Чужак из ниоткуда 3

Глава двадцать первая Поступление в Бауманку. Дальний Восток. Река Хор

После публикации интервью в «Сан-Франциско кроникл», за мной началась самая настоящая репортёрская охота. Никогда не думал, что такое количество зарубежных журналистов и газетчиков аккредитовано в Москве. Натуральный боевой отряд! Франс-Пресс, Ассошиэйтед пресс, Рейтер, не говоря уже про наше ТАСС, казалось, объединились в стремлении заполучить меня в свои загребущие ручонки.

Эти проныры мгновенно вычислили обе мои квартиры — родительскую и съёмную в Лефортово — и дежурили возле них посменно, в надежде, что я скажу им хоть несколько слов.

Доставалось и Кристине, и даже её бабушке-тётке из Кривоколенного. Причём им пришлось даже хуже, поскольку я-то ходил с охраной, а они без.

Дедушка Лёша, доехав на своём верном и вечном трофейном BMW-326 из своего посёлка Каменномостский, который они с бабушкой по-старинке называли «станицей», до Майкопа, позвонил по межгороду и сообщил, что к ним с бабушкой приезжали газетчики из самого Краснодара:

— Тобой интересовались, внучок! — радостно вещал он в трубку. — Что, мол, да как. Каким был в детстве, как мы антиграв делали в нашем сарае в Алмалыке. Ну, я им и наплёл сорок бочек арестантов! Мол, ты в пятилетнем возрасте ещё мог лягушку так загипнотизировать, что она падала лапами кверху или прыгала через травинку по твоей команде, а идея антиграва этого тебе во сне пришла, как Периодическая таблица элементов Дмитрию Иванычу Менделееву. В нашем доме в Алмалыке пришла, хе-хе, под бой настенных часов. Помнишь часы? До сих пор идут, тебя ждут. Ты, значит, вскочил посреди ночи и тут же всё записал и зарисовал. Ну, а я уже потом сделать помог.

— Ну ты, деда, даёшь, — только и смог я сказать.

— А что? Пусть знают нас, Ермоловых! — гордо заявил дед. — Одно скажу — Юзика и Фиру упоминать не стал, пусть живут спокойно, но они знают обо всех твоих успехах, всё хорошо у них, привет тебе передают. Мне, между прочим, теперь в кафе «Тополь», есть у нас такое, здесь в Каменомостской, бесплатно наливают! Ну как бесплатно, в кредит. Говорят, заходите Алексей Степанович почаще, всегда нальём, потом отдадите, как не налить родному деду такого героического человека! Гордимся, говорят, что такие люди теперь у нас проживают.

— Ты, деда, поаккуратней там с наливом, — обеспокоился я, зная характер деда Лёши. — Чтобы не пришлось мне ехать от пьянства тебя лечить!

— Обижаешь, Серёжка. Твой дед меру знает, хоть у бабки Зины спроси, вот она рядом стоит, хоть у прабабки твоей, моей мамы, дай ей бог здоровья, дома осталась, вам кланяться велела. А что до «приеду» — так всегда вас ждём, каждый день, можно сказать. Приезжайте! Не пожалеете, так у нас хорошо!

Но поехал я в то лето к другому деду.

Быстро вылететь в Пуэрто-Рико и решить там все дела за пару недель не получилось. И дело не в дипломатии — после того, как я дал интервью сначала американскому информационному агентству Ассошиэйтед пресс, затем английскому Рейтер, а после и французам из Франс-Пресс, вопросов по возможному сотрудничеству не возникало, а уж отказов тем более. Приезжайте, уважаемый мистер-месье Ермолофф, будем рады вас видеть. Но вот программы научных исследований, как у нас, так и за рубежом, составляются на долгие месяцы вперёд. В том числе и в астрономии. Трудно найти окошко, а уж подвинуть кого-то ради своих амбиций, пользуясь административным ресурсом и влиянием, и вовсе недопустимо. Не поймут.

— Август, не раньше, — ответила мне обсерватория Аресибо, когда я позвонил им второй раз (после первого они пообещали быстро подумать над моим предложением и сделать всё возможное). — Освободим вам неделю на радиотелескопе с тринадцатого по двадцатое. Сможете приехать?

— Обязательно, — сказал я. — Буду у вас одиннадцатого. Или даже десятого, чтобы подготовиться. Не один, разумеется.

— Отлично, ждём вас. К слову, и Фрэнк Дрейк обещал прилететь к этому же времени.

— О как. А он по каким делам к вам, по тем же самым?

— Можно сказать и так, — засмеялись на том конце провода. — Мы взяли на себя смелость и сообщили ему о вашем приезде. Он очень заинтересовался. Очень. Надеемся, вы не против?

— Ну что вы, сочту за честь познакомиться.

Про Фрэнка Дрейка и его эксперименты по поиску внеземных цивилизаций я читал в «Сайнтифик Америкэн». Еще тринадцать лет назад, в шестидесятом, даже до полёта Юрия Гагарина, этот американский парень задумал и пробил финансирование проекта «Озма», названном так в честь принцессы Озма, правящей волшебной страной Оз из известнейшей в Америке книги тёзки Фрэнка Дрейка — Фрэнка Баума «Удивительный волшебник из страны Оз» (наш Александр Волков незадолго до войны написал своего «Волшебника Изумрудного города», во многом отталкиваясь от книги Баума).

Так что с чувством юмора, как я полагал, у американского астронома было всё в порядке. С одной стороны. С другой, он забыл или не придал значение старой, как мир, примете — как дело назовёшь, так оно и пойдёт. Несуществующая волшебная страна Оз? Значит, и никаких инопланетных цивилизаций тоже не существует. Во всяком случае, на Тау Кита и Эпсилон Эридана. Это ближайшие звёздные системы к Солнцу, на которых, по предположению земных ученых, могла быть разумная жизнь. Первая на расстоянии, без малого, двенадцать световых лет; вторая — десять с половиной световых лет.

Помню, я еще подумал, что неплохо бы потом связаться с этим Дрейком. Парень-то сообразительный: одно то, что он догадался слушать пространство на волне двадцать один сантиметр, соответствующей излучению межзвёздного водорода, было гениально. Правда, с частотой ошибся. Один и сорок две сотых гигагерца хороша для больших расстояний только до определенной мощности радиопередатчиков, и мы, на Гараде, использовали другую частоту. Но откуда Дрейку было это знать? Он делал, что мог, и уже этим мне нравился. Сам такой. А тут оказалось, что и искать его не надо — сам готов встретиться.

Что ж, август так август.

Июнь прошёл в разнообразных делах, а большая часть июля ушла на поступление в Бауманку.

Я мог бы поступить буквально за два дня, но решил подчиниться общему порядку и поступать наравне со всеми. В конце концов, так было даже лучше — скромность украшает человека. В особенности, человека советского. «Ты ведь советский человек? — спрашивал я себя иногда и сам же себе отвечал. — Советский. Вот и веди себя, как советский и административный ресурс применяй только ради общего дела и только тогда, когда другого выхода нет. А то 'мяу» сказать не успеешь, как заразишься той отвратительной болезнью, которую Владимир Ильич Ленин называл хлёстким словом «комчванство».

Советский и гарадский, — добавлял я обычно, размышляя на эти темы, а размышлял я на них много и часто, поскольку мне постоянно приходилось сравнивать советское общество с гарадским, искать пути их будущего объединения. В том, что когда-нибудь этот вопрос встанет перед нами во всей красе, я не сомневался — уж больно похожими путями шёл Восточный Гарад и нынешний Советский Союз. На Гараде это закончилось объединением планеты. Да, после страшной войны, но — объединением, и победили, скажем так, идеи и смыслы, близкие к коммунистическим. Но закончится ли тем же и здесь, на Земле? Очень бы хотелось. Но при этом без Третьей мировой войны, пожалуйста. Возможно ли это? Я верил, что возможно. С помощью Гарада и, конечно, моей. Как там говорил Мересьеву Комиссар из замечательной книги «Повесть о настоящем человеке»?

— Но ты же советский человек!

Вот именно. Советский и гарадский.

Впрочем, слегка использовать административный ресурс всё же пришлось. Это касалось двухнедельной производственной практики, которую должны были проходить все абитуриенты, поступившие в тот или иной советский ВУЗ, но ещё не ставшие студентами официально, не начавшиеся учиться.

В моём случае практика должна была заключаться в абсолютно бессмысленном перекладывании бумажек в какой-то советской конторе (не КГБ!) неподалёку от главного учебного корпуса.

Нет уж, извините, но тратить на это своё время я не мог. Поэтому просто принёс в деканат ходатайство из Совета Министров СССР о прохождении практики абитуриентом Ермоловым С. П. там же, в Совете Министров.

Разумеется, ходатайство удовлетворили, я получил желанное свободное время перед началом учёбы и решил вместе с мамой, папой и сестрой Ленкой слетать на Дальний Восток — к маминым родителям и родственникам.

Тому было несколько причин.

Во-первых, я, теперешний, не был знаком со своим вторым дедом, бабушкой, мамиными братьями (моими дядьями) и остальными родственниками. В памяти Серёжи Ермолова сохранились смутные воспоминания о тайге, подступавшей к самому забору дедовского дома, и о пчёлах с его пасеки, которых маленький Серёжа отчаянно боялся. Ну и всё.

Это было, конечно, мало, и это следовало исправить. Родственники должны знать друг друга и, желательно, знать хорошо.

Во-вторых, мне хотелось побывать на Дальнем Востоке нашей необъятной страны. Так случилось, что кроме Кушки, Алмалыка, Ташкента, Москвы и Ленинграда, я практически нигде не был. Ладно, ещё Мары, но это там же, в Туркмении. США не считается — это другая страна. А хотелось побывать в Союзе, если и не везде, то в очень многих местах: и на Урале, и на Волге, в Карелии, на Байкале, в Грузии, Армении и прочих советских республиках. Так что вполне можно было начать с Дальнего Востока, раз уж карта так удачно ложится.

Наконец, в-третьих, мне просто хотелось отдохнуть. Всё-таки нагрузка, которой я подвергал свой всё ещё растущий организм, была великовата. Да, я умел справляться с любой нагрузкой и отдыхать, как говорят в Советской армии, между двумя бросками земли лопатой. Но всё равно нужно было дать организму передышку, я это прямо-таки чувствовал.

К тому же и Кристина уехала на каникулы к родителям в Новоград-Волынск, а мы решили, что знакомиться мне с её родителями пока рановато. Пусть хотя бы восемнадцать исполнится, по паспорту.

Сложнее всего было решить вопрос с охраной. Моя попытка отбояриться от неё хотя бы на время этой поездки была решительно пресечена Леонидом Ильичом лично.

— Вот это видел? — заявил он, скрутив из трёх пальцев известную всякому русскому человеку фигуру. — В жизни себе не прощу, если с тобой или твоей семьёй что-то случится.

— Ну хотя бы не четверых, Леонид Ильич, мы же в деревню дальневосточную едем, в тайгу! Люди засмеют!

— Люди засмеют, когда повод для смеха дать, — сказал Брежнев. — А ты таких поводов не даёшь. Тебя уважают и крепко, я узнавал. Так и держи себя. Ладно, подумаем, как лучше. Но совсем без охраны не получится, даже и не мечтай.

Турбовинтовой самолёт Ту-114 доставил нас (маму, папу, сестру Ленку, меня и охранников Бориса и Антона) из Москвы в Хабаровск за десять часов. Без посадки. Очень неплохой результат, с учётом того, какое расстояние ему пришлось покрыть.

Только в этом полёте я убедился своими глазами, насколько велика Россия — главная республика, на ресурсах и людях которой, в основном, держится Советский Союз.

Именно так, держится. Убери Россию, и всё развалится мгновенно, — моего знания истории и опыта уже хватало, чтобы это отчётливо понимать. Русские — так называли за границей всех советских людей, вне зависимости от их национальности и принадлежности той или иной республике. Думал уже не раз об этом парадоксе и вот думаю опять. А пейзаж под крылом самолёта только придаёт этим думам вес и должную глубину. Когда час за часом летишь над бесконечным «зелёным морем тайги», как поётся в одной известной советской песне, — морем, которое начинается сразу за Уральским хребтом и не заканчивается до самого Хабаровска, начинаешь понимать, что только по-настоящему великий народ мог пройти эти пространства насквозь, объединить и сделать своими, русскими. Почти без крови, к слову. Чего не скажешь о других великих империях в истории Земли. Несомненно, Советский Союз был империей, хотя и открещивался всячески от это слова. На мой взгляд, напрасно. Главное, наполнить слово правильным смыслом. Тот же Гарад тоже империя, если разобраться. Только гораздо больше. Всепланетного масштаба.

А как иначе? Империя в понимании русских и моём — это не о покорении окружающих народов с последующей их безжалостной эксплуатацией и выкачиванием ресурсов из их земли. Нет. Империя — это о масштабе совместных задач и планов. Чем масштабнее задача — тем масштабнее империя. Иначе просто не хватит сил. Поэтому Гарад и един, что перед ним стояла масштабная задача — выжить после катастрофической войны, не повторить ошибок прошлого и, наконец, отправиться к звёздам. Похожие задачи очень скоро в полный рост встанут и перед человечеством; или я ничего не понимаю в развитии цивилизаций.

Из Хабаровска до железнодорожной станции Хор мы ехали на самом настоящем паровозе! То есть, не на нём самом, конечно, не на этом, как его, тендере, где уголь, и не в будке машиниста, но старые пассажирские вагончики по рельсам тащил он — паровоз! Пыхтел и шипел паром, как в кино показывают, дымил трубой, но исправно тащил. Со скоростью километров сорок в час.

Я смотрел в окно на полусгнившие деревянные столбы линии электропередачи, тянущейся вдоль железнодорожных путей (кое-где остатки столбов просто висели на проводах, зацепившись за них фарфоровыми изоляторами) и думал, что не зря согласился на эту поездку — нужно знать, где живёшь. Ничего, ничего, ребята, придёт скоро и сюда антиграв со сверхпроводимостью; заменим деревянные столбы на пластмонолитовые (этот универсальный гарадский материал пока не выходил таким, каким нужно, но дело шло явно в правильном направлении); поставим где-нибудь под Хабаровском термоядерную электростанцию; и всё изменится в лучшую сторону. Потому что там, где есть дороги, удобный быстрый транспорт и много недорогой энергии, всегда всё меняется в лучшую сторону.

В Хоре нас встречал младший мамин брат Рюрик — широкоплечий, сильный, круглолицый и улыбчивый парень лет тридцати с небольшим.

— Надька! Сестричка! — заорал он с платформы. — Племяши! Алексеич! — и принял в свои медвежьи объятья сначала маму, потом Ленку, потом меня, а затем и папу. Борис и Антон, предупреждённые мамой о том, что нас будут горячо встречать, не препятствовали, но бдели, внимательно глядя по сторонам.

— А это… — Рюрик вопросительно показал глазами на них.

— Наша охрана, дядя Рюрик, — сказал я. — Точнее, моя.

— Рюрик, познакомься, — сказала мама. — Это Борис и Антон. Ребята, это мой брат Рюрик.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Да мы бы и сами своих-то сберегли как-нибудь, — сказал Рюрик. — Люди мы бывалые, таёжные.

— Специфика, — сказал Борис. — Извини.

— Приказ, Рюрик, — добавил папа. — По-другому никак.

— Ага, — сказал дядя Рюрик и сразу как-то расслабился и даже повеселел. — Приказ — это я понимаю, приказ — это святое. Ладно, пошли.

Мне было страшно интересно, каким будет наш путь дальше, но я не спрашивал, дабы не ломать интригу. Как оказалось, не зря.

Глиссер!

У речного причала, до которого мы дошли пешком, нас ждал самый настоящий речной пассажирский глиссер — катер с закрытой кабиной пассажиров на десять и с большим воздушным винтом, защищённым металлической сеткой, позади кабины.

— Вот это аппарат! — восхищённо выдохнул я и тут же вспомнил испытания антиграва в Алмалыке, где у меня за спиной был похожий винт. — Ветер!

— Гордость реки, — подтвердил дядя Рюрик. — Никакие мели и перекаты не страшны. Двадцать с лишним лет ходит, и хоть бы хны!

Мы шестеро, Рюрик и ещё трое пассажиров загрузились в кабину, пристроили вещи, и капитан — сутуловатый невысокий дядька лет пятидесяти с изрезанным морщинами худым лицом и синим пронзительным взглядом глубоко посаженных глаз (ещё в Хабаровске я заметил, что здесь много голубоглазых и синеглазых людей) — одним движением отвязал глиссер от причальной тумбы, завёл двигатель, и вскоре мы уже неслись вверх по реке Хор.

— Сколько до Среднехорска? — спросил я дядю Рюрика (голос приходилось напрягать, чтобы перекрыть рёв мотора).

— Километров сто пятьдесят по Хору! — ответил тот, наклоняясь ко мне, чтобы было слышно. — Ты уже плавал здесь, когда маленький был, вы приезжали с мамой в шестьдесят пятом году!

— Плохо помню! — я виновато улыбнулся и коснулся пальцем головы. — У меня же ещё и травма была серьёзная!

— Да, Надя писала… Часов шесть дорога займёт. Может, чуть меньше. Причалим в Святогорье, потом в Бичевой и там уже без остановок до Гвасюгов и вот уже Среднехорск. Нормально дойдём, племяш, не переживай, — он подмигнул и улыбнулся, отчего на его обветренных загорелых щеках заиграли задорные ямочки.

— Я и не переживаю, — сказал я, — просто интересно. А наземной дороги нет?

— Есть, но она лесная, для лесовозов, там автобус и легковая машина не пройдут. Всё обещают нормальную построить, но когда это будет… — он махнул рукой. — Так что река Хор наша дорога и зимой, и летом.

Первый же серийный гравилёт вместимостью пассажиров на двенадцать — сюда, подумал я. Лично прослежу. Ну и дорога, конечно. Для чего, в конце концов, нужны связи и влияние?