Мартину стало нехорошо, он опустился в кресло и уставился на Жанет.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он дрожащим голосом.
Джерри тоже посмотрел на жену. Его заинтриговала эта история, и теперь ему хотелось знать ее конец. Напряжение исчезло с его лица, он откинулся в кресле.
— Мы все знали, что Рут ждет ребенка, — начала Жанет, усаживаясь таким образом, чтобы видеть их обоих. — И когда мы получили от Фрэнка эту страшную телеграмму, что Рут умерла в родах, но в которой ничего не говорилось о ребенке, мы решили, что он тоже умер. Но мы ошиблись.
Ты, Мартин, в это время был уже за границей, и все, что мы могли сделать, это написать тебе о том, что произошло. Через месяц уехал Джерри, и, казалось, жизнь остановилась на некоторое время.
За несколько недель до возвращения Джерри ко мне пришел посетитель. Это был капеллан из части, в которой служил Фрэнк. Он видел Фрэнка мертвым. Мы уже знали, что Фрэнк погиб, я получила об этом известие из Министерства обороны от шестнадцатого апреля. Но капеллан Ричардс привез письмо от Фрэнка, которое тот просил вручить мне лично.
Капеллан устал, казалось, прошла вечность с того момента, когда он спал последний раз.
Пушечная канонада теперь была едва слышна. Еще вчера здесь размещался полевой госпиталь, а сегодня он уже превратился в тыловой, так как за одни сутки фронт переместился на тридцать миль. Но раненые еще продолжали поступать. Доктора трудились не покладая рук, и все же перед операционной стояла очередь.
Капеллан вышел из небольшого здания, превращенного в госпиталь. Возле него на земле лежали раненые, дожидавшиеся своей очереди в операционную или отправки в тыл. Уже почти наступила ночь, первые звезды забрезжили в небе. Он медленно брел мимо раненых к своей палатке. Ему необходимо было выспаться, он не мог больше обходиться без сна, даже если в этом сне он увидит их лица, белые от боли, и услышит их голоса, полные страдания.
Он медленно брел к своей палатке, опустив голову, спотыкаясь, сердце его изнывало от боли.
— Капитан Ричардс, — услышал капеллан чей-то голос.
Вернее, он почувствовал его, так как это был скорее зов души, а не тела. В нем почти не было боли, царившей вокруг. Капеллан остановился.
— Капитан Ричардс, подойдите сюда, — голос был слабым, но настойчивым.
Капеллан пошел на звук, ища глазами человека, который звал его. Мужчина лежал на земле вместе с другими ранеными. Он был закутан в одеяло, поверх которого выглядывало его бледное лицо. Капеллан не узнал этого человека и опустился на колени, чтобы лучше разглядеть его.
— Капитан, — сказал мужчина, — вы не помните меня?
Капеллан покачал головой. Столько людей прошло перед ним.
— Я Кейн, помните? — спросил раненый.
И капеллан неожиданно вспомнил. Вспомнил, как впервые повстречался с этим человеком. Он только что пришел в армию, а Кейн к этому времени был сержантом. Он пригласил Кейна посетить службу, но тот в ответ рассмеялся. Что же он сказал тогда? Теперь уже трудно вспомнить, это было так давно. Ох, ну конечно, он рассмеялся и сказал: «Посещение службы мне уже не поможет, святой отец». На что капеллан ответил: «Посещение службы помогает всегда, никогда не поздно обратиться к Богу». Кейн снова рассмеялся и ответил: «Ну, если это так, святой отец, у меня еще есть надежда стать человеком». С этими словами он удалился. Некоторое время после этого разговора капеллан наблюдал за Кейном. Он думал, что Кейн немолод и ему трудно на этой войне, и был очень удивлен, когда узнал, что, несмотря на почти полную седину, Кейну было едва за тридцать.
— Да, Кейн, теперь я вспомнил, — сказал капеллан. Он снял шинель, постелил ее на холодную землю и уселся рядом с Кейном. Под шинель попали камушки, и он долго возился, пока не устроился удобно. Взошла луна. Капеллан заметил на лбу Кейна красную отметку об оказании первой помощи.
— Я умираю, — просто сказал раненый. В его голосе не было страха, он говорил об этом, как о чем-то обыденном.
— Не надо, — сказал капеллан, пытаясь приободрить его, но даже для него самого эта фраза прозвучала неубедительно. — Не говорите так.
— Не обманывайте меня, святой отец, — сказал мужчина и попытался засмеяться, но вместо смеха у него вырвался глухой кашель. — С такой раной не живут, уж я на это насмотрелся.
Капеллан попытался заговорить, но раненый оборвал его.
— Дело совсем не в боли, нет. Я так напичкан морфием, что даже не знаю точно, есть ли у меня тело. — Глаза раненого повернулись к капеллану. — А кроме того, посмотрите, с какой стороны я лежу.
Капеллан огляделся. Раненый был прав. Здесь лежали те, у кого не было надежды выжить. У кого такая надежда была, лежали с другой стороны.
— Я уже два часа наблюдаю за ними. Ко мне подходит санитар, делает очередной укол и ставит на лбу отметку об оказании первой медицинской помощи. — Он снова закашлялся тем глухим кашлем, который должен был означать смех. — Я не виню их за это, они как-то пытаются помочь.
Капеллан, наконец, обрел голос.
— Послушайте, я говорю вам, что у вас все будет в порядке.
— Хорошо, святой отец. Пусть так, раз вы в этом уверены. Но я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня в случае моей смерти.
— Что вы имеете в виду, Кейн? — спросил капеллан. Он подумал, что речь пойдет об отпущении грехов. Рано или поздно они все приходят к Богу. Однако ответ раненого слегка разочаровал его.
— У меня есть письмо, которое я хочу, чтобы вы передали по назначению, святой отец. Передали, а не отправили по почте. Оно у меня в кармане, возьмите его.
Капеллан наклонился, просунул руку под одеяло, нащупал письмо и достал его.
— Это письмо, святой отец, предназначено для женщины. Оно не для матери, жены или любовницы, они все умерли прежде меня. Это письмо для друга, ее мужа и их общего друга. Я хочу, чтобы они получили его после окончания войны, когда соберутся все вместе. — Раненый замолчал, его одолевали какие-то мысли.
Капеллан несколько минут молча наблюдал за ним. Тоненькие струйки крови вытекали из ушей раненого и падали на носилки, где кровавое пятно становилось все больше и больше.
— Не беспокойтесь о письме, сын мой, я передам его. Могу я еще что-нибудь сделать для вас?
Двигались только глаза раненого. У капеллана создалось впечатление, что они смеются над ним, читая его мысли и намерения.
— Да, святой отец, — произнес мужчина. — Дайте мне сигарету.
Капеллан достал сигарету и вставил раненому между губ. Губы его были холодными и тонкими. Он почувствовал, как они зашевелились под его пальцами, произнося слова благодарности. Это было похоже на поцелуй.
Он отвернулся и полез за спичками, но когда снова повернулся к раненому, тот уже был мертв.
Он перешел в мир иной без слов и движений, даже глаза его остались открыты. В них было осмысленное выражение, и они казались живыми. Некоторое время капеллан смотрел в них. Сейчас они были такими ласковыми и нежными, какими не были прежде. Таких теплых глаз он никогда не замечал у живых людей. С них упала вуаль.
В них светилась благодарность.
— Капеллан обещал Фрэнку, что лично передаст письмо, и он сдержал слово. Он сказал, что Фрэнк хотел, чтобы мы прочитали его, собравшись все вместе. — Жанет посмотрела на мужа.
— Так вот почему ты ничего не говорила мне раньше, — заметил Джерри, — а только сказала, что капеллан рассказал тебе о ребенке?
— Я хотела, чтобы вы вдвоем услышали это письмо, — просто ответила Жанет. Она подошла к небольшому бюро, стоящему в углу комнаты, и достала оттуда письмо. Став посередине комнаты, она начала читать. Голос ее звучал тихо, спокойно, но в нем чувствовались нежность и тепло. Письмо было датировано 5 декабря 1944 года.
«Дорогая Жанет.
Я пишу письмо, которое, надеюсь, ты никогда не получишь. Очень непривычно писать письмо, которое, может быть, никогда не будет получено, но еще более непривычно представить себе, что оно все-таки будет получено. Если ты все-таки получишь мое письмо, то это будет означать, что я мертв. То, что я пишу его, совсем не означает, что у меня есть предчувствие смерти, просто я не исключаю того, что в один прекрасный момент могу внезапно умереть.
Кажется, что уже много лет прошло с того момента, как мы высадились на побережье, но на самом деле это было всего лишь в июле. За это время многое улеглось в моих мыслях и приобрело законченный смысл. Многое произошло, что я хотел бы рассказать тебе, и многое хотел бы узнать от тебя.
Как-то давно Марти сравнил меня с Гитлером. Тогда я рассмеялся, не поняв, что он имел в виду. Теперь я понял. Я понял это, живя с Рут, за эти последние пять месяцев, проведенных в Европе. Я понял, что нельзя жить, не обращая внимания на общество и на так называемого простого человека. Если так жить, то это значит не обращать внимания на себя самого.
И я начал задумываться над тем, что сделало меня таким, каким я стал. И тогда я впервые понял, что меня сделало таким одиночество. Человек может жить один, деля свое жилище с двадцатью другими людьми, но не деля при этом ни с кем свое сердце. Именно так я и прожил большую часть своей жизни, пока не женился на Рут.
Как ты знаешь, Рут умерла в родах. Не знаю, знаешь ли ты, что ребенок остался жив. У нас сын.
Я никогда не думал о детях и не хотел их иметь. Но Рут сказала: «Я хочу от тебя сына. Я хочу его по многим причинам. Потому что это снова будешь ты, и ты сможешь быть рядом со мной даже тогда, когда будешь далеко. И я смогу отдать ему, а значит и тебе, всю свою любовь, заботу и мечты, которых ты был лишен. Подари мне ребенка, дорогой, и я снова смогу вырастить тебя, ты проживешь другую жизнь». Так она сказала мне.
И когда родился наш сын, а она уже знала, что умрет, она прошептала мне: «Не бросай его, Фрэнки. Дай ему детство и мечты, пусть он вкусит радость юности и вырастет мужчиной, которым он сможет стать. Дай ему все, что я собиралась дать ему.»
Я пообещал ей, что выполню ее желание.
Но прежде всего я должен был вернуться домой из армии. И когда я подумал, что этого может не произойти, я забеспокоился, сумею ли я сдержать свое обещание. Поэтому я прошу тебя помочь мне сдержать его. Впусти нашего сына в свое сердце и в свой дом, дай ему свое имя и все, что, я знаю, ты можешь дать ему.
Я очень состоятельный человек, он никогда не будет нуждаться в деньгах. Но ему будет не хватать того, чего не могут заменить деньги. И ты сможешь дать ему это.
Не допусти, чтобы он вырос таким, как я — имеющим крышу над головой, сытым, одетым, окруженным вниманием и вместе с тем имеющим человеческих качеств меньше, чем последний бедняк. Чтобы стать человеком, надо иметь гораздо больше, чем просто пищу, одежду и деньги. Надо иметь любовь, доброту и привязанность.
Человеку нужны люди, семья, якорь, корни в обществе, чтобы он понял истинные ценности мира. Те ценности, которые я узнал от Рут.
Я поместил своего сына в приют Святой Терезы и предоставил его заботам брата Бернарда. Я получал от него письма, в которых он писал, что маленький Фрэнсис очень похож на меня. Я так горжусь этим. И не только потому, что он похож на меня, а потому, что я вижу в нем его мать. Он смотрит ее глазами, которые у него такие же голубые, как и у нее. Он улыбается ее улыбкой и в то же время похож на меня.
Как ты понимаешь, я многому научился от Рут. Я научился любить и понял, что любить — это значит отдавать, а не брать. А еще я понял, что нельзя отдать что-нибудь другому человеку, если у тебя самого ничего нет. Ты можешь отдать многое, я помню и знаю это.
Прочти это письмо Джерри и Марти, когда вы соберетесь вместе, если вам это удастся. Скажи им обоим, что дружба с ними всегда была самым светлым воспоминанием моей жизни. И что бы ни случилось, ничто не заставит меня потерять их. Скажи им, что я хочу, чтобы они тоже впустили нашего сына в свои сердца и дали ему все то, что, я знаю, они могут дать.
Я смиренно прошу всех вас взять моего сына в ваш дом.
Помогите мне сдержать слово, которое я дал Рут.
С любовью,
Жанет посмотрела на Джерри и Марти. В ее глазах светилась гордость. Минуты шли, а они молчали и смотрели друг на друга. Потом они улыбнулись, и тайна снова вернулась в комнату, полная очарования и тепла.
В глазах Жанет появились слезы. Она невольно протянула руки мужчинам. Не было необходимости задавать какие-либо вопросы. Все знали, каким будет ответ.