Чужак

Как все началось

Миссис Коззолина попробовала суп. Он был ароматный и густой, с легким привкусом чеснока. Она почмокала губами — суп удался на славу. Вздохнув, она повернулась к столу, где готовила равиоли с начинкой из цыпленка. Долгий и жаркий июньской день, кажется, заканчивался — воздух заметно посвежел. На улице смеркалось, и ей пришлось включить на кухне свет.

«Ох уж эти американки, — думала она, раскатывая тесто и кладя на него своими пухлыми пальцами кусочки мелко нарезанного цыпленка. Капельки пота выступили у нее на лбу и над верхней губой, где виднелась тонкая темная полоска усиков. — Планировать роды, чтобы не вынашивать детей летом! Неслыханное дело! У нас на родине, — она улыбнулась, вспомнив молодые годы, — женщины просто рожали. Никому в голову не приходило заниматься каким-то планированием». Она имела все основания недолюбливать американских женщин, поскольку была акушеркой и летом дела ее шли туго, хотя никто не снимал с нее обязанности кормить семерых детей после того, как умер ее муж.

Где-то в глубине дома задребезжал дверной звонок. Она подняла голову и, чуть склонив ее, прислушалась к звуку и пыталась определить, кто бы это мог быть. Ни одну из своих пациенток она не ждала раньше следующего месяца и потому решила, что это уличный торговец.

— Мария, — закричала она, и ее голос отозвался в темном коридоре. — Пойди посмотри, кто пришел.

Из-за постоянного крика на детей и уличных торговцев голос ее сделался грубым и хриплым.

Никто не отозвался на ее крик. Раздался еще один звонок. На этот раз он звучал резко и требовательно. Миссис Коззолина нехотя вытерла руки о фартук и направилась к входной двери через длинный узкий коридор. Сквозь закрашенное окно она смогла различить смутные очертания человеческой фигуры. Миссис Коззолина открыла дверь.

Перед ней стояла молодая женщина. У ее ног на ступеньках лестницы примостился маленький чемодан. Тонкое лицо незнакомки было искажено гримасой боли, а наполненные страхом и мольбой глаза блестели, как у испуганного животного в ночи. Она явно была в положении, и опытный глаз акушерки определил беременность на последнем месяце.

— Вы акушерка? — голос женщины был мягким и немного испуганным.

— Да, мадам, — ответила миссис Коззолина. Она с первого взгляда определила, что перед ней стоит леди. В благородных женщинах есть что-то неуловимое, что остается с ними, даже когда они переживают нелегкие времена.

— Извините за беспокойство, но я впервые в Нью-Йорке и я… — женщина замолчала, и мелкая дрожь прошла по ее телу. Когда она вновь заговорила, ее голос стал более настойчивым. — Настал мой час, — сказала она напрямик, — и мне некуда идти.

Миссис Коззолина на мгновение задумалась. Если она примет роженицу, то Марию придется выселять из ее комнаты чего она терпеть не может. Мария не любит спать со своими сестрами. А может статься, что у незнакомки нет денег; возможно, она и вовсе не замужем. Автоматически глаза повитухи скользнули на руку поздней гостьи. На ее пальце блестело маленькое золотое кольцо.

— У меня… У меня есть немного денег, — превозмогая робость, сказала женщина, как бы читая мысли миссис Коззолины.

— Но у меня нет свободной комнаты, — ответила итальянка.

— У вас должна быть комната, — настаивала женщина. — У меня нет времени искать другое место. Ведь на вашем доме есть табличка «Акушерка».

Миссис Коззолина сдалась. Марии придется спать с сестрами, хочет она этого или нет.

— Входите, — сказала она женщине и взяла ее сумку.

Женщина направилась за повитухой через длинный темный коридор и затем, по лестнице в комнату Марии. В комнате было светло. Она выглянула из окна и увидела ряд трехэтажных домов из коричневого кирпича и мальчика, гоняющего голубей длинным шестом на крыше ближайшего дома.

— Снимите жакет, — сказала миссис Коззолина, — и располагайтесь поудобней.

Она помогла женщине раздеться и лечь на кровать.

— Как давно появились боли? — спросила повитуха.

— Около часа тому назад, — ответила женщина. — Я поняла, что больше не могу идти и мне нужно где-то остановиться.

Миссис Коззолина приступила к осмотру. Женщина нервничала. Она никак не предполагала, что даст жизнь своему ребенку в таких условиях. Раньше ей казалось, что это произойдет в больнице, в родных местах, и возле нее будет Джордж, уверяющий ее, что все будет хорошо; или дома, где присутствие близких, любящих людей вселяет покой. А здесь все было не так. Она немного боялась.

Закончив осмотр, повитуха разогнулась. Женщина была миниатюрной — такой уж она уродилась. Ее ожидали тяжелые роды — проход был очень узкий, и ребенку будет нелегко появиться на свет. Тем не менее в запасе было шесть или семь часов, и, кто знает, может быть, проход расширится. Это всегда было чудом: наблюдать, как на твоих глазах женщина превращается в мать, дающую жизнь новому человеку. Но на этот раз ситуация не предвещала ничего хорошего. Миссис Коззолина была в этом почти уверена, но ее тревожные мысли никак не отразились на ее лице.

— У вас есть еще немного времени, — улыбнулась она женщине. — Не беспокойтесь, все будет хорошо. Я знаю, у меня у самой семеро.

Женщина робко улыбнулась в ответ:

— Спасибо, большое вам спасибо.

— А сейчас попробуйте немного вздремнуть, — сказала повитуха, двигаясь к двери. — Я приду через некоторое время и посмотрю, как вы себя чувствуете. Немного поспать перед этим всегда полезно.

Она вышла из комнаты и спустилась вниз. Когда ужин был почти готов, миссис Коззолина вдруг вспомнила, что не спросила у женщины, как ее зовут. «Ладно, спрошу, когда поднимусь к ней», — подумала она и снова принялась за стряпню.

Женщина закрыла глаза и попыталась заснуть, но сон не приходил. Мысли накатывали, медленно сменяя одна другую, как отдаленные пейзажи за окнами поезда. Но все они крутились вокруг одного: дома и Джорджа. «Интересно, что они думают обо мне сейчас? А Джордж, куда он исчез?» Она хотела встретиться с ним в тот день. Казалось, с тех пор прошла вечность.

В тот день шел дождь. Она вышла из дома, чтобы встретиться с ним на углу у ресторана. Ветер был очень сильный, и она совершенно окоченела, прождав его два часа. Она вернулась домой, а утром позвонила ему на работу, и ей сказали, что вчера он ушел из конторы как обычно, но до сих пор еще не пришел. Так он исчез. С тех пор она не видела его и не слышала о нем. Она никак не могла понять, в чем дело, потому что на него это не было похоже. Он был совсем другим человеком. Что-то страшное должно было случиться с ним.

Она выглянула из окна и задумалась. Интересно, который час? Стало совсем темно, и время от времени до нее доносились отдаленные раскаты грома; небо изредка озаряли вспышки молний, но дождь все не начинался. В комнате было душно, она ощущала невидимую тяжесть воздуха. Снизу, с кухни, доносился звон посуды, приглушенные голоса и густой запах еды, проникавший через приоткрытое окно ее комнаты, так как кухня находилась внизу.

Когда дети усаживались за стол, миссис Коззолина приструнила их, объяснив, что нужно вести себя тихо, так как наверху у них посторонний человек. Мария начала было скандалить, но вскоре успокоилась, потому что мать ей кое-что пообещала. Они поужинали, и повитуха взглянула на часы стоявшие на холодильнике. Было восемь часов. Она вскочила. Бедное дитя! Лежит наверху почти четыре часа и даже не застонала ни разу! «Этой девочке мужества не занимать», — подумала миссис Коззолина и вспомнила тех женщин, которые во время родов вместо того, чтобы делать то, что от них требовалось, большую часть времени орали во все горло. Дав указания дочкам насчет мытья посуды, она поднялась наверх в комнату, где лежала будущая мать.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Хорошо, — ответила молодая женщина спокойно. — Во всяком случае, я так думаю.

— Как часто появляются боли? — спросила повитуха и нагнулась, чтобы еще раз осмотреть пациентку.

— Кажется, через каждые четверть часа, — ответила женщина.

— Отлично, — сказала повитуха, выпрямляясь.

На самом деле все было на редкость плохо: проход не расширялся. Она спустилась вниз и приказала дочкам держать наготове теплую воду и чистые полотенца.

Около полуночи над городом разразилась гроза. В это время начал появляться на свет ребенок. Роженица лежала спокойно, с плотно сжатым ртом, крепко схватившись за полотенце, привязанное к спинке кровати. Время от времени ее лицо с широко открытыми глазами, черными от страха, искажалось гримасой боли.

Около двух часов ночи миссис Коззолина послала старшего сына за доктором Бонавента, который жил неподалеку, за углом. Она сказала ему также, что будет не лишним на обратном пути зайти в местную церковь за священником.

Она наблюдала, как доктор вскрыл живот роженицы и извлек посиневшего, корчившегося ребенка. Повитуха шлепком вдохнула в него жизнь и услышала, как он протестующе закричал, как бы возражая, что его лишили такого теплого и удобного убежища. Она наблюдала, как доктор самоотверженно боролся за жизнь женщины, и поняла, что он проиграл, когда жестом пригласил священника занять его место. Священник подошел к кровати, и миссис Коззолина опустилась на колени и стала молиться.

Потому что умирающая была так молода и так бесстрашна. И еще потому, что она сама потеряла мужа и знала, что часы женщины сочтены.

Умирающая повернулась к ней и попыталась улыбнуться. В ее глазах застыл вопрос. Миссис Коззолина протянула ей кричащего младенца и положила его рядом с ней. Молодая мать посмотрела на него сверху, прислонила свою голову к его маленькой головке, и глаза ее стали медленно закрываться.

В эту минуту повитуха вспомнила, что до сих пор не знает, как ее зовут. Она приблизилась к умирающей и в ужасе от того, что ребенок никогда не узнает, кто его родил, поспешно спросила:

— Ваше имя?

Женщина медленно открыла глаза. Казалось, что она долго откуда-то возвращалась.

— Франсис Каин, — с трудом услышала миссис Коззолина. Глаза женщины закрылись и вдруг вновь открылись и безжизненно замерли. Голова ее склонилась и неподвижно застыла на подушке.

Повитуха взяла младенца на руки. Она смотрела, как доктор накрывает простыней тело умершей. Затем он достал из своей сумки листок бумаги и сказал по-итальянски:

— Сначала мы выпишем свидетельство о рождении?

Миссис Коззолина кивнула. Конечно, сначала нужно думать о живых.

— Как его зовут?

— Фрэнсис Кейн, — ответила миссис Коззолина.

Это было единственно правильное решение: дать ему имя, которым он может гордиться и которое будет носить всегда. Его ожидает нелегкая жизнь, так пусть при нем всегда будет то, что принадлежало его матери.