Чужая в чужом море

20 — ТЕКУЩИЙ МОМЕНТ.

Телеэкран, который до этой секунды показывал только сплошную рябь помех, внезапно дал четкое изображение, и почти сразу появился звук.

— Aloha foa! Ea parau y faa–ite Xeno–TV Rokki, Miti–Ata, Moana Matairoa, Avae…, — начала девушка — диктор, одетая только в серебристый платочек, сложенный треугольником и завязанный узелком над правым бедром по лантонской моде. Она непринужденно стояла на краю высокой скалы над пустынной пыльно–серой равниной, покрытой овальными ямами, похожими на очень большие высохшие лужи. Весь этот безжизненный ландшафт был залит инфернально–ослепительным светом низко стоящего белого солнца.

— Где это? – спросила Жанна.

— На Луне, естественно, — ответила Рити, — В Море Облаков. А Море Облаков — в Океане Бурь. По латыни это… Торин, как это по–латыни.

— Mare Nubium, Oceanus Procellarum, — ответил тот, разламывая клешню очередного краба.

— Точно! А если на утафоа, то Miti–Ata, Moana Matairoa. И еще, если взять глобус Луны и наложить его на глобус Земли, то это место соответствет нашим островам Тубуаи.

— Качественное изображение, — заметила канадка, — А где находится телескоп?

— Нигде. Транслятор — на ботике. Ботик — на Луне. Зачем еще телескоп?

Девушка – диктор, тем временем, перешла с utafoa на basic english:

— It’s me, Llaki Latte, with direct report from the Moon surface, at Sea of Clouds, about 28–th Lunar–regate with tooking part of students from Aotearoa (New Zealand), Australia, Brazil, Chile, China, Equdor, Guatemala, Madagascar, Meganezia, Mpulu, Papua, USA, Viet–Nam.

Жанна оглянулась на экс–сержанта и осторожно спросила:

— Про студию на поверхности Луны это — шутка?

— Не шутка. Что вас удивило? Такие машинки на Луну запускаются с 1970–х годов. При современном уровне техники, это вообще не проблема. Расстояние до Луны чуть больше 200.000 миль. Я не знаю, почему только наши ребята догадались сделать там телестудию. Ботик весит всего 10 кг, работает от солнечной батареи, первичная трансляция лазерная, на очень малой мощности, всего несколько ватт. Лазерный луч в космосе практически не рассеивается. Главное – попасть им в фоторецептор спутника–ретранслятора.

— Когда вы рассказываете, кажется, что это действительно просто… А диктор — на Земле?

— Да, на Таити. Два видеоряда накладываются, и диктор получается в лунном ландшафте.

— А репертуар?

— Развлекательный. Фольк–культура, новости, что–нибудь научно–популярное, и конечно, регата. Ботик выдвинут на эту скалу, чтобы наблюдать прилунение строллера. В другое время для программы выбирается какое–нибудь место с более богатым ландшафтом.

— Строллер – это космический корабль? — уточнила канадка.

— Если можно назвать «кораблем» объект размером с крупного шмеля – то да.

— Но ведь тогда его трудно будет разглядеть, если вообще возможно..

— Об этом не беспокойтесь, — Кристо улыбнулся, — Он будет виден, и еще как.

— Если у него сработает тормозной движок, — вставила Сян.

— А если не сработакт, то будет видно, как он врежется, — добавил Динго, — на скорости примерно 2000 метров в секунду это, должно быть, эффектно.

— Эффектно–то эффектно, — согласился Торин, — но это, скорее всего, произойдет в сотнях миль от студии, так что весь эффект…

— С чего бы он стал врезаться? – перебила Поу, — «Хэилун» хорошая команда.

— Из Фунафути, — скептически заметил Флоп, — Они там только дирижабли умеют строить. Не тот калибр, как говорится…

— Вот не надо. Ты тамошний полигон видел? Нет? А мы с Кианго там были.

— Хороший полигон, — подтвердил Кианго, — Но он, и правда, сделан под дирижабли.

— А движок, кстати, сработал, — вмешалась Тиатиа, показывая пальцем в левый–верхний угол экрана, где появилась картинка–анимация с прогнозом траектории строллера.

Экс–сержант тронул Жанну за плечо.

— Смотрите в самый центр экрана, сейчас появится маленькая радуга от движка.

Минуты две ничего не происходило, только зрители шумно сопели, а кто–то даже стал нервно похлопывать по колену (то ли своему, то ли соседа). А потом чуть выше центра экрана начало переливаться маленькое радужное пятнышко.

— Слишком быстро падает, — сказал Торин.

— Вопрос в прочности пузыря, — добавил Кианго.

— Если пузырь вообще надуется, — уточнила Сян.

— Ты и про движок сомневалась, — ехидно напомнила Поу.

В этот момент миниатюрная радуга погасла, и вместо нее появился быстро растущий шарик ярко–салатного цвета. Торин покачал головой.

— Все равно, слишком быстро. А ему еще лететь секунд десять.

— Уже пять, — сказала Тиатиа.

Шарик, оказавшийся раз в десять больше футбольного мяча, стремительно рухнул вниз, ударился о серую поверхность, сплющился в почти плоский блин, затем распрямился и отскочил высоко в небо. Зрители завопили так, что им позавидовали бы бразильские и испанские футбольные болельщики, вместе взятые. А салатный шар уже снова падал, но уже как–то лениво. Еще раз отскочив, он полетел под углом к горизонту, как пушечное ядро в замедленном кино, и зигзагами запрыгал по равнине. Только через полминуты он, как будто утомившись, улегся на лунный грунт, покачался на месте и застыл. Сквозь его тонкую оболочку просвечивало солнце, бросая на равнину длинную овальную зеленую полутень, резко выделяющуюся на унылом серо–белом фоне окружающего ландшафта.

Жанна наклонилась к экс–сержанту и, перекрикивая продолжающийся гвалт, спросила:

— А в чем смысл этой игры?

— Пройти маршрут быстрее других. Это же регата.

Она покачала головой и улыбнулась.

— Только не говорите мне, что другого смысла нет. Я только два дня в Меганезии, но…

— … Но уже понимаете суть дела, — перебил он, — Вы молодчина. Быстро ориентируетесь. Да, есть и другой смысл. Вот эта фитюлька… (он ткнул пальцем в сторону экрана, где камера переместившегося ближе студийного ботика показывала строллер, похожий на блестящее экзотическое насекомое, непонятно как надувшее своим маленьким ротиком огромный яркий воздушный шар)… Она стоит около тысячи фунтов, а не 20 миллионов долларов, как самые дешевые американские или китайские лунные транспорты. Кстати, «Хэилун» по–китайски значит «Морской дракон».

Канадка кивнула.

— Я знаю, что в Меганезии много этнических китайцев и китайский язык популярен.

Экс–сержант Крис рассмеялся.

— Это так, но Юн Чун в «Funafuti–Selena Club» намного популярнее, чем китайский язык сам по себе. Она четвертая на фото в правом поле экрана. Красивая девчонка, верно?

— Да, — согласилась Жанна, — но я ведь сказала про этнических китайцев.

— Она не этническая. Она гражданка Китайской Народной Республики, состоит в CCYL.

— В чем состоит?

— Chinese Communist Youth League, — пояснил Крис, — Это молодежная коммунистическая организация при правительственной партии Китая, КПК.

— А что эта девушка делает на Фунафути?

— Учится на факультете морской геологии, подрабатывает на ферме, гуляет с мальчиками и участвует в команде тамошнего лунного клуба. Студентка, как студентка. Верите?

— Честно говоря, не очень.

— Ну и правильно, — сказал он, — Я вот тоже не верю.

— А как же ваша INDEMI? – спросила канадка.

— Наверное, бдит, согласно контракту, — ответил экс–сержант, — Вы знаете, в нашей стране единая система военной разведки и контрразведки. Для них это хороший способ не очень напрягаться, делая и ту и другую работу. С одной стороны, они держат «под колпаком» китайскую шпионку, с другой – шпионят за китайцами, глядя, какие темы ее интересуют.

— Шпионаж по взаимному согласию? – уточнила она.

Крис широко улыбнулся и энергично кивнул.

— Один парень назвал это «секретным научно–техническим обменом». Цивилизованно шпионить друг за другом проще, чем делать что–то на уровне межправительственных протоколов. В политике еще долго будут сложные отношения, но есть такие взаимно–полезные вещи, которыми можно заниматься, несмотря на это.

— А Юн Чун играет не по правилам! — наябедничала Поу, — Когда мы с Кианго были на Фунафути, она вела среди нас коммунистическую агитацию. Ну, кто так шпионит, а?

— Сейчас я фотку покажу, — Кианго, ткнул что–то в меню своего коммуникатора, — Вот!

На фото был песчаный пляж в узкой заводи лагуны, на другой стороне которой, над кронами пальм торчал умопомрачительной высоты шпиль (вероятно — телебашня). На первом плане Кианго и Поу с двух сторон обнимали ту самую китаянку. Похоже, ее только что одели в лава–лава «Lanton–style», и она выглядела несколько смущенной.

— Юн считала, что так нельзя одеваться. Она сослалась на мнение людей, которых она очень сильно уважает, — стала рассказывать Поу, — тогда Кианго позвонил в Бейджин и поговорил с товарищем Цинлонгом, директором коммунистической партии…

— С генеральным секретарем компартии Китая? – спросила изумленная канадка, — Но где вы нашли его телефон?

— В Интернете, на сайте КПК, — сказал Кианго, — Сначала трубку взял какой–то парень и сказал, что товарищ Цинлонг очень занят, а мне предложил поговорить с заместителем Цинлонга по молодежи, товарищем Ганяном. Я решил: почему бы и нет? Мы с Ганяном пообщались про обычаи и культуру. Он в некоторых вещах со мной согласился, хотя, конечно, не во всем. Потом он попросил меня передать трубку Юн Чун, и поговорил с ней. Тогда и она во многом с нами согласилась.

— Как и товарищ Ганян? — уточнила Жанна, представляя себе психологческое состояние молодой китаянки при разговоре с одним из высших функционеров клана, имеющего почти абсолютную власть в ее стране. Интересно, что тот ей сказал (Жанна вспомнила читанного в студенческие годы Оруэлла). Что–то вроде: «Товарищ Чун, вы не должны ставить свои личные представления о приличиях выше интересов Партии».

Кианго, как будто уловив ее мысли, или просто угадав подтекст вопроса, ответил:

— Да, как–то незачетно вышло. Юн хорошая девчонка, мы не хотели ее обидеть. Я не подумал, что у них там такая дисциплина. Но ведь ничего страшного не случилось…

— Хорошо, что ты не сказал товарищу Ганяну про group–sex, — перебила Поу, — а сначала ведь собирался. Вот это была бы беда. Кстати лава–лава ей идет. А из суеверия прятать такую фигуру под рубашку — это вандализм. Скажи, Кианго, вандализм же?

— Вот! Вандализм, — подтвердил он, и добавил, — Прикинь, Жанна, мы иногда забываем, что она другая. Мы–то привыкли к нашим китайцам… Ну, таким, как Сян, например.

— Я только наполовину китаянка, — напомнила Сян, — А на другую — зулу. Хотя, папа Йин, мамин faakane, говорит, что это все фигня, и что у нас настоящая китайская семья. Мы празднуем Син–Нян, Юансяо, Цинмин, Дуан–У и Чунцю по лунному календарю. Может быть, он и прав, но у континентальных китайцев все действительно как–то по–другому.

— Йин Шан, папа Сян, крупный математик, — вставил Торин, — Он такие бабки поднял на методах раскройки. Правда, он говорит, что в Цюйфу это придумали еще при Кун–Цзы, для экономии бумаги, когда делали фонарики и воздушных змеев но, по–моему…

Тут его прервал хоровой возглас Торина, Динго, Рити, Тиатиа и Флопа:

— Оцеола летит! Оцеола летит!

В центре экрана опять появилась миниатюрная радуга – солнечные лучи преломлялись в газовой линзе, образованной выхлопом микро–движка, — а через несколько секунд возник ярко–алый пузырь. Пузырь был не сферой, как у «Хейлун» а скругленным конусом, и падал гораздо медленнее. При ударе о грунт, он сжался лишь наполовину, распрямился, слегка подпрыгнув, и встал, как пирамида, на верхушке которой блестел строллер.

— Не честно, — буркнул Торин, — это уже профессиональное пилотирование.

— А чего ты хотел? – спросил Динго, — команда с Элаусестере. Там просто культ космоса.

— И все равно «Хэйлун» их сделал, — заметила Рити.

— «Гаутама» и «Камикадзе» отстают часа на два, — произнес Флоп, глянув на турнирную таблицу в углу экрана, — может, пока какао сварим?

— Может и сварим, — ответила Тиатиа, — Если ты его принесешь, и поставишь котелок.

Жанна повернулась к экс–сержанту.

— Вы не договорили, для чего практически могут быть нужны строллеры.

— Если так, в лоб ставить вопрос – то они на перспективу. Это корабли, под которые еще только проектируются экипажи. Вы слышали про самосборку микроботов?

— Конечно. Это что–то вроде роботов–бактерий, да?

— Нет. Те еще меньше, а эти — размером с очень мелких насекомых. Они размножаются и строят базу. Вы видели термитники? По такому же принципу можно строить что–нибудь для колонистов. Но это будущее. А сейчас — это прототипы более дешевых космических аппаратов и дешевая лунная разведка. Вся нужная электроника в строллер помещается. Через пару лет, я думаю, что–то вроде строллеров будет на Марсе. Опять же, дешево.

— Марс очень интересует китайцев, — встрял Кианго, — больше, чем Луна. У Юн Чун две мечты: обитаемый Марс и Народная Республика Пацифида размером в пол–глобуса.

— Она очень переживает, что у нас запрещена коммунистическя партия, — добавила Поу.

— А она запрещена? – спросила Жанна

— Конечно. У нас все политические партии запрещены.

— А пропаганда? Она же вас агитировала за коммунизм, я правильно понимаю?

— Так коммунизм же не запрещен, — сказал Кианго, — На островах Элаусестере полный коммунизм. Можно посмотреть если интересно. Это 800 миль к востоку отсюда.

— Давайте прямо вечером и полетим? – сказала Рити, — Так, на пару дней! Крис нам даст InCub, правда? Мы же для прессы, а не просто так.

— А в школу? — спросил экс–сержант.

— Мы можем оттуда, по–виртуальному. И еще, мы сегодня поучимся. Ты ведь все равно будешь заниматься с Бимини, а какая тебе разница, с одной или с тремя?

— У нее последний базовый класс, а у вас — подготовительный к колледжу, — отрезал он.

— Мы не говорим, что одновременно, — уточнила Поу, которой явно понравилась идея.

— А как на счет завтрашнего теста по деловой графике?

— Его тоже можно сдать через интернет! – воскликнула Рити, — Так в правилах написано!

— … Но его сначала надо сделать, не так ли? И, в любом случае, кто сядет за штурвал?

— Я, — лаконично ответил Кианго.

— ОК. Но на 800 миль тебя одного мало. Кто второй?

— Ну, допустим, я, — лениво отозвался Торин.

— E–o! Это вариант, — сказал Крис, — ладно, берите InCub. А сегодня – учебный день. Би, начнем с тебя. Я ведь тебе кое–что обещал, да? Вот и пошли.

Торин проводил их обоих взглядом, и уверенно сказал:

— Сейчас будет сеанс армейского воспитания.

— Это как? – спросил Флоп, — Двадцать кругов бегом вокруг острова с одновременной стрельбой из помповушки по тарелочкам?

— Нет. Это — солдафонство. А по–армейски – это, например, усадить за уроки до захода солнца. Думаю, так и будет, или я не знаю старину Криса, моего товарища по жене.

— Вы с ним всего год, как товарищи, — заметила Сян, и пояснила для Жанны, — я в курсе, поскольку жена — это я. Крис — он поэт в душе. Сейчас будет такая баллада…

— Ставишь двадцатку? – спросил Торин.

— Легко! – отозвалась она.

Минут пять публика обсуждала шансы сторон пари, а Тиатиа уже собиралась устроить вторичный тотализатор, когда со стороны ангаров раздалось жужжание авиа–движка. В лагуну съехала флайка веселого апельсинового цвета. Яйцевидный фюзеляж накрыт 7–метровым крылом. Еще одно, короткое крыло с вертикальными рулями — сзади на двух тонких балках. «SkyEgg» — малый патрульный штурмовик эпических времен «атомного координатора» Иори Накамура, а ныне – одна из самых популярных легких флаек.

«SkyEgg» пробежала по воде, очень плавно поднялась в воздух, набрала высоту около полста метров, на малой скорости описала широкий круг между островками Кампо и Страйп, а затем приводнилась напротив ангаров. Через несколько секунд она повторила разбег по воде, снова описала круг, и снова приводнилась напротив ангаров. Когда этот цикл повторился еще дважды, Динго присмотрелся и уверенно проинформировал.

— Метай двадцатку, Торин. По ходу, Сян выиграла.

— А что там?

— Там Бимини за штурвалом. А Крис торчит с woki–toki на берегу. Типа, командует.

— Atira, — буркнул Торин, и с громким хлопком припечатал к столу купюру с портретом королевы Лаонируа.

— Так–то, — фыркнула Сян, запихнула деньги в наплечную сумочку–браслет, потянулась, почесала себе спину, и предложила, — давайте подойдем, посмотрим, что там за фигня.

Экс–сержант буквально выполнял свое обещание: «Ты у меня полетаешь, тебе надолго хватит». Под его руководством, Бимини отрабатывала взлет, набор высоты, движение с разворотом на той или иной высоте и посадку под тем или иным углом к слабому ветру. Поняв, что это, должно быть, длительный процесс, Жанна достала книжку Ван Хорна…

…

*********************************

Obo Van Horn. «Atomic Autodefenca».

Замкнутый круг и А–бомба. Неизбежность.

*********************************

Иори Накамура был именно тем человеком, который требовался на Таити в тот момент в качестве администратора. Человек, который 30 лет жил (жил, а не только работал) по правилам японского менеджмента, сложившегося, когда страна лежала в руинах после II мировой войны. Менеджмента нищеты и разрухи, отсутствия кадров, ненадежности всего на свете. Менеджмента, состоящего в выявлении и решении постоянно возникающих проблем, каждая из которых может стать фатальной. Менеджмента, в котором не на что опереться, кроме как на маленькие группы доверяющих тебе людей, каждая из которых выполняет свою частную задачу, имея четкое представление о том, как эта задача связана с общим процессом, кто в ходе процесса поставляет для нее материал, и кто пользуется ее продукцией. Но исходно таких групп нет — их возникновение надо инициировать на ходу. Для этого необходимо постоянно поощрять этих людей, чтобы они что–то обсуждали и предлагали не только на своем уровне, но и на любом другом. Если их предложение хоть чего–то стоит — надо тут же внедрять его. И не ради выгоды (она может быть мизерной), а ради того, чтобы человек почувствовал: он тоже управляет процессом.

Иори Накамура начал работать много позже той эпохи, когда эти правила действительно соблюдались. В его время в них уже отпала острая необходимость, поскольку Япония стала развитой страной. Накамура застал период, когда исполнение этих правил только имитировалось (как своего рода ритуал), а попытка их настоящего выполнения вызывала недовольство высших руководителей. Они уже не хотели чудес, ведь чудеса всегда несут угрозу существующему порядку. Целью стал не рост эффективности, а рост стабильности. Те, кто это понимал — поднимались по служебной лестнице. Накамура, который этого не понимал, и пытался делать (а не ритуально имитировать) то, чему его учили – застрял без всяких шансов подняться выше бухгалтера производственного участка в провинции.

На послереволюционном Таити, он попал именно в ту ситуацию, в которой правила, составлявшие его образ мышления, оказались реально востребованы. Весь потенциал самореализации, накопившийся за 30 лет, тепеь выстреливался в темпе пулеметной очереди. Наверное, Иори сгорел бы за пару месяцев, если бы не Рокки, которую скоро прозвали «vahine Aita» (или «lady No»). Само собой получилось, что она взяла на себя функцию ограничителя плотности ежедневной работы Накамура. Она говорила «Иори–сан, вам надо…» (поесть, поспать, отдохнуть, пройтись и т.д.). С визитерами она была иногда резка до грубости «Дайте ему поспать, черт возьми! Вы что, хотите его убить?».

Через год, когда Накамура со своей командой выиграл первый конкурс–выборы и стал координатором правительства Меганезии, на Таити ему, в общем–то, уже нечего было делать. Система работала и развивалась без него – иначе он и не стал бы участвовать в конкурсе, он никогда не бросал начатого дела (если не убеждался, что это не следовало начинать вовсе, и что из этого не выйдет ничего хорошего). С другой стороны, он никогда не вмешивался в процесс, который уже идет, как надо. Умение вовремя самоустраниться, и отдать инициативу подчиненным было одним из его коронных качеств.

Здесь следует сказать несколько слов о Меганезии в короткую (всего год) эпоху Конвента, после которой приняло свои полномочия правительство Иори Накамура.

Любая левая революция (будь то во Франции в XVIII, в «Великой Колумбии» в XIX, на Кубе в XX, или в Меганезии в XXI веке) сталкивается с враждебностью сильнейших соседних государств. Но есть огромная разница между одним большим островом, где живет несколько миллионов и тысячами островков, где живет по нескольку сотен. Тем более, если островки рассеяны по акватории площадью как полторы Африки. Если остров имеет 50 миль в диаметре и сто тысяч жителей, это по местным меркам целый континент.

До революции, города с населением более 10 тысяч можно было пересчитать по пальцам. Даже сейчас 3/4 меганезийцев живут в «fare–tini», поселках примерно из тысячи семей. Поселки на атоллах, разделенных 50 милями океана, считаются соседними, на 300 акров воды приходится 1 акр суши, а участок размером с футбольное поле признается фермой.

Из–за этого Алюминиевую революцию в мире заметили только через несколько месяцев после того, как она совершилась. Переворот в Лантоне казался политическим курьезом.

«На атолле Пупупапупу, где сто пальм и консервная фабрика, местные папуасы взорвали бунгало плантатора ворованным аммоналом? Забавно. Но давайте займемся делом. Что с прогнозами влияния ближневосточных событий на динамику базовых индексов биржи?».

Только когда города Британской и Французской Полинезии уже поднимали над ратушами тетраколор «Helice Nuestra», а морпехи Народного Флота брали штурмом те поселения, мэры которых не признали Хартию, политики в больших правительственных кабинетах забеспокоились: «А что происходит в Океании? Как — революция? Но позвольте, это же недопустимо! Там есть наши граждане, там наши национальные интересы. С этим надо что–то делать. Для чего у нас морская пехота? Пусть срочно решит эту проблему».

Рассказывают, как рота морской пехоты некой державы высадилась на атолле Уиаоэ. Сто бравых парней, готовых сражаться. Но с кем? Революционный мэр–комиссар уже куда–то смылся, а триста туземцев–утафоа отнеслись к морпехам с полным равнодушием: «Еще одни придурки–гринго с военными игрушками, эка невидаль, как пришли, так и уйдут».

Но гринго уходить не собирались, а стали строить долговременный опорный пункт рядом со «стратегически–важным морским терминалом Уиоаэ», и тогда ушли туземцы. Они без спешки погрузили на свои проа все ценные вещи (включая старые телевизоры и посуду), отплыли, якобы на лов макрели, и морпехи остались совершенно одни. Через пару недель, с наветренной стороны атолла появился танкер (как выяснилось позже, он принадлежал крупной фирме из той же державы, и был кем–то захвачен на трассе Сидней — Гонолулу, с грузом 40 тысяч тонн сырой нефти). Подойдя к Уиаоэ на полмили, танкер взорвался, и все его содержимое превратилось в огромное горящее нефтяное пятно. Атолл тут же накрыло тучей удушливого дыма, а когда пятно доплыло до берега, начался сущий ад. Как на зло, у десантного катера что–то случилось с мотором, а вертолет, прилетевший на помощь через сутки, не смог приземлиться все из–за того же дыма, поскольку нефть продолжала гореть. Впрочем, к тому моменту, морпехи, скорее всего, были уже мертвы — просто задохнулись. Что касается туземцев, то они два месяца пожили у соседей на атолле Пааиоэ, дождались первого небольшого шторма (регулярное явление в этих краях), и вернулись домой, как ни в чем не бывало (привезя саженцы батата, бамбука и кокосовой пальмы). Остатки нефти уже унесли волны, копоть сдул ветер и смыл ливень. Останки морпехов туземцы бросили в океан, а десантный катер, амуницию и оружие — присвоили (не пропадать же добру).

Есть и другая версия этой легенды. Угарте Армадилло, директор Конвента, заранее узнав об интересе великой державы к атоллу Уиаоэ, сдал его на пару месяцев в аренду другой изрядной державе под полигон для опытов, осужденных авторитетным международным трибуналом. Что касается туземцев, то они, получив свою долю арендной платы, на эти два месяца переехали к соседям на атолле Пааиоэ, и роту морпехов великой державы в глаза не видели. Сто бравых парней, готовых сражаться с мятежными туземцами, были расстреляны в момент высадки спецназом охраны полигона изрядной державы, а тела сожжены в крематории вместе с отходами сомнительных экспериментов, ради которых был арендован атолл. Через два месяца, вернувшиеся домой туземцы нашли амуницию и оружие убитых морпехов на свалке, среди брошенного арендаторами мусора.

Наконец, есть третья версия, в которой сто бравых парней успешно выполнили боевую задачу: закрепились на атолле Уиаоэ и, за отсутствием противника, два месяца пили с туземцами пальмовое вино и плясали на вечеринках, а потом вернулись домой к своим любимым девушкам, которые встречали их как героев. История с танкером развивалась параллельно. Он сгорел в другой точке Тихого океана через четыре дня после высадки морпехов на Уиаоэ. Еще через день сгорел второй танкер, затем – суперконтейнеровоз, затем — еще три крупных грузовых судна, и супертанкер. Все семь сгоревших судов шли через Тихий океан в порты той самой великой державы или из них. Сценарий всегда был одинаков: на судне возникал мощный очаг возгорания — расположенный очень неудачно для тушения, но очень удачно для распространения пламени через вентиляционные сети. Понимая, что справиться с огнем имеющимися средствами невозможно, капитан отдавал приказ покинуть судно, разумеется, подав сигнал SOS. Неподалеку случайно оказывался мини–траулер, который брал на борт экипаж судна. После доставки на ближайший атолл, им оказывали по–океанийский теплый прием, а вскоре находилась оказия для их отправки домой. На прощание морякам дарили открытки с видом атолла Уиаоэ и надписью: «Нет силы, способной лишить нас свободы». Ясно было, о чем речь. Под давлением страховых и шиппинговых компаний, несущих чудовищные убытки, роту морпеха убрали с Уиаоэ.

Третья версия легенды об атолле Уиаоэ — самая популярная (еще бы: никто не погиб, все расстались друзьями – happy end), но в первые годы после революции, в разных местах события могли развиваться по любой из этих трех версий (не в точности по легенде, но похоже). Конвент не упускал случая досадить иностранным экспедиционным корпусам диверсиями, а при любой возможности – спровоцировать эти корпуса на столкновение между собой. Что касается третьего сценария – то он отражает реалии т.н. «говняной войны», с которой началась деятельность военно–инженерного центра «Creatori».

Ни для кого не секрет, что самым распространенным в Меганезии полезным ископаемым является старое засохшее птичье говно, которое накапливалось тысячелетиями в районах гнездовий, и покрывает некоторые островки слоем в несколько метров. В литературе этот продукт называют «гуано», или еще культурнее «биогенный фосфат». В XIX и XX веках колонизаторы вывозили его отсюда сотнями тысяч тонн, как удобрение и как сырье для производства фосфора. При нагревании до 1000 градусов с кварцевым песком и углем, из гуано получается т.н. белый фосфор. Это – мягкое вещество, наподобие воска, которое, во–первых довольно ядовито, а во–вторых, самовоспламеняется в теплом воздухе, и горит с температурой около 1200 градусов, выделяя обильный удушливый дым. Эти свойства обуславливают применение белого фосфора, как начинки зажигательных боеприпасов с отравляющим действием, начиная с I мировой войны. Конечно, «Creatiri» не мог пройти мимо такого удобного и дешевого боевого ресурса, предоставленного природой, а боевые действия, которые велись на базе этого ресурса, вошли в историю, как «говняная война»

В одном музее на атолле Улиси есть образец примитивного устройства с трогательным именем «Merdador Nocturna» (ночной говновоз). Это — отштампованная из плексигласа игрушка, похожая на прозрачного двухфутового краба с пропеллером. Похожие игрушки с радиоуправлением (т.н. 3D–Hydroplane) были популярны у американских подростков в начале века, и продавались, говорят, на каждом углу. Ночью или на рассвете «говновоз» отправлялся с маломерного судна, идущего милях в трех от крупнотоннажного грузового корабля (цели). Оператор, ориентируясь по микро–видеокамере, должен был: незаметно подобраться к цели, проникнуть в один из пожароопасных отсеков, и нажать на пульте кнопку «blinker». На «3D–Hydroplane» так включась игрушечная фара, а на «говновозе» — микро–ТЭН внутри стакана с «бабушкиным студнем» (желе из фосфора и сероуглерода). Стакан лопался. Вскипающий студень разлетался метра на два, загораясь и поджигая все, что могло гореть. Рядом со стендом с этой варварская машинкой для морского шантажа, есть поясняющая надпись: «Модель восстановлена по данным, не вызывающим полного доверия, и является всего лишь наглядной иллюстрацией к эпосу о т.н. Merda–Guerrilla».

Этот «эпос» об атолле Уиаоэ, фосфорном говновозе, и прочих феноменах того периода, объясняет, почему лидеры развитых государств сделали вывод: стратегия оккупационных гарнизонов на атоллах не имеет перспективы. Отсюда следовал вывод о бессмысленности гарнизонов на немногих относительно больших островах: контроль над ними без контроля над окружающими их атоллами, был бы чем–то вроде жизни на верхнем этаже небоскреба с аварийным лифтом и заминированной лестницей. В результате на Меганезию плюнули (как за полвека до того – на Кубу), но акватория и небо непризнанной страны были никак не защищены от атаки, возможной в любой день. Конвент в Лантоне жил на чемоданах, постоянно готовый к эвакуации, а после выборов, на такие же чемоданы уселось первое народное правительство Меганезии, избранное по конкурсу, в соответствие с Хартией..

Экономика Меганезии тех времен напоминала лоскутное одеяло из почти автономных экономик мелких островов и архипелагов, на разных уровнях развития: от неолита до постиндустриала. Так, на островах «A», исползуя модерновое импортное оборудование (купленное, а чаще — краденное) штамповали из металла и пластмассы корпуса катеров, лодки, летающие лодки и т.д. Полуфабрикаты делались на мини–фабриках, сырьем для которых служили практически любые технические отходы (от закупаемых у населения жестянок и пластиковых мешков до цельно–краденных маломерных судов). На островах «B» работал цех отверточной сборки – там из деталей малайского или филиппинского происхождения делали американские компьютеры, японские микроволновки и финские мобайлы, а также оружие (от помповых ружей и простых пистолет–пулеметов ППШ, до гранатометов и минометов). На островах «C» умельцы делали электрогенераторы всех типов — биотопливные, ветровые, солнечные, и (по слухам) даже атомные, на ядерных отходах. На острове «D» была черная биржа, где легко меняли все на все. А на островах «E» (в 100 милях от A,B,C и D), в это время делали вручную лодки–проа из бамбуковых стволов, скрепленных пальмовыми веревками, паруса и рыболовные сети из циновок, и рыболовные крючки из старых гвоздей или проволоки. Впрочем, они с удовольствием приобретали «изделия высоких технологий» (в т.ч. — оружие) выменивая их на продукты морского промысла, на женщин, и на группы молодых парней, не знающих букв и цифр, но бесстрашных, и одинаково хорошо владеющих автоматом, ножом и боевым топором.

Такие простые симбиозы из десятка островов с разными местными специализациями спонтанно формировались, в силу их явной выгоды для всех, и мгновенно рассыпались при появлении неустранимой угрозы бизнесу, чтобы собраться в новую мозаику, после исчезновения угрозы или после возникновения бизнес–контактов с другой географией.

Был в то время анекдот: приезжает англичанин, представитель компании «Fairline boats», на атолл Fuckallofyou, где дюжина папуасов, по краденной документации, выпускают на мини–фабрике катера «Fairline», самую популярную модель года. Англичанин устраивает скандал, и рабочий отводит его к хозяину мини–фабрики, тринадцатому папуасу по имени Fatty–Ratty. Тот сидит под пальмой, в юбочке из листьев и татуировках, рядом с машиной, разливающей продукт из самогонного аппарата в бутылки с этикетками «Gin Beefeater», Поблизости мелькают три его жены, первая плетет бамбуковую циновку, вторая печет лепешки в глиняной печке, а третья – эксперт по международным связям. Когда делили вещи съеденного католического миссионера, ей достался pocket–translator на 50 языков.

Англичанин говорит: «Мы возмущены, сэр Фэтти–Рэтти! Вы украли нашу технологию!»

Третья жена общается с Фэтти и с покет–транслятором, а затем отвечает англичанину:

«Рэтти сказал: мы украли вашу технологию – вы можете украсть нашу. Это — бизнес».

В анекдоте обыгран ответ, который дал Иори Накамура (тогда — президент партнерства «Fiji Drive») эмиссару японского концерна «Fuji», прибывшему на Таити из–за вброса на рынок мобайлов c логотипом «FIJI–ELCTRIC», почти неотличимым от логотипа «Fuji Electric Group», и с точно таким же дизайном, что и последние мобайлы «Fuji». При этом, таитянские мобайлы «Fiji» стоили дешевле, и имели встроенный woki–toki (чего не было у мобайлов «Fuji»). Ясно, к чему это приводило. Накамура терпеливо выслушал претензии концерна «Fuji» (в котором до того проработал 30 лет) и ответил одной фразой, ставшей лозунгом: «Присвоить и скрыть – это кража, подсмотреть и улучшить – это прогресс».

При этом, Накамура отлично понимал, что реальный прогресс не может быть достигнут в рамках бизнеса, который ведется по принципу короткоживущей мозаичной кооперации, с большой долей натурального хозяйства, без стабильных бизнес–связей и без регулярных логистических потоков. Маргинальный характер бизнеса в Меганезии был эффективной защитой от возможного силового рейда какой–либо мощной внешней структуры, но такая защита заведомо исключала те формы научно–коммерческой организации, без которых о чем–либо более серьезном, чем мелкосерийное штамповочно–отверточное производство по краденой и адаптированной (упрощенной) технической документации, даже и речь не шла. Конечно, можно было существовать и так. Но лишь существовать, а не развиваться.

Образовался замкнутый круг: без развития не защититься, а без защиты не развиться. В поисках выхода, Накамура обратился к т.н. «Меморандуму атомной самозащиты» — еще одной работе полумифического американца Сэма Хопкинса. Это были выводы из статьи «Мистическое бессилие», применительно к практической задаче защиты меганезийского экономико–политического пространства. Суть меморандума была такова: Меганезия, как россыпь островков в океане, уязвима для обычного военного нападения в любой точке – это понятно. Но она гораздо меньше других стран уязвима для атомного оружия – и это проверено на практике. В эпоху Холодной войны США, Франция и Англия провели 304 серии ядерных испытаний почти по всей населенной территории Океании (Французская Полинезия на юго–востоке, Маршалловы острова на северо–западе, и Кирибати в центре.). На Бикини, Эниветок и Муруроа были взорваны водородные бомбы, мощностью по 20 мегатонн ТЭ – и ничего фатального не случилось. Значит, Океания способна выдержать атомную войну, смертельную для любой другой страны. Это можно было использовать для защиты Меганезии путем давно известной «стратегии атомного сдерживания».

*********************************

Заунывное жужжание движка «SkyEgg», которое за два часа стало казаться вечным звуковым фоном этого островка, внезапно стихло.

— Ну, все, — флегматично сообщил Торин, закуриввая сигарету, — Замучили несчастного ребенка. Сейчас Динго будет ее утешать.

— Да ну тебя на фиг, — сказал австралийский абориген, — Ничего тут нет смешного.

— Но и ничего страшного, — заметила Сян, — по–хорошему говоря, Крис прав. Если уж Би хочет начать летать несколько раньше, чем это принято… Короче, он о ее безопасности заботится. Грубовато, по–армейски, зато надежно. Рефлекс, хорошо вбитый в мозг, даже пинта виски не может заглушить. Я не пилотаж под газом одобряю, а метод. Если ты что–то сто раз сделал правильно, так и сто первый, наверное, тоже сделаешь правильно.

Появился Крис. Бимини висела на нем, как очень грустный ленивец на не очень удобно расположенной ветви баобаба – обхватив шею руками, а туловище — ногами. Подойдя вплотную, он наклонился над сидящим Динго и, со словами: «сержант Проди объект сдал», аккуратно стряхнул свой груз ему на колени.

— Как мешок с картошкой, — обиженно пробурчала девочка, поудобнее устраиваясь на коленях у своего haikane.

— Резервист Динго объект принял, — сказал тот.

— Я тебе покажу «объект»! — Бимини чувствительно ткнула его кулачком в бок.

— Какао хочешь? – спросил он, — там еще горячий.

— Представь себе, хочу! А что там на регате?

— Гаутама впереди. Вампирелла отстает почти на полчаса.

Крис дважды хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимания.

— Значит так, курсанты… Я имею в виду, тех двух прогульщиц, которые вечером летят на Элаусестере. Через четверть часа ровно жду вас на мостике. Будем учиться.

*********************************

Obo Van Horn. «Atomic Autodefenca».

Арго. Прелюдия к атомному инциденту

*********************************

«Argo» имеет обтекаемый полутораметровый корпус с толкающим пропеллером, пару коротких крыльев–рулей с килями, две видеокамеры, похожие на глаза стрекозы, и три ножки с роликами. Поверх корпуса идет 6–метрое монокрыло из тонкого прозрачного пластика. Пустой Арго весит 10 кг, а полный (с баком спирта для топливного элемента, питающего электродвижок, и полезным грузом) 30 кг. Арго управляется или бортовым кибером, или пилотом–человеком с пульта — по радио, через спутник или интернет.

Впервые увидев Арго, коллектив экспериментального авианосца «Икаману» пришел в недоумение. Если это «spy drone» — то почему он такой большой? Беспилотные флаеры–шпионы класса «Zephyr» в 5 раз меньше. Если это «combat drone» — то почему он такой маленький? Боевой флаер–робот должен нести серьезное вооружение и боезапас к нему — груз не менее центнера. Наверное, там «Laser dizzy warfare» — предположил один пилот, обнаруживший на мордочке Арго, кроме стрекозиных глаз, нечто вроде круглого ротика. Лазеры малой мощности уже давно применяли, чтобы ослеплять пилотов противника.

Джой, решив, что хватит команде развлекаться самостоятельными догадками, сообщила: «Арго — это многоцелевой дрон–мотопланер, который работает по принципу альбатроса. Как известно, альбатрос может парить над океаном 6 суток, не сделав ни одного взмаха крыльями. Он использует активный полет только для поиска подходящего воздушного потока, и для атаки на добычу. Арго вдвое тяжелее, чем самые крупные альбатросы, и в полтора раза больше по размаху крыльев, но на радаре их не так–то просто различить».

Команда отреагировала на последнее замечание одобрительным свистом. Понятно, какие возможности есть у этого дрона, если противнику он кажется обычной морской птицей.

Джой, тем временем, открыла люк маленького грузового отсека Арго и продолжала:

«Арго – крайне дешевая машинка. Крылья – пленка на каркасе, фюзеляж — пластиковая штамповка, движок — спиртовая микротурбина, кибер и сенсоры — серийная электроника, сервоприводы те же, что в радиоуправляемых авиамоделях. В гражданском варианте он будет продаваться вдвое дешевле, чем простейший пилотируемый мотодельтаплан. Для дрона, способного без посадки и дозаправки за 20 дней облететь земной шар, а за неделю перебросить 15 кг груза из Колумбии в Австралию или Японию, это просто даром».

Объявленный маршрут вызвал взрыв смеха. Раздались ехидные предположения о грузе «снежка» на полмиллиона баксов. Начался спор: вызовет ли Арго обвал цен на кокаин в Австралии и Японии, или наркодилеры победят демпинг путем картельного соглашения. Потом кто–то спросил, что будет в военной комплектации. Джой улыбнулась и сказала:

«Это уже по существу: Арго — многоцелевой дрон. В зависимости от боевого модуля, установленного вместо грузового отсека, он может использоваться, как ретранслятор, парящий на высоте 15 км и как разведчик наведения с лазерным указателем цели. Его лазер может работать как dizzy–gun, о чем кое–кто уже догадался. При установке более мощного лазера, Арго сможет наносить фатальные повреждения легкой технике. А догадается ли кто–нибудь, зачем крылу такой скользящий каркас с сервоприводом?»

Коллектив на «Икаману» подобрался толковый, и со значительным опытом, так что ответ последовал почти мгновенно: крыло может складываться и раскладываться в полете.

«Так точно, — подтвердила Джой, — Это специальный элемент для военной комплектации. Заходя на цель, Арго складывает крыло, форсирует движок, пикирует, разгоняясь до 500 узлов, и с короткой дистанции проводит лазерную атаку. Пройдя в 3 метрах над палубой вражеского судна от носа до кормы, Арго может ослепить основные посты и вывести из строя навигационное оборудование. Затем Арго выходит из пике, набирает высоту, гасит скорость до 50 узлов, развертывает крыло и снова превращается в планер».

До того пилоты не особо интересовались ходовыми качествами дрона (планер и планер, большое дело), но сейчас отношение изменилось. Пикирующий морской штурмовик, пусть и несколько игрушечный, зато с переменной геометрией крыла – это интересная штука. На нем можно показать кураж. И показывали — будь здоров, тем более, что из–за дешевизны Арго и значимости проекта, Джой и Фуо получили негласную инструкцию: смотреть сквозь пальцы на профессиональное баловство пилотов. Все, что происходило, записывалось в банк данных, и использовалось в совершенствовании бортового кибера.

Конечно, в ходе плановых мероприятий, пилоты вели себя дисциплинированно, но при внеплановой работе с машинами, они устраивали невообразимые фокусы пилотажа.

Дошло до того, что как–то в полночь (пользуясь тем, что начальство уже спит) один пилот заключил пари с другими, что проведет Арго в нижней точке пике в 1 метре над палубой.

Он что–то там не рассчитал, и дрон со скоростью пистолетной пули врезался почти что в центр короткой взлетной полосы «Икаману». Осколки тонкой пластмассы пролетели, как шрапнель, вдоль всей палубы. Коротко, с глухим хлопком, вспыхнули и сгорели голубым пламенем остатки топливного спирта. На той алюминиевой панели настила, по которой пришелся удар, образовалась широкая вмятина с дырой посредине (дыру, видимо, пробил движок — единственная достаточно увесистая и твердая деталь в Арго, а впоследствии из дырявой панели сделали оригинальный, но немного уродливый стол для кают–компании).

Джой и Фуо, голые, заспанные и злые, возникли на палубе через 10 секунд. Разобравшись в причинах ЧП, кэп Фуо сообщил участникам пари, что они мудаки, и утром будут сами менять панель, и спокойно пошел досыпать. Джой последовала за ним, обозвав пилота «estar jodido kamikadze». Упоминание об «охеревшем камикадзе» было пророческим…

В некоторых публикациях утверждается, что именно Джой (под влиянием описанного курьезного случая) предложила использовать Арго, как флаер–камикадзе, но эта точка зрения не выдерживает элементарной критики. План такого использования логически следовал из меморандума Хопкинса, и испытания на «Икаману» были только одной из сюжетных линий его реализации. Менее надежная «любительская» версия Арго к тому времени была выброшена на рынок радиоправляемых авиамоделей значительно раньше.

Арго был своего рода «троянским конем». Простая дешевая машинка быстро завоевала популярность в среде небогатых авиалюбителей. Кто–то покупал, кто–то собирал сам по эскизам, и грузил в процессор бесплатную упрощенную программу для кибера. Кто–то создавал модификации Арго — порой, удачные. Появился арго–интернет и любительское арго–телевидение с планерами–серверами (Amateur Club Internet&Drone–TeleVision, или «Acid–TV»), и даже шлягер: «I’ll fly like Argo in the sky». В небе постоянно находились тысячи этих планеров. Никто не мог уследить за ними всеми, их грузом и назначением.

Отвлечемся ненадолго и вспомним историю появления камикадзе в современной войне.

Весной 1944, когда Япония уже лишилась и ресурсов, и опытных пилотов, имперскими оффи было придумано последнее, самое отвратительное средство войны: одноразовые пилоты. 19 октября 1944 вице–адмирал Такидзиро Ониси сказал: «Я не думаю, что есть иной способ выполнить нашу задачу, кроме как обрушить Zero с 200–килограммовой бомбой на американский авианосец». Был создан спецотряд «камикадзе» (названный в честь «божественного ветра» — тайфуна который в 1274 и 1281 помешал монгольскому десанту Хубилай–хана высадиться в Японии). В осенне–зимнюю кампанию 1944, более 2000 молодых японских пилотов ушли в последнее пике «из любви к императору». Это была публичная, открытая часть проекта. Секретная подготовка началась еще в апреле 1944, а 16 августа был сделан прототип «Ohka» (цветок сакуры) – маленький сказочно–дешевый планер из фанерны и алюминиевой фольги, с ракетным бустером и без шасси. Его носовой отсек имел емкость для 1200 кг взрывчатки. «Ohka» был так прост, что его пилотированию обучали за неделю. 15 сентября (более, чем за месяц до «героической инициативы» вице–адмирала Такидзиро) была сформирована авиа–группа смертников. Фабрики уже делали для них сотни летучих фанерных гробов. С марта по июль 1945, около тысячи «Ohka» с 17 — 20–летними мальчишками за штурвалом, были сброшены с самолетов–буксировщиков на авианосцы, линкоры, крейсеры и эсминцы противника.

В меганезийском учебнике экоистории есть фото 17–летнего мальчишки–пилота рядом с «Okha», и фото его последнего пике на американский крейсер. Ниже — надпись в рамочке:

«Государство: преступное устройство общества, в котором людей заставляют умирать в гуманитарно–нецелесообразных войнах, ради амбиций государственных деятелей–оффи. Согласно Великой Хартии Меганезии, попытка создать государство — это особо опасное преступление, пресекаемое высшей мерой гуманитарной самозащиты (расстрелом), т.е. мерой ликвидации убежденных преступников, ставящих насилие своей главной целью».

При меганезийской политической доктрине, о пилотах–камикадзе и речи быть не может. Иное дело — беспилотный флаер–камикадзе. Казалось бы, Арго с его грузом всего 15 кг, не подходил на эту роль, но груз — устройство «Ra–Po» (ночное солнце) - был аналогичен американскому «Davy Crockett» времен Холодной войны (ядерному заряду для полевой артиллерии), его продвинутым версиям — «SADM» и «Mini–Nuke», и упрощенной версии — северокорейской «Kilju». Проекты этих устройств можно было найти в интернет, а сами устройства – купить на черном рынке через маклеров в Бейруте, Могадишо или Рангуне.

Судя по публикациям, «Ra–Po» было обычной U–235–имплозионной бомбой, работающей на перенасыщенном растворе уранила лития в тяжелой воде, с бериллиевым отражателем. Его мощность составляла 2 килотонны в тротиловом эквиваленте (в 7 раз меньше, чем бомба, которая уничтожила Хиросиму). В данном случае, этого было вполне достаточно.

*********************************