Чудо в ущелье Поскоков

Седьмая глава

открывает обсуждение тезиса Шопенгауэра о том, что воля сильнее разума, а позже на одной бензозаправке происходит оживленная дискуссия о превосходстве белой расы

За ограждением из металлической сетки какой-то амбициозный отец разъяренно кричал на маленькую девочку, лет пяти, которая, запыхавшись, на своих слабых ножках безуспешно пыталась перехватить мяч, летевший по диагонали от тренера:

— Ну а чего ты хотела, мать твою? А когда папа говорит: «Откажись от мороженого, Мирела», ты его слушаешься? Посмотри на себя, растолстела, как свинка!

Бранимир и Звонимир нервно озирались по сторонам: с тех пор как они возле полиции расстались с сержантом, прошло уже два часа.

— Ты посмотри, какая у тебя попа! С такой попой в теннис играть невозможно! Нет, нет и нет, моя дорогая! Для того, кто хочет попасть на Уимблдон, не существует ни пиццы, ни мороженого! «Флашинг Медоуз» не завоюешь в «Макдоналдсе», — неистовствовал маньяк-отец, и близнецы уже подумывали, не подойти ли и не влепить ли ему пару оплеух, чтобы заткнулся, как вдруг наконец появился Миле, причем с той стороны, откуда они его не ждали. Он вдруг подошел к ним сзади и осторожно шепнул:

— Эй, вот и я! Вы проверили, за вами не следили?

Поскоки и не подумали об этом. Оглянулись по сторонам, чувствуя вину за свою неосторожность. На Фируле в душный летний полдень людей было немного: тот самый отец с девочкой, здешний работник, который из резинового шланга поливал соседний корт, и еще пара пожилых мужчин в другом конце клуба. Никто из них не был похож на тех, кто тайком следит за добропорядочными гражданами. Миле повел Поскоков к ближайшему кафе под соснами.

— Здесь все здорово изменилось, — произнес сержант, смущенно оглядывая террасу с низкими белыми диванчиками, на которых, развалившись, сидело несколько явно невоспитанных молодых посетителей, потягивавших через соломинки из высоких стаканов загадочные жидкости ярких цветов.

— Так что ты сказал, где Крешо? — не выдержав напряжения, спросил Бранимир, как только они уселись на диванчики.

— Да он домой поехал.

— Домой? — растерялся Звоне.

— Они с женой уехали вчера пополудни…

— С женой? — теперь изумился Бране.

— А-а, так вы оба не в курсе? — понял Миле, прикуривая сигарету от зажигалки «Зиппо». — Крешо нашел себе жену, увел ее из-под венца у одного типа и…

— Что вам подать? — спросил официант, появившийся в этот момент рядом с их столиком.

— Возьмем каждому по гемишту? — предложил сержант и, не дожидаясь ответа, повернулся к официанту.

— Гемишта, господа, у нас нет, — успел сказать тот, прежде чем Миле закрыл рот.

— Как это нет гемишта?

— Здесь у нас лаунж-бар.

— Что?

— Лаунж-бар.

— Ну ладно. А пиво есть?

Официант покачал головой в том смысле, что нет и пива.

— Мне очень жаль, но пива мы тоже не держим.

— А что тогда держите?

— Коктейли.

— Неси тогда три коктейля.

— Какие?

— Да все равно какие, мать твою, лишь бы были холодные, — уже грубо отреагировал Миле.

Официант повернулся и ушел, и пока он не исчез за стойкой, Миле с недоумением следил за ним и, казалось, не мог прийти в себя оттого, каковы теперь обычаи.

— Хорошо, а вы-то оба что здесь делаете? — спросил он у Звонимира и Бранимира, когда они снова остались одни.

— Увидели по телевизору, что дело дрянь, и приехали помочь чем можем.

— Уже не дрянь, уже все в порядке, — успокоил их Миле. — Сейчас выпьем, а потом отправляйтесь домой. Здесь вам делать нечего. Эх, это ж надо, мать твою, — вздохнул он весело, — только отделаешься от одного Поскока, а на тебя из-за угла выскакивают еще двое.

— А что это за женщина с Крешо? — поинтересовался Звонимир.

— Ловорка, скоро с ней познакомишься. Не женщина, а реактивный самолет, такая красивая. Если хотите мое мнение, лучше нее ваш брат никого бы не нашел.

— Бэкхенд! Бэкхенд! Бэкхенд, Мирела! Бэкхенд, и зачем только мать тебя родила! — снова заорал тот псих возле сетки корта, а у стола появился официант с подносом, на котором стояло три больших стакана с чем-то зеленым.

— Что это? — удивился Миле. — Средство для мытья посуды «Ликви»?

— Коктейль из белого рома и лайма, господин, — сказал официант, и им показалось, что он явно напуган.

— Рома?! У нас его добавляют в тесто для пирожных, — заметил Бранимир.

— Уважаемые, этот ром — один из лучших в мире. Ему двадцать пять лет.

— Двадцать пять лет? — спросил Миле. — Друг мой, если бы он был так хорош, как ты говоришь, его бы давно выпили.

— Если не желаете…

— Ладно, ладно, оставь, — успокоился Миле.

Неуверенно отпили каждый по маленькому глотку, и неожиданно оказалось, что зеленый напиток им понравился.

— Парни, — признался Миле, — мне это почти нравится.

— Так что это там было, в церкви? — спросил Бранимир.

— Полный дурдом! — сказал Миле восхищенно. — Ничего вам не скажу, узнаете от Крешо. Это была такая операция, что о ней можно читать лекции в Вест-Пойнте.

— А дядя Иве и тетя Роса, — вдруг вспомнил Звонимир, — они тоже как-то в этом замешаны? Вчера мы целый день…

— За них не волнуйся, они в надежном месте, — перебил его сержант. — Мы их на пару дней спрятали, пока все не утрясется.

Полностью успокоившийся теперь Бранимир попробовал развалиться на диванчике, но задняя подушка была примерно в полуметре от него, и он повалился назад.

— Господи Иисусе, что такое?!

— Похоже, что это так принято в ихних лаунж-барах, — заметил Миле. — Смотри, все пьют лежа.

— Э, мать вашу, лежа я пью только антибиотики, — сказал Бране недовольным тоном.

— Надо же, я прямо как будто Крешо слышу, — улыбнулся Миле, а потом залпом допил коктейль из лайма и белого рома и спросил: — Ну что, еще по одному?

— Не стоит, нам еще до дома ехать.

— Да ладно, чего там, не горит… Эй, парень, — крикнул сержант официанту, — принеси-ка еще три этих «Ликви»!

Официант глянул на них с отвращением, как на прокаженных, но шейкер тем не менее взял.

— Так, Мирела, смотреть мультики ты больше не будешь! — пригрозил малышке тот тип на корте. — Никаких мультиков, пока не отработаешь вторую подачу! Нет, нет и нет!

— А ты? — спросил Бранимир сержанта. — У тебя вроде из-за этого были большие проблемы с полицией?

— Да ни хрена, — беззаботно отмахнулся Миле. — Этот педик Капулица только выпендривается: ни доказательств, ни каких-то косвенных улик у него нет. И свидетелей нет. Никто меня не обвинит и ничего мне не сделает.

Официант поставил на стол еще три коктейля, а Миле спросил:

— Может, сразу и заплачу? А то мы спешим.

— Пятьсот десять.

— Что пятьсот десять?

— Пятьсот десять кун.

— Пятьсот десять кун? — повторил потрясенный сержант.

— Восемьдесят пять кун умножить на шесть, — доходчиво объяснил ему официант.

— Один «Ликви» стоит восемьдесят пять кун?

— Да, именно так, уважаемый.

— Ты что, охренел?

Официант только моргнул. Молча.

— Да имел я твоего отца и твою мать! Я что, ради этого три года мерз на позициях? — возмутился Скрачич и полез в карман. — Пятьсот десять кун! — повторил он и бросил деньги на стол. — Эх ты, сучья Хорватия и сучьи твои официанты!

Второй коктейль уже не показался им таким же вкусным, как предыдущий. Они обменялись еще несколькими фразами и под конец распрощались, почти как давние друзья.

— Ну, господин сержант, мы пошли, — сказал Звонимир, вставая.

Но стоило Посококу подняться и выпрямиться, как он вдруг покачнулся и плюхнулся обратно на диванчик.

— Что, забирает? — спросил Бранимир.

— Еще как! — подтвердил Звоне. — Я бы сказал, пьется как сок, но валит с ног.

— Сладкое обманчиво, — весело произнес кто-то у них за спиной.

Звонимир, Бранимир и Миле обернулись посмотреть, кто это, и увидели Горана Капулицу, начальника жупанийского полицейского управления. Тот стоял почти рядом, с улыбкой до ушей, довольный, как кошка, которая только что слопала канарейку.

— Ну наконец-то, где ж ты был, Миле? Мать твою, и кто только дал тебе такое имя! — сердечно приветствовал он Скрачича.

— Что ты здесь делаешь? — помрачнел Миле.

— Да так, просто решил заглянуть.

— Что ж, как пришел, так и уходи по-хорошему. Что ты таскаешься за мной, как щенок?

— Ну, по правде сказать, меня интересует операция, которую будут изучать в Вест-Пойнте.

От неожиданности сержант Миле побледнел, а начальник полиции игриво подмигнул ему:

— Как это ты выразился: «педик Капулица выпендривается: ни доказательств, ни каких-то каких косвенных улик у него нет…»

— О чем это ты говоришь?

— Не притворяйся дураком. Я тебя поставил на прослушку, Миле, — объяснил ему начальник, снова игриво подмигнув. — Когда ты от нас уходил, я оснастил тебя одним маленьким, совсем маленьким микрофончиком.

— Как… Где? — процедил сквозь зубы сержант.

Капулица перевел взгляд на зажигалку «Зиппо» с выгравированным гербом воинской части, лежавшую на столе среди стаканов, и Миле понял свою ошибку. Он в ярости схватил предательский предмет и швырнул его в голову шефа полиции. Тот, однако, ловко увернулся, а где-то у него за спиной раздался звон разбитого стекла. Возможно, бутылок того самого дорогущего двадцатипятилетнего кубинского белого рома.

Тут Бранимир и Звонимир увидели, как к ним со всех сторон угрожающе приближаются человек двадцать, все в штатском, в то время как два полицейских автомобиля с включенными синими мигалками, но без сирен почти бесшумно проскользнули по улице и остановились возле террасы лаунж-бара.

— Позволите присесть? — спросил Капулица, опускаясь на диванчик рядом с Миле и с живым интересом рассматривая близнецов. — Так, значит, вы братья того преступника?

— Ничего ему не говорите! — предупредил их сержант.

— Миле, ты мне больше не нужен, — сказал Капулица почти ласково. — Езжай домой, тебя жена ждет.

— Ничего не говорите этому сукиному сыну!

— Миле, до свидания, — попрощался с ним шеф полиции, а двое из группы мужчин в штатском, окруживших их столик, грубо схватили сзади сержанта под руки и потащили его в сторону от Капулицы и Поскоков.

— Держитесь, парни! Посылайте на хер этих спецназовских ублюдков! И ничего не говорите! Покажите ему, что значит быть настоящим хорватом, пусть эта сербо-коммунистическая скотина узнает! — орал Миле, пытаясь вырваться из рук полицейских. Он пинал все вокруг, перевернул стол и разбил стаканы для коктейля, а на прощание, убедившись, что все это напрасно, запел:

В подвальном помещении с низким потолком и голым бетонным полом не было окон, и оно было полностью звукоизолировано. Снаружи сюда не долетало ни звука. Под мутным желтым светом единственной голой лампочки сидели Бранимир и Звонимир, привязанные кожаными ремнями к двум большим тяжелым стульям, прочно привинченным к полу; оба были в синяках, с окровавленными носами и ртами, потому как их укрощение прошло не без сопротивления. Когда братьев наконец связали так, чтобы они могли шевельнуть ногами и руками не более чем на пару миллиметров, Капулица отпустил всех своих сотрудников, потребовав, чтобы ему прислали какого-то Доктора. Потом вытащил из темного угла обычный деревянный стул, поставил его спинкой к пленникам и, сев на него верхом, облокотился на спинку и принялся их с интересом разглядывать.

— Полагаю, что нет смысла, — произнес он после продолжительного разглядывания, — избивать вас и обливать ледяной водой, мучить с помощью огня, тока или пиявок.

— Ну как знать? — вежливо ответил Звонимир. — Не попробуешь — не узнаешь.

— Э-эх, — отмахнулся Горан Капулица. — Вы, гниды, живучие… Думаю, постарайся я как следует, в конце концов своего бы добился, но ушло бы слишком много времени. И мы бы намучились, и я, и вы. Нет смысла… А, Доктор, — приветствовал он мелкого, сухощавого, горбатого старика с черным медицинским саквояжем в руке, который в этот момент вошел в комнату. — Мы зовем его Доктором, — объяснил он Поскокам. — Он ненавидит, когда его зовут по имени… Доктор, у тебя все препараты с собой?

Горбатый забормотал что-то утвердительное, чем-то занятый за столом в полумраке, за спиной у Капулицы. Слышалось шуршание, позвякивание стекла, потом зашипело и синим цветом засветилось пламя газовой горелки.

— В середине семидесятых Доктора, как перспективного начинающего специалиста, отправили на курсы усовершенствования в полицейскую академию Чили, — сообщил им Капулица. — Среди выпускников он был лучшим. Президент страны, генерал Аугусто Хосе Рамон Пиночет Угарте лично поздравил его. Доктор мучитель высшей категории. Очень часто бывает на семинарах в Северной Корее, по приглашению американцев был их консультантом, когда они строили и оснащали лагерь в Гуантанамо. Он мог бы зарабатывать огромные деньги, если бы решил уехать, но, черт побери, не может жить без Сплита. У него здесь небольшая лодка в Матеюшке, он ловит рыбу, держит дома птиц. Большой любитель щеглов, они для него все, с тех пор как он остался без жены. Подстроил дело так, — нагнулся Капулица и доверительно шепнул им: — Чтобы это выглядело как несчастный случай.

Доктор многозначительно кашлянул.

— Услышал меня, — прошептал Капулица и сделал шутливую гримасу, прикусив язык и втянув голову в плечи. — Но вас интересует, зачем он понадобился нам здесь, — продолжал шеф полиции. — Вы знаете, что такое магниевый трисульфат тетрагидробинитрохлорид?

— Тетра… как? — спросил Бранимир.

— Магниевый трисульфат тетрагидробинитрохлорид.

— Вроде бы я про него слышал.

— Его еще называют сывороткой правды, — объяснил начальник полиции.

— А нет, не то, — произнес Бране. — Я подумал, что ты про что-то другое говоришь.

— Неважно, — махнул рукой Капулица. — Магниевый трисульфат тетрагидробинитрохлорид обладает чудесным свойством подавлять человеческую волю, а воля, как известно всем, кто читал Шопенгауэра, сильнее, чем интеллект, она фактически является хозяйкой человека. Человеческой сущностью. Тем, что противоречит сердцу, не проникает в голову, как сказал бы Шопенгауэр. Но мы этого Шопенгауэра сейчас обведем вокруг пальца. Обойдем стороной сердце и придем прямо в голову. Четыреста миллиграммов магниевого трисульфата тетрагидробинитрохлорида — и ваш ум откроется передо мной, как книга. Я, Горан Капулица, стану вашим хозяином! — возбужденно шептал начальник полиции. — Вы расскажете мне все, о чем я вас спрошу, сделаете все, что я вам скажу.

— Господи помилуй, да ты же совсем ненормальный, — произнес обеспокоенно Звонимир.

— Погоди, скоро увидишь, — зловеще усмехнулся Капулица. — Ты еще увидишь, кто ненормальный. Через час я буду знать все: и где этот ваш брат-бандит, и куда он увез мою женщину. Вы оба, вместе отвезете меня к нему. Поднесете его мне на блюде… Доктор, как там у вас дела? — спросил начальник полиции мучителя.

— Еще двадцать минут, — ответил тот сиплым голосом.

— Пойду, успею сделать еще одно дело до того, как ты закончишь. Подготовь их к моему возвращению.

Начальник полиции вышел, и тут Бранимир почувствовал, что застежка ремня, который стягивал его левое запястье, ослабла. Глядя перед собой, он принялся осторожно, потихоньку шевелить рукой, постепенно ослабляя ремень.

Горбатый старик, стоя к ним спиной, продолжал заниматься раствором, как вдруг Звонимир защебетал:

— Ципли, ципли, ципли, ципли, висли, висли, висли, висли… визию-ю-ю!

Мучитель резко выпрямился и обернулся.

— Ципли, ципли, ципли, ципли, висли, висли, висли, висли… визию-ю-ю! — снова защебетал Звоне, и тут хромой подошел к нему и заглянул в лицо. Только когда старик оказался на свету, стал виден безобразный длинный шрам, который тянулся от брови через правый глаз почти до самого подбородка.

— Давай еще раз! — приказал он Звонимиру.

— Ципли, ципли, ципли, ципли, висли, висли, висли, висли, визию-ю-ю!

— О-о-о! — изумился мучитель. — Это щегол. Погоди-ка, сейчас определю: ему пятый год.

— А вот и нет. Ему меньше года.

— Не может быть!

— Глаз даю! — поклялся Звоне.

— Просто не верится, — удивился Доктор, а потом, вспомнив, зачем он здесь, узловатым пальцем погрозил Звонимиру. — Ха! Задумал меня провести.

Вернувшись в свой угол, он снял раствор с газовой горелки, смешал его с каким-то порошком, потом оценивающе посмотрел на свет. Остался доволен результатом и наполнил жидкостью бирюзового цвета два больших шприца.

— Ципли, ципли, ципли, ципли, висли, висли, висли, висли, винци, винци винци винци… визию-ю-ю! — снова призывно подал голос Звонимир.

— Не может быть! — шепнул Доктор недоверчиво.

— Ципли, ципли, ципли, ципли, висли, висли, висли, винци винци винци винци… визию-ю-ю!

Мучитель оставил свои дела и опять потащился к пленнику.

— Один год, говоришь?

— В прошлый вторник ему исполнился один год.

— Ну-ка давай еще раз.

— Ципли, ципли, ципли, ципли, висли, висли, висли, винци винци винци винци… визию-ю-ю! — с готовностью защебетал Звонимир.

Всемирно известный мучитель растянул губы в широкую улыбку, показав при этом остатки гнилых зубов.

— Потрясающий талант, — заключил старик.

— Да, большего я не встречал, — согласился Звонимир. — Когда я его в первый раз услышал, сразу влюбился. Маленький глупыш украл мое сердце.

— Можешь ничего не говорить, со мной такое сто раз бывало, — сентиментально ответил горбатый старик. — Знаешь, — добавил он, — когда я увидел, что ты за человек, мне стало очень жалко, что ты мой пациент.

— Так отпусти ты меня, — умоляюще проговорил Звонимир.

— Не имею права.

— Да ладно, имеешь, что ты выдумываешь!

— Не могу, они мне не простят.

— Доктор, а ты скажи, что мы сбежали.

— Сынок, ты слышишь, что я тебе… — начал старик извиняющимся тоном и вдруг резко замолчал, потому что именно в этот момент его на полуслове ударом прямо в поврежденный глаз свалил молниеносный кроше Бранимира. Старик рухнул на пол.

— Ну зачем так, он бы нас сам отпустил, — сказал Звонимир, недовольно глядя на лежащего без сознания старика.

— Еще чего, — сказал Бранимир, быстро высвобождая другую руку и расстегивая ремни на ногах. И в тот момент, когда он уже освободил правую руку брата, с лестницы послышались шаги. Бранимир стремительно вскочил и спрятался за дверью.

Капулица открыл ее и увидел лежащего на полу Доктора, но не успел хоть что-то понять, как Бране сзади левой рукой схватил его за галстук, а правой принялся бить по лицу. Однако довольно крупный начальник полиции был более серьезным противником, чем любитель птиц из категории преклонного возраста, и после нескольких попыток ему удалось локтем врезать Бране в живот. Тот вскрикнул и выпустил Капулицу из объятий, но тут, к счастью, Звоне полностью освободился и наградил злодея двумя прямыми ударами в подбородок. Горан Капулица качнулся, как резиновая кукла, и тут же рухнул сначала на колени, а потом носом в бетонный пол.

Минут десять спустя он открыл глаза и с пола устало посмотрел на двух Поскоков, стоящих над ним.

— Если ты чувствуешь себя немного странно, — сказал ему Звонимир, — то это оттого, что тебе сделали укольчик этого твоего тетра…

— Магниевого трисульфата тетрагидробинитрохлорида, — вяло прошептал начальник полиции.

— Точно. Сейчас у тебя нет воли. Твоя воля принадлежит нам двоим, и ты сделаешь все, что мы тебе скажем. Понял?

Капулица кивнул.

— Кто твои хозяева? — спросил его Звонимир.

— Вы, оба.

— Скажи: Горан Капулица педик, — вмешался Бранимир.

— Горан Капулица педик, — послушно повторил Горан Капулица.

— Скажи: Горан Капулица педик, маньяк, дерьмо и не человек, а сопля.

— Горан Капулица педик, маньяк, дерьмо и не человек, а сопля.

— Скажи: Горан Капулица педик, маньяк, дерьмо и не человек, а сопля, ублюдок, гад, осел, гнида и кретин, который ложкой жрет говно.

— Горан Капулица педик, маньяк, дерьмо и не человек, а сопля, ублюдок, гад, осел, гнида и… и… и…

— …Гнида и кретин, который ложкой жрет говно, — подсказал ему Бранимир.

— …Гнида и кретин, который ложкой жрет говно, — кротко закончил характеристику начальник полиции.

— Отлично, — констатировал довольный Звонимир. — Теперь хорошенько выслушай, что ты должен делать. Чтобы не показалось подозрительным, мы оба выйдем вместе с тобой. Кто бы ни спросил, что это значит, скажешь, что мы заговорили и сейчас отвезем тебя к брату. Если кто бы то ни было предложит тебе помощь, скажешь, что помощь не нужна. Все понятно?

Капулица кивнул.

— Нам понадобится автомобиль, — продолжал Звоне. — Сможешь взять машину?

— Ха! — с готовностью выкрикнул начальник.

— Тогда мы обо всем договорились. Вставай, пошли!

Они помогли слегка одеревеневшему начальнику принять вертикальное положение, заправили ему рубашку в брюки, поправили галстук и прическу и направились вслед за ним сперва по узкой и мрачной, с влажными стенами лестнице из подвала, после которой оказались в коридоре полицейского здания.

— Господин начальник, нужно бы подписать этот протокол… — заверещала из открытой двери кабинета какая-то женщина, увидев, что он проходит мимо.

— Позже, принеси мне позже, — прервал ее Капулица властным тоном.

— Господин начальник… — услужливо открыл было рот какой-то чиновник.

— Убирайся! — отшил его босс.

Бранимир и Звонимир шли за ним на расстоянии одного шага, напряженные, нервные, осторожно поглядывая на полицейских, сидевших на рабочих местах и, опасаясь гнева начальника, стремительно убиравших ноги со своих столов. В здании полицейских было столько, что, пойди что-то не так, у Поскоков не останется никаких шансов на успех. К счастью, «сыворотка правды» с ее труднопроизносимым названием, судя по всему, действовала, а окружающие, главным образом из-за тяжелого характера начальника, не проявляли никакого любопытства. Наконец Поскоки и шеф полиции очутились перед дежурным на выходе, и Капулица строго спросил его:

— Есть какая-нибудь свободная машина?

— Господин начальник, номер три полчаса назад…

— Давай! — распорядился Капулица, и полицейский протянул ему ключи.

— Клянусь чумой Дарквуда, мы вышли на волю!

Следуя за начальником, они зашли за здание, где стояла одинокая белая «шкода-октавиа» с надписями «ПОЛИЦИЯ» и мигалкой на крыше.

— «Шкода»? — разочарованно произнес Звонимир. — Ты, начальник, не можешь взять ничего кроме «шкоды»? Э-э, Капулица, лучше смерть!

Начальник полиции Капулица в тот же миг сунул руку под куртку, выхватил из кобуры пистолет, взвел курок и приставил к своему виску.

— Стой ты, сука, хватит выеживаться! — успел в последний момент остановить его Бранимир. — Давай сюда ключи.

— Можно мне за руль? — спросил Звонимир.

— Отвали, я первым сообразил.

— Ну и говнюк же ты!

— Погоди, давай его спросим, — предложил Бранимир и повернулся к Капулице: — Скажи: «За руль сядет Бранимир».

— За руль сядет Бранимир, — повторил за ним Капулица, как первоклассник.

— Вот, слышишь, что человек тебе говорит, — сказал Бранимир, пожимая плечами.

— Ладно, ладно… — уступил Звонимир.

Братья разместились впереди, начальник полиции Горан Капулица сел сзади, и они не спеша направились к выезду из города. Возле больницы на лобовое стекло упало несколько капель, и вскоре плотная стена дождя почти полностью лишила их видимости. Это был мощный весенний ливень. Бранимир чуть-чуть повозился с приборами и нашел, как включаются дворники.

— Знаешь, — признал он где-то возле Мертояка, — эта «шкода» отлично держит дорогу. Если бы мне кто-нибудь сказал, что чехи могут сделать машину…

— А ты, мышонок, что приумолк? — спросил Звоне Капулицу.

— Да так, — ответил Капулица стыдливо.

— Сколько тебе лет-то?

— Сорок один.

— А ты женат?

— Зачем ты такие глупости спрашиваешь, — вмешался Бранимир, — ты же знаешь, что он не женат.

— Да, точно, — шлепнул себя по лбу Звонимир и решил задать другой вопрос: — А с кем ты живешь?

— С мамой, — сказал начальник полиции.

— С мамой, — повторил Звоне. — А дети у вас есть?

— Нет.

— Это грех. Дети — большая радость.

А потом все трое замолкли, как обычно и молчат люди в машине во время дождя. Правда, уже где-то на солинской объездной дороге Капулица вдруг ни с того ни с сего сказал:

— Мама у меня сербка.

— Твоя мама сербка! — изумился Бранимир. — Да как же это такое с тобой приключилось?

— Не знаю, — сказал начальник полиции грустно.

Они поднялись до перевала, вырулили на полосу в сторону Дугополя и спустились к петле автострады.

— Горан, ты нам больше не нужен, так что отпускаем тебя домой, — сообщил Звонимир Капулице.

— Хорошо.

— Тут недалеко, километров двадцать. Можешь и на автобусе, если хочешь.

— А может, объявится кто-нибудь из «Свободной»[2], — добавил Бранимир, останавливая «шкоду».

— Да никаких проблем, я пешком, потихоньку, — вылезая из машины, скромно ответил начальник полиции. Стоило ему выйти, как он насквозь промок. — Парни, спасибо, что подвезли, — сказал он Поскокам, вежливо помахав рукой.

— Горан, береги себя, — заботливо пожелал ему Бране.

Капулица захлопнул дверцу, и братья поехали дальше. Глядя в зеркало заднего вида на него, сгорбленного, постепенно исчезающего в серости дождя, Звонимир сформулировал умозаключение:

— Да-а, наколол тебя Шопенгауэр.

Дождь через двадцать минут прекратился так же неожиданно, как начался, а в «шкоде» загорелась красная лампочка, предупреждая о критическом уровне горючего в баке. Бранимир подъехал к заправке, Звонимир предложил выпить кофе, они припарковались сзади, за зданием кафе, чтобы полицейская машина не бросалась в глаза, и вошли внутрь.

В стеклянном кубике цивилизации среди глухой каменной пустыни они уселись за стойку, а официант, обслужив их, с убавленным до минимума звуком продолжил смотреть по телевизору фильм с Дензелом Вашингтоном. Он глядел наверх, на экран под самым потолком, и производил впечатление человека, которому из небес явилась Пресвятая Дева. Бейдж у него на груди сообщал, что официанта зовут Милан, но в этой информации никто не нуждался: ни близнецы, ни пожилая супружеская пара за столиком возле окна.

Все сидели молча, спокойно занимались своими делами, и никто даже не обернулся, когда вошла компания мужчин с наголо обритыми головами, в коротких майках и джинсовых комбинезонах или джинсах с подтяжками. Один из них, с пузом, которое переваливалось через ремень, встал посреди кафе, гордо поднял правую руку, щелкнул каблуками высоких ботинок с металлическими пластинками и рявкнул:

— Зиг хайль!

Оба Поскока, официант и супружеская пара к его приветствию остались равнодушны. Звонимир бросил лишь мимолетный незаинтересованный взгляд на шестерых скинхедов, которые рассаживались за столиком у них за спиной. Один из обритых был тощим коротышкой, второй лопоухим и носатым, третий с гнилыми зубами и рябой после оспы физиономией, четвертый косоглазым, в пятом было сто пятьдесят килограмм веса, а у шестого левая нога была на девять сантиметров короче правой. Они развалились на стульях, вытянули ноги и раскинули руки, словно стараясь казаться крупнее, чем на самом деле. Коротышка щедро заказал шесть больших кружек пива.

— Да мне рассказал про них один тип, он живет напротив мечети, — сказал косоглазый, должно быть продолжая разговор, начатый в машине. — Он каждое утро видит, как они моют ноги, прежде чем войти.

— Ну ладно срать-то!

— Да провалиться мне, но муслики посреди Загреба снимают башмаки и носки и моют ноги!

— Фу! Охренеть! — плюнул лопоухий. — Приехали в Хорватию ноги мыть!

— Тех, которые моют ноги, следовало бы отправить в лагеря! — сделал лаконичный вывод рябой тип с гнилыми зубами.

— И долбаных педиков туда же! — добавил тощий коротышка.

— Нужно очистить Хорватию от мусора, — ковыряя в носу, подвел итог лопоухий.

— А я вам рассказывал, как на меня напали три цыгана? — разгорячился тот, что с короткой ногой. — Втроем, с ножами. Ножи во какие! Как сабли, мать их за ногу! Но я одного свалил ногой в грудь, одному двинул кулаком между глаз, одного коленом в яйца, одного лбом в нос, одному откусил ухо, одному…

— Посмотрите-ка на эту рожу, — перебил его толстяк, заметив на экране Дензела Вашингтона.

— Вот гадость!

— Жуть, — с отвращением заявил косоглазый. — Видеть этого не могу.

— Мартышка, хочешь банан? — бросил чернокожему актеру лопоухий и носатый, и вся компания бритоголовых захохотала.

— Пойди умойся, кретин! — крикнул беззубый остряк, после чего последовал очередной взрыв хохота.

Один только тощий коротышка, вождь и идеолог компании, сидел мрачно сжав губы и нервозно постукивая под стулом ногами.

— Парень, — бросил он официанту, — выключи-ка ты это, чтобы мне не пришлось к тебе подходить.

Официант взял пульт, чтобы сменить программу, но тут подала голос дама, сидевшая у окна.

— Оставьте, я смотрю этот канал, — безапелляционно произнесла небольшого роста рыжеволосая госпожа.

Официант замер, его рука застыла в воздухе, а шесть скинхедов изумленно оглянулись в ее сторону.

— Зайка, — тихо и предостерегающе сказал супруг, невысокого роста мужчина с усами, бородкой и зачесанными назад седыми волосами.

— Но с какой стати? — удивилась женщина. — Я смотрю фильм, — добавила она простодушно, хотя до этого вообще не взглянула в сторону телевизора.

— Ну что тут скажешь? — спросил лопоухий и носатый. — Госпожа любит черных?

— Значит, черномазые тебе не противны, так, что ли? — попытался уточнить гнилозубый в оспинах.

— Зайка, — издевательски добавил тощий коротышка.

— Да, по-моему, он симпатичный, — дерзко сказала маленькая женщина, показывая при этом на экран. — В сто раз симпатичнее тебя!

— Душа моя, — снова умоляюще шепнул ее муж.

— Не перебивай меня, когда я говорю! — бросила она ему сердито и продолжила по очереди, одного за другим, рассматривать бритоголовых. — Он симпатичнее тебя и тебя, и тебя… Он красив как картинка. Настоящий герой. Мужчина с головы до пят. Любая женщина хотела бы быть с ним, чего о вас не скажешь. Вы вообще когда-нибудь смотрелись в зеркало, уроды? Несчастные подонки! Да вы от своей ненависти околеете.

Маленькая женщина раскраснелась от ярости, которую не могла сдержать, а когда замолчала, кафе на бензозаправке заполнила ледяная тишина. Лопоухий и носатый молча встал, подошел к даме и угрожающе расправил плечи. Подтянулись и рябой с толстяком, а седой мужчина с усами и бородкой, пав духом, прошептал:

— Теперь пиздец.

Толстый скинхед злобно улыбнулся ему, а потом схватил за рубашку на груди и приподнял над стулом.

— Баба твоя слишком много тявкает, — сказал он.

— Нехорошо это, когда жена столько болтает, зайка. Смотри, как бы из-за этого в дерьмо не вляпаться, — улыбаясь женщине, добавил поучительным тоном гнилозубый и, неожиданно ухватившись за стол, резким движением перевернул его. Все вздрогнули от страшного грохота металла, фарфора и стекла, повалившегося на покрытый плиткой пол.

Звонимир и Бранимир, которые до этого все время сидели за стойкой, не вмешиваясь в ссору, посмотрели друг на друга.

— Дерьмово, — сказал Звоне.

— Вот именно, дерьмово, — согласился Бране и встал. Подошел к бритоголовому толстяку и слегка постучал ему по плечу. Тот, отпустив пожилого, оглянулся, и Бране так вмазал ему кулаком по физиономии, что толстяк, качаясь, сделал пару шагов назад и рухнул задницей в витрину с моторными маслами.

— Ух, е-мое! — вставая со стула, изумленно произнес тот, что с короткой ногой, и это было все, что он успел сказать, потому что Звоне схватил с полки за стойкой бутылку пелинковаца и разбил ее о его голову.

Бране, вцепившись лопоухому в уши, лбом врезал ему в нос, и тип как подкошенный плюхнулся на пол. Косоглазый попытался ударить Звоне ногой, но тот схватил его за ступню и, повалив на пол, выиграл немного времени, чтобы двумя стремительными прямыми ударами успокоить рябого и гнилозубого, который отлетел до витрины с сэндвичами.

Тем временем среди разбросанных канистр с моторным маслом пришел в себя толстяк, который как баран ринулся на Бранимира в надежде ударить его головой в живот. Бранимир отскочил, а пузан по инерции пронесся по всему помещению и у противоположной стены врезался в витрину с богатым ассортиментом хлопьев, сухофруктов, хлебцев, хрустящих палочек и орехов, которые рассыпались во все стороны. Звонимир схватил стул и хряснул им прямо по лицу косоглазому, а потом этим же оружием свел счеты и с тем, у которого зубы были омерзительного цвета, — ударил его спинкой в живот и, когда тот от боли согнулся, завершил операцию, тем же стулом треснув его по затылку.

Тем временем толстяк снова встал на ноги и, раскинув руки и рыча, как дикий зверь, бросился на Бране. На этот раз Бране Поскок встретил его безупречно рассчитанным правым кроше. Толстяк покатился до самого стеллажа с автопокрышками и с трудом приподнялся на руках — казалось, сейчас он встанет в третий раз, но сил не осталось, и он рухнул на пол.

Скинхеды, избитые и все в крови, осталась лежать среди осколков разбитого стекла, разбросанного товара и перевернутой мебели. Косоглазый, все еще в сознании, полз к выходу, лопоухий, всхлипывая, держался за окровавленный нос, рябой стонал и хрипел, а толстяк и тот, у которого одна нога была короче другой, плавали в бескрайнем океане грез.

— Один, два, три… — пересчитывал их Звоне.

— Четыре, пять, — закончил Бране.

Они озадаченно переглянулись: одного не хватало, но официант Милан тут же внес ясность:

— А тот, маленький, спрятался в туалете.

— Отдай его мне, — попросил Звонимир.

— Ну нет, — сказал Бранимир, — ты же знаешь, я люблю тех, кто помельче.

— Ладно, тогда давай вдвоем.

Чуть позже из туалета бензозаправки послышались высокие, почти детские крики, визг и мольбы о помощи ультралевого идеолога, потом несколько тупых ударов и под конец звонкий звук разбитого стекла.

Когда близнецы вышли, оказалось, что брюки у Бранимира мокрые.

— У вас один писсуар сломался, — сказал он официанту.

— Сколько мы вам должны? — спросил Звонимир.

— Ничего, все в порядке, заведение угощает, — услужливо ответил официант.

Два брата направились к выходу, маленькая женщина и ее муж с бородкой смотрели на них с восхищением.

— Браво, парни!

Бранимир и Звонимир, не говоря ни слова, кивнули.

Когда за Поскоками захлопнулась дверь кафе на бензозаправке, рыжеволосая сказала мужу:

— Видишь, и сейчас еще есть приятные, воспитанные молодые люди.

В тишине наступающего летнего вечера в Змеином ущелье вдруг дико завыли сирены, и это настолько застигло всех врасплох, что Домагой с папой не успели сбегать за оружием — перед домом остановился полицейский автомобиль, и из него вышли улыбающиеся близнецы.

— Ха! Здорово мы вас напугали! — весело гаркнул Звоне.

— Ваше счастье, что я вас узнал, — обиженно сказал Йозо, — а то дал бы очередь по лобовому стеклу.

— Да ни хрена ты не узнал. Обосрался, как голубь. Ну, как ты, братишка? — повернулся Звонимир к Домагою, а тот, снова увидев братьев, был так растроган, что, казалось, сейчас расплачется.

— А-а, прибыли, — подал голос и Крешимир, вышедший на балкон в одних трусах.

— Эгей! — махнул Бранимир ему и Ловорке, которая, завернувшись в простыню, выглядывала из-за спины мужа.

Та в ответ застенчиво махнула ему рукой.

— Что это у вас за «шкода»? — спросил папа.

— Полицейская. Неплохая машина.

— Хорошо держит дорогу.

— А где мой «форд»?

— Да ладно, чего там, на кой тебе машина, если ты никуда не ездишь, — ответил ему Звонимир просто.