым снаряжением прибыть на перекресток у Смилева, где от главной магистрали отходит дорога к заброшенному горному селению. Горан Капулица надел бронежилет и сел в автомобиль, чтобы лично руководить операцией. Бесконечные колонны полицейских автомобилей с включенными мигалками и сиренами со всех сторон двинулись в Змеиное ущелье, а в Змеином ущелье в ту ночь на страже никого не было, никто из молодежи больше не заботился о безопасности, ибо они, как пророчески сказал Йозо, отступили перед искушением плоти.

Около девяти часов утра Бранимир и Звонимир, растрепанные и c воспаленными глазами, удивленно пялились на дыру в земле и слушали рассказ Мирты о привидении, которое ночью вылезло оттуда. Не успели они понять, что это значит, как по всему ущелью разнесся громкий голос из мегафона.

— Раз!.. Раз, два!.. Работает?

— Работает!.. Работает!.. Работает!.. — со всех сторон раздались в ответ громкие мужские выкрики.

Крешо и Ловорка вышли из каменного домика покойного дяди и остановились у дверей, пытаясь понять, откуда шум, и с недоумением осматривая каменистые дали, а Домагой и Йозо с оружием в руках выскочили из трехэтажного белого дома. Заметив Бране и Звоне возле палатки, отец, не говоря ни слова, махнул им рукой, чтобы подошли. Близнецы, каждый взяв за руку свою девушку, повиновались, да и старший брат с женой поняли, что в такой ситуации нужно быть вместе. Все шестеро подбежали к шелковице, и в тот же миг тип с мегафоном снова подал голос:

— Поскоки, вы меня слышите? С вами говорит начальник жупанийского полицейского управления Горан Капулица, самый образцовый полицейский начальник в стране, начальник, у которого преступления очень редко остаются нераскрытыми и лично которому вы, на свою голову, встали поперек дороги. Неужели вы надеялись остаться безнаказанными? Не-е-ет, не выйдет. Справедливость нетороплива. Она, как говорится, движется медленно, но верно. Два месяца работы — и вот наше расследование принесло плоды. Сейчас вы в капкане, вы окружены со всех сторон. Более тысячи двухсот моих людей в этот момент держат вас на прицеле. Скажу откровенно, на вашем месте я бы не пытался ничего предпринимать, но мой совет, разумеется, вас ни на что…

Устав от этого монолога, Йозо не выдержал. Со «шмайсером» в руке он рванул на открытое место и разгневанно рявкнул в сторону тех, кто был наверху:

— Да подавись ты своим говном!

И в тот же миг по нему открыли огонь из тысячи двухсот полицейских винтовок, автоматов и пистолетов. Вокруг старика, свистя в горячем июльском воздухе, поднимая пыль и кроша камни и скалы, рикошетом отскакивая от крыши гаража и барабаня по тракторному прицепу, со всех сторон очередями и отдельными выстрелами разрывались бесчисленные пули. Йозо, подскакивая, как театральная кукла на нитках, сломя голову помчался под шелковицу. Как только он исчез из поля зрения, стрельба прекратилась, а на Змеиное ущелье опустилась мертвая тишина, ненадолго нарушенная лишь одной взволнованно закудахтавшей курицей.

— Полагаю, это была достаточно убедительная демонстрация нашей огневой мощи, — спустя несколько минут произнес Капулица с легким самодовольством. — Можем повторить, если хотите. Меня бы это не обрадовало, да и вас, поверьте, не очень…

— Вот растрещался, — повернулась Ловорка к Крешимиру. — Потому я и не могла его терпеть. Как начнет трещать, так и хочется ему кулаком в зубы врезать.

— В наших с вами общих интересах, чтобы этот кризис разрешился без жертв, — продолжал вещать в мегафон шеф полиции. — И поэтому я призываю вас обдумать ситуацию, проявить благоразумие. Сейчас девять часов двадцать минут. До десяти тридцати у вас есть время, чтобы сдаться, что касается женщин и пленников, мы ожидаем, что вы отпустите их раньше… Ловорка! — нежно добавил Капулица. — Ловорка, если ты меня слышишь, знай, я по-прежнему люблю тебя! Вернись, я все тебе прощаю!

— Кретин! — презрительно сказала Ловорка.

«Пленники? — пронеслось в голове Крешимира. Откуда он знает про пленников?»

Бранимир на миг замер в растерянности, потом побежал в подвал, а Звонимир с несчастным видом повернулся к Мирне:

— Я так рад, что мы с тобой познакомились, и мне ужасно жалко, что теперь обстоятельства складываются таким образом. Может, еще когда-нибудь увидимся…

— О чем это ты? — перебила его Мирна.

— Ну, я подумал… вы обе… вы должны… теперь… вы… — запутался Звоне и махнул рукой в сторону дороги.

— Что должны? Сдаться?

— Ну да.

— Ты что, сдурел? — сказала Мирна.

— Уйти сейчас, когда все так здорово? — бодро добавила Мирта. — Да ни за что.

Тут появился Бранимир, он вел Ратко, грубо ухватив его за руку.

— Другого нет. Удрал.

— Как это удрал? Куда удрал?

— Через тоннель, — объяснил Бранимир. — Эта парочка выкопала тоннель, чтобы сбежать.

— А, так это… — догадалась Мирта.

— Тоннель? — изумился Йозо, а потом рванулся к пленнику, чтобы треснуть его автоматом. — Говнюки поганые, так вы меня отблагодарили за все, что я для вас сделал…

Ратко, готовый получить удар, уже нагнулся и прикрыл руками голову, но Крешо успел в последний момент схватить старика за пояс и предотвратить наказание.

— Не делай глупостей, мать твою, — объяснил он отцу. — Мы и так по уши в дерьме, не хватает еще убить кого-то.

— Да плевать я хотел, — резко возразил отец, пытаясь вырваться, — через полчаса мы все и так погибнем.

— Кто это погибнет? — презрительно спросила Ловорка. — Я погибать не собираюсь. И ты, Крешимир, не погибнешь.

Сам не понимая почему, Крешимир в этот момент очень гордился своей женой и чувствовал, что безумно любит ее.

— Что? Вы не будете сопротивляться? — взорвался Йозо. — Без боя пустите злодеев к своему очагу?

— Да похер мне на твой очаг! — отрезала его невестка. — Позор тебе, если позволишь своим сыновьям погибнуть за эти старые развалины.

— Похоже, боя не будет, — разочарованно вполголоса сказала Мирта подруге.

— Боя не будет, вообще никакого сопротивления не будет, — добавила Ловорка, которой эти ненормальные девицы уже начали действовать на нервы. Она посмотрела на Бране, Звоне и Домагоя и осторожно добавила: — Конечно, если у вас есть мозги.

Все трое пристыженно уставились в землю, и у Йозо не осталось никаких сомнений, что невестка окончательно испортила и их.

— Тьфу! — плюнул он с отвращением. — Скотина несчастная, они сгниют за решеткой… А ты? — Его взгляд упал на Ратко. — Ты-то чего ждешь?

Пленник испуганно сделал несколько шагов назад.

— Пошел вон отсюда! Марш, пока я не передумал!

— Господин Йозо, не сердитесь, я хотел бы остаться.

— Что значит — остаться? Где остаться? Проваливай! — рявкнул Йозо и схватился за автомат. — Проваливай, обезьяна, пока я тебя не пристрелил на месте!

— Не надо, прошу вас! — беспомощно заскулил Ратко, весь сжался и расплакался, однако Йозо был беспощаден: он поднял ствол и прицелился.

— Папа, не надо! — закричал Домагой, подбежал к пленнику и взял его за руку. — Не надо, папа, мы с ним любим друг друга!

Все, кто стоял в тот момент перед домом, на несколько секунд застыли, как на фотографии. Время остановилось, птицы неподвижно повисли в воздухе, Земля перестала вращаться вокруг Солнца — вот каково было ошеломление, вызванное двумя обнявшимися мужчинами, один из которых плакал, а другой, прижав его к себе, утешал, гладя по голове.

— Педики! — прошептал наконец Йозо с ужасом и громко добавил: — Ну, теперь плевать, если меня и убьют.

На своих коротких ногах он решительно промаршировал на простреливаемое пространство, остановился, развел в стороны руки и приказал:

— Стреляйте! Стреляйте, скоты!

Уговаривать полицейских было не нужно. По двору снова захлестала беспощадная пальба из тысячи двухсот и коротких, и длинных стволов, а папа вдруг передумал и снова, подпрыгивая и виляя из стороны в сторону, побежал под шелковицу.

— Неплохо палят, ей-богу! — заметил он не без некоторого уважения к неприятелю.

— Поскоки, это было последнее предупреждение! — снова взялся за мегафон Горан Капулица.

— Да иди ты в задницу вместе со своим последним предупреждением, — выругалась Ловорка, а потом спросила: — Который час?

— Без пяти десять.

— В самый раз, — сказала невестка. — Кому кофе?

Крешимир попросил двойной, а Домагой со взбитыми сливками. Ратко, вытирая слезы, заказал с горячим молоком, Бранимир — с холодным. Мирна спросила, нельзя ли принести ей капучино. Мирта сказала, что выпила бы большую чашку, но не крепкого, Звонимир хотел маленькую, но крепкого, а Йозо потребовал обычный кофе, но с заменителем сахара. Ловорка пошла на кухню, а все остальные разместились за столом под шелковицей.

— Педрила! — насмешливо шепнул Звонимир младшему брату, увидев, что они с инкассатором держатся за руки.

Домагой повернулся и виновато посмотрел на него:

— Ты сердишься?

— Да чего мне сердиться? — сказал Звоне. — Ты его любишь?

— Люблю.

— Если он хорош для тебя, хорош и для меня.

Ратко благодарно улыбнулся ему, но тут шутки начались с другой стороны.

— Алло, педик! — весело обратился к нему Бранимир.

— Люди, а ведь до меня только что дошло, — спохватилась Мирта. — Они и меня могут отправить гнить в тюряге.

— Тебя-то за что? — удивился Звоне.

— За ту вчерашнюю «шкоду».

— Да как ты могла подумать? — изумился Звонимир. — Да мы бы ни за что не сказали, что это твоя работа.

— Правда не сказали бы? — удивилась Мирна, глядя на него влюбленными глазами.

— Ладно, не глупи.

Тут появилась Ловорка с подносом, полным чашек и чашечек, и разговоры на несколько минут прекратились. Меньше чем за полчаса до того, как их затолкали в полицейские «черные маруси», Поскоки под шелковицей спокойно смаковали кофе, последний — им предстояло еще долго обходиться без него: до тех пор, пока они снова не окажутся на свободе. Ловорка повернулась к мужу, нежно погладила его волосы, потом наклонилась и что-то прошептала на ухо. Он, потрясенный, вскочил со стула, пролив при этом кофе на футболку.

— Что случилось? — удивился Бранимир.

— Я беременна, — улыбаясь, объявила Ловорка.

Тысяча двести полицейских с оружием на изготовку, расположившихся кольцом вокруг Змеиного ущелья, начали с удивлением переглядываться, когда из центра этого кольца вдруг донеслись поющие хором голоса.

— Что это там такое? — прислушиваясь, спросил Капулица.

— Господин начальник, они поют, — сказал кто-то.

— Поют?

По скалистым склонам, перелескам и маленьким полям, огражденным сложенными из камней невысокими заборами, через кусты терновника, над цветами желтого бессмертника и синего шалфея, а может, и выше, достигая вершин голубых гор, даже в это летнее время покрытых белыми шапочками снега, звучала веселая песня:

— Нанесение тяжких телесных повреждений, незаконное лишение свободы, угрозы, использование рабского труда, бандитизм, кража, создание опасности причинения вреда жизни и имуществу, воспрепятствование исполнению официальным лицом должностных обязанностей, нападение на официальное лицо и незаконное хранение оружия и взрывчатых веществ, — закончил адвокат и озабоченно посмотрел на отца и четверых братьев.

— Это что, серьезно? — невинным тоном спросил Йозо.

— Это, мой уважаемый клиент, все вместе гарантирует двадцать лет тюрьмы, — объяснил ему адвокат, молодой человек, сын какого-то родственника дяди Иве.

— Каждому или…

— Знаете, трудно сказать, все зависит от судьи, судьи бывают мягкие и человечные, и такие могли бы дать каждому из вас по два — два с половиной года, а есть и…

— А наш? Мягкий? — перебил его Бранимир.

— Ваш — худший на свете, — утешил его адвокат. — Точнее, худшая. Это женщина, судья Ягатич. Капулица благодаря своим связям добился, чтобы дело направили самой строгой судье в мире. Уточняю, у нее, скорее всего, ничего с ним нет, но он сделал так, чтобы вы попали в ее руки. А другого и не надо. Ягатич настоящий фанатик — непреклонна, справедлива, неподкупна, принципиальна, храбра. Она остра на язык и всегда говорит человеку в лицо все, что думает. Даже если это ей самой во вред. Мне жаль, но я должен сказать: ничего хорошего от нее не ждите.

— Эх, мать твою за ногу, ну, будь что будет, — сказал Йозо смиренно, а Крешимир сентиментально осмотрел помещение, то самое, в котором почти девять месяцев назад они с дядей Иво встречались с фальшивомонетчиком Ерко Матасом.

Мужчины, как и пристало Поскокам, восприняли плохие новости стоически, но четыре их половины, а особенно жена старшего, выглядели совершенно потрясенными. Ловорка побледнела и чуть не упала в обморок, когда муж пересказал ей все, что услышал от адвоката. Но под конец взяла себя в руки и проявила свое обычное бесстрашие. Встала, придерживая теперь уже довольно большой живот, крепко обняла Крешимира, сказала, что он должен беречь себя, а они с ребенком это испытание выдержат.

После шести месяцев предварительного заключения настал наконец день суда, и начальник полиции постарался устроить из этого настоящий цирк. На улице собралась толпа. Телерепортеры то и дело давали прямые включения и выкрикивали вопросы заместителю государственного прокурора, пока он с черной папкой в руке поспешно проходил мимо них, а когда появились обвиняемые в наручниках и с кандалами на ногах, их почти ослепили шквалом фотовспышек.

Даже самый большой из залов для судебных заседаний оказался слишком тесным и не вмещал всех желающих. Пятерых подсудимых усадили в первый ряд, полицейские сняли с них кандалы и наручники. Голоса в зале постепенно стихали и вскоре совсем замолкли. Потом вошла судья Барбара Ягатич, немолодая низкорослая рыжеволосая женщина в сером костюме и желтой шелковой блузке. Хмурая и задумчивая, судья заняла место председателя судебного веча и принялась листать какие-то бумаги.

— Откройте окна, — сказала она, не отрываясь от чтения документов. — Кое-кто из присутствующих утром забыл помыться.

Потом, через минуту, а то и две, она наконец подняла голову и строго осмотрела сидящих в зале суда. Наконец бросила взгляд и на подсудимых. Ее глаза остановились на Бранимире, которому она неожиданно и непонятно почему улыбнулась. Бранимир ответил ей нерешительной улыбкой.

В течение всего судебного разбирательства, пока читали обвинительное заключение и слушали вступительные речи обвинителя и защиты, она то и дело посматривала на Бранимира и украдкой улыбалась, из-за чего он решил, что судья Ягатич в него влюбилась. Только под конец, уже сидя в «черной марусе», которая направлялась обратно, к месту предварительного заключения, Звоне ему все объяснил:

— А ты видел, как нам эта судья улыбалась?

— Что, и тебе тоже?

— Ты что, не узнал ее?

Бранимир смущенно покачал головой.

— Помнишь, как мы остановились на заправке? Она там была с мужем. Ее хотели избить бритоголовые.

Бранимир облегченно вздохнул: теперь ему не придется объяснять рыжеволосой даме, что они не смогут быть вместе, так как у него есть девушка.

Разбирательства продолжались почти целый месяц. Наконец в последний день, в пятницу, после полудня, когда на втором этаже заканчивался судебный процесс, который средства массовой информации уже назвали судом тысячелетия, в вестибюле здания суда появился Горан Капулица. Примерно через час по лестнице бегом спустился стажер-полицейский, которого Капулица послал выслушать вердикт.

— Шесть месяцев, господин начальник! — выкрикнул он, приближаясь.

— Что шесть месяцев?

— Главный обвиняемый, тот, который старший брат, — шесть месяцев. Время предварительного заключения засчитывается в срок наказания. Остальные получили меньше. Младшему — условный срок.

— Да как же так, мать их за ногу?!

— Хорватский ветеран. — Объяснение стажера было простым.

Горан Капулица повернулся лицом к одной из колонн и — бум! — ударил по ней головой.

— Еще ряд важных обстоятельств: раньше не привлекался, — продолжал парень.

Бум! Начальник снова треснулся головой о колонну.

— Не осознавал тяжесть содеянного.

Бум!

— Кроме того, его жена ждет ребенка.

Бум!.. Бум!.. Бум!.. Начальник полиции ритмично колотил лбом о мраморную колонну, которая поддерживала потолок дворца правосудия, и не остановился, даже когда мимо него в обнимку прошли улыбающиеся Поскоки.

— Капулица, где ты пропадал! — бросил ему Бранимир.

— Привет маме, — сказал Звонимир, и тут Капулица совершенно обезумел.

Он взбежал на второй этаж, ворвался в зал судебных заседаний и принялся выбрасывать в окна попавшуюся под руку мебель, а судье Ягатич, которая убирала в сумку документы, наговорил невесть чего. На счастье, в зале находилась еще и официальная судебная стенографистка, так что осталась точная запись слов, которыми он называл судью, двоеточие потаскухой, жирной коровой, говном, змеюкой и четницей, а кроме того, угрожал убить и саму судью, и членов ее семьи.

После шестилетнего отстранения от должности и служебного расследования Капулице разрешили вернуться в полицию, на освободившееся место в отделе регулировки дорожного движения.

У Ловорки и Крешимира родился здоровый, крупный мальчик, которого назвали Миле. Супруги занялись ремонтом полуразрушенных домов в своем селе, намереваясь в ближайшее время заняться агротуризмом и организацией тим-билдинга. Правда, после того, как они оплатили все счета за электричество, денег у них осталось немного.

Мирна, Звонимир, Мирта и Бранимир в основном скитаются по горам и убивают ни в чем не повинных животных. Пары живут вместе, но все еще не поженились. Так же как Домагой и Ратко. Эти сейчас обдумывают идею усыновления негритенка из Ганы.

После того как Йозо запретили пить его вино, он стал вполне приятным человеком. И Ловорка недавно отважилась кое-что ему предложить.

— Папа, у меня есть тетка, она два года назад овдовела, и, может, если бы вы захотели познакомиться…

— А сиськи у нее какие?

— Шикарные, шестой номер.

— Давай, привози, там посмотрим, — согласился самый старший Поскок.