Чужая жена

ГЛАВА 23

– Сынок, с собакой ты гениально придумал!

С веселым смешком сенатор хлопнул Тома по плечу. Они входили в столовую, где Селма уже накрывала на стол.

Том сразу отметил про себя, что столовая не изменилась ни на йоту по сравнению с теми временами, когда он гостил у своего товарища по колледжу, а с тех пор минуло почти два десятилетия. На стенах оставались все те же обои, какие-то сказочно дорогие китайские обои, расписанные вручную. Высокие окна скрывались за золотыми парчовыми шторами, отделанными бахромой. Темная массивная мебель – стол на десять персон, буфет, стулья – была украшена резьбой. Даже тарелки на столе стояли как будто те самые, какие подавались в давние времена. Белая фарфоровая посуда с золотой каймой была такой старой, что казалась почти прозрачной. Том припомнил, как он, бедный студент, садясь за стол с могущественным семейством своего друга, страшно боялся поцарапать ножом тарелку. Мясо он резал с чрезвычайной осторожностью, а с овощами обращался так, словно они были начинены нитроглицерином.

Годы сделали Тома другим человеком, а над Седжли они оказались не властны.

Сенатор жизнерадостно добавил:

– Материал выйдет отменный. А какие снимки! Ронни с собакой – это колоссально!

– Я рад, что все прошло удачно, – скромно ответил Том, остановившись перед стулом, на который радушным жестом указал ему сенатор.

Сам Льюис прошел к своему законному месту во главе стола.

Когда интервью было закончено, он пригласил Тома, Кенни и Tea отобедать в семейном кругу, и все трое охотно приняли приглашение.

А теперь, оказавшись за столом напротив Ронни, Том внутренне пожалел о том, что согласился остаться. Даже в очень простом платье от Нордстрома Ронни выглядела роскошной и невероятно привлекательной. При свете люстры ее волосы приобрели рубиновый оттенок. Кожа на вид была гладкой и нежной, такой, какой ее навсегда запомнил Том. Бледно-розовая помада не скрадывала, а, наоборот, подчеркивала полноту губ, как и платье скромного покроя подчеркивало фигуру. Глаза, совсем чуть-чуть тронутые тенями, казались глубокими и исполненными тайны. На ней было то самое жемчужное ожерелье, которое Том расстегивал на ней в день их знакомства. И он мог бы поклясться, что чувствовал легкий призывный запах тех самых духов – хотя, конечно же, на таком расстоянии уловить запах невозможно.

Злоба полностью захватила ее. Когда она видела Тома, глаза ее метали искры, яркие, как фейерверки в День Четвертого июля. Тому оставалось надеяться, что никто, кроме него, не замечает ее состояния.

Сейчас она смотрела прямо на него. Она стояла, положив руки на резную спинку стула, и смотрела ему в глаза.

– ХРУ… – произнесла она тихо, чтобы никто ее не услышал. – Джефферсон Дэвис… Никогда не поверю, что вот этим вы зарабатываете на жизнь.

Том пожал плечами.

– У каждого своя профессия, – сказал он и опустился на стул.

Для себя он принял решение: никакой конфронтации. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще когда-либо. Пусть бьет по левой щеке – он будет подставлять правую, пока не пройдет время и бушующее внутри ее пламя ненависти не остынет.

После этой вспышки Ронни попросту игнорировала его, и он решил, что это лучшее, на что он может рассчитывать при данных обстоятельствах. Но по ее напряженному выражению лица он видел, что Ронни едва сдерживает готовый вырваться наружу гнев. Если бы здесь оказался хоть один зрячий человек, он понял бы смысл происходящего мгновенно.

Слава богу, за столом в Седжли собрались слепцы.

Внимание Тома отвлекла Селма, вкатившая в столовую тележку с дымящимися тарелками супа. Обед – вот на чем следует сосредоточиться. Вкусная еда – в ней нет недомолвок и подводных течений. Томатный суп-пюре со сметаной и веточкой укропа.

Рубиновый и кремовый – цвета Ронни.

Не надо об этом. Это суп, не более того.

Роскошный суп, если судить по соблазнительному запаху. К тому же этот запах, сильный и острый, перекрывает аромат любых духов.

Изумительный суп. Теперь его надо съесть.

Взяв ложку, Ронни заговорила язвительным тоном:

– Бедная собака сыграла свою роль в политической игре. После этого, как я понимаю, мы должны отправить ее обратно в приют. Тебе не кажется… – Она подчеркнуто обращалась только к мужу; на лице Тома ее взгляд, больно хлестнувший его, остановился не более чем на секунду. – Тебе не кажется, что это было бы жестоко?

Яд в ее голосе предназначался исключительно для Тома. Том был в этом абсолютно уверен. Только бы больше никто не догадался!

Он окинул взглядом стол. Если кто-то из присутствующих догадался о том, что Ронни только что сделала выпад против Тома, ему нужно присудить премию Театральной академии за мастерское притворство.

Нет. Таких блестящих актеров за этим столом нет.

– Ронни, солнышко, у нас в Седжли достаточно места. Если хочешь, давай оставим собаку у нас. Она никому не будет мешать, а тебя развлечет.

Говорил Льюис спокойно, мягко и улыбался жене, хотя от его улыбки напряженное Выражение с ее лица не сходило.

Далеко не в первый раз за последние дни Том задумался над вопросом, каковы в действительности отношения Ронни с сенатором. Невольно он перевел взгляд с Льюиса на Ронни. Она разговаривает с мужем холодно, а он ведет себя так, как если бы он был молодым человеком, добивающимся ее благосклонности. Том напомнил себе, что все это вполне естественно в свете последних событий. Сенатора уличили в супружеской неверности, поэтому понятно, что Ронни держится отчужденно, а провинившийся муж старается быть к ней особенно внимательным.

А может, ее поведение по отношению к Тому вызвано желанием отомстить мужу за измену?

Эта мысль окончательно испортила Тому настроение. Он хмуро посмотрел на Ронни, не отдавая себе в том отчета, и спохватился только тогда, когда Ронни ответила ему таким же взглядом.

Сандвич с цыпленком-гриль ничем не уступал супу.

Льюис и Ронни явно не похожи на любящих супругов, пусть и переживающих кризис в отношениях. Когда они рядом, между ними не чувствуется… пыла.

А Ронни свойственен пыл – Том знал об этом по собственному опыту.

И вновь Том оказался в тупике: что представляет собой интимная жизнь супругов Ханнигер? Сенатор – пожилой человек, у него молодая жена, следовательно, он наверняка желает получить…

Том с силой нажал на нож, которым разрезал сандвич. Нож проскрежетал по тарелке.

Он тряхнул головой, чтобы избавиться от посетивших его мыслей.

– Не люблю, когда в доме собака, – заговорила Дороти, и Том понял, что за столом уже довольно долго продолжается обсуждение вопроса о дальнейшей судьбе Джефферсона Дэвиса. – Собаки линяют.

– Если хотите, я собаку заберу, – вступил Том в разговор, делая вид, что внимательно следил за развернувшейся дискуссией. – Я отвезу ее к своей матери. Там у нее хватит места для Дэвиса.

Взгляд Ронни вдруг встретился с его взглядом, и Том подумал, что если с сенатором Ронни неизменно холодна, то с ним самим – иное дело. Она… пылает. Он послал ей молчаливый сигнал: осторожно! Как ему, так и ей придется несладко, если досточтимый сенатор – или кто-нибудь из его окружения – узнает, что миссис Ханнигер связывают с Томом Куинланом не только деловые отношения.

– У вашей матери… – протянула Ронни.

Для уроженки Бостона она здорово сымитировала южный выговор, и Том мысленно поздравил ее с победой. Теперь лицо ее сделалось мягче, и Том знал, что она вспоминает вечер, проведенный на ферме миссис Макгир. В тот вечер они были друзьями.

– Прекрасная мысль! – радостно воскликнул Кенни. – Там ей будет хорошо. Она будет жить на ферме, – пояснил он для непосвященных.

– Мне бы не хотелось обременять вашу маму, – возразила Ронни и опять посмотрела Тому в глаза. Ненависть с прежней силой вспыхнула в ее взгляде. Затем она повернулась к сенатору и почти нежно проговорила: – Льюис, очень мило с твоей стороны, что ты не возражаешь против собаки. Я хочу оставить собаку.

Том удивился ее елейному тону. Впервые он понял, что до сих пор Ронни была учтива с мужем – и только.

Но они – муж и жена. Иногда, при каких-то обстоятельствах они должны быть страстными любовниками.

Сенатор уже был немолод, когда Том учился в колледже. Во всяком случае, Том тогда воспринимал его как старика. Для Тома он был богатым и влиятельным отцом друга. В течение какого-то времени Том смотрел на него как на возможного тестя. Но ни в каком сне ему бы не приснилось, что Льюис Ханнигер станет для него мужем женщины, которую ему самому безумно хочется затащить в постель.

Даже учась в колледже, и Том, и Марсден, и его сестры называли Льюиса “стариком”. Теперь Том не мог вообразить старика, занимающегося любовью с Ронни. Не стоило и пытаться.

Но беда в том, что мысли об этом навязчиво преследуют его.

То, что сенатор и его жена делают – или чего не делают – в постели, Тома Куинлана не касается.

Льюис ответил Ронни лучезарной улыбкой. Так улыбается человек, перед которым забрезжил свет в конце тоннеля. И еще кое-что понял Том: слащавый тон Ронни в обращении с сенатором на самом деле предназначен для него, Тома.

Молния пронзила его мозг: если он не уйдет из жизни Ронни, катастрофа рано или поздно разразится.

Он слишком сильно желает ее. Хуже того, он знает, что и ее столь же страстно влечет к нему.

– Ронни, ты уверена, что в самом деле хочешь собаку? – с сомнением спросила Дороти. – Ну что ж, давайте попробуем.

– Ну, собака замечательная, – оживился Кенни. – Вы ее полюбите.

– Она нуждается в дрессировке, – заметила Tea.

– Будем водить ее к кинологу. – Ронни улыбнулась. – Кенни, сможете устроить нас в кинологическую школу? У вас ведь все получается.

Она взмахнула длинными ресницами – и ошарашила Кенни, не ожидавшего внезапной и мощной атаки на него как на мужчину.

Да эта женщина – чума! Подумать только, она способна флиртовать с добрым, безобидным Кенни только ради того, чтобы уязвить Тома!

Тому захотелось встряхнуть ее так, чтобы лязгнули зубы. Зацеловать ее до полусмерти. Вернуться в прошлое, в Тьюпило, в отель. Рухнуть в постель рядом с ней и входить в нее до тех пор, пока она не запросит пощады.

Но хотя у него заныло в паху, мозг отдал четкий приказ: убираться от нее подальше.