Чужак

Глава первая

Сэм бросил школу и устроился работать водителем грузовика. Он получал около двенадцати долларов в неделю и жил с родственниками в верхнем Гарлеме. К середине лета я уже полностью втянулся в работу в магазине. Хотя Гарри ничего не говорил мне, по его поведению и отзывам покупателей я понимал, что моей работой довольны. Работа занимала почти все мое время, и только в воскресенье, в мой единственный выходной, я мог побездельничать и сходить в кино.

Я не стал с обычной для меня легкостью заводить друзей, поэтому круг моих интересов за пределами магазина был весьма ограничен. Но это не особенно меня волновало, в этой сложной жизни лучше было пробиваться одному. В те редкие минуты неудовлетворенности, которые у меня иногда случались, я воскрешал в памяти ныне угасшие желания. Несколько раз я попытался отыскать дядю через его прежнее место работы, но мне это не удалось. Создавалось впечатление, что вся семья исчезла, не оставив следа. Летом работы в магазине было немного, и все равно к осени Гарри пообещал мне прибавить жалованье. Пока же я получал десять долларов в неделю, плюс два доллара, которые дополнительно платил мне Гарри, и около трех долларов чаевых — вместе выходило около пятнадцати долларов в неделю. Этого мне вполне хватало на жизнь. Конечно, я бы не отказался от больших денег, да и кто бы отказался, но было довольно трудно найти работу, и поэтому я считал, что мои дела идут вполне прилично. Безусловно, я зарабатывал не так много, как тогда, когда служил у Кифа. Но тем не менее я не стремился вернуться к подобной работе. Я рассчитывал, что со временем найду более высокооплачиваемое место.

В июле Отто, владелец кафе-мороженого в нашем квартале, предложил мне подрабатывать у него по воскресеньям после обеда, когда он особенно бывал занят. Он сказал, что будет платить мне два доллара за работу с часу дня до восьми вечера. Так как делать мне было нечего, я принял его предложение. Несколько недель я продавал содовую воду, и дела у меня шли неплохо. Мне нравилось разговаривать с молодыми людьми, которые заходили в кафе. Некоторые из них спускались туда из клуба, который располагался над бакалейным магазином.

Меня всегда интересовал этот клуб. Надпись на его окнах гласила: «Союз рабочих», но, на мой взгляд, это название не имело никакого отношения к его членам, потому что большинство из них получали пособие и не работали. Каждый субботний вечер, когда мы допоздна задерживались в магазине, мы слышали гул голосов, доносившихся сверху.

В одну из суббот, после закрытия магазина, я решил подняться в клуб и послушать, о чем там шумят. Меня не раз приглашали зайти в клуб, но до сих пор не было ни времени, ни желания сделать это, теперь же, наверное, я просто соскучился по человеческому смеху.

Зал для собраний представлял собой большую комнату с голыми стенами, в которой, по всей видимости, снесли перегородки. В углу играл квартет музыкантов, а у противоположной стены стоял стол с бутербродами. Рядом со столом находился бочонок с пивом, чаша с пуншем и несколько больших бутылок красного гвинейского вина. Оркестр нестройно наигрывал какую-то незнакомую мелодию, несколько молодых пар танцевали, тогда как люди старшего возраста, разбившись на небольшие группки, разговаривали с бутербродами в руках.

Переступив порог, я стал искать в толпе какое-нибудь знакомое лицо. И вскоре я заметил. Ко мне подошел парень, который был клиентом нашего магазина, звали его Джой, фамилии я не знал.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, — произнес он удивленно.

Я пожал его протянутую руку и рассмеялся.

— Да я подумал, что стоит подняться и посмотреть, что у вас здесь происходит.

— Пошли, — сказал Джой, беря меня под руку, — я тебе все покажу.

Он представил меня нескольким молодым парням и девушкам, а я, в свою очередь, поздоровался еще с несколькими людьми, которых знал по магазину. Потом он подвел меня к столу, сунул в руку бутерброд и со словами «развлекайся» поспешил к двери встречать нового гостя. Я подумал, что он служащий в этом клубе, или что-то в этом роде, потому что, похоже, знал тут всех.

Через некоторое время я увидел знакомую девушку, которая разговаривала с парнем. Я знал ее по магазину, мы иногда перебрасывались шутками. Она всегда просила бутылку кетчупа, но говорила так быстро, что название звучало в ее устах довольно забавно. Я откусил кусок бутерброда и, подойдя к ней, промычал набитым ртом:

— Ты купила сегодня свой «катшуп»?

Она обернулась и, увидев меня, тоже слегка удивилась.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросила она.

Продолжая жевать, я ответил:

— Я пришел на вечеринку.

— Как бы не так, — возразила она.

— Ну хорошо, тогда я пришел поесть бесплатно.

— Вот это правда! — в голосе девушки прозвучали презрительные нотки. — Разве мы все пришли не за этим?

Парень отошел и стал разговаривать с другой девушкой.

— Потанцуем? — спросил я.

— Рискнем, пожалуй.

Я положил бутерброд на стул, и мы начали танцевать.

— А неплохую гулянку они устроили, — сказал я.

— Здесь все бесплатно, — заметила девушка.

Пока мы танцевали, люди все прибывали, несмотря на то, что было уже довольно поздно. Я отдавил своей партнерше все ноги, потому что уже давно не танцевал.

— Может быть, ты и умеешь резать сыр, — не выдержав, сказала она, когда я наступил ей на ногу в очередной раз, — но черт меня побери, если ты умеешь танцевать.

Я крепче прижал ее к себе.

— Это в качестве извинения, — сказал я.

— Ох! — она оттолкнула меня.

Музыка кончилась.

— А сейчас начнут говорить речи, — сказала девушка.

— У тебя нет желания улизнуть отсюда? — спросил я, строя иные планы.

Но она не захотела уходить. Мы вернулись к стулу, на котором я оставил свой бутерброд. Взяв его, я уселся.

— Слушай, — сказала девушка, — тебе надо разобраться, что здесь происходит.

Я оглядел зал. Джой вскарабкался на стол, который он вытащил на середину зала, и поднял руку.

— Прошу внимания, — закричал он. — Как вы знаете, мы сегодня пригласили выступающего, которого вы все знаете и не раз уже слышали. Представлять его нет необходимости. Все вы знаете о его работе в этой части города. Его борьба за ваши интересы и интересы партии широко известна. Итак, Джерро Браунинг.

Джой спрыгнул на пол, и на стол, к моему величайшему удивлению, влез молодой, высокий рыжеволосый негр. Я оглядел присутствующих. Здесь были люди разных национальностей: ирландцы, итальянцы, испанцы, поляки, короче, все, но негров, насколько я заметил, больше не было. Как же бурно его принимали: хлопали в ладоши, топали ногами, а он со спокойной улыбкой оглядел публику, потом поднял руки, и все смолкли.

— Друзья, — сказал он без малейшего акцента, — сегодня я вижу здесь много новых лиц, которых не видел раньше. Это теплые человеческие лица, лица людей, которые хотят в этой жизни того же, что и мы. И я благодарю их за то, что они пришли сюда сегодня. — Все зааплодировали. Оратор переждал аплодисменты и продолжил: — Сегодня я не буду говорить о нашей партии и ее принципах, я не буду повторять вещи, которые вы и так хорошо знаете. Я расскажу вам историю человека, который живет в этом квартале.

Он никогда не приходил сюда, никогда не бывал на наших собраниях. И я, и другие люди приглашали его, но он так и не пришел. Он, как и многие из вас, жил на пособие, пока, наконец, не получил работу в электрической компании на Лонг-Айленде. Возможно, что одной из причин, по которым он не приходил на наши собрания, была боязнь того, что его хозяева узнают, что он член нашего клуба, и уволят его, и он снова будет вынужден жить на пособие, прежде чем найдет новую работу. Он неоднократно говорил, что его предупреждали держаться от нас подальше и не иметь с нами никаких дел, потому что мы банда ублюдков-радикалов; в противном же случае угрожали отнять то малое, что он имел.

На прошлой неделе при рытье траншеи для прокладки нового кабеля он воткнул бурав в землю и попал в оголенный провод. Его ударило током, отшвырнуло в сторону, он получил увечья и ожоги. Сейчас он все еще в больнице, и мы не знаем, выживет он или умрет.

Услышав о происшедшем, я пошел к его жене и спросил, чем мы можем ей помочь. Она не была уверена, что мы в состоянии что-нибудь сделать, и просто рассказала мне, где и как был покалечен ее муж. В этот же день я сообщил об этом в наш клуб, и отсюда прислали доктора — специалиста по подобным травмам, а кроме того, юриста, чтобы расследовать все обстоятельства несчастного случая.

В настоящее время доктор пытается спасти жизнь этого человека. Из отчета следователя, который я держу в руке, ясно видно, что он получил увечья не в результате обычной производственной травмы, а в результате халатности и небрежности компании, в которой он работал. Я зачитаю вам отрывок из отчета: «Согласно правилам, электрический кабель должен закладываться на определенном расстоянии от поверхности. В данном случае он был заложен на три фута выше необходимого уровня.» Обратите внимание, друзья. На три фута выше, чем положено! Эти три фута и стали пограничной полосой между жизнью и смертью для этого человека и между сытым существованием и голодом для его семьи.

Я уже говорил с нашими адвокатами, они собираются возбудить дело против компании, так что, надеемся, справедливость в этом случае восторжествует.

Присутствующие захлопали, но оратор поднял руки, чтобы остановить аплодисменты. В этой позе он очень напоминал проповедника.

— Друзья! — сказал он. — Сегодня здесь присутствует жена пострадавшего. Компенсация, которую она получит, позволит ей с трудом накормить детей, но ее не хватит, чтобы заплатить за жилье, газ и электричество. Я понимаю, как вам трудно достать из своих пустых карманов даже несколько центов, и все же я прошу вас сделать это, чтобы помочь ей.

Партия оплатит судебные издержки, а вы, я надеюсь, хоть немного поможете семье этого человека. Вы должны помнить: то, что случилось с ним, может случиться и с вами. А то, что случается с каждым из нас, причиняет боль всем нам. Мы должны работать вместе. Мы должны вместе бороться. — Голос его стал более спокойным и уверенным: — Мы имеем право на жизнь, работу и еду. Но мы не сможем получить эти права, пока сами не захотим взять их. Помните, что чем сильнее партия и чем больше у нее членов, тем сильнее будет признание и уважение наших основных прав. Я призываю вас приложить все усилия для привлечения в партию новых членов. Я хочу, чтобы вы продавали или раздавали бесплатно нашу газету и литературу. И еще я очень хочу, чтобы вы оказали поддержку нашему клубу, и тогда клуб сможет оказать поддержку вам.

Негр слез со стола, и его сразу окружила галдящая толпа.

Я посмотрел на девушку, сидящую рядом со мной. До сих пор я не обращал на нее особого внимания, как, впрочем, и на остальных членов клуба. Я слышал, как Гарри много раз говорил, что большинство из них не захочет работать, даже если им представится такой шанс. Теперь же я не знал, что и думать.

Я снова взглянул на девушку. Глаза ее сверкали, лицо было бледным, и только румяна и губная помада выделялись на нем яркими пятнами. Она повернулась ко мне.

— Давай, ты ведь работаешь, — сказала она, протягивая руку.

Я положил ей в руку монету в двадцать пять центов.

— Мог бы дать и больше. Я хочу доллар.

Я рассмеялся и дал ей доллар.

— Ты говорила, что здесь все бесплатно, а мне приходится платить, как в любом другом месте.

— Эх ты, грязный ублюдок, — холодно произнесла она. — А если бы такое случилось с тобой?

Она взяла доллар и подошла к мужчине, который только что закончил выступать. Вероятно, он спросил, где она взяла доллар, потому что девушка указала на меня.

Мужчина отделился от толпы и подошел ко мне.

— Благодарю вас за ваш вклад, — сказал он, протягивая руку. — Это больше, чем могли дать остальные.

— Я работаю, — ответил я, пожимая протянутую руку.

— Если бы у этих людей была возможность, они бы тоже работали, — тихо сказал он.

— Я совсем не это имел в виду, — сказал я, — просто я могу позволить себе внести такую сумму.

— Вы новичок, я никогда не видел вас здесь.

— Меня зовут Фрэнк Кейн. Я работаю внизу.

— Рад познакомиться, — произнес мужчина, улыбаясь. — Теперь надеюсь видеть вас чаще.

— Постараюсь не разочаровать вас, — вежливо ответил я.

Он еще раз улыбнулся и отошел.

Ко мне подскочила девушка.

— Я видела, как ты разговаривал с Джерро, — сказала она таким тоном, будто я разговаривал с Богом.

— Да, — сказал я. — Но если речь закончена, мы можем идти. Глядишь, еще успеем на последний сеанс на Сорок второй улице. Кстати, я не знаю, как тебя зовут.

— Терри, — ответила она. — А тебя, я знаю, Фрэнк.

— Отлично, тогда пошли, или ты намерена торчать здесь всю ночь?

— Хорошо, хорошо. Только подожди минутку, мне надо напудриться, — с этими словами Терри удалилась.

Когда она направлялась к туалету, я смотрел ей вслед. Внезапно мне так захотелось погулять с ней, я давно уже не гулял с девчонкой.

«А она совсем неплоха, — подумал я, — кто знает, может быть, мне повезет сегодня?»

Глава вторая

На следующий день у меня было свидание с Терри. Мы отправились купаться на остров. Она была довольно мила со мной, но не более того. Терри была прирожденная динамистка, она говорила откровенные вещи и не скупилась на соблазнительные позы, но все это было показное, игра. Такие целуются, глядя на звезды, но как только партнер пытается добиться большего, они моментально осаживают его.

— Не знаю, — сказала она, въедливо улыбаясь, словно смеясь над моими страданиями. — Все вы, парни, одинаковые. Думаете, что если вы проводите с девушкой время, то вам уже все позволено. А почему бы не обойтись без этого?

Я попробовал объясниться, чувствуя себя дураком:

— Послушай, крошка, так ведь нельзя. Зачем тебе вести себя так и доводить мужчину до сумасшествия? Давай будь умницей. Ничего не случится.

В этом я был прав. Ничего и не случилось, но из-за нее я стал одним из толпы, которая собиралась наверху. Я начал чувствовать, что я не единственный человек в мире, вынужденный лезть из кожи вон, чтобы заработать несколько центов. У других людей была та же проблема, независимо от имени и профессии. Все они были вынуждены либо добывать эти несчастные несколько центов, либо ходить голодными. Время и обстоятельства оставили свою печать на их лицах, как и благотворительность, внесшая свою лепту в то, что они утратили гордость. У каждого из них это проявлялось по-разному.

Они заходили в магазин с продуктовыми талонами, веселясь и разыгрывая спектакль.

— Мы снова едим, — радостно кричали они, расхаживая с гордым видом по магазину и набирая как можно больше продуктов, пока у них не кончались талоны. Другие открыто выкладывали талоны на прилавок и спрашивали почти воинственно:

— Это вы принимаете?

Были также люди, которые заходили в магазин тихонько, стояли в сторонке и ждали, пока выйдут покупатели и магазин опустеет. Затем они наклонялись над прилавком, зажав талоны в руке, и нерешительно, извиняющимся тоном спрашивали:

— На это у вас можно?

А были и такие, которые делали заказ и, дождавшись, когда он будет упакован, доставали талоны и говорили не терпящим возражения тоном:

— Это берете?

Одно лишь у всех них было общее: они никогда не называли продуктовые талоны их полным названием «Талоны на чрезвычайную помощь». Они всегда говорили «эти» или «это», «сколько еще осталось на это?» Некоторые из них, если они, набрав продуктов, считали, что им их хватит до получения новых талонов, брали еще кусочек торта или какие-нибудь сладости для детей. Некоторые просили на остаток сигареты или наличные деньги. Нам запрещалось давать им наличные или сигареты, но мы давали. Однажды один такой посетитель предложил нам купить продуктовый талон на сумму тринадцать долларов пятьдесят центов за пять или шесть долларов наличными. Мы купили. И так поступали другие владельцы магазинов. Эти пособия, конечно же, многое делали для людей, но прежде всего они отнимали у них гордость.

Однако наверху, в клубе, все было иначе. Клуб боролся за то, чтобы людям вместо продуктовых талонов выдавали наличные деньги, объясняя это тем, что во многих магазинах цены для тех, кто предъявлял талоны, были выше, чем для тех, кто расплачивался наличными. Я слышал, как владельцы магазинов оправдывали это тем, что при торговле на талоны им приходится ждать своих денег три месяца. В любом случае, в клубе ругали владельцев магазинов. В клубе происходили и другие события. Так, однажды прошел слух, что правительство разрабатывает обширную программу помощи безработным. Подобные слухи появлялись буквально каждый день, но тем не менее люди были вынуждены потуже затягивать ремни.

Я встречался с Терри вечером по средам. В воскресенья я не хотел с ней встречаться, потому что пришлось бы тратить больше денег, а толку все равно не было бы никакого. Это не значило, что она мне не нравилась, с ней все было в порядке, но после того, как мы расставались, я приходил домой возбужденный, метался в кровати, не спал всю ночь. Я не мог заставить себя пойти к проституткам, чтобы снять это напряжение, потому что знал, что они из себя представляют. Итак, я метался в кровати и проклинал эту суку и говорил себе, что больше никогда не пойду с ней, и в то же время думал, что когда-нибудь все равно трахну ее. Я говорил себе, что оторву ей уши, если она попытается остановить меня, но, конечно, не делал этого. Единственное, что я сделал, так это перестал встречаться с ней по выходным. Мы шли в кино, потом я провожал ее домой, несколько минут мы стояли в подъезде, я торопливо срывал несколько поцелуев и уходил. После рабочего дня я уставал, и поэтому мне удавалось уснуть.

Был четверг, и я занимался тем, что разносил заказы на дом. В этот день я никак не мог успокоиться, потому что накануне вечером засунул руку Терри под платье и коснулся ее теплой и мягкой груди. Она позволила мне подержать там руку, но когда я другой рукой попытался погладить ее по коленке, она оттолкнула меня. Я пытался представить себе, что она почувствовала, и эта мысль преследовала меня.

Я нажал дверной звонок. Дверь мне открыла молодая женщина с растрепанными белокурыми волосами и узким лицом, одетая в старое платье. Она стала нашей покупательницей недавно; талоны на питание она уже использовала и, сделав заказ, попросила доставить его к ней домой, так как к этому времени она надеялась получить деньги.

— Бакалейные товары, — сказал я, проходя в прихожую. — За все один доллар двадцать пять центов. — Я помнил, что Гарри говорил мне не оставлять заказ, если не получу денег.

— Отнесите это, пожалуйста, на кухню, — произнесла женщина низким тихим голосом.

Я прошел на кухню, положил пакет и повернулся к ней.

Женщина смотрела на пакет голодными глазами.

— Мой муж придет домой через несколько минут, — сказала она. — Он принесет деньги. Не могли бы вы оставить продукты, а деньги я занесу позже?

— Извините, миссис, — сказал я, — я бы рад, но не могу. На пакете пометка «уплата при доставке», и хозяин уволит меня, если я нарушу его указания. — Я взял пакет.

— Подождите, — занервничала женщина, — вы можете подождать несколько минут? Он должен вот-вот прийти. — В комнату вошла девочка лет шести. Это была ее дочь. Она взяла ребенка на руки. — Вы можете присесть.

Я сел на стул рядом с пакетом и закурил, предложив сигарету женщине, но она отказалась. Докурив, я поднялся.

— Уже поздно, мне пора возвращаться в магазин, а то хозяин хватится меня, — сказал я.

— Пожалуйста, подождите еще несколько минут. Он должен сейчас прийти. — Женщина подошла к окну и выглянула на улицу. — Он должен сейчас прийти, — нервно повторила она.

Черта с два! Если он и придет, то у него не будет денег. В любом случае мне придется уносить пакет назад. Однако я подождал еще пять минут и поднялся.

— Извините, миссис, но мне надо возвращаться. Если ваш муж вернется, то пошлите его в магазин, и мы отдадим ему заказ. — Я положил пакет на плечо.

— Пожалуйста, — умоляюще сказала женщина, — не уносите, оставьте. Как только он вернется, я сразу пошлю его заплатить. Честное слово.

— Послушайте, миссис, я вам верю. Я бы оставил вам пакет, но не могу. Если я сделаю это, хозяин уволит меня.

Конечно, мне было жаль ее, я также сожалел о том, что не могу оставить пакет, но у меня не было выхода. Я достаточно наслушался историй о жульничестве с заказами.

— Но мы ничего не ели весь день, только ребенок. Мой муж пошел устраиваться на работу. Мы заплатим.

— Миссис, почему вы говорите это мне? Скажите это моему хозяину. Если он поверит вам, я принесу пакет.

— Я говорила, — ответила женщина и, опустив ребенка на пол, села. По ее тону я понял, каким был ответ.

— Что же тогда я могу сделать? — сказал я и направился к двери. И тут мне в голову пришла мысль. Я повернулся к ней. — Разве что?.. — Я произнес только эти два слова, но наступившая за этим тишина наполнилась значением.

Сначала в ее глазах блеснул луч надежды, но он сразу исчез, как только она посмотрела мне в лицо. Покраснев, она опустила взгляд на свои судорожно сжатые руки.

Я тоже взглянул на них. Они были красные и страшные от работы. Это были руки молодой женщины, преждевременно состарившиеся от домашней работы.

— Нет, — прошептала она так тихо, как будто говорила это только себе. — Нет! Нет! Нет!

— Хорошо, миссис, — жестко сказал я, — как вам будет угодно. Но не обманывайте себя. Мы оба знаем, как у него мало шансов найти работу. — Я подошел к двери и взялся за ручку.

— Подождите, — окликнула меня женщина, — я подумаю.

Она обхватила голову руками, а маленькая девочка недоуменно глядела на нас. Я расслабился, представив себе шестеренки, вращающиеся в этот момент в ее голове. Я знал, каким будет ответ. Таким, каким и должен быть.

Наконец она посмотрела на меня. В лице ее что-то изменилось. Я точно не понимал что, но выглядела она уже по-другому. Обратившись к ребенку, она сказала:

— Лаура, беги на улицу встречать папу. Когда он появится, крикни мне в окно.

Девочка послушно вышла в дверь, которую я открыл для нее. Оглянувшись, она посмотрела на нас и стала спускаться по лестнице. Подождав, пока она спустится, я закрыл дверь и обернулся.

Некоторое время женщина смотрела на меня, а затем направилась в спальню. Это была небольшая комнатка с маленьким окном, аккуратной двуспальной кроватью и детской кроваткой в углу. На туалетном столике стояла фотография, где она была изображена с мужем. Женщина постояла минутку и сказала:

— Только не здесь, — и вышла в гостиную.

Я проследовал за ней. Она села на диван, сняла туфли и легла. Я присел на край дивана, чувствуя, как пульс бьется в горле, в паху сжало. Я положил руку женщине ниже живота. Кожа ее была холодна, как лед, при моем прикосновении она задрожала. И тут я совершил ошибку, невольно заглянув ей в лицо.

Передо мной лежала не женщина, а пустая оболочка. Целую минуту я смотрел на нее, и за эту минуту на ее лице не дрогнул ни один мускул. Она лежала неподвижно и смотрела на меня.

Я вскочил на ноги и поправил брюки. Она смотрела на меня так, будто не верила своим глазам, потом встала.

— Благодарю за прогулку, — сказал я. — Продукты можете взять. — С этим словами я направился к кухне.

— Мистер, — сказала женщина, делая шаг и падая в мою сторону.

Я подхватил ее, так что она не успела упасть на пол. Внезапно она стал горячей. Я почувствовал, как холод ее кожи обратился в жар, пронзавший ее тело, словно огонь. Голова ее оказалась на моем плече, она рыдала, но без слез. Я крепко держал ее, казалось, ее ноги совсем обессилели.

— Мистер, — всхлипнула женщина, — вы не знаете, через что нам пришлось пройти, как много раз Майк оставался голодным, отдавая свою еду ребенку, сколько раз он оставался без сигарет.

Она была сломлена. Я держал в руках женщину, которая плакала о том, как тяжело ее мужу. По-моему, она даже не думала о том, что сама только что готова была сделать для ребенка. Мне стало стыдно.

— Успокойтесь, — попытался я оборвать ее стенания. — Успокойтесь, все будет хорошо.

Она посмотрела на меня, глаза ее были полны благодарности.

— Вы хороший, — прошептала она.

— Знаю, знаю, — коротко хохотнул я. — Сосунок Кейн, простофиля номер один.

Мы молча прошли через кухню, в дверях она остановила меня.

— Еще раз спасибо, мистер.

— Забудьте об этом, миссис. Мы всегда рады оказать любезность.

Я спустился по лестнице и вышел на улицу. Пройдя примерно половину квартала, я увидел девочку. К ней подбежал мужчина, схватил ее на руки и подбросил в воздух.

— Папа, папа!

— Детка! — воскликнул мужчина, пританцовывая. — Папа нашел работу.

Я как раз в это время проходил мимо них.

— Поздравляю, Майк, но у тебя есть кое-что более ценное, — сказал я и пошел своей дорогой.

Мужчина посмотрел мне вслед, вытянув шею. Наверное, вспоминал, знает ли он меня. Потом он повернулся и побежал к дому, не спуская дочь с рук.

По дороге в магазин меня все больше охватывало бешенство. Эта сучка Терри заплатит мне за все. В следующий раз я трахну ее, ей этого не избежать.

И она не избежала.

Глава третья

Утром в магазин пришла женщина, которой я накануне оставил продукты. Держа девочку за руку, она подошла ко мне. Выглядела она уже не так, как вчера. Может быть, по-другому держала голову, а может быть, просто двигалась более уверенно. Во всяком случае, в ее взгляде уже не чувствовалось обреченности.

— Мой муж получил работу, — начала она без всяких предисловий. — Я хотела узнать, не можете ли вы отпустить мне немного продуктов до завтрашней зарплаты?

— Знаю, — ответил я. — Я встретил его на улице. Подождите минутку, я спрошу у хозяина.

Я пошел к Гарри и объяснил ситуацию: муж нашей покупательницы только что получил работу, и она просит немного продуктов в долг до завтра, когда будут выдавать зарплату. Мне было стыдно за свой вчерашний поступок, гнусность которого я ощутил в полной мере лишь на следующее утро. И теперь я очень хотел хоть как-то загладить свою вину. Гарри сказал, что если я полагаю, что в данном случае все в порядке, то можно отпустить продукты.

Я вернулся к женщине и дал ей все, что она хотела. Укладывая продукты в пакет, я попытался извиниться за вчерашнее. Говорил я тихо, чтобы никто, кроме нее, не мог меня услышать.

— Я очень рад, что ваш муж нашел работу, — сказал я. Женщина промолчала. — Извините меня за вчерашнее. Не знаю, почему я так повел себя вчера, но я столько всякого наслушался, что не знаю, кому верить. Не знаю, кому можно доверять.

— А почему бы вам не доверять людям, которые не проявили себя перед вами с плохой стороны? — спросила женщина, краснея.

Мне стало и вовсе худо, я оставил ее вопрос без ответа и не стал объяснять, что некоторые люди поступают честно, а некоторые могут надуть, что мешает относиться ко всем людям хорошо. Я перевязал пакет и протянул его женщине. Она молча взяла его и удалилась.

Днем в магазин зашла Терри.

— Дай мне бутылку кетчупа, — улыбнувшись, скороговоркой произнесла она.

— Боже! — воскликнул я. — А другое ты что-нибудь ешь?

Я чувствовал, что она на меня не обидится, и подумал, что мне давно следовало трахнуть ее, тогда бы я не очутился в такой ситуации. Сняв с полки бутылку кетчупа, я поставил ее на прилавок.

— Что-нибудь еще?

Она покачала головой.

Я сунул бутылку в пакет.

— Десять центов, пожалуйста.

Она протянула мне монету.

— Придешь завтра на собрание? — спросила Терри.

— Приду, — ответил я, — жди меня.

Она ушла.

Ко мне подошел Гарри.

— И зачем только ты ходишь на эти собрания? — спросил он. — Это просто толпа бездельников, большинство из них совсем не хотят работать.

— Не знаю, — ответил я. — Мне они кажутся вполне приличными ребятами. Просто им не повезло, вот и все. А кроме того, у меня там свой интерес.

Он посмотрел на меня.

— Только не говори, что ты собираешься стать коммунистом.

Я рассмеялся.

— Я даже не знаю, что такое коммунизм, и если и увижу коммуниста, то не пойму этого. Мне кажется, что там наверху обычные люди и хотят они того же, что и все остальные. Они хотят работы, еды и хорошего отдыха. И я этого хочу, но ведь я не коммунист.

— Они проповедуют свободную любовь и не верят в брак, — сказал Гарри.

— Об этом я ничего не знаю. Большинство из них женаты.

— Ну хорошо, — сказал Гарри, — но если они нормальные люди, то не должны позволять крутиться возле себя подросткам вроде этой Терри. Держу пари, что они ее там трахают хором.

Подобное предположение меня здорово огорчило. Стараясь держать себя в руках, я начал пылко возражать ему, но в конце концов лишь усмехнулся.

— По-моему, от такой девушки никто бы не отказался, — сказал я.

Вошла покупательница. Гарри повернулся к ней, а я занялся упаковкой, и мы оба забыли о нашем разговоре.

Прошло несколько месяцев. Сэм бросил работу и уехал жить к родственникам в Хартфорд. Я уже считался опытным продавцом и получал пятнадцать долларов в неделю. Неплохо шла и торговля содовой по воскресениям у Отто. Сэкономив некоторую сумму, я приобрел кое-что из одежды, слегка располнел и стал дружелюбнее по отношению к людям. Я знал всех в округе. Время мое было занято магазином и клубом. Нельзя сказать, что я был активным членом клуба, просто я испытывал потребность в общении с людьми.

Как-то вечером, примерно через неделю после Дня Благодарения, когда я выходил из магазина, меня окликнул Джерро Браунинг. Я подождал его, и мы вместе пошли по улице.

— Где ты живешь, Фрэнк? — спросил он.

— В Миллз, — ответил я, спрашивая себя, зачем ему понадобилось знать это.

— А куда ты сейчас направляешься?

— Собрался поесть, а потом домой.

— Не возражаешь, если мы поедим вместе?

— Конечно, нет, — ответил я, удивленный этим предложением. — Наоборот, будет с кем поговорить.

Он внимательно посмотрел на меня.

— А разве у тебя нет друзей?

Я покачал головой.

— Сколько тебе лет? — спросил Джерро.

— Двадцать два. — Я с недоумением посмотрел на него. — Послушай, я не возражаю против подобных вопросов, но может быть, ты объяснишь мне, откуда такое внимание ко мне?

Он рассмеялся.

— Сам не знаю, наверное, ты мне просто интересен.

— А почему именно я? Я ничуть не отличаюсь от других.

— Ты так думаешь?

— Конечно.

Мы завернули в кафетерий. Подойдя к прилавку, мы взяли подносы с едой, уселись за стол и начали есть.

Несколько минут мы ели молча, затем Джерро обратился ко мне:

— А что скажешь насчет своих волос?

Я инстинктивно поднял руку к виску.

— А что мои волосы? Разве они не причесаны?

Он засмеялся.

— Да нет, причесаны, дело в другом. Я просто ответил на твой вопрос.

— У меня такие же волосы, как у всех.

— Не совсем, — сказал Джерро с улыбкой. — В них уже есть седина; ее не так много, но она заметна. А ведь ты слишком молод, чтобы иметь седые волосы.

— Может быть, я слишком нервный.

Джерро покачал головой.

— Нет, ты не нервный, просто ты много пережил.

— С чего ты взял?

Прожевав, Джерро ответил:

— Я сужу об этом по некоторым мелочам и по твоей манере поведения. Когда ты откидываешься на спинку стула и наблюдаешь за людьми, у тебя во взгляде появляется любопытство, превосходство или что-то подобное. Говоришь ты убедительно, немногословно, всегда уверенно и никогда равнодушно. Что же до твоей походки, то она осторожная, как у животного, которое всегда настороже и готово в любую минуту сделать пасс в сторону. Когда мы пришли сюда, ты сел спиной к стене, думаю, инстинктивно, чтобы видеть всех, кто входит сюда или идет мимо. Кого ты ищешь и кого остерегаешься?

Я улыбнулся.

— Никогда не замечал за собой такого. Я никого не остерегаюсь, наверное, это просто привычка.

— У привычек всегда бывают причины, — сказал Джерро. Мы покончили с мясом. Я сходил за кофе и принес его на столик.

Джерро сидел, откинувшись на спинку стула, и курил, безучастно крутя между пальцами маленькую булавку, прикрепленную к цепочке для часов.

— Что это? — спросил я, указывая на цепочку для часов.

Он вынул из кармана часы и протянул мне. Я посмотрел на них.

— Это ключ к «Фи Бета Каппа»[1], — сказал Джерро.

Я повертел часы в руках. На них были какие-то странные буквы.

— Это самый забавный ключ, который мне приходилось видеть, — сказал я. — И что же он открывает?

Джерро рассмеялся.

— Предполагалось, что он открывает мир возможностей, но это не так. Иногда я думаю, что это просто фальшивка. — Он увидел, что я не понимаю его слов. — Его вручают в колледже. Попасть в этот привилегированный клуб можно только если у тебя высочайшие показатели.

— Ты учился в колледже?

Джерро кивнул.

Я вернул ему часы и подумал о Марти и Джерри. Они, наверное, сейчас уже заканчивают колледж.

— У меня есть друзья, которые тоже учатся в колледже.

— В каком? — с интересом спросил Джерро.

Я криво усмехнулся.

— Не знаю, я давно их не видел.

— Почему же ты думаешь, что они учатся в колледже?

— Потому что знаю их.

— Да, жаль, что люди теряют друг друга, — задумчиво произнес Джерро.

Казалось, после этой фразы между нами растаял лед и я почувствовал легкость. Мы сидели и разговаривали больше часа. Я рассказал ему о себе, чего никогда не делал раньше, и по-моему, его действительно заинтересовала моя судьба. Расстались мы добрыми друзьями.

Глава четвертая

Зима тысяча девятьсот тридцать второго — тридцать третьего годов была трудной. Многие люди не имели работы, жили на пособие. Даже мне, у которого положение было относительно благополучным, становилось все более ясно, что необходимы серьезные меры для обеспечения людям средств к существованию. Газеты пестрели заголовками: «Новый кризис», «Люди голодают и мерзнут», «Увеличить пенсию ветеранам», «Рабочим — работу», «Люди, не обманывайтесь, до процветания далеко»…

Но все это как будто не касалось меня. Я был в безопасности. Я не голодал, не мерз, у меня была работа. Поэтому когда я пришел в клуб, жалобы присутствовавших там людей показались мне мало убедительными, речи бесполезными, а требования нереальными.

Но чем дальше, тем больше я видел, как люди отчаивались, теряли надежду когда-нибудь снова найти работу. Выражалось это по-разному. Те, которые добросовестно каждое утро выходили из дома на поиски работы, переставали делать это, уверовав, что все без толку. Объяснение было стандартным: «Разве неизвестно, что сейчас депрессия? Приятель, не дашь десять центов?»

Несколько магазинов на нашей улице закрылось, но казалось, что это никого не волнует. Магазины стояли пустые, и в витринах их были выставлены объявления «Сдается», имевшие целью привлечь покупателя дешевизной. «Низкие цены», «половинная стоимость», «срочная распродажа», «ежегодная распродажа», — гласили они. Увы, желающих приобрести собственность не находилось.

Люди были сбиты с толку, растеряны, они не знали, кого в этом винить. В метро, в витринах магазинов и на дверях были расклеены небольшие плакаты: «Покупайте Америку». «Морнинг американ» и «Ивнинг джорнал» развернули широкомасштабную кампанию под девизом: «Купите Америку и верните ей благополучие». В театре Колумба мужчины произносили речи против правительства, против президента, против евреев, против негров, против католиков, против всего и вся. Они ожесточенно ругали профсоюзы, забастовки, штрейкбрехеров, рабочих, не желающих вступать в профсоюзы, хозяев, хозяев-евреев, банкиров-евреев. Бесцельно, зло и глупо они будоражили народ: «Покупайте неевреев», «Покупайте Америку»..

На людей со всех сторон обрушивались новости о беспорядках в Гарлеме, о продовольственных бунтах. Нервы у них были на пределе, и дремавшая в душах жестокость вырывалась наружу. Царил сплошной хаос, словно бы замешанный чьей-то рукой на ненависти, клеветнических слухах, смутных намеках, возникавших ежеминутно.

«Укажите неграм их место». «Работа нужна белым людям». «Вы ведь не хотите, чтобы вашу сестру изнасиловал негр?» «Посмотрите вокруг. Кто заправляет всем бизнесом? Евреи. Кто владеет банками? Евреи. У кого самая лучшая работа? У евреев. Кто в большинстве своем доктора и адвокаты? Евреи. Кто такие коммунисты? Евреи. Кто такие забастовщики? Евреи. Так это наша или их страна?»

«Негры — это раковая опухоль. Стоит позволить одному из них поселиться по соседству с вами, как они моментально расплодятся, словно мухи. Они разрушают истинные ценности. Они разорят окрестности, они разорят вас. Если вы позволите неграм жить рядом с вами, то будете бояться по вечерам выходить на улицу. Вы будете волноваться за своих дочерей, возвращающихся из школы. Негры — это раковая опухоль. Если она появилась, то сожрет вас. Они убьют вас, если вы позволите им сделать это»…

Это была плохая зима во многих отношениях. Я помню тот вечер в феврале, в день рождения Линкольна, когда я видел, как Джерро плакал. Я стоял в задней части зала. Клуб был наполовину пуст, присутствующие тихо разговаривали, собравшись в кружок. Уже не было ни оркестра, ни танцев, деньги были нужны для более важных дел. Люди перестали приходить на собрания, они или потеряли надежду или их сбивали с толку крикливые развязные уличные ораторы.

Я разговаривал с Терри, она, как обычно, жаловалась:

— Черт возьми, у меня опять задержка. Ты уверен, что был осторожен?

Я рассмеялся.

— Конечно, я осторожный. И прекрати терзать себя, если уж ты залетишь, то я заставлю тебя побегать по лестнице, и все будет в порядке.

Она разозлилась.

— Не знаю, какого черта я связалась с тобой. Тебе бы только трахаться, а на меня совершенно наплевать.

— А разве есть что-нибудь еще, чего мне надо хотеть? — весело спросил я.

— Ну хорошо, умник, — процедила она сквозь зубы, глаза ее пылали гневом. — Когда-нибудь ты обнаружишь, что больше ничего не получишь от меня, и тогда тебе придется добиваться этого.

— Есть и другие девушки, — небрежно бросил я.

Она взорвалась.

— Так ты еще и смеешься, черт возьми? Я выхожу замуж.

— А кто хочет на тебе жениться?

— Есть один парень, — с неожиданной уверенностью ответила Терри. — У него тоже хорошая работа, он водитель автобуса на Пятой авеню. Вот он настоящий джентльмен. Он никогда не бросит девушку, если она не захочет этого.

— Это только подтверждает старую истину, что глупцы рождаются каждую минуту. Почему же ты до сих пор не вышла за него замуж?

— Сама не знаю, — резко ответила Терри. Внезапно тон ее голоса изменился, теперь он звучал мягко и дружелюбно. — А ты никогда не думал о женитьбе, Фрэнк?

Я вскинул руки в притворном ужасе.

— Думаешь, я сошел с ума? Зачем делать несчастной одну девушку, когда можно сделать несчастными их всех? — Я рассмеялся. — Ты что, делаешь мне предложение? Но это так неожиданно.

Терри снова разозлилась.

— Ладно, продолжай смеяться. Если меня пронесет в этом месяце, то я выйду замуж и ты останешься с носом. — С этими словами она отошла в сторону.

Я задумчиво поглядел ей вслед. Никогда не знаешь, насколько серьезно она говорит. Но, черт побери, я вообще не хотел жениться.

Джерро забрался на стол, чтобы сказать речь. Он поднял руки, призывая к тишине.

— Друзья! — начал он.

В этот момент раздался звон разбитою стекла, и в комнату влетел камень, затем еще несколько. Мы замерли, не понимая, что произошло. Джерро остался стоять на столе с открытым ртом.

Будучи ближе всех к окну, я выглянул на улицу и увидел толпу из двадцати или тридцати мужчин. Задрав головы, они смотрели на окна. Знакомых среди них я не приметил. В этот момент кто-то тронул меня за руку, это была Терри.

— Что им надо? — спросила она испуганно.

Мне не пришлось отвечать ей, это сделал за меня кто-то из толпы:

— Нам нужен этот жалкий черномазый, нечего ему шляться здесь и трахать белых женщин. Мы научим его, как вести себя с белыми людьми.

Я оглянулся на Джерро. Он стоял посреди комнаты один, остальные с испуганными лицами жались к стенам. Раздался женский крик:

— Почему никто не вызовет полицию?

— Лучше я спущусь и поговорю с ними, — тихо сказал Джерро и направился к двери.

— Не пускай его, Фрэнки, — прошептала Терри, — они убьют его.

— Подожди, Джерро, — сказал я. — Если ты выйдешь, это ни к чему хорошему не приведет. Пусть сначала уйдут женщины.

Он остановился. Я повернулся к окну.

— Если мы отдадим его, — крикнул я на улицу, — вы дадите остальным уйти?

В толпе начали переговариваться, потом кто-то крикнул:

— Ладно.

— Тогда договорились, — сказал я. — Сначала выйдут женщины, потом мужчины. Когда здесь никого не останется, поднимайтесь и забирайте его.

— Нет, — раздался голос снизу. — Последним вместе с ним выйдешь ты.

— Хорошо, — согласился я.

— Фрэнки, ты не должен делать этого, ты не можешь предать его, — прошептала Терри.

— Заткнись, — тоже шепотом ответил я. — Они его не получат. Когда выберешься отсюда, вызови полицию, а потом отправляйся домой и сиди там, пока я не свяжусь с тобой. — Затем, уже громко, я сказал: — Не волнуйтесь, вы все уйдете отсюда. Только по одному. Снимите шляпы, чтобы они видели, что вы белые. Идите домой и оставайтесь там до утра, и держите рот на замке. А теперь выметайтесь!

— Мы не можем бросить Джерро здесь, — запротестовал один из мужчин.

— Я не оставлю его, — ответил я. — А теперь идите. Ведь вы не хотите, чтобы пострадали женщины?

Люди потянулись к двери. Снизу с улицы раздался голос:

— Поставь черномазого к окну, чтобы мы видели, что он не смылся.

Это нарушало мои планы. Я собирался сказать Джерро, чтобы он вылез на крышу и перебрался на другой дом. Но они хотели видеть его, и это могло нас задержать.

Я подозвал Джоя и велел ему перед тем, как уйти, открыть люк на крышу. Он кивнул и исчез.

— А теперь, — сказал я, обращаясь к присутствующим, — выходите по одному, только медленно, нам нужно выиграть время.

Люди начали потихоньку покидать комнату. Паники не было, они спокойно, не торопясь, спускались по лестнице. Я выглянул в окно и увидел, что первая группа уже на улице. Поспешно обогнув толпу, члены клуба сворачивали за угол и исчезали.

— Где черномазый? — раздался голос из толпы.

Я сделал Джерро знак рукой, и он подошел к окну. Лицо его было каменным, губы плотно сжаты. Если он и боялся, то не показывал этого. Я увидел, как Терри подошла к углу. Остановившись, она оглянулась, помахала рукой и исчезла. В этот момент в окно влетел камень. Я инстинктивно увернулся, и он попал Джерро в щеку, чуть пониже скулы. Но Джерро даже не пошевелился.

Я посмотрел на него. Камень рассек кожу, и из раны сочилась кровь. Она стекала на шею, белый воротничок рубашки покрылся темными красными пятнами. Я протянул ему носовой платок. Джерро приложил его к щеке легким движением, словно парикмахер, накладывающий горячее полотенце.

— Ты знаешь кого-нибудь из них? — прошептал я.

— Да, — произнес он слегка дрожащим голосом. — Я знаю большинство из них.

Возможно, некоторые из этих ублюдков в свое время были членами клуба. Я молчал, надеясь в душе, что Джой успеет вернуться до того, как последний человек покинет помещение.

— Фрэнк! — раздался от дверей голос Джоя.

— Все в порядке? — спросил я, не отворачиваясь от окна.

— Да, — прошептал он.

— Смывайся, — сказал я. — Не забудь, что выходишь последним.

Я услышал звук его шагов на лестнице и сказал Джерро:

— Приготовься! Побежишь за мной, как только увидишь, что Джой вышел на улицу.

Джерро не ответил.

В комнату влетело еще несколько камней. Я уклонился, а Джерро по-прежнему стоял неподвижно. Наконец Джой вышел на улицу.

— Сматываемся, — крикнул я и отступил в глубь комнаты. Уголком глаза я заметил, что некоторые из толпы двинулись к двери. Джерро продолжал стоять у окна. Я схватил его за руку и потащил за собой. — Идем, черт тебя подери.

Мы выскочили в прихожую, и я услышал шаги внизу. Почти бегом мы поднялись на верхний этаж, откуда лестница вела на крышу. Я увидел, что квадратная крышка, закрывавшая люк, отодвинута, и сквозь отверстие видны звезды, сияющие в небе. «Молодец, Джой», — подумал я.

Я пропустил Джерро вперед и, подтолкнув его к лестнице, подождал, пока он не исчезнет в отверстии люка, затем начал подниматься сам. В помещении клуба этажом ниже раздались голоса и грохот ломаемой мебели, затем послышался шум на лестнице, ведущей к нам. Я был уже почти возле люка, когда почувствовал, что кто-то схватил меня за ногу. Оглянувшись, я увидел мужчину, наполовину взобравшегося по лестнице. Я со всей силы лягнул его ботинком по лицу. Он свалился на пол, а я выскочил на крышу.

После последнего снегопада крыши были припорошены снегом. Рядом с люком лежала крышка, а поблизости валялись полусгнившие тюфяки, которые, наверное, оставили жильцы, спавшие летом на крыше.

— Помоги мне! — крикнул я Джерро.

Кровь все еще текла у него по лицу, но он нагнулся, и мы вместе закрыли крышку. Потом я набросал на нее тюфяки, надеясь, что это задержит преследователей. Выпрямившись, я огляделся. На некоторых крышах виднелись люки, я направился к ним. Первый люк был через два дома, я подбежал к нему и попытался открыть, но он был заперт.

Я оглянулся через плечо на нашу крышу. Крышка еще лежала на люке, но я видел, как она ходит ходуном под нажимом людей, пытающихся открыть ее. Тюфяки подпрыгивали, уже съехав чуть в сторону. Мы побежали к следующему дому.

Там нас ждала удача, крышка люка оказалась открыта. Спустившись внутрь, я запер ее на небольшой крюк. Сбежав по лестнице, мы выскочили на Шестьдесят восьмую улицу и помчались по ней в направлении парка.

Я оглянулся, погони не было. На Сентрал Парк Уэст мы поймали такси и вскочили в него.

— Трогай, — сказал я шоферу, — потом я скажу тебе, куда ехать.

Джерро откинулся на сидении, закрыв лицо руками. Носовой платок был весь в крови. Я повернулся к нему, убрал руки от лица и осмотрел рану.

— Плохо дело, — сказал я, — надо показать тебя доктору. — Я наклонился вперед и велел шоферу отвезти нас в больницу Рузвельта.

Около больницы мы вышли, я рассчитался с водителем и мы направились в отделение неотложной помощи, где Джерро осмотрел врач. Пришлось наложить несколько швов на рану. Пока врач занимался Джерро, я отвечал на вопросы медсестры, заполнявшей карточку. Закончив операцию и наложив повязку, врач посоветовал Джерро поехать домой и полежать несколько дней, еще он дал какие-то таблетки, и мы ушли из больницы.

Часы в витрине магазина на противоположной стороне улицы показывали одиннадцать. Я посмотрел на Джерро.

— Тебе и правда лучше поехать домой, по-моему, ты не в лучшей форме.

Джерро попытался улыбнуться.

— Да, так будет лучше, дома все быстро пройдет. Спасибо, Фрэнк. Ты молодец.

— Забудь об этом, — сказал я, — но сможешь ли ты один добраться домой?

— Конечно, конечно, смогу, — ответил Джерро, но я заметил, что его шатает, а потому взял его под руку.

— Думаю, нам следует вместе закончить сегодняшний вечер, — сказал я. — Давай так и сделаем. — Он не возражал. — Где ты живешь?

Джерро задумался.

— Может быть, мне не стоит ехать домой? Родные расстроятся. Лучше отправиться к друзьям.

— Куда угодно, только побыстрее. Тебе надо отдохнуть.

Мы сели в такси. Джерро назвал водителю адрес в Гринич-Вилледж, машина тронулась, и он снова откинулся на сидении. Некоторое время мы ехали молча, Джерро смотрел в окно, я наблюдал за ним краешком глаза.

Потом он наклонил голову и закрыл лицо руками. Он плакал. Я понимал, что слезы его не от боли, а от горечи и унижения, которые ему пришлось перенести.

— Глупцы, — сказал он, — бедные заблудшие глупцы. Когда они прозреют?

Глава пятая

Такси остановилось перед небольшим отремонтированным зданием, на дверях которого висела табличка «Студия». Я расплатился с водителем, и мы вошли в дом. Поднявшись на второй этаж, Джерро нажал кнопку звонка. За дверью было тихо. Рана уже начала причинять ему боль, по всему было видно, что чувствует он себя не очень-то хорошо.

Я еще раз позвонил в дверь. Прошла минута, но нам так никто и не открыл.

— Может быть, твоего друга нет дома? — спросил я.

Джерро покачал головой и сказал:

— У меня есть ключ. — Вытащив ключ из кармана, он открыл дверь.

Мы вошли в квартиру. Джерро зажег свет. В одном углу я увидел пишущую машинку, около которой лежало несколько скомканных листов бумаги, в другом — мольберт с незаконченным портретом мужчины. Еще в комнате стояли стол и несколько стульев. В углу рядом с окном была отгорожена маленькая кухонька, где находились плита, холодильник и буфет. В противоположной стене имелась дверь. Джерро подошел к ней, открыл и заглянул внутрь. Через его плечо я успел заметить двуспальную кровать и маленький туалетный столик. Джерро закрыл дверь и повернулся ко мне.

— Похоже, никого нет дома, — сказал он и остановился в нерешительности, словно не зная, что делать дальше. — Ну ладно, думаю, теперь все будет в порядке. Тебе надо ехать домой. Уже довольно поздно, и ты, наверное, здорово устал.

— Я поеду домой только после того, как ты ляжешь в кровать и выпьешь горячего чая и примешь таблетки, которые тебе дал доктор.

— Я сам с этим прекрасно справлюсь, — запротестовал Джерро.

У меня появилось чувство, что он хочет выпроводить меня.

— Нет, — сказал я. — Иди и ложись в постель, а я вскипячу воду. Здесь есть чай?

— В буфете лежат пакетики.

Я зашел в кухонный закуток, налил в чайник воды и поставил его на плиту. Обернувшись, я увидел, что Джерро стоит посреди комнаты и наблюдает за мной.

— Раздевайся и ложись, — сказал я.

Он повернулся, прошел в спальню и закрыл за собой дверь.

Я подождал, пока закипит вода, потом, порывшись в буфете, нашел несколько пакетиков с чаем, положил один из них в чашку, залил кипятком и направился в спальню. Остановившись перед закрытой дверью, я подал голос:

— Чай готов.

— Входи, — послышалось из-за двери.

Я вошел. Джерро переоделся в голубую пижаму и лежал в кровати у окна. Его темное лицо с белой повязкой резко выделялось на подушке.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Лучше, — ответил Джерро, — но ужасно болит голова.

— Выпей чаю, и станет легче. Где таблетки, которые тебе дал доктор? — Он протянул руку, таблетки лежали у него на ладони. — Прими их, — приказал я, — и запей чаем.

Джерро проглотил таблетки, и я протянул ему чай, но когда он взял чашку, я увидел, что рука его так сильно дрожит, что он с трудом удерживает ее. Я взял чашку и принялся поить Джерро с ложечки. В конце концов он выпил чай и откинул голову на подушку.

Я посидел немного, наблюдая за ним, потом спросил:

— Что еще я могу сделать для тебя?

— Спасибо, ничего, — ответил Джерро. — Ты и так сделал много.

Некоторое время мы молчали, я увидел, что он начал дремать.

— Фрэнк, а тебе было страшно там, в клубе? — открыв глаза, вдруг спросил Джерро.

— Я аж позеленел от страха, — улыбнулся я.

— Нет, ты не испугался, — сказал он. — Я наблюдал за тобой, ты и глазом не моргнул, похоже было, что тебя это даже забавляет.

— Да ты тоже вел себя неплохо, — сказал я и добавил, передразнивая его: — Лучше я спущусь и поговорю с ними.

— А ведь я испугался, я действительно испугался, — сказал Джерро. — В глубине души я понимал, что боюсь, и от этого мне было стыдно. Мне было стыдно, потому что я думал, что давно преодолел этот страх, обычный, характерный для негров страх перед толпой белых людей. А теперь я думаю, что этот страх вернулся.

— Во всяком случае ты его не показал, — ответил я. — Тебе лучше отвлечься и постараться заснуть. Утром все будет выглядеть иначе.

— Утром все будет выглядеть иначе? — задумчиво спросил Джерро. — Я сомневаюсь, будет ли вообще когда-нибудь иначе, чем сегодня? Люди не могут измениться за одну ночь. Когда дела идут плохо, они предпочитают искать козла отпущения. В своем тупом стремлении отомстить, они забывают все хорошее, что человек сделал для них.

Я поднялся и произнес решительным тоном:

— Выкинь все из головы и спи, тебе сейчас необходим отдых. — Я направился к двери. — Я буду здесь, если понадоблюсь — позови.

Он кивнул и сказал с улыбкой:

— Ты славный парень, Фрэнк. Я ведь уже говорил тебе об этом, правда?

— Можешь повторить мне это завтра утром, после того, как хорошо отдохнешь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Я тихонько закрыл за собой дверь, прошел на кухню, сполоснул чашку и поставил ее назад в буфет. Потом сел и закурил. Через несколько минут мне послышалось, что Джерро зовет меня. Я заглянул в спальню и, убедившись, что он спит, вернулся в кресло.

На столике рядом с мольбертом стоял небольшой портрет Джерро. Я подошел и взял его. Это был хороший портрет. Я как-то раньше не замечал, что Джерро симпатичный парень: решительное, страстное лицо, резко очерченные скулы, большие умные глаза, твердый, чуть удлиненный подбородок. Я поставил портрет на стол и опять опустился в кресло. На часах было уже начало второго, и я понял, что сегодня мне придется спать сидя.

Меня разбудил звук ключа в замке. Я бросил взгляд на часы, было половина четвертого. Открылась дверь, щелкнул выключатель, и в комнату вошла девушка. Увидев меня, она резко остановилась.

Девушка была очаровательная: короткие каштановые волосы, глубокие карие глаза, изящно изогнутая линия рта. Пальто на ней было распахнуто, и я успел оценить ее фигурку. Все у нее было как надо: хорошие ноги, гладкая матово-белая кожа. Я захлопал глазами, потом поднялся. Так вот почему Джерро пытался выпроводить меня.

— Кто вы такой? — спросила девушка мягким грудным голосом, который очень подходил к ее фигуре.

— Фрэнк Кейн. Я друг Джерро.

— Где он?

Я кивнул в сторону спальни.

— Он спит. Произошел несчастный случай, и я привез его.

Девушка посмотрела на меня, потом направилась к спальне, снимая на ходу пальто, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Я заметил, что Джерро по-прежнему спит. Пройдя в комнату, девушка остановилась возле кровати, посмотрела на Джерро, затем вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Лицо ее побледнело.

— Не волнуйтесь, — сказал я, — с ним все в порядке.

— А что случилось?

Я достал сигареты, предложил ей, и мы закурили. Когда я закончил свой рассказ, она опустилась в кресло и сказала:

— Наверное, это было ужасно.

— Могло быть и хуже, — ответил я.

— Я имею в виду его состояние. Вы не знаете, как много сил он отдал этому клубу. Как он гордился им! Как он гордился тем, как его там принимают! Он всегда говорил, что это только начало, что клуб — это прообраз лучшего будущего, когда люди будут едины, независимо от цвета кожи и религиозных убеждений. Конечно же, для него это ужасное потрясение.

— Но рана не такая уж страшная, — сказал я, глядя на девушку.

— Безусловно, она скоро заживет, и он о ней забудет, но его гордости нанесен огромный удар, и от душевной травмы он оправится не так быстро, как от физической.

Я поднялся, взял пальто и сказал:

— Я пойду, я просто ждал, когда кто-нибудь придет, чтобы объяснить, почему его нельзя беспокоить.

— Нет, — быстро сказала девушка, — не уходите. Уже поздно. Я не знаю, далеко ли вы живете, но лучше вам остаться. Вы можете лечь вместе с Джерро, а я устроюсь здесь, на диване. Вы выглядите очень усталым.

— Нет, спасибо, я пойду, — ответил я, подчеркивая слова, и направился к двери.

Девушка пошла за мной.

— Почему вы не хотите остаться? Мне будет удобно на диване, честно. И вообще, я в любом случае буду спать здесь.

Я вопросительно посмотрел на нее. Она покраснела, краска залила ее лицо и шею. Потупившись, она опустила взгляд.

— Подождите, — сказала она, — вы не поняли. Я его жена.

Я выдавил из себя улыбку.

— Послушайте, не хочу показаться глупым и грубым, но это ваше дело, а не мое. Мне все равно, кто вы. Джерро отличный парень и, наверное, станет большим человеком. А я один из тех, кому посчастливилось познакомиться с ним, вот и все.

Девушка опустилась в кресло. Казалось, она разозлилась на саму себя.

— Простите, но я солгала вам, — сказала она. — Я ему не жена. — Подняв голову, она гордо посмотрела на меня. — Но я хотела бы быть его женой. Я хотела бы найти в себе мужество заставить его на мне жениться.

Я посмотрел ей прямо в глаза. Она снова покраснела, но взгляд на этот раз не отвела. Я бросил пальто на стул.

— Черт возьми, разве так встречают гостей? Есть в этом доме какая-нибудь еда? Я голоден, мисс?..

— Марианна Ренуар.

— Так как насчет того, чтобы поесть, Марианна? — спросил я с улыбкой.

— Разве что яйца? — предложила она, улыбнувшись в ответ. — Придется вам есть яйца, больше все равно ничего нет. Яичницу или омлет?

Через несколько минут мы сидели за столом и ели, вернее, ел я, а она говорила.

— Джерро не понравится то, что я сказала вам, он не любит, когда я лгу о наших отношениях. Он говорит, что правда всегда проще. — Я согласно кивнул. Марианна закурила. — Я встретила Джерро в колледже, когда мы были молодыми. Ну вы знаете, как это случается, начинаешь говорить об учебных проблемах, а через несколько минут обнаруживаешь, что есть гораздо более важные вещи, о которых можно поговорить.

Я была решительной и говорила, что мы бросим вызов этому миру. Какие еще к черту нормы? Какое нам дело до того, что говорят и думают другие? Но Джерро на это всегда молчал, улыбался своей мягкой, обезоруживающей улыбкой и не произносил ни слова.

Мне кажется, он уже тогда понимал, что я просто отвлекаю себя этими разговорами, чтобы забыть о реальной жизни. Мои родители никогда не допустили бы этого. Я приехала с Гаити и думала, что хоть капля негритянской крови во мне да есть. Когда-то, во времена моей бабушки, темнокожие люди гордились цветом своей кожи даже больше, чем чистокровные белые люди. А семья Джерро придерживалась прямо противоположной точки зрения.

Джерро всегда хотел стать писателем или журналистом. Он изучал журналистику еще в школе, но вскоре понял несоответствие между своими возможностями и уровнем подготовки. Тогда он серьезно занялся своим образованием. Он думал, что если будет много трудиться над собой, то люди будут относиться к нему так же, как они относились бы к любому талантливому человеку. Вот почему я думаю, что сегодняшний случай глубоко ранил его.

Он всегда так занят, что у него даже нет времени встречаться со мной более одного раза в неделю. А когда он приходит, то садится вон за ту машинку и начинает писать такие чудесные, проникновенные статьи, что нельзя удержаться от слез, читая их. Он вкладывает в них сердце и душу, а когда ставит точку, то протягивает их мне, чтобы я прочитала. Пока я читаю, он нервно расхаживает по комнате, куря одну сигарету за другой, стараясь проникнуть в мои мысли, понять, что я чувствую.

Когда же я, закончив чтение, поднимаю на него глаза и говорю, как чудесно то, что он написал, он отнимает у меня странички, комкает их и спрашивает: «Это правда, Марианна? Я написал правду?»

Конечно, все это правда — обнаженная, грубая, честная, бескомпромиссная правда. Страдания ранимой, чувствительной души. Его правда — это яркий, сверкающий факел в темноте ночи нашего мира, полного невежества и предрассудков.

Марианна встала и взяла небольшой портрет Джерро, на который я обратил внимание.

— Я однажды рисовала его за работой. Он не знал об этом, а когда кончил писать и посмотрел на меня, я протянула ему портрет. И знаете, что он сказал? Он сказал: «Боже, дорогая, ты сделала меня слишком красивым». Как будто я могла приукрасить его — его, который красив, добр и честен с самого рождения.

Марианна положила портрет на стол и несколько минут смотрела на него. Я доел и посмотрел на Марианну. Казалось, он забыла о моем присутствии.

— Боже, — прошептала она. — Боже, как я хочу, чтобы мы поженились.

Я начал что-то говорить, но меня оборвал Джерро, который стоял в дверях спальни.

— Я вижу, вы уже познакомились, — сказал он. — Но как обычно, Марианна высказала лишь свою точку зрения. Она не говорила тебе, что получила стипендию Росса в области изобразительных искусств, не так ли? Она не говорила тебе, что ее семья одна из самых состоятельных на Гаити? Она не говорила тебе, что если мы поженимся, то нам не на что будет жить?

Марианна подбежала к нему.

— Джерро, я так испугалась за тебя.

Он нежно улыбнулся ей.

— Испугалась, Марианна? Испугалась не ты, испугался, скорее, я.

Я поднялся из-за стола и сказал:

— Послушайте, я устал. Заседание суда откладывается до завтра. Твою версию, Джерро, я выслушаю утром. А теперь спать.

Я лег на диване в комнате и уже почти заснул, как вдруг услышал, что кто-то вышел из спальни. Вглядевшись в темноту, я увидел Марианну.

— Марианна, — окликнул я шепотом, — Джерро уснул?

Подойдя в дивану, Марианна спросила:

— Вы еще не спите?

— Нет.

— Он рассказал мне, что вы сделали для него, и я хотела вас поблагодарить. — Внезапно она рассмеялась.

— Над чем вы смеетесь?

— Знаете, что я подумала, когда вошла в комнату и увидела вас в кресле? Я подумала, что вы уснувший грабитель. У вас было такое выражение лица, словно вы собирались сказать: «Ну ладно, я попался. Что ж теперь делать?» Вот я и застыла в нерешительности. Когда-нибудь я нарисую вас. Теперь-то я знаю, какой вы замечательный.

Я промолчал. Она наклонилась и поцеловала меня в щеку. От нее пахло духами, она была необычайно женственна.

— Это за то, что вы так добры к Джерро.

Я взял ее за руки и притянул к себе.

— То было для Джерро, — прошептал я, — а это для меня.

Я поцеловал ее в губы. Она была так поражена этим, что не остановила меня, а потом сама поцеловала меня, обняв руками за голову и прижав к себе. Когда мы отстранились друг от друга, я прошептал:

— Так ради кого была та речь за ужином? Ради меня или ради тебя?

Некоторое время мы смотрели в глаза друг другу, затем она резко выпрямилась.

— Ну ты пес, — спокойно прошептала она. — Грязный пес. Я никогда не нарисую тебя. Ты грабитель, мое первое впечатление оказалось правильным. — Она подошла к двери и остановилась. — Я больше никогда не увижусь с тобой, — равнодушно произнесла она.

Я повернулся на живот и посмотрел на нее.

— Марианна, — прошептал я, — сказала бы ты это, если бы я не был другом Джерро?

Не удостоив меня ответом, она ушла в спальню. Я снова повернулся на спину и принялся разглядывать потолок, усмехаясь про себя. Она была права, я больше не увижу ее, пока мы дружим с Джерро. Для нас обоих было бы слишком опасно снова встретиться. Она понравилась мне, как не нравился никто раньше. То ли в ней, то ли в нас обоих было что-то такое, что толкало нас друг к другу. Я почувствовал это, как только увидел ее, а теперь еще понял, что она почувствовала то же самое. Мне нравился ее голос, походка, выразительное лицо, руки с длинными чуткими пальцами. Мне нравились ее губы, уголки которых слегка подрагивали. Но пока Джерро мой друг, мне не стоило видеться с нею.

Я ушел рано утром, пока они еще спали. Был понедельник, и мне надо было спешить на работу. Я выскочил из дома как вор, как грабитель.

Глава шестая

Через несколько минут посте открытия в магазин вошла Терри, разъяренная, как черт.

— Я думала, ты дашь знать о себе вчера вечером, — гневно произнесла она.

— Я не смог, — сказал я, желая слегка охладить ее пыл. Гарри удивленно посмотрел на меня. — У Джерро оказалась довольно серьезная рана, и я провел ночь с ним. Что произошло после нашего ухода?

Терри сменила гнев на милость и ответила:

— Не знаю, я вызвала полицию, как ты велел, и ушла домой. Клуб, наверное, разгромили. А как Джерро?

— Все в порядке. Мы убежали по крышам.

— А что теперь будет с клубом?

— Не знаю, — ответил я. Мы вышли на улицу и посмотрели наверх. Все окна там были разбиты. Поднявшись по лестнице, мы увидели поломанную мебель и стены, исписанные ругательствами. Мы спустились на улицу.

— Я думаю, все кончено, — тихо сказала Терри.

— Не исключено, хотя если наберется достаточно членов, клуб может опять открыться.

— Вот именно — достаточно, — ответила она.

— Да тебе-то на что этот клуб? Что ты с него имела?

Терри задумалась, а потом сказала:

— Там можно было познакомиться с людьми, подружиться, поговорить на разные темы. Словом, там можно было собраться.

— А разве клуб не был местом, где можно было помочь людям и поделиться с ними тем, что имеешь? Разве он был только местом, где можно получить удовольствие?

— Да нет, наверное, — с сомнением ответила она.

Я был прав. Большинство людей, приходивших туда, не знали толком, для чего они это делают, для них клуб был просто местом, куда можно было прийти. Благотворительные акции планировало руководство, такие люди, как Джерро. А рядовые члены даже не понимали всей важности этой работы. Я попрощался с Терри и вернулся на рабочее место.

В среду после обеда Гарри позвал меня к телефону.

— Это тебя, — сказал он, протягивая трубку.

— Да!

— Привет, Фрэнк, — я узнал голос Джерро.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Уже все в порядке. Я позвонил, чтобы узнать, не хочешь ли ты поужинать со мной сегодня?

— Спасибо, я не против. А где?

— У Марианны, — сказал он.

Это было для меня неожиданностью, я не знал, что и ответить. Мне не хотелось идти туда, не хотелось видеть ее. То есть увидеть ее мне хотелось, но я был уверен, что ничего хорошего из этого не выйдет. Последние дни я слишком много думал о ней, больше, чем следовало. Слишком уж она запала мне в душу.

— Во сколько? — спросил я.

— В половине восьмого.

— Обожди-ка минутку, — сказал я, — совсем забыл. Сегодня вечером должна прийти машина с продуктами, и мне надо будет дождаться ее. Так что извини, но сегодня не смогу.

— Ох! — произнес Джерро расстроенным голосом. — Марианна тоже хотела увидеть тебя, мы будем огорчены, если ты не сможешь придти.

При упоминании ее имени сердце мое забилось.

— Передай ей, что очень сожалею, но не смогу. Ты понимаешь меня.

— Да, конечно, понимаю. Тогда, может, в другой раз?

— Да, как-нибудь в другой раз. — Мы попрощались, и я повесил трубку.

Звонок Джерро улучшил мое настроение. Теперь я знал, что Марианна думает обо мне, иначе я бы не получил это приглашение.

Джерро позвонил мне на следующей неделе, и мы приятно провели время, пообедав в ресторане на Четырнадцатой улице. Мне все больше нравился этот парень. Я впервые встретил такого человека, к которому сразу начинаешь испытывать симпатию.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросил я его, когда мы ждали десерт.

— Перехожу в другой клуб в Гарлеме, — ответил он.

— Не знаю, черт побери, чего ты возишься с этим стадом! Большинство людей не знает, да и не хочет знать о том, что вы действительно стараетесь сделать. Всем им просто нужно место, где можно хорошо провести время. — Я полагал, что сообщаю ему то, чего он не знает.

— Я знаю это, — согласился он и, увидев удивление на моем лице, продолжил: — Я знаю, что большинство из них не понимает, что мы пытаемся сделать. Но это не причина, чтобы отказаться от помощи им. Рано или поздно каждый из них поймет, что мы стараемся для их же пользы. Хотя, конечно, не сразу. Но в конце концов они поймут.

— Значит, ты отправляешься в Гарлем, — задумчиво сказал я, вспомнив о Томе Гаррисе. Он многое мог бы там сделать, он тоже был правильный парень.

— Да. Организация считает, что я смогу принести больше пользы, работая среди негров.

— Ты и здесь здорово потрудился.

— Прежде я тоже так думал, — сказал Джерро, качая головой, — но теперь не знаю. Я надеялся, что, работая вместе, люди забудут про старую вражду и расовые различия. Ведь единственный способ для нас жить вместе — это вместе работать, объединяя усилия. Таким образом мы сможем узнать друг друга и понять, что хотим одного и того же. Только тогда между нами не будет различий.

— Думаю, ты прав, — ответил я. Хотя на самом деле не знал, насколько он прав. Единственное, что я знал наверняка, так это то, что нельзя разом изменить людей.

Через неделю мы опять встретились, и это был самый интересный для меня вечер за все прошедшие дни. Я сам стал искать встреч с Джерро, и постепенно мы становились все более близкими друзьями.

Я почти не встречался с Терри. Клуб переехал в новое помещение за пять кварталов от магазина, и я больше не посещал собраний. Что-то изменилось во мне с тех пор, как я встретил Марианну. Я почувствовал, что мне хочется от женщины большего, чем просто физическое обладание ее телом. Терри была хорошая девушка, но в ней не было того, чего мне хотелось. Между нами не было и намека на любовь, наши отношения сводились лишь к физической близости. Я начал понимать, что не получаю от нее того, чего бы мне хотелось. С ней я не чувствовал того подъема, возбуждения, желания, которые испытывал при мыслях о Марианне. Уж не влюбился ли я в нее? Мысль эта, однако, меня рассмешила. Подобное предположение само по себе глупость. Об этом можно было прочитать в книгах или посмотреть в кино, но в реальной жизни этого не существовало. Я был в этом уверен.

Однажды мартовским вечером, когда мы с Терри стояли в подъезде ее дома, я поцеловал ее, но она меня оттолкнула. На этот раз я не стал настаивать. Она молча стояла в темноте, потом заговорила:

— Ты изменился, Фрэнк. — Я рассмеялся. — Нет, — серьезно сказала она. — Ты действительно изменился, я это вижу. У тебя что-то на уме.

— Насколько я знаю, ничего, — весело ответил я.

— Может, ты сам этого не понимаешь, но это так. — Она пытливо посмотрела мне в лицо. — Я долго об этом думала. Нам надо прекратить то, чем мы занимаемся. — Я промолчал. — Да, конечно, я права, — сказал она еще более уверенно. — Несколько месяцев назад ты стал бы возражать мне, а сейчас молчишь. Ну так я рада. Я все равно собиралась порвать с тобой, даже если бы тебе это не понравилось. Я хочу выйти замуж.

Терри неправильно истолковала вздох облегчения, который вырвался у меня, и твердо повторила:

— Да, я хочу выйти за того парня, о котором говорила тебе. Он работает водителем автобуса, у него отличная работа, зарабатывает он около сорока долларов в неделю. Он любит меня, и если я выйду за него замуж, то смогу уехать из этой дыры и иметь все, что захочу. Мы сможем жить на Лонг-Айленде в прекрасной квартире с паровым отоплением, а не в этом холодильнике. Мне не придется беспокоиться о счетах и еде, мы не будем экономить гроши.

Я старался выглядеть несчастным, но мне это удавалось с трудом. Терри взяла меня за руку.

— Не расстраивайся так, Фрэнк, тут ничем не поможешь. — Она говорила, как дама из кинофильма, который мы смотрели на прошлой неделе. — У нас с тобой было много приятных минут. Давай расстанемся друзьями.

Я удивленно посмотрел на нее. Ведь она на самом деле не верила в ту чепуху, которую молола с таким серьезным лицом. Я прочистил горло, чтобы подавить желание расхохотаться.

— Ну что ж, раз ты хочешь этого, — мой голос прозвучал неестественно, потому что я боялся выдать себя, и Терри подумала, что мне совсем невмоготу.

— А теперь прощай, Фрэнк.

Я продолжал лицедействовать.

— Нет, — сказал я, — ты ведь не хочешь этого.

— Да, Фрэнк. Я хочу этого. Прощай. — Она так вжилась в свою роль, что на глаза у нее навернулись настоящие слезы.

Я нагнулся и поцеловал ее в щеку.

— Думаю, что у тебя все будет хорошо, детка. Конечно, я не слишком подхожу тебе. Надеюсь, что ты будешь счастлива. Удачи тебе.

Она всхлипнула и побежала вверх по лестнице. Я посмотрел ей вслед и с улыбкой вышел на улицу.

Спустя месяц, придя в ресторан, чтобы встретиться с Джерро, я увидел, что за столиком вместе с ним сидит Марианна. Замешкавшись на секунду в дверях, я подошел к ним и сел.

— Сегодня с нами обедает Марианна, — сказал Джерро с улыбкой.

— Это я понял, — ответил я. — Как дела, Марианна?

— Все в порядке, — сказала она и улыбнулась так, что кровь застучала у меня в жилах. — А как ты?

— Тоже хорошо, — ответил я и стал разглядывать меню, чтобы она не поняла, что творится у меня в душе.

— Извините, — сказал Джерро, поднимаясь, — я вернусь через минуту. Закажите мне для начала томатный сок.

Некоторое время я сидел, уставясь в меню.

— В чем дело, Фрэнк? — спросила Марианна с улыбкой. — Удивлен, что я пришла?

— Немного, — кивнул я.

— Пусть тебя это не беспокоит. Мне просто было интересно посмотреть на тебя при свете дня.

Я выглянул в окно. На улице было темно — уже час как было темно. Марианна проследила за моим взглядом и рассмеялась.

— Значит, ты мне не веришь?

— Нет, — коротко ответил я.

Она снова засмеялась.

— Фрэнк, мне кажется, ты боишься меня. Наверное, думаешь, что я дурная женщина.

— Я уже сказал тебе, кто ты есть и что ты меня не интересуешь. Джерро мой друг.

— Один ноль в твою пользу, — сказала Марианна и резко наклонилась вперед. — Послушай, Фрэнк. Женщина может любить двух мужчин одновременно. Джерро чудесный парень, добрый, ласковый, у него есть все, что женщина хотела бы видеть в мужчине. И я мечтаю, чтобы мы поженились, я стремлюсь к этому. Но ты совсем другое дело, ты испорченный, бесчестный эгоист, это видно по твоему лицу. Ты хочешь владеть тем, что принадлежит другим людям. Но ты привлекаешь меня. Я хотела бы поближе узнать тебя и понять, чем ты живешь. Но ты все время ускользаешь. Я знала, что ты не придешь ко мне, поэтому попросила Джерро взять меня с собой. Я должна была снова увидеть тебя, я должна была понять, какие чувства ты испытываешь ко мне. Теперь я знаю это, я прочла это на твоем лице, несмотря на маску, которую ты на него натянул.

— Ну хорошо, — спокойно сказал я, — но ты также должна понимать, что ты девушка Джерро. У него и так достаточно забот, не хватало только, чтобы еще я вмешался в его личную жизнь. Ведь все эти годы Джерро жил только мыслями о тебе, и я не собираюсь становиться на его пути.

Марианна посмотрела на тарелку и сжала губы, краска начала заливать ее лицо. Она вообще очень легко краснела. Она открыла было рот, но в этот момент вернулся Джерро, и мы прервали наше объяснение.

После ужина я вышел из ресторана и медленно побрел по улице.

«Если бы это был не Джерро, — подумал я, — я бы…» Решительно прогнав эту мысль, я вернулся в гостиницу.

Глава седьмая

Наступил апрель, и в воздухе повеяло весной. Весна в Нью-Йорке! Она совсем не такая, какой бы ей следовало быть. Она предвестница жарких дней, предвестница душного, неприятного лета. Дни бежали друг за другом, похожие, как близнецы. Не знаю, был ли я счастлив, но меня, как ни странно, удовлетворяло однообразное течение жизни. Конечно, меня влекло к другому, но я старался скрывать свои чувства даже от себя самого.

Как-то вечером Джерро пригласил меня на Юнион-сквер на первомайскую демонстрацию. Он собирался выступать там, и очень хотел, чтобы я его послушал. Я точно не знал, смогу ли прийти, потому что первое мая выпадало на понедельник. Я сказал, что попрошу Гарри отпустить меня на несколько часов, и если он разрешит, то я приду.

Я не видел Марианну со времени нашей последней встречи в марте. Меня, конечно, интересовало, будет ли она на митинге. Не знаю, явилось ли это решающим фактором, заставившим меня явиться на демонстрацию, но, безусловно, не последним, потому что речи ораторов меня абсолютно не интересовали.

Как бы там ни было, первого мая я отпросился с работы и направился на Юнион-сквер. На площади было довольно много народу и возвышалась трибуна. В толпе ходили мужчины, которые держали в руках плакаты с программой дня. Я просмотрел программу и увидел, что Джерро будет выступать четвертым. Тема его выступления была: «Равенство людей — это их право по рождению».

Я протиснулся в первый ряд. Выступал какой-то человек. Я не знал его, и мне было безразлично, что он там говорит. Я попытался отыскать Джерро и, наконец, увидел его. Он сидел на трибуне вместе с другими людьми, ожидающими своей очереди выступать. Я помахал ему рукой.

Его взгляд, блуждающий по толпе, остановился на мне. Он улыбнулся и наклонил голову в знак того, что видит меня. Я еще раз помахал ему рукой и снова стал вглядываться в окружающих, пытаясь отыскать Марианну, но ее нигде не было видно.

Кто-то тронул меня за рукав, я обернулся. Это была Терри.

— Привет, — сказал я с улыбкой. — Не ожидал встретить тебя здесь.

Она тоже улыбнулась.

— Пришла послушать Джерро. Я здесь вместе с родителями.

— Отлично, — неловко промямлил я, не зная, что сказать дальше. — Ну как ты? — Это был еще более глупый вопрос, потому что я почти каждый день видел ее в магазине, но мы не разговаривали, словно были незнакомы.

— У меня все хорошо, — сказала она. — Как много народа, правда?

— Да, — ответил я, продолжая оглядываться, — толпа что надо.

Несколько минут мы молчали, говорить было не о чем. Наконец Терри сказала:

— Ну, мне пора к родителям.

— Конечно, — чуть ли не с радостью согласился я, — я тоже так думаю. Пока.

Марианны нигде не было. Я посмотрел на трибуну и увидел, что Джерро спускается по ступенькам вниз. Я подошел к нему.

— Привет, — сказал я, здороваясь с ним за руку.

Он улыбнулся.

— Я очень рад, что ты пришел. Я ужасно нервничал, пока не увидел тебя, ведь я впервые буду выступать перед такой большой аудиторией. А как тебя увидел, сразу перестал волноваться. Теперь я знаю, что все будет в порядке. Когда много людей, мне нравится обращаться к кому-нибудь, кого я знаю. Это позволяет сосредоточиться.

— Тогда я вдвойне рад, что пришел, — улыбнулся я и как бы невзначай спросил: — А Марианна где?

— Ее нет, — Джерро покачал головой, — она не выносит толкучку.

Я почувствовал разочарование. Мы поговорили еще несколько минут, и Джерро вернулся на трибуну. Я стоял и ждал, когда подойдет его очередь. До него еще должны были выступить два человека.

Люди вокруг меня были самые разные: всех рас, цветов кожи и вероисповеданий. Одеты они были в свою лучшую выходную одежду. Толпу окружали полицейские, которые поддерживали порядок, сидя на прекрасных гнедых лошадях. В руках они крепко сжимали дубинки, всем своим видом давая понять, что не потерпят беспорядков.

Я снова взглянул на трибуну. Первый оратор уже закончил, и его место занял следующий. Мне было жарко. Выйдя из толпы, я купил бутылку кока-колы, а потом снова протиснулся в первый ряд. Джерро уже передвинулся и сидел теперь у самых ступенек. Я подошел ближе к трибуне. Выпив кока-колу, я поискал глазами, куда можно выбросить бутылку, но не нашел подходящего места и так и остался стоять с ней.

Вдруг я услышал шум. Раздались крики: «Дерутся, дерутся!» Джерро вскочил со стула и посмотрел в ту сторону, откуда доносились крики. Я слегка продвинулся, чтобы разглядеть, что происходит. Несколько человек устроили драку. Джерро спустился по ступенькам и бросился к дерущимся. С другой стороны к ним пробивался полицейский, тесня людей лошадью.

Джерро кинулся между двумя дерущимися, стараясь разнять их, и в это время подоспел полицейский, размахивая дубинкой. Он что-то закричал, но из-за шума разобрать его слова было невозможно. Я увидел, как Джерро подпрыгнул и попытался вырвать у полицейского дубинку. Я знал, что тем самым он хотел остановить полицейского. Полицейский развернул лошадь и дважды ударил Джерро дубинкой по голове, сначала с одной стороны, потом с другой. Джерро ткнулся в бок лошади, пытаясь устоять на ногах. В этот момент полицейский направил лошадь на толпу. Поворачиваясь, лошадь толкнула Джерро, и он упал. Толпа нажала на полицейского, лошадь подалась назад, и я увидел, как задними копытами она наступила на Джерро, лежавшего на земле.

Я пытался пробиться сквозь толпу и помочь ему, но впереди было слишком много людей. Раздались крики:

— Почему его не поднимут? Ведь его же раздавят!

Похоже было, что полицейский не знал, что Джерро лежит под лошадью. Он размахивал дубинкой и лупил каждого, кто пытался приблизиться к нему. В бессильной ярости я поднял руки и вдруг понял, что все еще сжимаю пустую бутылку. Я швырнул ее, и она, пролетев по воздуху, ударила полицейского по голове. Он покачнулся в седле, внезапно из носа и изо рта у него пошла кровь, и, вывалившись из седла, он рухнул на землю. Раздались яростные свистки других полицейских, спешащих к месту побоища.

Поняв, что мне надо сматываться, я огляделся вокруг. Мой взгляд уперся в Терри. Она смотрела на меня расширенными от ужаса глазами, прижав руки ко рту. Я повернулся и стал энергично выбираться из толпы. Если полицейские схватят меня, мне придется распроститься с жизнью.

Я вбежал в подземку, тяжело переводя дыхание, и оглянулся. Вокруг беспорядочно двигался народ. Я больше ничем не мог помочь Джерро, а потому решил вернуться в магазин и ждать от него известий.

Когда я туда явился, было около трех. Но прежде я забежал в бар, выпил немного виски и черного кофе и теперь чувствовал, что немного успокоился. С безмятежным видом я надел фартук и приступил к работе. Мне повезло, что Гарри был слишком занят, чтобы расспрашивать меня о том, что было на митинге.

Прошло два часа, я ждал телефонного звонка. Почему-то я был уверен, что Джерро позвонит мне, если только будет в состоянии. Около шести часов раздался звонок. Гарри снял трубку и позвал меня.

— Привет, — сказал я.

— Фрэнки, — услышал я возбужденный голос, — это Терри. Тебе лучше сматываться, полицейские ищут тебя.

— Подожди, — оборвал я ее, — откуда они знают? Ведь только ты видела меня.

— Другие тоже видели, — нервно сказала она. — Там было несколько человек из клуба, которые видели тебя. Полиция допрашивает всех, и в любую минуту они могут выяснить, кто ты такой. Этот полицейский в больнице, и он может умереть. Если он умрет… — она затихла.

Об этом мне думать не хотелось.

— А ты не знаешь, что с Джерро? — пробормотал я, запинаясь.

— А ты разве?.. — она заплакала. — Он умер, его задавила лошадь.

Магазин поплыл у меня перед глазами. Я постарался взять себя в руки.

— Ты слышишь меня? — закричала Терри.

— Слышу, — ответил я через силу.

— Поторопись, у тебя не так много времени.

— Да, — сказал я, — спасибо.

Я повесил трубку и остался стоять возле телефона. Не знаю, как долго я там стоял, прежде чем смог заставить себя подойти к Гарри и сказать:

— Я увольняюсь.

Он резал сыр на машине и так поразился моим словам, что чуть не резанул себе палец.

— Почему?! — спросил он. — Что случилось?!

— Я попал в переделку. На митинге была драка, и теперь мне лучше смыться.

— Ох! — воскликнул он. — Дело плохо, да? Говорил я тебе держаться подальше от этих ублюдков, вот теперь и влип из-за них.

— Теперь уже ничего не исправишь, и между прочим, их вины здесь нет, — коротко ответил я.

Гарри закончил резать сыр, завернул его и протянул покупательнице, которая стояла перед прилавком и не могла слышать мои слова. Затем он снова повернулся ко мне.

— Извини, Гарри, я не собирался увольняться и бросать тебя, но ничего не поделаешь. Ты был очень добр ко мне, и я хочу сказать, что ценил это. Передай то же самое мистеру Рейзеусу.

Он кивнул, а я прошел в заднюю комнату, снял фартук, повесил его на гвоздь и вернулся в магазин. Подойдя к Гарри, я протянул ему руку и сказал:

— Спасибо за все, Гарри.

Он пожал мою руку.

— Ох, как жаль, что ты уходишь, парень, ты мне понравился.

— Мне тоже жаль. — Я повернулся к двери.

— Подожди, — окликнул меня Гарри. — Ты кое-что забыл.

Я повернулся и посмотрел на его протянутую руку.

— Твое жалование.

— Но сегодня только понедельник.

— Возьми, это твои деньги, ведь тебе не раз приходилось перерабатывать.

Я спрятал деньги в карман.

— Спасибо, они мне пригодятся, — поблагодарил я и подумал, что в копилке, которая осталась в гостинице, было немногим более ста долларов. На них особенно не разживешься.

— Ну, парень, — сказал Гарри, провожая меня к двери, — надеюсь, что все будет в порядке.

Я скрестил пальцы и вытянул руку, Гарри усмехнулся и тоже протянул руку со скрещенными пальцами. Я вышел из двери и огляделся. На улице, как всегда, было тихо. Добравшись до гостиницы, я упаковал вещи в небольшой потрепанный чемоданчик, который купил давным-давно, уплатил по счету и вышел. И тут меня осенило.

Марианна! Кто скажет ей о случившемся? Только бы не какой-нибудь малознакомый человек, который не знает о чувствах, которые они с Джерро испытывали друг к другу. Лучше уж пусть прочитает сухую заметку в газете. С каждым шагом меня все сильнее одолевала мысль, что рассказать ей обо всем должен я. Окончательно я убедился в этом, когда остановился перед ее дверью, с чемоданом в руках. Я нажал звонок.

Я надеялся, что она дома, так оно и было. Раздались ее быстрые шаги, потом она открыла дверь и с удивлением воззрилась на меня и мой чемодан. Не дожидаясь приглашения, я вошел в квартиру.

Она закрыла дверь, не спуская с меня глаз.

— Уезжаешь, Фрэнк?

— Да, но прежде я должен сообщить тебе кое-что. — Лицо мое было серьезным.

Она не могла знать, о чем я собираюсь говорить, даже представить себе не могла предмета разговора. С выражением внимания на лице она подошла ко мне ближе. Удивительно, но у нее были серые глаза, а не карие, как я думал раньше. Темно-серые, дымчатые глаза.

— Что ты должен сказать мне? — мягко спросила она. — Что же это за важность такая, не сообщив мне которую, ты не можешь уехать?

Я опустил чемодан на пол и резко схватил ее за плечи, думая, что встряска поможет ей легче воспринять известие.

— Мне больно, Фрэнк.

Я ослабил хватку, ярость, вскипевшая во мне, исчезла.

— Тебе лучше сесть, — произнес я почти ласково.

— Нет, я не буду садиться, — глаза ее начали расширяться от страха. — В чем дело?

— Джерро мертв, — выпалил я.

Некоторое время она непонимающе смотрела на меня, затем побледнела, глаза ее округлились. Марианна буквально рухнула на меня, но я подхватил ее, отнес в спальню и положил на кровать. Потом вышел в другую комнату, налил стакан воды и вернулся. Ее начало трясти, я поднес стакан к ее губам, несколько капель пролилось ей на подбородок. Расстегнув ей блузку, я уселся рядом, ожидая, когда ей станет получше. Через некоторое время она открыла глаза.

— Я не хотел, чтобы ты узнала это от кого-нибудь другого, — произнес я. — Я думал, будет лучше, если это скажу я, но, боюсь, сделал только хуже.

Марианна слабо покачала головой.

— Как… как это случилось?

— На площади была драка, полицейский ударил его, и он упал под копыта лошади. Я швырнул в полицейского бутылкой, он теперь в больнице, и мне надо сматываться.

— Но Джерро… — едва произнесла она, — ему было больно?

— Нет, — ответил я настолько ласково, насколько смог, — все произошло так быстро, что он толком не успел ничего почувствовать.

На самом деле я не знал, успел ли Джерро почувствовать боль, но теперь ему было все равно, а для Марианны мои слова служили успокоением.

— Я рада, если это так, — прошептала она. — Он с трудом терпел боль. — Она закрыла лицо руками и заплакала.

Я подождал несколько минут, потом поднялся. Дольше оставаться здесь было опасно. Мне надо было уходить. Марианна перестала плакать и посмотрела на меня.

— Ты был его другом, — сказала она. — Он так гордился, что ты защищал его. Ты дрался за него даже в этот последний раз.

Я не знал, что ответить на это, потому что нельзя же было небрежно бросить: «Пустяки, мне это было приятно». Тем более, что пользы от моих действий не было — я не смог предотвратить случившегося.

— Очень жаль, — сказал я, — ты просто не представляешь, как мне жаль. Он был отличным парнем.

— Такого другого не будет никогда.

— До свидания, — сказал я, стоя в дверях спальни.

— До свидания, — ответила Марианна.

Я направился к входной двери и услышал позади торопливые шаги. Я обернулся, и Марианна кинулась в мои объятия.

Я прижал ее к себе, ее щека касалась моей, я чувствовал на своем лице ее слезы. Я погладил ее по волосам.

— Марианна.

Губы ее были рядом с моим ухом, я услышал, как она прошептала:

— Будь осторожен, пожалуйста, и возвращайся. Ты нужен мне…

Я не дал ей закончить фразу.

— Я вернусь, — хрипло сказал я. — Пройдет лето, все забудется, и я вернусь.

— Обещаешь? — как ребенок спросила она.

— Обещаю, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. Они были мокрыми от слез и фиолетовыми, а не серыми, как мне показалось. — Оставайся здесь и жди, я вернусь, — сказал я и, не поцеловав ее, вышел. Уже закрывая дверь, я услышал слова, сказанные мне вслед:

— Будь осторожен, дорогой.

На улице было темно. Я подумал, что идти на вокзал опасно. Если полицейские узнают, кто кинул бутылку, то будут искать меня там. Лучше всего на попутках добраться до Нью-Джерси.

Марианна назвала меня «дорогой»! Я было почувствовал себя неудобно перед Джерро, но потом понял, что его больше нет и ему уже все равно. Я ведь сделал все, что мог, и не встречался с ней, пока он был жив. «Дорогой»…

В соседний штат я добрался сходу, меня подбросил водитель грузовика, следовавшего в Ньюарк. На вокзале в Ньюарке я купил билет до Атлантик-Сити. Начинался летний сезон, и там легче было найти работу, если таковая вообще имелась.

Ожидая на вокзале поезда, я тайком оглядывался. Меня снова захватила карусель скитаний. Интересно, когда я наконец брошу якорь. Я усмехнулся про себя.

«Дорогой», — так она сказала. Впервые в жизни я действительно влюбился.

Глава восьмая

Работу я нашел через два часа после того, как прибыл в Атлантик-Сити. Это оказалось несложно, так как летний сезон только начинался. Я стал продавцом содовой в павильоне, расположенном на набережной рядом с пляжем. Работать я должен был вечерами: начинать в три дня и заканчивать в час ночи. Получал я за это двадцать долларов в неделю и питание. Работать надо было семь дней в неделю вплоть до сентября. Меня это вполне устраивало — мне было куда вернуться, когда закончится лето.

Я снял комнату в дешевой гостинице за восемь долларов в неделю. Гостиница располагалась всего в нескольких кварталах от места работы. Через несколько дней я уже вошел в курс дела, сказался опыт, приобретенный во время работы у Отто. Я был отличным продавцом содовой, потому что мои движения были четкими и экономными, что позволяло быстро обслуживать покупателей и меньше уставать самому.

Все свое свободное время до открытия павильона я проводил, главным образом, на пляже, потом заходил в гостиницу, переодевался и отправлялся на работу. Обедал я в павильоне и после закрытия шел в гостиницу спать.

Лето шло к концу. Мне приходилось много работать, но чувствовал я себя хорошо. Так как я все дни проводил на пляже, то тело мое стало темно-коричневым, и я слегка располнел. Меня не волновало отсутствие друзей, как мужчин, так и женщин, я совсем не испытывал в них нужды. Иногда меня даже радовало, что я один. Вокруг было много девушек, с которыми можно было бы провести время и на пляже и в павильоне, но они меня не волновали.

Я покупал утренние и вечерние нью-йоркские газеты, но ничего серьезного, кроме коротенькой заметки о происшедшем инциденте и упоминания о том, что полицейский находится в больнице, так и не нашел. И тем не менее, я был осторожен, не писал и не звонил Марианне, так как боялся, что полиция разыщет ее, чтобы получить сведения о Джерро. Я просто терпеливо ждал, когда закончится летний сезон.

Я много размышлял в это лето — о себе, о тете и дяде, о Марианне. Я думал о том, что же связывало меня с Марианной, почему так изменились наши отношения. Что было в каждом из нас, что позволило нам так повести себя, едва не стало Джерро? Что касается меня, то я объяснял это тем, что я реалист, который считал: что случилось — то случилось, и помочь тут ничем нельзя. Я знал, чего хотел, и как только появился шанс, я воспользовался им, несмотря на свои прошлые убеждения. Я желал Марианну, еще ни одна женщина так не привлекала меня. Да и прежде подсознательно я хотел, чтобы она была моей, потому что любил ее. Конечно, это было убогое оправдание, и я принимал его только частично. Я гадал, как Марианна отнесется ко мне, когда мы снова увидимся.

Вот уже и август подходил к концу. Я лежал на песке, прикрыв от солнца лицо рукой, и дремал, как вдруг внезапная мысль всколыхнула меня. А что если Марианна не ждет меня? Я побежал к телефону звонить ей.

Было около одиннадцати утра, и я подумал, что ее, наверное, нет дома. Я уже начал злиться на себя за свою глупость и был готов повесить трубку, как мне ответили.

— Алло! — голос был чистый, теплый и звучал, как музыка.

От волнения я даже начал заикаться.

— М… Марианна?

— Фрэнк! — удивленно воскликнула она. — О! Дорогой, где ты? Я уже начала думать, что ты никогда не вернешься.

Я был счастлив услышать подобные слова.

— Я в Атлантик-Сити. Работаю. Вот решил позвонить, чтобы узнать, как ты там.

— У меня все хорошо, — ответила она, — а как ты?

— Отлично.

— Когда приедешь?

— Примерно через три недели, когда работа закончится.

— А ты не можешь побыстрее? Я так хочу тебя увидеть, очень много всего… — она не закончила фразу.

— Я тоже хочу, но не могу. Обещал работать здесь до конца сезона. — Я сменил тему. — Как там, все в порядке?

Она поняла, что я имел в виду.

— Да. Дорогой, а не могла бы я приехать к тебе? Мы сможем провести вместе несколько дней. У меня больше нет сил сидеть здесь и ждать.

— Не знаю, — нерешительно произнес я. — Я работаю с трех дня до часу ночи, мы не сможем много времени проводить вместе.

— Зато мы сможем с тобой обняться. И потом мне надо отдохнуть. Последние месяцы я очень много работала и пересмотрела свои взгляды на многие вещи.

— Ты тоже? — я улыбнулся. — Я много думал о нас с тобой.

— Так ты понял теперь? — сказала Марианна. — Я должна увидеть тебя, я должна знать, одинаково ли мы с тобой думали. Я приеду. Где тебя найти? — Я объяснил. — Я отправлюсь сегодня же на машине, вот только соберу вещи и через несколько часов выеду.

— До часу ночи я буду на работе. Может быть, тебе лучше приехать прямо в павильон? Он на набережной в отеле «Виктория».

— Сегодня вечером я буду там.

— Хорошо, — ответил я. — До встречи.

— Дорогой, я люблю тебя, — сказала Марианна.

Некоторое время я молчал, в моих ушах все еще звучали ее слова.

— Марианна, Марианна!

— Да, — тихо отозвалась она. — Ты любишь меня, Фрэнк?

— Ты же знаешь, что люблю, — ответил я.

— Я знаю это, — прошептала она, — с того самого момента, когда впервые увидела тебя у себя в квартире, с самого первого нашего поцелуя я знала это. Может быть, это было не совсем честно, но я знала это, и ты это знал, и ничего мы с этим поделать не могли. — Мне показалось, что она вздохнула. — Я увижу тебя сегодня, дорогой. До свидания.

— До свидания, — сказал я, повесил трубку и вернулся на пляж.

К полуночи, когда я уже начал убирать павильон, ее еще не было, и я подумал, что она, наверное, приедет утром. Мой хозяин Чарли наводил порядок в дальнем конце павильона. Я принялся мыть насос для сиропа. Так как посетителей не было, мы с ним могли поговорить.

Чарли неоднократно подшучивал надо мной, потому что я не общался с девушками, но меня это мало трогало, и я не объяснял ему, в чем тут дело. С конца недели наша торговля должна была пойти на спад. День труда[2] считался окончанием сезона. Чарли жил в Майами-Бич, куда и собирался отправиться после закрытия сезона. Пока он работал здесь, дома его дела вел партнер.

Я закончил мыть насос, убрал чистые стаканы на полку и взглянул на часы. Они показывали половину первого.

— Хочешь уйти пораньше, Фрэнк? — усмехнулся Чарли. — Подцепил кого-нибудь?

Я покачал головой.

В час мы закрыли павильон. Я постоял несколько минут снаружи, ожидая увидеть Марианну, но ее не было. Подойдя к парапету набережной, я уселся на скамейку и закурил. Интересно, почему ее нет. По набережной прогуливались всего несколько человек. Я взглянул на океан. Вдалеке проходил корабль, его огни ярко отражались в воде, он напомнил мне корабль «Мэллори», направляющийся во Флориду. Может быть, она просто болтала, может быть, она вовсе и не собиралась ехать сюда?

Чьи-то ладони закрыли мне глаза, и мягкий голос прошептал в ухо:

— Угадай кто?

Я знал, кто это, чувства не обманывали меня, но мне захотелось подурачиться.

— Джейн?

— Нет, — ответила Марианна.

— Элен? Мэри? Эдна? — я начал смеяться.

— Я дам тебе еще одну попытку, — сказала Марианна, — если не угадаешь, я уезжаю домой. Наверное, мне вообще не следовало приезжать, похоже, ты здесь не скучал.

Я взял ее руки, убрал от своих глаз, поцеловал ладони и прижал их к своим щекам. Потом повернулся, перенес ее через скамейку и усадил рядом с собой.

— Марианна, — сказал я, — я уже думал, что ты никогда не придешь.

Она улыбнулась, ее прекрасные белые зубы и даже мягкие рыжеватые волосы сверкали в ночи.

— Если бы я даже очень захотела, то все равно не смогла бы остаться дома теперь, когда узнала, где ты, дорогой.

Я поцеловал ее, вложив в поцелуй все тепло, нежность и страсть, на которые был способен. Казалось, луна и звезды спустились вниз и закружились вокруг меня. Казалось, я плыву по воздуху, гуляю по облакам, я снова был маленьким мальчиком, но одновременно и взрослым мужчиной. Мне было весело, но горло перехватило так, что я не мог говорить.

Я посмотрел Марианне прямо в глаза, они были нежными и влажными от слез. Я крепко прижал ее к себе и почувствовал биение ее сердца. Я снова поцеловал ее. Это было какое-то волшебство, мир померк перед моими глазами, все звуки исчезли. Какое прекрасное, возвышенное чувство я испытывал!

— Ты понял, о чем я говорила по телефону? — прошептала Марианна. — Наши мысли совпадают, от этого нельзя убежать. Джерро мне много рассказывал о тебе. Я знала, что ты сбежал из дома, и думала, что на этот раз ты снова решил сбежать: на этот раз от меня. Но теперь я знаю, что больше ты не сможешь убежать.

— Марианна, я люблю тебя. Ты для меня дороже целого мира, ты для меня все. Марианна, я люблю тебя.

Она опустила голову мне на плечо.

— Я так хотела услышать эти слова. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Мы поднялись со скамейки и побрели по набережной. Потом уселись на песке и говорили о самых различных вещах. Затем мы снова гуляли и снова говорили. Мы шли, обхватив друг друга за талию и глядя друг другу в глаза.

Уже перед рассветом мы стояли у окна моей комнаты, смотрели на океан и курили. Внезапно я понял, что жизнь моя изменилась. Я любил, а это означало отдавать, а не брать. И проснувшись рано утром и осознав, что голова ее покоится на моем плече, я спросил себя, неужели я действительно обладаю подобной красотой и прелестью. Должно быть, Марианна почувствовала мой взгляд. Она слегка приоткрыла глаза, обняла меня за шею и прошептала:

— Не оставляй меня, Фрэнк. Никогда.

— Я никогда не оставлю тебя, Марианна, — ответил я, абсолютно уверенный в своих словах.

Глава девятая

На следующее утро мы пошли купаться. На Марианне был чудный новый купальник, и выглядела она замечательно. Она была из тех девушек, которые одинаково хорошо выглядят, когда на них мало и много одежды. У нее была стройная, округлая фигура и длинные, красивые ноги. Двигалась она грациозно, каждое ее движение было живым и ярким, и я гордился тем, что она со мной. Я замечал взгляды, которые бросали на нее мужчины, и поверьте, чувствовал себя великолепно, когда думал о том, как они завидуют мне.

Марианна знала, какое производит впечатление на окружающих в своем белом купальнике. Она искусно и беззастенчиво напрашивалась на комплименты и радостно улыбалась, когда я говорил ей, как она прекрасна.

После купания мы гуляли по пляжу, валялись на песке, смеялись и были очень счастливы.

Полнота ощущений, которую я испытывал, находясь вместе с ней и которой никогда не испытывал раньше, захлестнула меня, и я совершенно отдался этому новому для меня состоянию.

Около полудня я купил бутерброды, и мы съели их прямо на пляже. Когда мы ели, я спросил у нее про Нью-Йорк. Она ответила, что в нем все по-прежнему. Что же до нее самой, то она только что сдала два заказа и очень устала. Я позвонил как раз вовремя, потому что она не знала, что делать дальше. Она была так рада, что смогла приехать сюда, ко мне, так рада вернуться к жизни.

Я взял ее руку. Мы лежали молча. Спустя некоторое время я спросил, ходила ли она на похороны Джерро.

— Нет, — тихо ответила Марианна.

— Почему?

— Потому что я трусиха, — откровенно призналась она. — Потому что я не выдержала бы, увидев, что с ним стало. Потому что я не хотела до конца ощутить, что его уже больше нет, а я продолжаю жить и наслаждаться жизнью. И еще из-за тебя, и из-за того, что я чувствовала по отношению к вам обоим. Я любила вас двоих, и сама не понимала, кого больше. Тебя я любила по одной причине, его по другой. Вы были такие разные и вместе с тем такие похожие. Поэтому я не смогла пойти на его похороны.

— Он был отличным парнем, — сказал я, — очень жаль, что его больше нет. На свете немного людей, подобных ему.

Марианна удивленно посмотрела на меня.

— Ты действительно веришь в то, что говоришь, Фрэнк? Только честно, неужели в глубине души ты ни капельки не рад тому, что произошло? Я имею в виду — тайно, в душе. Ведь если бы этого не произошло, то не было бы и… нас.

Я никогда не думал обо всей этой истории подобным образом. Возможно, она была права. Если так, то именно по этой причине я зашел к ней перед отъездом, а отнюдь не по другой, как мне казалось. Почувствовав некоторую неловкость, я посмотрел на Марианну. Она лежала на песке, вытянувшись на спине, волосы огнем сверкали вокруг ее головы, упругие, округлые груди выпирали из купальника, маленький плоский живот переходил в плавные линии бедер. Мной овладело желание, и вместе с этим желанием пришло осознание собственных помыслов.

Я заговорил медленно, обдумывая слова и произнося их намеренно ясно и четко:

— Нет, я не чувствую радости. Я — это я, и хочу то, что хочу. Но я хочу получить это сам, а не за счет других людей, как бы страстно я этого ни желал. Я знал, что мы с тобой придем к тому, к чему пришли сейчас. И то, что обстоятельства сделали это возможным, совсем не умаляет тот факт, что я все еще сожалею о Джерро. Мы с тобой все равно были бы вместе, даже если бы Джерро остался жив.

Марианна зло посмотрела на меня.

— Судя по твоим поступкам и по тому, как ты избегал меня, этого бы никогда не случилось. И посмотри, что бы ты тогда потерял. — Она провела рукой по своему телу. — Все это. И нас с тобой, а заодно — совершенство, гармонию и счастье. Некоторые люди буквально созданы друг для друга в физическом, духовном и, — она хохотнула, — моральном плане. Ты и я слеплены из одного теста, мы с тобой хищные, эгоистичные, испорченные натуры. Я имею в виду не то, что ты можешь получить, что желаешь, просто попросив, как это делаю я. Нет, ты испорчен по-своему, ты считаешься только со своими желаниями и всегда нацелен прямо на то, чего хочешь. Ты же знаешь, что мы испорчены, не так ли? Ты знаешь, что большинство людей осудило бы нас. Но тебе наплевать на это, ты идешь напролом и добиваешься своего. Ты животное, ты ходишь, поступаешь и думаешь, как животное, различая только черное и белое. Для тебя не существует промежуточных оттенков, и именно это я люблю в тебе. Ты странная, противоречивая натура, но мне нравится любое сумасшедшее проявление этой натуры. Да плюс ко всему, ты довольно симпатично выглядишь с этим загаром. Держу пари, что девушки не могут равнодушно пройти мимо тебя.

При ее последних словах я рассмеялся. Немногие из них удостаивали меня своим вниманием.

— Да, мне приходится отбиваться от них каждую минуту, — сказал я, — но они все равно не отстают.

— Ты подлец, — сказала Марианна, отворачиваясь.

Я обнял ее и поцеловал.

— А ты приятно проводишь время, — услышал я над собой чей-то голос. Подняв глаза, я увидел своего хозяина Чарли. Он только что вылез из воды и стоял рядом мокрый, разглядывая нас.

— Привет, Чарли, — сказал я.

— Привет, Фрэнк, — ответил он, усаживаясь около нас. Я познакомил их. Меня не очень обрадовало его появление, но делать было нечего, это был общественный пляж.

— Марианна, это Чарли, — сказал я.

Они поздоровались. Как только Марианна узнала, что Чарли мой хозяин, она тут же взяла его в оборот.

— Не знаю, почему Фрэнк должен дорабатывать до конца сезона, если после праздника почти совсем нет работы, — сказала она Чарли. — Перед возвращением в Нью-Йорк ему надо отдохнуть некоторое время.

Чарли бросил осторожный взгляд в мою сторону.

— Это как Фрэнк захочет, — сказал он. — После понедельника он волен делать все, что угодно.

Это было великолепное надувательство. Марианна предстала передо мной в несколько ином свете. Она четко знала, чего добивается, и не хотела, чтобы я работал, пока она находится здесь.

— Мы поговорим об этом позже, — сказал я, уклоняясь от ответа и поднимаясь с песка. — Пойдем, дорогая. Мне еще нужно переодеться. А то хозяин будет недоволен, если я опоздаю.

Я помог Марианне подняться, встал и Чарли. Он улыбался, понимая, что мы ведем какую-то игру.

— До встречи, — сказал он, удаляясь.

Когда я вышел из душа, Марианна уже была одета и причесывала волосы, глядясь в маленькое зеркало. С обернутым вокруг бедер полотенцем я направился к гостинице, следуя впереди Марианны.

— Что за идея наболтать этой чепухи Чарли? — спросил я с улыбкой.

Она повернулась ко мне и озорно усмехнулась.

— Я же тебе говорила, что я эгоистка, да? Так вот, я не хочу, чтобы ты целыми днями работал, когда стоит такая чудесная погода. Ведь ты действительно мог бы отдохнуть и побыть со мной.

— Ты просто ведьма, — рассмеялся я. — Но ты забыла, что если я не буду работать, то мне нечего будет есть. У меня-то нет богатых родственников.

— Об этом можешь не беспокоиться, — улыбнулась Марианна. — Я заработала так много денег, что не знаю, что с ними делать. Почему ты не увольняешься? Мы могли бы переехать из этой дыры в «Тауэрс» и чудесно провести время.

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Ты серьезно?

— Серьезно, — ответила она, подходя ближе ко мне. — Дорогой, я так много хочу сделать для тебя. Я хочу, чтобы ты носил красивую одежду, твоя выглядит ужасно. У тебя отличная фигура, и если тебя приодеть, ты будешь неотразим. Еще мне хотелось бы научить тебя правильно есть, а то ты ешь, как волк, будто боишься, что кто-то отнимет у тебя пищу. Я хочу переделать тебя, нисколько при этом не изменив. Я стремлюсь к совершенству, и при этом совершенно без ума от тебя.

— Значит, ты хочешь переделать и содержать меня! Печально. Так что же у вас на уме, мадам?

Марианна улыбнулась и сдернула с меня полотенце.

— Угадай! — воскликнула она, падая в мои объятия.

Позже вечером, когда схлынул основной поток покупателей, Чарли поинтересовался, что за красотка была со мной на пляже.

— Это моя девушка, — сказал я. — Она приехала из Нью-Йорка провести со мной несколько дней.

Он присвистнул.

— Хороша. Теперь понятно, почему ты, имея такую куколку, не интересовался местными шлюхами. А я уж начал думать, что ты или болен или что-то еще в этом роде.

Я промолчал.

— Ты собираешься уволиться, как она хотела? — спросил Чарли.

— Не знаю, — нерешительно ответил я, — пока не знаю.

Но это была чепуха. Я точно знал, что Марианна уже завладела мной, и если она сказала, что мне надо уволиться, значит, так я и сделаю.

Что и случилось в понедельник.

Глава десятая

Мы провели в Атлантик-Сити три недели, переехав в отель «Тауэрс» и сняв трехкомнатный номер на двенадцатом этаже с террасой и видом на океан. Еду нам доставляли прямо в номер, так как Марианна испытывала отвращение к гостиничным ресторанам, во всяком случае, она говорила так. Это стоило ей кучу денег, я даже не знал точно сколько, потому что все счета она оплачивала наличными из, казалось бы, неиссякаемого источника, который таскала с собой.

В одном их сувенирных магазинчиков, расположенных на набережной, я купил ей небольшой серебряный браслет. Стоил он одиннадцать долларов, и я велел сделать на нем надпись: «Марианне с любовью. Фрэнк». Я подарил ей его в три часа ночи, когда мы стояли на террасе и наслаждались прохладой, доносившейся с океана. На ней был тонкий легкий пеньюар, а я был в шортах и курил сигарету. Вспомнив о своем подарке, я решил подождать подходящего момента, чтобы вручить ей его, а потом пошел в комнату и принес его.

Я испытал удовольствие, отдавая ей браслет. Мне редко приходилось дарить подарки, и теперь я не знал, что при этом сказать.

— Это тебе, Марианна, — неловко произнес я и протянул ей браслет.

Она удивилась и приняла его с радостным восклицанием:

— Фрэнк, это чудесно, — сказала она, прочитав вслух надпись: «Марианне с любовью. Фрэнк». — Она посмотрела на меня и улыбнулась. — Как здорово и оригинально сказано.

Мне послышались в ее голосе нотки сарказма, и это огорчило меня. Я тихо повторил:

— Да, оригинально, потому что раньше я никогда не говорил и не чувствовал ничего подобного.

Она моментально среагировала на мою интонацию.

— О, дорогой, я совсем не хотела тебя обидеть. Извини. Мне он очень нравится, и я всегда буду его носить. Пожалуйста, надень мне его. — Она протянула руку.

Я застегнул браслет у нее на запястье. На мизинце Марианна носила кольцо с алмазной гранью и двумя небольшими рубинами. Кольцо сверкнуло в лунном свете, и, глядя на свой подарок, я понял, какой дешевкой выглядит он по сравнению с великолепным кольцом. Я выругал себя за то, что купил его, он только подчеркнул разницу между нами. Я поклялся себе, что когда вернусь в Нью-Йорк, то заработаю приличные деньги и куплю ей что-нибудь такое, что смогло бы выдержать сравнение с ее драгоценностями.

Мы вернулись в Нью-Йорк двадцатого сентября. Я поселился у Марианны. Просидев несколько дней дома, я решил отправиться на поиски работы. Найти работу в Нью-Йорке все еще было трудно, и в первые дни мне не повезло.

Марианна, наоборот, была очень занята. У нее было сразу несколько заказов. Когда она работала, то становилась совершенно другим человеком. Она давала мне денег и выпроваживала из дома, говоря, чтобы я сходил в кино или куда-нибудь еще и не возвращался до вечера. Сначала это забавляло меня. Королева всегда права. Я любил наблюдать за ней, когда она рисовала, вокруг нее ощущалась мощная аура. Ее голова, глаза, все тело словно бы напрягались, вырабатывая энергию исключительно для работы. Если я заговаривал с ней, то она отвечала односложно или вообще не отвечала и часто расхаживала по студии, не замечая моего присутствия. Писала она резкими мазками, бормоча под нос проклятья, если не удавалось достичь нужного эффекта. Лицо ее было в краске от рук, когда она поднимала их, чтобы откинуть волосы со лба.

Но если день проходил удачно и Марианна оставалась удовлетворена своей работой, то вечером она была ласковой, любящей, веселилась, словно ребенок. Она шутила, мы пили шампанское, и я готовил что-нибудь вкусное на ужин. Стряпней занимался по большей части я, потому что Марианна сказала, что в этом смысле бесталанна и никогда не ест того, что приготовила сама. Иногда к нам заходили ее друзья — художники, писатели, мужчины и женщины, которые, казалось, жили в своем собственном мире. Когда меня представляли им, они, вежливо глядя на меня, интересовались, чем я занимаюсь, и, обнаружив, что я не принадлежу к их среде, так же вежливо отворачивались и в дальнейшем заговаривали со мной только в том случае, если им хотелось еще выпить. Тогда они окликали меня, словно я был слуга.

Но я был безнадежно, безумно влюблен. Королева всегда права. Королева отвела меня в магазин и истратила около трехсот долларов на новую одежду. У меня появились костюмы, пальто и рубашки, сшитые на заказ. Я носил непривычно роскошное нижнее белье и спал в шелковой пижаме. Поначалу я пытался найти работу, и когда у меня появился шанс получить ее, я, возбужденный, прибежал домой и сообщил об этом Марианне. Она нахмурилась и спросила:

— И сколько тебе будут платить?

— Девятнадцать долларов в неделю, — гордо сообщил я.

— Всего девятнадцать долларов! — воскликнула она, драматически воздев к небу руки. — А что ты будешь делать с такими деньгами? Тебе их не хватит даже на сигареты.

— Но это работа, — упрямо возразил я. — Все лучше, чем ничего.

— Это хуже, чем ничего, — категорично парировала Марианна. — Это насмешка над твоим умом и твоими возможностями. Ты стоишь гораздо больше. А потом, милый, зачем тебе работать за такие деньги, если в этом нет никакой необходимости? Если надо, то я каждую неделю буду давать тебе вдвое больше.

Я начал терять терпение.

— Но я не могу все время так жить. Это не может продолжаться долго. А кроме того, мне неудобно без конца просить у тебя деньги.

— Ты не должен стесняться, дорогой. — Марианна подошла ко мне и поцеловала. — Если бы у тебя были деньги, а у меня бы не было, то я бы не стеснялась просить их у тебя.

— Но это совсем другое дело, — возразил я.

— Вовсе нет. Мы любим друг друга, и все, что у нас есть, это наше общее.

Бесполезно было спорить с ней, если она что вбила себе в голову. Словом, все осталось по-прежнему. Моя жизнь была легкой, и мне нравилась легкая жизнь. Прежнее мое существование было слишком тяжелым, а кроме того, я надеялся, что рано или поздно найду себе подходящую работу. Поэтому я пустил все на самотек.

Спустя примерно месяц, я подошел к небольшому столику, на котором обычно лежали мои сигареты. Это был тот самый столик, где находился портрет Джерро. Я обнаружил, что портрет Джерро исчез, а вместо него стоит мой портрет. На мой взгляд, он был хорошим, но я в этом не сильно разбирался. Однако мне показалось, что на нем изображен совсем не я. Я выглядел слишком расслабленным, слишком легкомысленным и бесстыжим. Я смутно почувствовал в нем фальшь.

— Тебе нравится, дорогой? — послышался сзади голос Марианны.

Я повернулся.

— Очень хорош, — вежливо ответил я.

— Это подарок тебе, будь всегда таким прекрасным и не забывай обо мне, — сказала Марианна и поцеловала меня.

— Спасибо.

— Не благодари меня, мне так хотелось сделать это. Написать твой портрет, чтобы ты даже не догадался об этом, было не так уж легко. Мне пришлось ловить моменты.

— Понимаю.

— Ты не рад? — в ее голосе прозвучало беспокойство. — В чем дело?

— Где портрет Джерро? — спросил я.

— Ах, это, — Марианна отошла и села в кресло. — Его увидел один торговец и сказал, что сможет получить за него хорошую цену, я и отдала ему его для продажи.

— Верни портрет, — сказал я, — он мне нужен.

Марианна посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Для чего?

— Просто нужен, верни и все. — Я и сам толком не знал, для чего мне нужен этот портрет.

Она начала злиться.

— Приведи мне хоть одну мало-мальски серьезную причину, и я сделаю это, — гневно воскликнула она. — Какого дьявола он понадобился тебе больше, чем мне!

Я взял свой портрет.

— Это очень хороший портрет, очень лестный, но не более того. Он ни о чем не говорит. Здесь только мой внешний вид, моя внешняя оболочка. Может быть, внутри меня и нет ничего такого, что можно было бы перенести на холст, но в Джерро это было. Ты уловила в нем это. И если ты не смогла отразить в портрете мою сущность, а просто постаралась усыпить меня внешней красивостью, то ты ошиблась, тебе не следовало ничего скрывать.

Внезапно Марианна резко поднялась, грудь ее тяжело вздымалась. Видно, я затронул ее больное место.

— Я не верну портрет Джерро, — гневно закричала она. — Кто ты такой, чтобы указывать мне? Ты не в том положении, чтобы мне приказывать!

Я снял со своего портрета маленькую рамку и начал медленно рвать его на куски.

— Прекрати орать как торговка, — спокойно сказал я, хотя внутри у меня все клокотало.

Марианна подскочила ко мне, сжала свои маленькие кулачки и принялась колотить меня по лицу, крича и плача одновременно.

— Невежественная тупица! Если я кормлю и терплю тебя, то ты уже вообразил, что можешь распоряжаться мной! Почему я не отправила тебя назад в ту канаву, в которой нашла!

Внезапно что-то взорвалось у меня внутри, я размахнулся и ударил ее по щеке. Она упала на диван, поднесла руки к лицу, словно не веря в то, что произошло, и посмотрела на меня.

Я глядел на нее сверху вниз, голос мой был холоден, словно лед:

— Ты вернешь портрет Джерро, иначе я изобью тебя так, что запомнишь на всю жизнь.

Выражение ее лица внезапно изменилось, оно стало мягким, глаза затуманились.

— Ты сделаешь это, — сказала она знакомым, с хрипотцой голосом. — Я верю, что ты действительно сделаешь это.

— Да, сделаю. Мне нужен портрет.

Она обняла меня и усадила рядом с собой.

— Мой любимый, мой сильный, мой злой, мой дорогой, конечно, ты получишь его. Я сделаю все, что ты захочешь.

Она поцеловала меня, губы ее пылали, и весь мир буквально перевернулся для меня. На следующее утро портрет Джерро снова стоял на столе.

Глава одиннадцатая

Я сидел в большом удобном кресле в углу комнаты и курил трубку, которую мне подарила Марианна. Вынув трубку изо рта, я с отвращением посмотрел на нее, во рту стояла горечь. Не знаю, почему я все-таки курил эту чертову трубку, ведь она мне не нравилась и никогда не понравится. Но Марианна в один прекрасный день сказала:

— Дорогой! А почему ты не куришь трубку?

— Не знаю, я никогда не пробовал, — ответил я.

— В трубке есть что-то очень мужское, — улыбнулась она, — трубка — символ мужчины. Женщины ведь не могут курить трубку. Давай, попробуй.

— Нет, — ответил я, — и привык к «Кэмелу».

Однако, придя домой на следующий день, она принесла не одну трубку, а целый набор, в который входили четыре трубки, увлажнитель табака и подставка. Кроме этого, она купила несколько смесей ароматизированного табака и разыграла торжественную церемонию вручения подарка. Едва дождавшись, пока я набью трубку табаком и вставлю ее в рот, она сказала:

— Разреши, я сама зажгу.

Чиркнув спичкой, она поднесла ее к трубке, дождалась, пока я ее раскурил, потом отступила на шаг и посмотрела на меня. Я знал, что трубки сначала обкуривают, чтобы исчезла горечь, и с содроганием подумал, что мне предстоит обкурить их четыре. Глубоко затянувшись, я выпустил дым.

Марианна уселась на пол и, уставившись на меня, сказала:

— Ты выглядишь чудесно! — На лице ее, как у маленького ребенка, было написано обожание. — Ты прямо создан для трубки.

После этого мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я не хотел, чтобы Марианна поняла, что мне отвратительна трубка. Поэтому я продолжал ее курить, но с каждым днем все реже и реже. Я часто откладывал ее в сторону и брал сигарету, чтобы уничтожить во рту неприятный трубочный привкус.

Трубка в моей руке была символом того, во что я превратился. Да, я был молодым, сильным, здоровым, полным желания что-нибудь делать бездельником. Нельзя сказать, что я уж очень страстно желал трудиться, нет, ничуть не больше, чем любой другой, просто я вдруг ощутил свою бесполезность. Меня устраивала моя нынешняя жизнь, дававшая возможность быть рядом с Марианной, любить ее и позволять ей любить меня, а также плыть по течению, потому что мне было лень менять что-либо.

Взгляд мой скользнул по портрету Джерро, стоящему на столике. Свет от лампы падал таким образом, что освещал только портрет, а сам столик оставался в тени. Его энергичный, полный жизни взгляд притягивал меня. Я прикрыл глаза и услышал его голос: «У меня есть цель, и все, о чем я мечтаю, не может сбыться, пока я не достигну этой цели. Мир готов отдать тебе все, но только не то, что ты вырываешь у него, а то, что ты в него вкладываешь». На память мне пришли и другие его слова: «Чего ты ищешь, Фрэнк? Чего ты всегда опасаешься? Чего ты хочешь и что ты делаешь, чтобы получить желаемое? Ты достаточно взрослый, чтобы обойтись без помощи… Спасибо, ты сделал больше, чем кто-либо… Удивительно, но у тебя в волосах седина… Только работая вместе, мы сможем добиться того, к чему все стремимся… Жить в этом мире как человек, среди людей и вместе с людьми…»

Из состояния заторможенности меня вывел вопрос Марианны:

— О чем ты думаешь, Фрэнк?

Я улыбнулся, продолжая глядеть на портрет Джерро.

— О нем.

Она проследила за моим взглядом.

— Я так и подумала. У тебя такое выражение на лице, как будто он разговаривает с тобой.

— Возможно, что так оно и есть. Может быть, он дал мне хороший совет.

Я отложил трубку в сторону и закурил сигарету. Докурив ее до конца, я принял решение, что больше никогда не буду курить трубку. Как только я подумал об этом, в голове промелькнула другая мысль:

— Марианна! — позвал я.

Она поднялась из кресла, подошла ко мне, уселась на пол рядом, и обняв меня за ноги, прижалась к ним.

— Да, дорогой.

— Я собираюсь пойти работать.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Так ты об этом думал?

— Да, — ответил я.

— Но дорогой, — возразила она, — зачем растрачивать себя на какие-то пустяки, если в этом нет необходимости. Разве ты не счастлив? Разве у тебя нет всего, чего бы тебе хотелось?

— Конечно, у меня все есть, но я чувствую свою бесполезность, я как будто живу вне жизни, вне всего того, что происходит вокруг. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного.

— А что тебя интересует из того, что происходит вокруг? Там вовсе нет ничего приятного, — возразила Марианна. — Здесь, в нашем маленьком собственном мире, гораздо лучше. Нас никто не тревожит, никто не пристает со своими трудностями и мелочными проблемами. Разве ты не любишь меня?

Я опустил глаза. Она сидела, прижавшись щекой к моим коленям, и смотрела на меня.

— Конечно, люблю, но я ничего не могу поделать со своими мыслями. Я люблю тебя, я обожаю тебя, я очень счастлив с тобой, но это еще не все. — Я усиленно пытался подобрать слова, чтобы объяснить ей, что я имею в виду. — Послушай, предположим, тебя лишат рисования. Как ты себя тогда будешь чувствовать?

— Это совсем другое, — ответила Марианна. — Это искусство, требующее полной отдачи. И с этим поделать ничего нельзя. Это вовсе не работа.

— Да нет, это работа, — сказал я. — И если у тебя ее не будет, ты почувствуешь себя опустошенной. Возможно, то, чего я хочу, не искусство, как ты это называешь, но оно приносит мне такое же удовлетворение, какое приносит тебе твоя работа.

Марианна поднялась и посмотрела на меня сверху вниз. В голосе ее прозвучали уже знакомые мне нотки. Она не любила, чтобы с ней не соглашались.

— Я начинаю верить, что ты действительно беседовал с ним.

Меня несколько удивило это замечание.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — Он что, тоже говорил тебе об этом?

Марианна помедлила с ответом, размышляя.

— Да, — наконец промолвила она. — Много раз я умоляла его послушать меня, умоляла не разрушать наше счастье, но именно это он и сделал, что было ужасно глупо с его стороны. Ведь в конце концов у нас было все, чего мы хотели. Но ему этого было мало. И что же он в итоге получил в борьбе за свои идеалы? А теперь и ты хочешь поступить так же, хочешь разрушить наше счастье. — Она села в кресло и заплакала.

Я подошел к ней и обнял.

— Не плачь, сладкая моя. Я не собираюсь разрушать наше счастье, я просто снова хочу жить полной жизнью. Сейчас я представляю собой пустую оболочку без внутреннего содержания. Я чувствую себя таким никчемным, когда, гуляя по улицам, вижу людей, спешащих на работу и с работы. Я чувствую себя таким несостоятельным, проводя целые дни в кино и рассматривая экран, а не настоящую жизнь. Мне надо что-то делать, чем-то занять себя.

Марианна перестала плакать.

— Почему бы тебе тогда не заняться чем-нибудь дома? — предложила она. — Как это делал Джерро. Попробуй писать. Ты очень экспрессивный и хорошо выражаешь свои мысли. Почему бы тебе не взяться за перо?

При ее словах я не смог удержаться от хохота, это был абсурд. Я — писатель.

— Нет, — смеясь ответил я, — не думаю, что у меня получится. Очень любезно с твоей стороны так хорошо думать обо мне, но мне виднее. Из этого ничего не выйдет! Я начинаю искать работу.

Однако найти работу оказалось так же сложно, как и раньше. Приближались холода, и я возвращался домой после своих поисков замерзший и злой из-за очередной неудачи.

В эти моменты Марианна отрывалась от работы или другого занятия и подходила ко мне.

— Ну как, удачно?

— Нет, — качал я головой.

— Почему ты не бросишь терзать себя и не прекратишь эти бесполезные попытки? — спрашивала она. — Успокойся, у нас всего достаточно.

Я смотрел на нее и ничего не отвечал. Однако надежда потихоньку покидала меня, и через месяц я перестал искать работу и покидать стены дома.

Марианна была счастлива, а я расстроен. Мне стало казаться, что я не в состоянии найти даже самое грошовое занятие. Я садился в большое кресло и смотрел на портрет Джерро, а он смотрел на меня. Так я сидел часами и перебирал в уме свои неудачи.

Однажды, когда я вот так сидел и смотрел на портрет Джерро, а Марианна работала над новой картиной, мой внутренний голос сказал мне: «С тобой все кончено. Ты уже никогда ничего не добьешься, так и будешь до конца своей жизни жить на подаяние».

Этот голос был настолько реальным и сильным, что я невольно воскликнул в ответ: «Нет, не буду!» Мой выкрик нарушил тишину в комнате. Марианна зло швырнула на стол кисть и палитру, я сбил ее рабочий настрой.

— Я же тысячу раз говорила тебе, чтобы ты молчал, когда я пишу! — закричала она.

Я удивленно посмотрел на нее, потому что совсем забыл, что она находится в комнате.

— Извини, — сказал я.

— Извини! — зло передразнила она меня. — Он говорит «извини». Дурак! Да ты знаешь, что наделал? Ты испортил мою картину — вот что ты наделал. Теперь уже я не смогу ее закончить!

И тут я разозлился. Ее выходка произвела эффект искры, упавшей на сухую солому. Я вспыхнул от гнева, еще даже не успев осознать это.

— Нет! Я не извиняюсь, мне совсем не жаль. И не смей вымещать на мне свою бесталанность! — Мой тон отразил мое внутреннее состояние.

— Это я-то бесталанная? — закричала Марианна. — Да кто ты такой, чтобы говорить мне это? — Она повернулась, схватила со столика мастихин и угрожающе двинулась на меня.

Я холодно рассмеялся.

— Оставь эту затею, — презрительно произнес я.

Марианна резко остановилась, посмотрела на инструмент, который держала в руке, потом на меня, и бросила его на пол. Казалось, злоба и гнев заволокли ее лицо, как облака заволакивают луну.

— Ты противный сукин сын! — завопила она. — Грязный, гнилой ублюдок!

Я почувствовал, как кровь стремительно отхлынула от моего лица. Я был спокоен, бледен и полон злости. В какое-то мгновение мне показалось, что я готов убить ее. Мы стояли и смотрели друг на друга. Кровь пульсировала у меня в висках, руки были до боли сжаты.

Я разжал руки и почувствовал, что они вспотели и дрожат. Я повернулся, сорвал шляпу и пальто с вешалки и выскочил из квартиры. Вслед мне летел голос Марианны:

— Фрэнк! Фрэнк, вернись! Куда ты, Фрэнк?!

Этот испуганный крик преследовал меня, пока я не выбежал на улицу. И даже когда хлопнула дверь, я все равно слышал ее голос, зовущий меня:

— Пожалуйста, вернись! — казалось, этот вопль исходит из самой глубины ее души и источает страх потерять меня.

Я знал, что вернусь, но в этот момент испытывал такую радость от того, что заставляю ее страдать и испытывать такую же боль и унижение, которые только что испытал сам.

Вернулся я поздно и впервые в жизни был пьян, но не настолько, чтобы не соображать, что я делаю. Прежде чем войти, я постоял перед дверью, прислушиваясь. Из квартиры не доносилось ни звука. Я вынул ключ, открыл дверь и вошел.

Подойдя нетвердым шагом к столу, я взял портрет Джерро.

— Джерро, друг мой, — прошептал я. — Друг мой, мне не хватает тебя. — При этих словах я разразился пьяными слезами. Добравшись до кресла, я рухнул в него, не выпуская из рук портрет. Я держал его перед собой и плакал. — Друг мой, что мне делать? Мне так плохо.

Дверь спальни отворилась, и на пороге появилась Марианна в пеньюаре. Под ним на ней была черная ночная рубашка.

— Марианна! — крикнул я, протягивая ей портрет. — Он не хочет говорить со мной.

Сначала она недоуменно смотрела на меня, потом взяла у меня портрет и поставила его на стол. Поддерживая меня под руку, она отвела меня в спальню и раздела. Я беспомощно растянулся на кровати, пока она снимала с меня ботинки.

— Ох, дорогой, — прошептала она, расстегивая на мне рубашку и помогая надеть пижаму. — Зачем ты сделал это? Хотя я сама виновата. Всему виной мой противный характер.

Я посмотрел на нее. Никогда еще она не была такой прекрасной. На ее лице, обращенном ко мне, лежала печать тревоги и раскаяния.

— Марианна, — пробормотал я, — ты сука, но я люблю тебя. — С этими словами я перевернулся на живот и заснул.

Глава двенадцатая

Началом нашему настоящему разрыву послужила вечеринка в День Благодарения, которую устроили друзья Марианны. Дни тянулись медленно, и хотя я не был полностью удовлетворен положением вещей, меня, в общем, устраивала моя жизнь. Марианна относилась ко мне, как к своей собственности, и я не возражал против этого. Иногда мне это даже нравилось. Я любил ее, любил ее манеру говорить, ходить, протягивать руки. Я любил, как она прижимается ко мне во время танца, — одновременно интимно и смело.

На вечеринках же, где собирались привычные люди и происходили привычные вещи, все было по-другому. Марианна и я — это было одно, означающее близость, тепло, взаимопонимание; но Марианна, я и посторонние люди — это было совсем другое. Ее, естественно, тянуло к собратьям-художникам и к их разговорам. Я не принимал участия в подобных разговорах, что было вполне естественным, так как я не был знаком с предметом разговора. Поэтому я стоял где-нибудь со стаканом в руке, скучал и мучительно ждал, когда вечеринка закончится и мы отправимся восвояси.

Возвращались мы обычно молча, пересекали Вашингтон-сквер, садились в автобус и ехали до самого дома.

Дома Марианна спрашивала меня:

— Хорошая получилась вечеринка, да?

— Угу, — мрачно откликался я.

Больше вопросов она не задавала, возможно, догадываясь, что мне эти вечеринки не нравятся и я просто не подаю вида.

Та вечеринка ничем не отличалась от других. Марианна была занята разговорами, а я стоял, подпирая стенку. Вечеринка была в разгаре, около десяти подошли новые люди, и сформировалось еще несколько групп. Я уже начал тяготиться своей молчаливой ролью и подумывал о том, чтобы уйти домой. Я поставил стакан и направился к Марианне сказать, что ухожу, но в этот момент кто-то схватил меня за руку. Я обернулся. Это была натурщица, которая как-то позировала Марианне.

— Помнишь меня? — спросила ока, улыбаясь.

— Конечно, помню, — ответил я, обрадованный возможностью хоть с кем-то поговорить. — Как поживаешь?

— Скука смертная, — равнодушно сказала девушка, — паршивая вечеринка.

Я рассмеялся и почувствовал себя лучше от того, что кому-то здесь так же плохо, как и мне.

— А зачем ты тогда пришла? — спросил я.

— Надо, — коротко ответила девушка. — Это моя работа. У меня есть что продать. — При этих словах она провела руками по телу.

— A-а, понял.

Я действительно понял — у нее и правда было что продать.

— Потанцуем? — предложила девушка.

Я кивнул, и мы прошли в тот угол, где играла радиола. Танцевала она хорошо, поэтому и я выглядел рядом с ней хоть куда. Несколько человек прекратили разговаривать и обратили свои взоры на нас. Когда мы проследовали в танце мимо той группы, в которой стояла Марианна, там тоже наступила тишина.

— А они экстравагантная пара, — услышал я слова одного из художников, обратившегося к Марианне. — Почему ты их не нарисуешь?

Мы удалились, и я не услышал ответ Марианны.

— Зачем? — спросила меня моя белокурая партнерша.

— Что зачем? — переспросил я, глядя на нее.

— Зачем ты ходишь на эти вечеринки? Ты похож на рыбу, которую выбросили на берег.

— А что же мне остается? — пожал я плечами.

— Все ясно, — сказала она и бросила через мое плечо на Марианну понимающий взгляд. Ее намек был достаточно прозрачным — приказ хозяйки.

Внезапно мне расхотелось танцевать, я разозлился на себя.

— Как насчет выпить? — спросил я.

Мы стояли у стены и разглядывали присутствующих. Я заметил, что Марианна изредка бросает на нас быстрые взгляды. В конце концов мне это надоело.

— Может, прогуляемся? — предложил я девушке.

Она согласно кивнула, и мы, взяв пальто, вышли на улицу. Войдя в парк, мы прошлись по кругу и остановились всего один раз, разглядывая людей, садившихся в автобус. Она держала меня под руку. Мы просто молча гуляли.

— Мне тоже не нравится эта вечеринка, но я должна там присутствовать, — сказала девушка. — Обещала кое-кому поработать завтра.

У меня создалось впечатление, что если я попрошу ее, то она не вернется туда. Но я промолчал. Некоторое время она стояла, разглядывая меня, потом сделала шаг назад.

— Ты скучный парень, да?

Я не ответил. Она повернулась и вошла в подъезд, а я отправился домой.

Дома, усевшись в большое кресло, я принялся читать утренние газеты. В начале второго вернулась Марианна.

— Привет, — сказал я. — Как тебе понравилась вечеринка?

— Почему ты ушел? — возбужденно спросила она.

Я видел, что она разозлилась, поэтому решил заткнуться. Мне совсем не хотелось сейчас ругаться. Марианна прошла в спальню и вернулась через несколько минут.

— А где Бесс? — спросила она.

Я понял, что она имеет в виду натурщицу. Я посмотрел на нее и улыбнулся.

— Думаю, на вечеринке. Я проводил ее до дверей и пошел домой.

— Я не видела, чтобы она возвращалась.

— Уж не знаю, что она делала после того, как мы расстались, — с улыбкой возразил я. — Успокойся, крошка, не то я подумаю, что ты ревнуешь.

Вот этого мне не следовало говорить. Потому что при этих словах Марианна завопила так, словно на нее обрушился потолок.

— Ревную! К этой дешевой потаскухе! Да черт меня побери! Мне это просто не понравилось, вот и все. Когда ты приходишь со мной, я вправе ожидать, что ты со мной и уйдешь. Что теперь скажут люди?

Я тоже начал помаленьку заводиться.

— Ну и пусть говорят, их ведь не остановишь. Да и какое нам дело до того, что они говорят?

— Меня это не волнует, — кричала Марианна, — но самой-то мне каково, как ты думаешь? Они знают про наши отношения, и вдруг ты уходишь с этой сучкой!

— А как, ты думаешь, я себя чувствую? — парировал я. — На каждой вечеринке меня вешают на вешалку, как пальто, и снимают перед уходом. Ради Бога, не говори глупостей! — Я достал сигарету и прикурил. — Забудь об этом.

— Ты клюнул на эту дешевую шлюху с той самой минуты, как только ее увидел.

— Да она для меня просто милая девчонка! — Я продолжал защищаться. — Что в этом страшного? Чего ты раскипятилась?

— Ничего, — сказала Марианна, опять подходя к дверям спальни. — Но если бы я застала ее здесь, то вырвала бы ей сердце.

Я рассмеялся, слова Марианны позабавили меня.

— Так вот почему ты сразу заглянула в спальню, когда пришла? Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы привести ее сюда в случае чего?

Марианна остановилась перед моим креслом, злобно глядя на меня сверху вниз. Голос ее звучал напряженно, хотя она и старалась держать себя в рамках.

— Послушай и запомни! Ты принадлежишь мне. Всем, что ты имеешь сейчас и будешь иметь впоследствии, ты обязан мне, потому что я дала это тебе. А так как я дала это тебе, то я же могу и отнять. Я могу вышвырнуть тебя туда, откуда подобрала. — При этих словах она щелкнула пальцами. — Запомни, что если ты куда-нибудь идешь со мной, ты должен оставаться со мной, независимо от того, скучно тебе или нет, нравится тебе это или нет. И уходить ты можешь только тогда, когда я скажу.

Я кипел от ярости, но вида не подавал, сдерживая себя из последних сил. Она была права. У меня ничего не было своего, даже одежда, которую я носил, и деньги, которые лежали у меня в кармане, принадлежали ей.

— Хорошо, крошка, — спокойно сказал я, — пусть будет так, раз тебе этого хочется.

Она обескураженно посмотрела на меня. Наверное, она ожидала взрыва с моей стороны, а я не поддался.

— Да, я так хочу, — заявила Марианна, но как-то неуверенно.

Я поднялся, прошел в спальню, разделся и лег в кровать. Я уснул. Не знаю точно, через сколько времени я проснулся. Марианна окликнула меня:

— Фрэнк, ты не спишь?

— Нет, — ответил я.

Глаза мои были широко раскрыты. В полумраке комнаты я увидел себя таким, каким стал — альфонсом, мужчиной для забавы! Я внутренне содрогнулся.

— Иди сюда, дорогой, — прошептала Марианна.

— Иду, хозяйка, — ответил я, встал и присел на краешек ее кровати.

— Не сюда, дорогой, — прошептала она. Глаза ее сверкали в темноте. — Ложись рядом и поцелуй меня.

Я лег рядом и обнял ее. Тело Марианны было мягким и теплым, и когда мы обнялись, я почувствовал, что нас охватил огонь. Я был куплен, мне платили, и в эту ночь я отработал свои деньги.

Я любил ее, я знал, что всегда любил ее, независимо от ее слов или поступков. Но ночами мне казалось, что кто-то стоит позади меня, заглядывает через плечо, хохочет и бесстыдно шепчет в ухо: «Прыгай, раз она приказывает. Танцуй, когда она дергает за ниточки. Но помни, что ушло, то ушло! Ха-ха-ха! И ты уже никогда не вернешь этого. Никогда! Никогда! Никогда!»

Марианна спала, когда в комнате забрезжил рассвет. Я посмотрел на нее. Ее волосы ярким пламенем горели на подушке, рот был приоткрыт в улыбке, лицо имело расслабленное и счастливое выражение.

Я любил ее, но что-то жизненно важное для меня ушло навсегда. В глубине души я понимал, что так больше продолжаться не может, что я тоже уйду и что это случится днем, после очередной ночи. А пока…

Глава тринадцатая

Рождественская неделя — счастливая, волнующая неделя между Рождеством и Новым годом — тянется медленно. Это неделя, когда дети не ходят в школу, а мужчины и женщины, даже те, что работают, живут в атмосфере радости, веселья и надежды на новый год. Они с интересом гадают, что хорошего принесет им приходящий год.

Большую часть этой недели я провел дома, сидя перед окном и разглядывая людей, которые спешили на работу и с работы, играющих детей, дворников, убирающих снег, почтальонов, разносящих письма, молочников, разносящих молоко, полицейских, патрулирующих улицы. Я смотрел, смотрел, смотрел на мир, который двигался вокруг меня по ту сторону стекла, и ощущение того, что я не являюсь его частью, ввергало меня в уныние. Горло схватывало, подкатывала тошнота, начинал болеть живот. Бездеятельность расшатала мои нервы. Наступал конец. Я чувствовал его, физически чувствовал его приближение. И он наступил, даже скорее, чем я ожидал.

Был канун Нового года. Повсюду трубили рожки, люди были нарядные и веселые, за исключением меня. Хотя я пытался сиять, как рождественская елка. Но чем больше я пил, тем меньше брал меня алкоголь. Мы справляли Новый год в ночном клубе: Марианна, ее друзья и я. Внезапно мне показалось, что я со стороны наблюдаю все происходящее. С ироничной терпимостью и сарказмом наблюдаю за ребяческим поведением этих так называемых взрослых, из кожи вон старающихся показать, что они рады наступлению нового года, когда на самом деле они боятся. Боятся завтрашнего дня! Я громко рассмеялся. Так вот чего я боюсь — завтрашнего дня!

Марианна посмотрела на меня, глаза ее были веселыми.

— Тебе хорошо, дорогой? — спросила она.

Я промолчал, потом снова рассмеялся. Она подумала, что я пьян. Притянув ее к себе, я поцеловал ее. Она была сладкой и теплой, и я почувствовал себя молодым и сильным. Почему я должен чего-то бояться? Да, я молодой и сильный, очень сильный. Марианна поцеловала меня в ответ, тогда я стал целовать ее в шею и в плечо.

— Фрэнк, — хрипло прошептала она, в голосе ее зазвучала страсть, — не здесь, Фрэнк, не здесь. — Она обняла меня.

Я снова засмеялся, она тоже, теперь мы смеялись вместе. Мы смеялись и смеялись, пока у нас не перехватило дыхание, потом посмотрели друг на друга. Ее глаза светились надменностью и гордостью, они говорили: «Он мой. Мой! Он принадлежит мне! Я принадлежу ему! Я горжусь им, а он мной». Ее рука нашла мою, и мы крепко сжали руки под столом. Казалось, что между нами побежали искры — чувства без слов. Мы крепко держались за руки и гордились друг другом. Вечер подошел к концу.

Лампы стали меркнуть и, наконец, совсем погасли. Оркестр заиграл «Доброе старое время». Внезапно Марианна оказалась в моих объятиях, мы крепко прижались друг к другу, наслаждаясь своей близостью, и поцеловались.

— Я люблю тебя, дорогой, — пробормотали ее губы, прижатые к моим губам. — С Новым годом!

— Я люблю тебя, — услышал я свой голос. — С Новым годом!

Я поцеловал ее в щеку, она была мокрой и соленой от слез. И я понял, что она знает все, о чем я думаю.

Она снова поцеловала меня и крепко-крепко прижала к себе.

— Не уходи, дорогой, пожалуйста, не уходи.

— Я должен уйти, должен, и с этим ничего не поделаешь.

Вновь зажглись лампы, мы стояли и смотрели друг на друга.

Она побледнела, глаза ее были полны слез. К горлу подступил комок, и я не мог говорить. Не разнимая рук, мы сели, а через несколько минут молча направились домой. Ночь была яркая, ясная и новая, сам воздух был новый, все было новое. Наступил новый тысяча девятьсот тридцать четвертый год. Мы вошли в квартиру. Я снял пальто, бросил его в кресло, подошел к стенному шкафу, достал свой чемодан, раскрыл его и положил на кровать.

Марианна, не говоря ни слова, принялась собирать мои вещи: рубашки, ботинки, носки, галстуки, пижамы, костюмы. Придавив чемодан коленом, я закрыл его, и замок щелкнул.

Выпрямившись, я посмотрел на Марианну. Голос мой слегка дрожал:

— Я думаю… до свидания.

Она бросилась в мои объятия.

— Нет, Фрэнк, нет! Ты не должен уходить, ты нужен мне! — Она плакала, впервые я видел ее плачущей по-настоящему.

Я прижал ее к себе, и так мы стояли некоторое время.

— Это к лучшему, дорогая, к лучшему. Поверь мне, — прошептал я с дрожью в голосе. Иначе со временем мы возненавидим друг друга. Уж лучше сейчас.

— Но дорогой, ты для меня весь мир, ты моя жизнь. — Она поцеловала меня. — Что ты будешь делать? У тебя ведь нет работы, совсем нет. Как ты будешь жить? Я содрогаюсь от одной мысли, что тебе придется приняться за какую-нибудь грязную работу. Здесь, со мной, ты в безопасности. Я могу ухаживать за тобой, защитить тебя. Я могу дать тебе все, что ты захочешь, весь мир.

Я вспомнил прочитанные когда-то строки: «Какая польза человеку от обладания всем миром, если при этом он теряет свою душу?»

Некоторое время Марианна как-то по-особенному смотрела на меня, потом крепко поцеловала в губы.

— Скажи мне ласково «до свидания», дорогой, — прошептала она, протянув руку к выключателю.

Я сказал ей «до свидания» ласково и страстно, как только мог. И время закружило нас, подняло, пронесло через нашу жизнь и вернуло к дверям маленькой квартирки в Гринич-Вилледж. Но теперь я неуклюже топтался у дверей с чемоданом в руке, словно гость, покидающий дом после неожиданно затянувшегося визита.

— Подожди минутку, — сказала Марианна и, принеся портрет Джерро, вложила его мне в свободную руку. — Возьми его с собой. В тебе есть что-то от него и что-то от меня. А втроем мы значит нечто большее, чем просто люди, нечто большее, чем просто жизнь. Сегодня вечером ты был великолепен, как никогда. Я увидела твою непреклонность и сразу же поняла, что потеряла тебя и не смогу предотвратить это.

Марианна замерла на секунду, потом быстро поцеловала меня. Я вышел за порог, и дверь за мной тихо закрылась. Отходя от двери, я услышал приглушенные рыдания.

Выйдя на улицу, я посмотрел на небо. Звезды еще горели, но где-то на горизонте уже пробивались первые лучи рассвета. Это наступал новый день, совершенно новый день. Я смело пошел ему навстречу, полный мыслями о Марианне. У меня не было планов относительно этого нового дня. Пусть они явятся сами собой.

Глава четырнадцатая

Я прошел около пяти кварталов, когда обнаружил, что все еще держу в руках портрет Джерро. Я положил его в карман. Хотелось есть и чувствовалась усталость, потому что я не спал всю ночь. Заметив на углу огни ночного кафетерия, я зашел туда, взял кофе и несколько тостов и начал есть, размышляя о том, что делать дальше.

Покончив с едой, я решил отправиться в гостиницу, выспаться, а завтра начать искать работу. Я был уверен, что мне повезет. Утро было хорошим, ясным, улицы почти пусты, ведь был первый день нового года, работающих в этот день было мало. Я направился к ближайшей станции подземки. Впереди меня спешил мужчина, мне не очень хорошо было видно его, потому что он шел, чуть не вплотную прижимаясь к домам.

Внезапно он исчез в одном из подъездов. Я огляделся. Впереди, по направлению ко мне, медленно двигался автомобиль. Именно из-за того, что он двигался медленно, я и обратил на него внимание. Как только автомобиль поравнялся с подъездом, в который юркнул мужчина, из него раздались автоматные очереди. Потом автомобиль резко набрал скорость и свернул за угол. Несколько секунд я стоял, не в силах тронуться с места, потом подбежал к подъезду. Из подъезда, шатаясь, прямо на меня вышел мужчина. Я бросил чемодан и подхватил его. Мы взглянули друг на друга.

— Фрэнки, — судорожно глотая воздух, произнес он. Из уголков рта у него стекала кровь. — Помоги! — С этими словами он рухнул на меня.

Несколько минут я стоял, ничего не соображая, глупо уставившись на его быстро бледнеющее лицо. Время вернулось на десять лет назад, и снова Силк Феннелли истекал кровью у меня на груди. Опять, как и тогда, страх буквально парализовал меня. Через десять лет время вернулось назад…

Только на этот раз я уже не мог убежать.

Оставив чемодан на тротуаре, я поймал такси и отвез Силка в больницу.

В больнице я задерживаться не стал, и уехал сразу, как только сдал его в приемный покой. Мне совсем не хотелось отвечать на вопросы полиции. Оказавшись снова на улице, я закурил и вспомнил о своем чемодане. Вернувшись на место происшествия, я убедился, что чемодан исчез. Я прошел вперед и назад по улице, но чемодана не было. Усмехнувшись про себя, я подумал, что этого и следовало ожидать.

Враз навалилась резкая усталость. Я пошел в гостиницу, снял номер и лег спать. Когда я проснулся, был уже вечер. Присев на краешек кровати, я пересчитал деньги. У меня было около десяти долларов, и я сказал себе, что этого должно хватить до того момента, когда я найду работу. Спустившись вниз, я перекусил, посидел в холле немного, просмотрел вечернюю газету, потом снова поднялся в номер и лег в кровать.

Я пытался уснуть, но ничего не получалось, потому что я уже выспался. Я лежал в темноте, ворочаясь с боку на бок и размышляя. Наконец я встал, надел брюки, сел у окна и закурил.

Десять лет! Как странно. Феннелли почти не изменился за эти десять лет в отличие от меня. Интересно, как он сразу узнал меня? Может, по моей реакции, а может, помогла схожесть ситуации. Не знаю, мне это было не понятно. Я мысленно вернулся на много лет назад, и впервые за долгие годы подумал о своих родственниках. Что они делают, где они? И еще о ребятах, которых знал — Джерри, Марти и Жанет. Что произошло с ними? Как же давно это было — воспоминания давались мне с трудом.

Я вспомнил завтраки в доме родственников: запах булочек и какие они были теплые, когда я приносил их из булочной, а еще то, как тетя улыбалась мне. Я вспомнил школу и ребят, хохочущих, когда мы возвращались домой через большой двор. Я вспомнил массу вещей и внезапно почувствовал себя старым и усталым.

Я снова вытянулся на кровати. Усталость прошла, я снова чувствовал себя бодрым. Я ворочался и думал о Марианне, о том, как она всегда угадывала, что я не сплю, забиралась ко мне в постель, и мы разговаривали. Я чувствовал рядом с собой ее тепло, затихал и начинал расслабляться, а она засыпала, закинув на меня свою длинную белую ногу. Потом засыпал и я.

Теперь Марианны со мной не было, и я не мог уснуть. Мне казалось, что она стоит в дверях и прощается со мной. Мне чудился ее голос, низкий и хрипловатый. Что же она сказала? Я постарался вспомнить, и вдруг услышал ее голос и увидел ее, стоящую в дверях с наполовину скрытым тенью лицом.

— В тебе есть что-то от Джерро и что-то от меня, и еще что-то от других людей, которых ты знал. И все-таки это ты…

Но кто я такой? Никогда прежде я не пытался понять свою сущность. Из всех людей, которых я знал, меньше всего я знал самого себя. Отчего так? Почему я все время плыл по течению и не пытался разобраться в себе? Что мне нужно? Деньги? Любовь? Друзья? Положение? Я искал ответы на эти вопросы, но тщетно.

Пока я жил у Марианны, я много читал. У нее было много книг. Некоторые из них были хорошие, некоторые — плохие, но в них тоже не было ответа. Что люди думают обо мне? Что им нравится во мне? Почему они впускают меня в свои дома и сердца, когда я так мало даю им взамен?

Я скучал по Марианне. Весь день я спал, потому что устал. Но теперь, с приходом ночи, пришло какое-то новое, особенное чувство одиночества. Мне страстно захотелось пойти к телефону, набрать ее номер и услышать, как она ответит своим низким, мягким голосом:

— Здравствуй, дорогой.

Но я не мог сделать этого. К прошлому нет возврата. Я понял это много лет назад. Никогда нельзя вернуться — никогда! Наконец я уснул. «Марианна, Марианна! Даже сон мой полон тобой. С тобой моя ночь теплая и живая. Отпустишь ли ты меня когда-нибудь?..»

Я проснулся. Лучи солнца сквозь окно светили мне прямо в лицо. Я закрыл лицо руками, как бы не желая просыпаться и сталкиваться с реальностью нового дня. Но постепенно сон уходил. Мысли становились все ясней и ясней: «Уже утро, сегодня твой день, ты должен встретить его».

Я спустился в душ, потом вернулся в номер и оделся. Уходя, я повесил ключи на доску у портье. Это было слишком дорогое место для моего кармана. Два доллара в сутки слишком много. Мне следовало вернуться в гостиницу «Миллз», она более подходила для меня.

Я купил утренний выпуск «Таймс» и просмотрел объявления о работе. Я не знал точно, какую работу хотел бы получить, но в газете вообще не было объявлений подобного рода. Потом я прошелся по Шестой авеню, заходя подряд во все агентства по найму рабочей силы, но и там потерпел неудачу. Меня это не очень расстроило, я был уверен, что в конце концов найду работу. Наступит завтра, и это будет мой день.

Спустя два месяца все еще было «завтра», и я уже начал сомневаться, будет ли оно моим, как, впрочем, будет ли оно у меня вообще, как я постоянно обещал сам себе. Начался март, было еще довольно прохладно. Мое новое теплое пальто ушло вслед за часами, как и все остальное, что мне удалось продать. Я неделями не ел нормальной пищи, стоял в очередях за хлебом, за супом, в очередях по найму — во всевозможных очередях, но мне не удалось проработать ни единого дня.

Прошлую ночь я спал в подъезде, и рано утром меня, замерзшего, голодного и несчастного, выгнал дворник, который пришел убирать лестницу. Я до сих пор помню его громкую грубую ругань с иностранным акцентом. Он стоял в подъезде и грозил мне своей метлой.

— Ах ты, бродяга!

Я выскочил на улицу, словно вор, а ведь я украл всего одну ночь отдыха и спокойствия. Мне было холодно, хотелось есть. Машинально я сунул руку в карман за сигаретами, но их там не было. Я пошел вдоль края тротуара в надежде найти окурок, и мне удалось подобрать один. Впереди на улице показался мужчина. Выглядел он вполне прилично, и у него можно было бы попросить милостыню. Я следил за тем, как он приближался. Потом он прошел мимо, а я так и остался стоять неподвижно, провожая его глазами. Я рассердился на себя. Почему я не попросил у него денег? В этом нет ничего страшного, нужно просто жалобным голосом сказать: «Мистер…» Больше ничего говорить не надо, остальное всем известно. Но я не мог заставить себя сделать это, не мог, казалось, что-то внутри меня противилось этому. Словом, мужчина завернул за угол, а я отправился дальше.

«Глупец! — все время повторял я себе. — Глупец! Глупец! Неужели ты никогда не поумнеешь? Прекрати обманывать себя, ты ничем не лучше других. Попрошайка. Нищий. Лижи другим задницы, только так ты сможешь существовать. Вернись к Марианне, она примет тебя. Тебе снова будет уютно, тепло, ты будешь сыт, у тебя будет женщина. Боже, до женщины ли мне сейчас!» — Я рассмеялся.

Что бы я предпочел в этот момент: женщину или кусок мяса? Я снова рассмеялся. У меня потекли слюнки, когда я представил себе кусок мяса.

И вот я снова стоял перед ее дверью и нажимал звонок. Интересно, что я скажу ей? «Марианна, я голоден, устал, мне холодно. Пожалуйста, впусти меня, позволь мне вернуться. Я больше никогда, никогда не уйду. Пожалуйста, Марианна, пожалуйста».

А что если она ответит: «Убирайся!» Нет, она не может так ответить. Она моя, разве она не говорила этого? Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь открылась.

— Нет, мисс Ренуар больше не живет здесь. В прошлом месяце она уехала домой на Гаити. Извините.

Дверь закрылась. Я еще некоторое время стоял, уставившись на закрытую дверь, потом спустился вниз и побрел по улице. Я почувствовал себя высоким, ужасно высоким, как тогда, когда напился, только еще выше. Я рассмеялся и подумал, что если я такой высокий, то могу на ходу заглядывать в окна второго этажа и пугать людей. Голова моя начала парить в воздухе и в скором времени поднялась к облакам. Но облака были густые и темные, и я ничего не видел. Это было за минуту до того, как я споткнулся и начал падать. А потом была ночь — канун Нового года, я был сильный, и миллион звезд, сверкавших вокруг, светили только мне. Это было завтра — мое завтра!

Глава пятнадцатая

Я лежал на кровати в длинной серой комнате, где было еще около сорока кроватей. Вечером пришел доктор и осмотрел меня. С ним была медсестра. Доктор стоял возле моей кровати и смотрел на меня.

— Как вы себя сейчас чувствуете? — спросил он.

— Лучше, — ответит я.

— Голодание плохое занятие, — попытался пошутить доктор.

Мне ничего не сказали его слова, и я промолчал.

— Пришлите регистратора, день-два он здесь пробудет, — сказал доктор сестре, а потом снова повернулся ко мне: — Вам нужно отдохнуть. Хотите чего-нибудь?

— Сигарету, — нерешительно произнес я, боясь показаться назойливым.

Он сунул руку в карман, достал начатую пачку «Кэмела» и положил ее мне на кровать вместе со спичками.

— Возьмите, но смотрите, чтобы вас не застукали. И не спалите здесь все, — он энергично пожал плечами и огляделся вокруг. — Хотя, возможно, это место и заслуживает того, чтобы его спалили.

Он направился к двери, сестра последовала за ним. Он был хороший молодой парень, и я пожалел, что не поблагодарил его за сигареты. Подождав, пока они выйдут из палаты, я прикурил, медленно затянулся и откинулся на подушку. «У сигарет из пачки гораздо лучший вкус, чем у тех, которые валяются на улице», — подумал я.

Сигарета догорела, я затушил ее в тарелке, стоящей рядом на тумбочке. Потом снова блаженно откинулся на подушку. Как здорово ощущать себя сытым, лежать на мягкой кровати и чувствовать табачный запах, все еще щекочущий ноздри. Я закрыл глаза.

Вскоре я услышал мягкий голос:

— Вы спите?

Я быстро открыл глаза, рядом с кроватью сидела девушка, в руках у нее были блокнот и карандаш.

— Нет, — ответил я.

— Я мисс Кабелл, — сказала она, — если бы я была уверена, что вы спите, то не стала бы вас беспокоить. Необходимо заполнить эту форму.

— Все в порядке, — ответил я, — заполняйте.

В ее внешности было что-то знакомое. Одета она была в строгий коричневый костюм мужского покроя, белую блузку и носила очки в роговой оправе.

— Ваше имя, пожалуйста? — спросила девушка и добавила, как бы извиняясь: — В вашей одежде не было никаких документов.

— Кейн, — ответил я, пытаясь вспомнить, где видел ее. — Фрэнсис Кейн.

— Адрес, пожалуйста?

— Адреса нет, напишите просто Нью-Йорк, — вопросы начали раздражать меня. Хотя, наверное, дело было в девушке. Я знал ее, но никак не мог вспомнить откуда.

— Возраст? — спросила она, не поднимая глаз от блокнота.

— Двадцать три.

— Извините, мне нужна дата вашего рождения.

— Двадцать первое июня тысяча девятьсот двенадцатого года.

Дальше она писала сама, произнося вслух:

— Пол мужской, белый, глаза карие, — она взглянула на меня, — смуглый, волосы темные, с сединой. — Она остановилась. — Вы слишком молоды для такой седины.

— Много пережил, — коротко ответил я.

— О, извините, не хотела вас обидеть.

— Все в порядке, забудем об этом.

— Рост? — продолжила она.

— Сто восемьдесят.

— Вес?

— Когда взвешивался последний раз, было шестьдесят три с половиной.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. Улыбка сделала свое дело. Это была знакомая мне улыбка Марти. Теперь я знал, кто она. Рут. Рут Кабелл. Я надеялся, что она не вспомнит меня. Не хотелось, чтобы кто-нибудь из знакомых видел меня в подобном состоянии.

— Наверное, это было очень давно, поставим пятьдесят пять.

— Как хотите, — ответил я, пытаясь голосом не выдать волнения.

— Где работаете?

— Нигде, безработный.

— А какую работу можете выполнять?

— Любую. Любую, какую смогу получить.

— Место рождения.

— Нью-Йорк.

— Средняя школа или какое-нибудь другое образование?

Я чуть было не попался на этом. Если бы я сказал «Вашингтон Хай», то она, без сомнения, сразу бы утвердилась в своем предположении.

— Образования нет.

— Точно? — спросила Рут.

Я заметил, что она не записала этот мой ответ, в глазах ее появился странный блеск.

— Конечно, точно, — ответил я.

Она встала, подошла вплотную к кровати и посмотрела мне прямо в лицо. Я тоже смотрел на нее.

— Фрэнсис Кейн, — задумчиво произнесла она, как бы разговаривая сама с собой. — Фрэнк Кейн, Фрэнки… Фрэнки, ты не помнишь меня? Я Рут, сестра Марти.

Помню? Разве я мог забыть? Сделав абсолютно бесстрастное лицо, я ответил:

— Извините, мисс, но вы меня, наверное, с кем-то спутали.

— Нет, я не могла спутать, — сердито сказала она. Вот такой она была больше похожа на ту Рут, которую я знал. — Вы Фрэнсис Кейн, так ведь?

— Да, — согласился я, кивнув головой.

— Тогда я права, я не могла ошибиться. — Она сняла очки. — Послушайте, вы учились в школе вместе с моим братом. Вы пришли в эту школу из приюта Святой Терезы. Вы должны помнить.

— Извините, но вы ошиблись. Я никогда не бывал в том месте и не знаю вашего брата.

— Но ведь вас зовут Фрэнсис Кейн. Вы должны знать, — настаивала она.

— Мисс, — сказал я, пытаясь выглядеть покорным и терпеливым, — у меня самое обычное имя, каких много. — Я попытался сменить тактику. — Кстати, а как выглядел тот парень? Держу пари, что не так, как я.

Несколько секунд Рут внимательно рассматривала меня. Когда она заговорила, в голосе ее сквозило сомнение.

— Нет, тогда он не очень был похож на вас, но прошло восемь лет…

— Ну вот видите, — торжествующе сказал я.

— Да ничего я не вижу. Должно быть, вы забыли. Вы были больны, так что могли забыть. Такое бывает.

— Мужчина не забывает своих друзей, независимо от того, как долго он с ними не виделся.

Рут снова села.

— Но, может быть, у вас небольшая… — она замялась, подбирая слово.

— Амнезия? — закончил я за нее и рассмеялся. — Нет, не думаю.

— И все-таки я не могла ошибиться, — еще раз сказала Рут и попыталась зайти с другой стороны: — Помните Джулию? Она работала у нас. Вы еще давали моему брату уроки бокса… А Джерри Коуена? Жанет Линделл? Своих тетю и дядю — Берту и Мориса Каин? Неужели вам ничего не говорят эти имена?

Я покачал головой и закрыл глаза. Эти имена значили для меня целый мир — мир совершенства и любви. Я открыл глаза и снова покачал головой.

— Нет, я их раньше никогда не слышал, — сказал я и отвернулся.

Рут тут же заботливо наклонилась ко мне.

— Вы устали, я помешала вам. Вы даже побледнели, но я ведь не хотела вас огорчать, я хотела помочь. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить Джулию и Жанет, я немного ревновала вас к ним, и вообще ко всем людям, которым вы нравились. Не знаю почему, наверное, потому что вы мне самой нравились. Нравились, может быть, даже больше, чем я сама об этом догадывалась. Я, бывало, дразнила вас, а однажды в вестибюле школы вы поцеловали меня и сказали, что мы будем друзьями. Помните? — Она слегка наклонила голову и продолжила: — Когда вы поцеловали меня, я внезапно поняла свои чувства к вам, поняла, что всегда чувствовала. И мне стало так стыдно за все те глупые вещи, которые я вам говорила. Вы должны помнить, вы не могли забыть.

Я рассмеялся и с нарочитым сарказмом заметил:

— Если бы я однажды поцеловал вас, то не смог бы это так легко забыть.

На щеках Рут появился румянец. Она разозлилась на себя за то, что покраснела. Я понял это. Через несколько секунд она взяла себя в руки, повернулась ко мне и снова заговорила спокойно:

— Извините, должно быть, я ошиблась. Я не хотела вас обидеть, просто старалась помочь.

— Я понял это, — мягко сказал я, — и оценил. Сожалею, но я не тот парень, которого вы ищете.

Она поднялась. Теперь голос ее звучал холодно и спокойно:

— А знаете, вы тоже можете ошибаться. Завтра я приведу с собой брата и попрошу его посмотреть на вас, а может быть, еще и Джерри Коуена. Они вас узнают.

— В этом нет никакого смысла, — сказал я, но подумал иначе. Конечно же, они сразу узнают меня, несмотря на все перемены.

— Мой брат проходит практику в городской больнице и сможет прийти после полудня. Так что посмотрим. Думаю, что вы все-таки тот самый человек. Мы должны многое рассказать вам. — Она стояла в ожидании моего ответа.

И я чуть было не согласился. Мне столько хотелось узнать у них, например, о моих родственниках. В голове моментально зажужжали вопросы, но я отогнал их. Да, Рут не откажешь в уме и ловкости.

— Как вам будет угодно, — произнес я с таким видом, будто устал от этого разговора, — но я уже сказал вам, что толку от этого не будет.

На лице Рут промелькнуло разочарование, и, не сказав больше ни слова, она ушла, только бросила через плечо:

— Может быть. Спокойной ночи.

Я молча смотрел, как она прошла через палату и скрылась за дверью. Потом дрожащей рукой вытащил сигарету и закурил. Завтра в полдень! Значит, мне нужно убраться до этого времени. Мне совсем не хотелось оставаться здесь и разыгрывать перед ними комедию. Я решил, что мне надо удрать после второго завтрака. Они не посмеют насильно держать меня здесь, я же не преступник.

Я лежал и размышлял, почему мне не удалось найти работу, почему все получилось так бестолково? Может быть, потому, что у меня не было никакого плана? Может быть, потому, что я был готов на то, что под руку попадется? Пожалуй, так. На этот раз у меня должен быть план. Мне нельзя снова потерпеть неудачу, я должен в конце концов найти работу. Хотя что, собственно, я могу спланировать? Как можно предотвратить неудачу? Нужно иметь в виду что-то, что сработает наверняка.

В голове одна за другой крутились самые различные мысли, но стоило их чуть обдумать, как они рассеивались как дым. Я оглядел палату. Возле двери висела табличка, на которой было написано: «Больница Беллевью — палата 23». Вот тут меня и осенило. Да так неожиданно, что я удивился, как не додумался до этого раньше. Уж это-то сработает наверняка. Я отложил сигарету и уснул.

Я стоял на углу и смотрел на часы в витрине напротив. Они показывали одиннадцать. Успел! Мне стоило большого труда убедить доктора, что я в порядке. Но что ему оставалось делать, если я твердил, что чувствую себя отлично?

Лицо доктора приняло озабоченное выражение, когда я попросил его отпустить меня.

— Вам следовало бы побыть здесь еще несколько дней, — сказал он. — Вам действительно надо отдохнуть.

— Но, доктор, я уже чувствую себя лучше, а кроме того, у меня есть друзья, которые позаботятся обо мне. Все будет в порядке.

— Ну, хорошо, — согласился он, — раз вы настаиваете, мы не можем вас удерживать. Но учтите, состояние ваше хуже, чем вы думаете. Когда попадете к друзьям, оставайтесь несколько дней дома и отдыхайте.

— Не беспокойтесь, доктор, — заверил я его, — я так и сделаю.

Он подписал карточку на выписку и протянул ее сестре.

— Не забывайте, о чем я вам говорил.

— Не забуду, доктор. Благодарю вас, большое спасибо, — я протянул ему руку.

Несколько секунд он удивленно смотрел на мою руку, потом пожал ее. Сестра принесла мою одежду, я оделся и вышел на улицу.

Я снова бросил взгляд на часы — одиннадцать. Пора заняться делом. Нужно обязательно сегодня же разыскать Силка Феннелли. Он знает, что я сделал для него. Возможно, я спас ему жизнь, вовремя доставив в больницу Беллевью. Нынешний день станет для меня поворотным. И если уж мне суждено вернуться в прошлое, то я вернусь.

Он не посмеет отказать мне.