Чужак из ниоткуда 3

Глава шестая Новые одноклассники. Моя милиция меня стережет

Подготовка к экзаменам и сдача их экстерном заняли месяц.

Сам я обошёлся бы, максимум, неделей, но, как всегда, вмешались иные факторы. В данном случае даже не бюрократия, а внутреннее сопротивление некоторых учителей данной конкретной московской школы, которые категорически не хотели признавать, что какой-то четырнадцатилетний выскочка из глухой провинции (Кушка? Это где вообще? Самая южная точка Советского Союза? Как и чему там могут научить?) способен на такие подвиги. Пришлось снова подключать административный ресурс (на этот раз в виде РОНО [1] для приведения оных учителей в чувство.

Надо сказать, что большую помощь в данном вопросе оказала непосредственно и завуч школы Лидия Борисовна Гуменюк, которая после телефонного разговора с министром просвещения превратилась в ярую сторонницу моей скорейшей и успешной сдачи экзаменов с последующим исчезновением с её глаз.

Тем не менее, повторю, ушёл месяц. Даже в школу пришлось походить три недели, в тот самый восьмой «Г» класс, в котором, как я быстро понял, собрали самых бесперспективных и проблемных с точки зрения учёбы и поведения ребят и девчат.

Всего их в классе насчитывалось двадцать четыре. Я — двадцать пятый. Мало по сравнению с другими классами, где количество учеников переваливало далеко за тридцать.

Мне, впрочем, было всё равно, — я знал, что надолго здесь не задержусь. Поэтому и близко знакомиться ни с кем не собирался, хотя тут дело было не только в скоротечности моего пребывания в этой школе.

Проблема ровесников.

Она начала вырисовываться ещё в Кушке, и в Москве снова возникла.

Ну неинтересно мне было с большинством из них!

Поначалу, когда я только привыкал к своему новому юному телу и тому невероятному факту, что оказался на другой планете и даже в каком-то смысле в другом времени, это было свежо — снова почувствовать себя мальчишкой.

Но потом я быстро соскучился.

Дружба хороша, когда между людьми идёт какой-то обмен: информационный, смысловой, деловой, чувственный, наконец. А когда люди находятся в совершенно разных категориях…Поэтому мне так легко было в кушкинской футбольной команде, потом в Штатах, а также с Петровым и Бошировым — во всех случаях я имел дело со взрослыми. Да, они знали и умели гораздо меньше меня, но само их восприятие мира было взрослым, а я, как и они, был взрослым человеком. Пусть спрятанным в тело подростка. Это нас роднило.

Что там говорить! Даже на Гараде при всём нашем равенстве, братстве и обществе справедливости дружба между взрослым и подростком была крайне редким явлением. Таким же редким, как и здесь, на Земле. И это совершенно естественно — люди в силу своей природы всегда тянутся к тем, кто ближе им не только по образованию, профессии или увлечениям, но и возрасту.

Тем не менее, знакомиться с моими новыми пусть и недолгими одноклассниками, конечно, пришлось.

Для начала с соседкой по парте.

— Ты в физике сечёшь? — спросила она сразу, как только меня увидела, а случилось это минут за пять до начала урока.

Я окинул её быстрым взглядом.

Невысокая, медно-рыжая, с россыпью веснушек по носу и щекам. Глаза светло-карие, с зелёными крапинками, нахальные. Нижняя челюсть чуть выдвинута вперёд, но это её не портит. Наоборот, придаёт решительный и независимый вид.

— Секу, — ответил честно.

— Сам бог тебя мне послал! — воскликнула она. — Хоть его и нет. Я домашку не сделала, не смогла задачу решить. Поможешь?

— Давай тетрадь и учебник.

Секунда — тетрадь и учебник оказались на парте. Вторая — учебник раскрыт на нужной странице.

— Вот эта, — ткнула пальцем с коротко обрезанным ногтем.

«Стальная деталь массой 3 кг. нагрелась от 20 до 40 градусов Цельсия. Какое количество теплоты на это ушло?» — прочёл я.

— Смотри, — показал в учебнике. — Вот же формула. Удельную теплоёмкость стали нужно умножить на массу детали и разность температур. Всё очень просто.

— Если бы ещё знать, что такое удельная теплоёмкость стали… — пробормотала она.

— Это ключевой вопрос, — улыбнулся я. — Если быстро и просто, удельная теплоёмкость показывает, сколько теплоты нужно затратить, чтобы нагреть единицу массы того или иного вещества на один градус. В нашем случае один килограмм; вещество — сталь; градусы — по шкале Цельсия. Удельная теплоёмкость стали 500 — вот она, в таблице. Осталось только подставить значения. Пиши…

Следует признать, соображать и действовать быстро рыжая умела. Шариковая ручка залетала по бумаге.

— Тридцать тысяч получается? — она показала мне тетрадь.

— Верно. Только напиши «Дж». Это значит джоулей. Теплота в джоулях измеряется.

— Тридцать тысяч джоулей или тридцать килоджоулей. Верно?

— Вернее некуда.

— Класс! — воскликнула она и протянула руку. — Спасибо! Меня Таня зовут. Таня Калинина.

— Серёжа Ермолов, — я осторожно пожал её узкую тёплую ладошку.

— Будешь у нас учиться?

— Недолго.

— Как это?

— Потом расскажу, — пообещал я, потому что в класс вошла учительница, и начался урок.

На ближайшей перемене Таня быстро рассказала мне об одноклассниках, особое внимание уделив хулиганистой компании двоечников под предводительством второгодника Длинного — высокого, чуть сутулого парня с обманчиво равнодушным взглядом глубоко посаженных глаз на костистом лице и ныряющей, чуть в раскачку, приблатнёной походкой, которой любили щеголять некоторые кушкинские пацаны.

К слову, не только они. Такая походка встречалась мне и в Штатах, там её называли «гангстерской» или «чикагской», что лишний раз подтверждало старую истину: мода не знает границ. Будь это мода на одежду, образ жизни и даже походку.

— Это кличка такая — Длинный? — спросил я.

— Ага, — ответила Татьяна. — Фамилия его Коровин. Но шутить на этот счёт не советую. Коровой, там, называть или ещё как… Вообще не советую с ним связываться. Тот ещё гад.

— Что так?

— Мальков обижает. Отнимает деньги. Папаша у него мент, мамаша в торговле, вот он и пользуется. Всё с рук сходит.

— Ясно, — сказал я. — Плохо это, надо бы исправить.

— Пробовали уже. Бесполезно. Папаша-то не простой мент, а целый майор, начальник нашего РОВД [2]. И у мамаши связи большие.

— А что Гуменюк?

— Завуч? Ну, она знает, что Длинный после восьмого из школы уйдёт по любому. Сделает всё, чтобы его выпихнуть и вздохнуть с облегчением.

Как и меня, подумал я. Причина разные, желание одно. С пониманием.

Столкновения с Длинным и его компанией, разумеется, избежать не удалось.

Дело было на школьном дворе во время большой перемены. Я стоял, ловя лицом тёплые солнечные лучи и сетуя про себя, что осень в Москве наступает гораздо раньше, чем в Кушке.

Длинный (я уже знал, что зовут его Валентин) с тремя подпевалами ошивался неподалёку. Мне даже ауры этих четверых не нужно было разглядывать, чтобы понять их намерения — ищут жертву.

Во дворе было полно школьников.

Стайка девчонок лет одиннадцати-двенадцати играла в «классики», расчертив их мелом на асфальте. Несколько парней из девятых и десятых классов, отойдя подальше, за угол школы, курили. Мелкотня носилась в догонялки. Кто-то читал учебник. Кто-то книгу. Несколько раз я поймал на себе заинтересованные взгляды девчонок и оценивающие пацанов. Однако никто к новенькому не подходил, а моя единственная знакомая — Таня Калинина осталась в классе, учить домашку к очередному уроку, видать, накануне совсем не до этого было.

— А ну стой, очкарик! — услышал я чуть гнусавый голос Длинного (почему они все гнусавят, специально, чтобы противнее было?).

Жертва — белобрысый пацан лет десяти-одиннадцати, в серой школьной форме и очках с толстыми стёклами покорно замер. Я видел, как он хотел незаметно проскользнуть за спинами неприятной компашки, но один из подпевал Длинного заметил маневр и толкнул солиста в бок.

— Иди сюда.

Пацан сделал два шага к своему мучителю и остановился. Даже не думал, что это меня так заденет, но прямо по сердцу резануло, когда я увидел, как за стёклами его очков блестят слёзы.

— Мамка денег сегодня дала? — продолжал Длинный.

— Дала, — шёпотом ответил малёк.

— Сколько?

— Гривенник… — ещё тише.

— Тебя мамка не учила, что врать старшим нехорошо?

Подпевалы заржали. Длинный самодовольно ухмыльнулся. Мне это всё надоело.

Незаметно для всех я очутился за спиной Длинного (он и впрямь был длинный, выше меня на полголовы) похлопал его по плечу:

— Отцепись от малька, Длинный.

— Чего? — Валентин повернулся ко мне. — А, новенький. Стой, где стоял, новенький. Целее будешь.

— Тебя как зовут, малёк? — спросил я у белобрысого мальчишки.

— Дима, — ответил тот тихо. — Дима Малышев.

— Ты в школу шёл, в класс?

— Да.

— Вот и иди.

Он неуверенно посмотрел на меня, перевёл взгляд на Длинного.

— Иди, иди, — сказал я ласково. — Я разрешаю. И не бойся, никто тебя больше не тронет.

— Вот так хочешь? — вкрадчиво осведомился Длинный.

Видя, что внимание его врага переключилось на меня, Дима тихонько попятился. Но, молодец, не убежал, остановился чуть в стороне, наблюдая за развитием событий.

— Ага, — сказал я. — Вот так.

— Тогда с тебя рубль. Этот малёк мне рубль должен. Теперь его долг на тебя перешёл.

— Ру-убль? — протянул я.

— Ага.

— Завтра, — сказал я. — Или послезавтра. Спросишь у Пушкина Александра Сергеевича.

— Ты не понял, козёл, — Длинный протянул руку и попытался взять меня за грудки.

Ну, это совсем просто, если не бить.

Правой рукой берём противника за запястье, переносим локоть ему за плечо, подставляем правую ногу и резко поворачиваем локоть на себя, одновременно, заламывая противнику кисть левой рукой.

Раз-два, и Длинный падает на спину.

Я упираюсь ему коленом в грудь и заламываю запястье так, чтобы почувствовал. Он пытается вырваться, но это бесполезно, — я намного сильнее.

— Больно! — вопит он. — Пусти!

— А вы, шакалы, — я чуть поворачиваю голову к подпевалам, один из которых делает неуверенный шаг вперёд, — кто рыпнется, ноги из жопы повыдёргиваю.

В моём голосе — металл. Такой, что им можно запросто рубить железные рубли.

Шакалы это слышат и благоразумно отступают. Всё правильно, так и должно быть, — шакал с хорошей чуйкой сразу понимает, когда добыча превращается в хищника.

— Пусти, сука! — уже не вопит, а шипит Длинный. — Пусти, хуже будет?

— Хуже — это как, так? — спрашиваю я, усиливая залом.

— А-а-а! Руку сломаешь!

— Запросто. На хрена тебе рука, скажи, пожалуйста, у маленьких и слабых деньги отнимать?

Длинный молчит, рожа красная, в глазах слёзы пополам с ненавистью.

— Значит, так, — говорю. — Повторяй за мной. Сергей Петрович, клянусь жизнью своей матери, что больше никогда не обижу слабого.

— Да пошёл ты… мой отец тебе устроит весёлую жизнь, обещаю, сволочь…

Надо же, упорный. Ну тогда так.

В два движения переворачиваю его лицом вниз. Заламываю классическим приёмом руку в плече, хватаю за волосы, тычу лицом в пыльный и грязный асфальт:

— Ещё раз. Повторяй за мной. Сергей Петрович.

— Сергей… Петрович.

Ага, дошло кажется.

— Клянусь жизнью своей матери.

— Клянусь… жизнью своей матери…

— Что больше никогда не обижу слабого.

Он покорно повторяет.

— Вот и молодец. Теперь свободен.

Я его отпускаю, поднимаюсь. Длинный встаёт, не глядя на меня уходит, держась за руку. Отойдя на несколько шагов, оборачивается.

— Ты ответишь, — слышу я. — Это я тебе точно обещаю.

— Я-то отвечу, — говорю. — Но ты клятву дал. Не забывай об этом. Сначала будет трудно, но потом полегчает, тоже обещаю.

Шакалы неуверенно топчутся на месте, они совершенно не понимают, что им теперь делать.

— Брысь отсюда, — говорю чётко и внятно.

Пятятся, поворачиваются, исчезают.

Дима Малышев восторженно смотрит на меня.

Я улыбаюсь ему, подмигиваю, треплю по плечу, и мы вместе идём в школу. Звенит звонок. Большая перемена закончилась.

На уроках Длинный уже не появился. Шакалы бросали на меня опасливые взгляды, шептались по углам. К концу занятий вся школа знала, что произошло, о чём мне и поведала моя соседка Таня Калинина.

— Зря ты с Длинным связался, я же говорила про его папаньку. Жди теперь неприятностей. Блин, даже не знаю, что делать… У тебя отец кто?

— Начштаба Кантемировской дивизии, подполковник.

— Неслабо. Ну, тогда, может, и пронесёт.

— Отца впутывать не буду, сам разберусь.

— Сам ты не разберёшься, поверь, — вздохнула Таня. — Пробовали уже и не раз.

— Тебя он не обижал? — спросил я. — Длинный?

— Нет. Я стараюсь не лезть и вообще не его уровня. У меня отца и вовсе нет, мама в библиотеке работает… — она умолкла.

Ясно, подумал я. Семья бедная, живут вдвоём на зарплату мамы. У нас в Советском Союзе, конечно, все равны и любой труд в почёте, но негласные кланы и касты существуют, я давно заметил. Ничего странного и ужасного — даже на Гараде они имеются. Просто в силу того, что люди разные, сколь бы прекрасные общие идеи и стремления их не объединяли. Как говорят в России, кто любит арбуз, а кто свиной хрящик — вот уже и разделение. Главное, чтобы условное разделение не перерастало в реальное, а нелюбовь к свиным хрящикам или арбузам не переносилась на людей, которым они нравятся.

— Понятно. А где у нас РОВД, далёко от школы?

— Недалеко, на соседней улице. Ты что задумал? — с тревогой осведомилась она.

— Спокойно, Танюша, — я обаятельно улыбнулся и похлопал её по тёплой руке. — Всё будет хорошо. Зайду в РОВД, поговорю с отцом Длинного. Превентивно.

— Превентивно… — она забавно нахмурилась, вспоминая слово.

— Упреждающе, значит.

— Я с тобой, — заявила она. — На всякий случай.

— Тань, не нужно, я справлюсь.

— Я с тобой, — твёрдо повторила она. — И не спорь.

Однако я недооценил оперативность сынка и папаши, — после уроков возле школы меня уже ожидал жёлтый «Жигуль» с тёмно-синей полосой, белой надписью «милиция», гербом Советского Союза на боку и синим и красным проблесковыми маячками на крыше.

— Сергей Ермолов? — безошибочно подошёл ко мне милиционер с погонами лейтенанта.

Килограмм двадцать лишнего веса, — прикинул я. Полторы пачки сигарет в день, начинающаяся отдышка, жена, любовница, двое детей и все просят кушать. Несчастный человек.

— Он самый.

— Поедешь с нами.

— Вы не представились, товарищ лейтенант, — сказал я. — По закону вы должны представиться и назвать свою должность и звание. А также предъявить удостоверение, если я потребую. Так вот, я требую.

— Ты что, пацан, берега попутал? — процедил лейтенант. — Быстро сел в машину, я сказал!

— Я — свидетель! — храбро заявила Таня.

— Слышал, лейтенант? — спросил я. — У меня и свидетель есть твоего незаконного поведения. Но ещё не поздно исправиться. Представься, как положено, а я подумаю.

— Так, значит, — зловеще понизил голос лейтенант. — Ладно. Сержант!

Со стороны водительского места вышел сержант.

— Я представился по форме и вежливо попросил проехать с нами в отделение, так?

— А то. Своими ушами слышал.

— Задерживаемый оказал сопротивление и нецензурно ругался. Так?

— Ещё бы. Уши вяли. Даже мне стыдно стало. И ударил вас, когда вы попытались его вежливо утихомирить. По лицу.

Я посмотрел на сержанта. Тот откровенно ухмылялся.

— Понятно, — сказал я. — Что ж, ребятки, вы сами напросились. У советского милиционера должна быть хорошо развита чуйка. Она же интуиция. У вас её нет напрочь. Я достал из внутреннего кармана пиджака удостоверения консультанта ЦК КПСС, раскрыл и сунул под нос лейтенанту:

— Читай.

Лейтенант попытался взять удостоверение.

— Отставить. Из моих рук читай.

— Да это туфта какая-то, — пренебрежительно заметил лейтенант. — Консультант? Мальчик, ты в курсе, что у нас бывает за подделку документов?

Раздался скрип тормозов, и рядом с милицейскими «жигулями» остановилась моя белая «волга». Из машины вышел Василий Иванович. Быстро оценил ситуацию.

— Здравствуйте, Сергей Петрович, — поздоровался. — Извините за опоздание. Помощь нужна?

— Думаю, справлюсь, — сказал я, подошёл к машине, сел, снял трубку телефона и попросил соединить меня с Щёлоковым [3]. Дверцу я оставил открытой и хорошо видел, как с лица лейтенанта сошла краска. Кажется, он, наконец, понял, насколько плохо у него развита чуйка.

Меня соединили. Я в двух словах объяснил Николаю Анисимовичу ситуацию.

— Ну-ка, дай трубку этому лейтенанту, — попросил министр.

— Товарищ лейтенант, вас к телефону, — позвал я. — Министр внутренних дел.

Слов, которые Щёлоков сказал лейтенанту я не слышал. Но я догадывался, что телефонного разговора хуже этого в жизни стража порядка не было. Возможно, и дня в целом.

Я посмотрел на сержанта. Ухмылка давно сползла с его лица, и теперь он мучительно пытался сообразить, что же будет дальше.

— Ищи работу, сержант, — сообщил я ему. — Умеешь, что-нибудь делать?

— Когда-то был плиточником, — тоскливо вспомнил сержант.

— Отличная уважаемая профессия, — сказал я. — Кафель в ванной нужен всем.

Сержант вздохнул.

— Сергей Петрович! — позвал меня лейтенант. — Вас к телефону.

Я подошёл взял трубку. Она была заметной влажной. Ладно, надеюсь, брюки у лейтенанта остались сухими.

— Слушаю, Николай Анисимович.

— Хорошо, что позвонил, Серёжа. Этим двоим в наших органах не место. Думаю, начальнику РОВД тоже. Занимайся спокойно своими делами.

— Спасибо, Николай Анисимович.

— Тебе спасибо. Звони, если что. До свидания.

— До свидания.

Я положил трубку, вышел из машины.

Лейтенант, вытянувшись по стойке «смирно» стоял чуть в стороне и ел меня глазами.

Может, пожалеть? — мелькнула мысль. Нет. Каждый должен отвечать за свои действия. В особенности за такие. Кого власть развращает, не должен ею владеть.

[1] Районный отдел народного образования.

[2] Районный отдел внутренних дел.

[3] Министр внутренних дел СССР.