Чужая в чужом море

51 — ЭРНАНДО ТОРРЕС. Координатор Меганезии.

Не каждому журналисту выпадает удача посмотреть на работу своих коллег, слушая синхронные комментарии «лиц из народа». На правах репортера оргкомитета игры, а также на правах хорошей знакомой обоих хозяев заведения — Хаббы и Нитро, Жанна устроилось со служебной стороны стойки. По другую сторону, почти спиной к ней, расположились координатор правительства Меганезии, Эрнандо Торрес и директор оргкомитета игры «Тринадцать ударов молнии», Джой Прест. Около двух десятков журналистов разместились за столиками в зале салуна.

Пока шла только разминка. Джой отвечала на вопросы о правилах игры, не особенно отличавшихся от стандарта теле–квестов, заложенных еще во времена форта Баярд.

— Надеюсь, вы помните, что скандинавская команда вышла вперед в первом туре, когда обнаружила в Эквадоре, в пирамиде майя, тайный нацистский архив. Американская команда, которая искала спрятанный на Галапагосских островах самолет, задержалась почти на 3 дня. Но на следующих турах американцы набрали проигранные очки. Они нашли на дне лагуны атолла Клиппертон инопланетный ключ раньше, чем скандинавы завершили поиски летающей тарелки, брошенной инопланетянами в предгорьях Транс–антарктического хребта, и загипнотизировали роту спецназа на атолле Раиатеа раньше, чем команда из Скандинавии установила местонахождение нациста–монстра, доктора Рашера. После битвы с эсэсовцами–зомби на острове Такутеа, команды получили 2 дня отдыха на атолле Атиу. Завтра вы сможете встретиться с ними там, на озере Те–Рото, в кампусе местного университета. А координаты следующего пункта игры определятся после того, как секретный компьютер расшифрует запись на кристалле кварца, который был найден в сейфе, в подвале уничтоженной нацистской базы. Это в общих чертах.

Репортер итальянской «La Stampa», который уже минуты две ерзал так, как будто сидел не на стуле, а на заколдованном дикобразе, дождался возможности задать вопрос:

— Сен Прест, а вам не кажется, что включение в сценарий игры реального нацистского преступника Рашера, и медиа–кампания по дезинформации мировой общественности, выходит за рамки приличий? Ведь многие восприняли нацистский архив и эсэсовскую базу на Такутеа, как нечто реальное. Вы понимаете, что я имею в виду?

Джой кивнула и обаятельно улыбнулась.

— Видите ли, в каждой игре должен быть элемент интриги. Если мы будем использовать только добрых фей и Санта–Клауса, игра станет скучной. Инопланетные пришельцы и антарктический снежный человек, 130–летние врачи–убийцы, ставшие энергетическими вампирами и индейские колдуны «нагваль» — это явления одного порядка. Большинство людей в них не верят, но некий элемент неопределенности остается: а вдруг? Я открою маленький секрет: в следующих миссиях игры участникам предстоит встреча с древней магией Атлантиды и с устройством для телепортации, созданном одной из древних рас, населявших нашу планету еще в эпоху динозавров.

— Но, — возразил итальянец, — Нацизм это иное, это страшная страница в истории…

— Я поняла, о чем вы, — перебила Джой, — Но, человек так устроен, что ему хочется игр с монстрами прошлого. Калигула, Мухаммед, Аттила, Чингисхан, Гитлер, Муссолини… Кстати о Муссолини: в Италии до сих пор существует партия его приверженцев. Ряд ее членов занимают посты в вашем правительстве. Я не хочу путать сюда политику, но в таких условиях упрекать нас за использование образов фашистов, в игре… Вы помните пословицу про песчинку и бревно в глазу?

«Бедняга итальянец, — подумала Жанна, — Угораздило же его поднять эту тему. Вот если бы это сделал какой–нибудь араб, из страны, где жители только вчера слезли с пальмы».

— Мисс Прест, позвольте заметить! Объединяя Мухаммеда с Гитлером, вы оскорбляете религиозные чувства мусульман, — сказал Джек Хартли из «London Courier».

«… Просто магия какая–то, только я успела подумать про арабов…»

— Благодарю за предупреждение, — Джой отвесила британцу легкий поклон, — но в моей стране полиция оперативно нейтрализует исламистов. Мне нечего опасаться. Я вам сочувствую, в связи с тем, что в вашей стране полиция бездействуют, и ваши законы защищают террористов, а не порядочных людей… И хватит политики.

С места поднялся шеф–редактор отдела политики польской «Trwam media»

«Ага, — подумала Жанна, — хватит политики, как же. Все еще только начинается».

— Мисс Прест, вы пытаетесь убедить всех, что никакой нацистской базы на Такутеа не существовало, но факты говорят обратное. Напоминаю, что на Такутеа недавно люди в эсэсовской форме обстреляли нашего специального репортера, Збигнева Грушевски. Збигнев вынужден был под огнем покинуть лодку в открытом океане. Лишь чудом он остался жив – через несколько часов его подобрал местный рыбак–полинезиец и…

— А, — перебила Джой, — Этот тип пристал ночью к Такутеа, пошел под знак: «Частная территория», начал там шарить и охрана студии приняла его за вора. Если к вам в дом ночью через ограду кто–то лезет, вы решите, что это грабеж, а не репортаж «Trwam»…

Ей пришлось пережидать хохот публики почти полминуты, а потом она продолжила:

— Естественно, сотрудники охраны хотели его задержать и доставить в полицию, но он успел добежать до своей лодки и отойти от берега. Вплавь его преследовать не стали, а лишь выполнили по инструкции предупредительные выстрелы в воздух…

— Какое там в воздух! – возмутился польский шеф–редактор, — Збигнев слышал, как пули свистят в нескольких сантиметрах от его головы! Это был снайпер!

— Это был пропуск визита к невропатологу, — невозмутимо возразила Джой, — вы были ночью и утром на игре? Вы видели, как наши ребята стреляют из штурмовой винтовки c 450 метров? С той дистанции, что была между ним и охраной, когда он удирал на своей лодке, они могли на спор прострелить ему любое ухо или любую половинку задницы.

Ее снова прервал хохот, она покачала головой и жестом попросила всех успокоиться.

— Раз уж зашла речь о подробностях, — сказала она, — то местный парень, который иногда рыбачит рядом с нашей студией, был в шоке от этого Грушевски. Представьте, что вы рыбачите рано утром. Вдруг в вашу лодку лезет из воды тип в спасжилете, и кричит на ломаном английском: «За мной гонятся эсэсовцы, они меня убьют, запытают насмерть в концлагере, я вам дам любые деньги, только довезите меня до Атиу». Дальше этот псих закапывается с головой в ваш улов и отказывается вылезти где–либо, кроме Атиу…

На этот раз, Джой не пыталась прекратить хохот в зале. Она и сама смеялась. Джабба поставил рядом с ней на стойку стакан минеральной воды. Она кивнула, сделала пару глотков, закурила сигарету и завершила ответ словами:

— Надеюсь, ваш репортер успел хорошо распробовать нашу рыбу.

— У вас не получится обратить серьезное дело в балаган! — воскликнул шеф–редактор «Trwam», пытаясь перекричать новый взрыв смеха, — В моем распоряжении имеются фотодокументы, и они уже опубликованы.

Он извлек из–за пазухи пачку цветных фотографий крупного формата и торжественно потряс ими в воздухе, развернув веером. Джой пожала плечами и, запрокинув голову, крикнула, как казалось, в потолок:

— Олаф! Ты там не спишь?.. Олаф!

— Уже нет, — раздался через минуту несколько заспанный голос, c потолка, — а что?

— Спустись, пожалуйста, тут как раз обсуждается компьютерная графика.

Через минуту по лестнице из мансарды–отеля спустился белобрысый парень в шортах и футболке с изображением толстой лягушки и надписью «Kiss me!».

— Люблю отели с хорошей звукоизоляцией, — проворчал он, ставя на стойку ноутбук с 20–дюймовым экраном, и добавил, уже в адрес польского шеф–редактора, — Не тычь мне в физиономию своими фотками, это копии с моих оригиналов.

— Оригиналов? – переспросил изумленный поляк, — Но мы приобрели негативы…

— Учи матчасть, дядя, — перебил молодой швед, — и сдай вправо, ты всем экран заслонил.

Сделав это замечание, Олаф встал рядом со стойкой и вооружился соломинкой для коктейлей в качестве указки.

— Слайд 1–й, черепа жертв, сваленные на берегу Такутеа. Показываю, как сделано. Это берег, а это — фото из архивов Международного трибунала, 1994, геноцид в Руанде. Я обвел приметные черепа маркером, чтоб сравнивать. Идем дальше…

Он пару раз щелкнул мышкой и опять принял позу лектора.

— Слайд 2–й: голые люди за колючей проволокой в центре острова Такутеа. Эти люди взяты с фото из «New Plimut Observer», Новая Зеландия, с nude–action «Лиги защиты животных». Они выступили против того, что с новорожденных ягнят сдирают шкурки. Кстати, я тоже это дело не одобряю… Да, чтобы вам проще было сравнивать фотки, я самую симпатичную девчонку обвел в кружок. Классные сиськи, правда?

Сделав это эстетическое замечание, молодой швед снова сменил кадр.

— Слайд 3–й. Это моя гордость. Доктор Рашер. Сделать из старых черно–белых фоток цветную 3d и дурак сможет, а вот реалистичное старение – это уже задача для профи. Рекомендую пакет «Bioimage–evolution». Я сейчас включу вам ролик. Там показано по фазам, как это делалось. Кто хочет купить, сто баксов на стол за копию на диск. Dixi.

— Вы кое–что не учли! – заявил шеф–редактор «Trwam media», — вот это!

Он поднял над головой фото: несколько офицеров в форме ВМФ Меганезии собрались вокруг электронных весов, на которых стоит ужасно худая голая чернокожая девушка, почти подросток. Табло весов показывает 36,89 кг. Офицеры весело улыбаются. Только один (развернувшись анфас к фотографу) с серьезным видом смотрит на табло весов.

— Так это не ко мне, — флегматично сообщил Олаф, — это уже явление природы.

Сделав это загадочное замечание, швед вынул из кармана своих шорт woki–toki, что–то ткнул на пульте и через несколько секунд произнес:

— Алло, Пума, ты что, отмокаешь?… Это, в смысле плаваешь… Ага, а далеко?… Ну, ОК, тогда двигай сюда. Тут показывают эротический триллер с твоим участием… Ну, блин, как тебе объяснить, что это? Приходи и увидишь… Нет, одеваться не надо… Ну, ждем.

— Чего ждем? – спросил поляк.

— Младшего инструктора Пуму Батчер, — сообщила ему Джой, и добавила, — Пока можно задавать следующие вопросы.

Наверное, никто кроме Жанны не заметил короткого обмена взглядами между Джой Прест и Ллаки Латтэ, сидевшей за дальним столиком. Ллаки поднялась с места.

— Вопрос к координатору Торресу, — объявила она, — У вас хорошая полиция. Почему она не поймала Грушевски и не выдала его в Самбаю, где он убил доктора Владу Смигл?

— А был запрос на экстрадицию Грушевски? – спросил Торрес.

— Я не знаю, был ли запрос из Самбаи, но вот запрос из Мпулу (Ллаки подняла вверх на вытянутой руке лист бумаги украшенный гербом — солнышко, росток и автомат). У нас страна, соседняя с Самбаей, и по нашим законам он тоже преступник. Можно я дам вам эту бумагу, чтобы если Грушевски еще раз приедет в Меганезию, то ваша полиция его поймала и отдала нам. У нас его будет судить трибунал по военным преступлениям.

— Никаких проблем, — сказал координатор, — Давайте сюда ваш запрос, я передам его в Верховный Суд.

— Это хорошо, — сказала Ллаки, пересекла зал, передала бумагу в руки Торресу, в полной тишине вернулась на свое место, и преспокойно закурила сигарету.

«Ну, — сказала себе Жанна, — Пора изобразить лицо всемирного братства журналистов».

Она встала, поправила прическу, вернее, изобразила, будто поправляет прическу. На самом деле, прически, как таковой не было, но этот жест хорошо привлекает внимание.

— Пользуясь тем, что здесь присутствуют журналисты авторитетных медиа–групп, я хочу отметить, что ультра–католические масс–медиа, такие как Trwam, нарушают Всемирный Кодекс Этики Репортеров. Напоминаю: запрещено использовать статус журналиста для прикрытия подстрекательства к насилию, а именно этим занимается Trwam, призывая христиан в странах 3–го мира к расправам над врачами, учителями, соц–работниками и репортерами, позиция которых не нравится Ватикану. Когда Грушевски попадет в руки правосудия – а я надеюсь, что это произойдет, — давайте воздержимся от петиций в его защиту. Если он действует, как мафиози – пусть с ним и обращаются соответственно.

Канадка приготовилась к хорошей словесной потасовке с обменом сначала взаимными обвинениями, а затем — оскорблениями и угрозами, но в этот момент на сцене (точнее, в зале) возникло новое действующее лицо. Пума двигалась так стремительно и бесшумно, что большинство присутствующих заметили ее, когда она уже была на полпути от входа до стойки бара. Из одежды на ней был только лимонно–желтый браслет–футляр с woki–toki, застегнутый над левым бицепсом. По шелково–гладкой шоколадной коже бежали капельки воды – видимо, она выбралась из лагуны на пирс прямо перед входом в салун.

— Олаф! – возмущенно произнесла она, — Что ты опять говоришь сложными шведскими словами? Я знаю, есть простые английские слова про то же самое!

— Erotic thriller, — это по–английски, сообщил швед.

— Да? – удивилась Пума, — И что это значит?

— Вот, — пояснил он, кивнув в сторону поляка, все еще державшего в руке то самое фото.

Пума сделала короткое движение, и фото оказалось у нее в руках, а сама она уселась на табурет у стойки, слева от координатора Торреса.

— Так это же просто я, — разочаровано протянула она.

Жанне было безумно интересно, кто из журналистов первым выйдет из легкого ступора, вызванного эффектным появлением младшего инструктора Батчер. Если бы канадке пришлось ставить на кого–то из них в тотализаторе, она выбрала бы Питера Йорка из «CNN–Fortune», или Шарля Фонтейна из «Figaro» — все остальные явно тормозили. Она совсем было решила, что ставит на Питера, но первым все–таки отреагировал Шарль.

— Могу я ли задать миссис Батчер несколько вопросов? — спросил он, обращаясь к Джой.

— Почему нет? – удивилась та, — У нас здесь встреча без галстуков.

— Да… (француз улыбнулся)… Я это уже заметил. Э… (он повернулся к Пуме), можно называть вас просто по имени, без «младший инструктор…», и так далее?

— Ну, да, — ответила она.

— Отлично! Вы не могли бы рассказать, как получилось такое фото?

— Обыкновенно. Мзини нажала кнопку на своем мобайле, и оно получилось.

— Ага! – сказал ничуть не обескураженный Шарль, — А Мзини, это кто?

— Она из народной милиции Макасо, в Мпулу, — пояснила Пума, — Мы вместе летали на остров Лийс, плавать в море.

— Ага! – повторил он, — Значит, это фото с острова Лийс, а не с Такутеа.

— Ну, да. Разве это не понятно?

— Я просто уточнил… А что вы делаете на этом фото?

— Я выигрываю 20 фунтов у команданте базы, — ответила она, — У нас было пари про мой вес. Он не верил, что я такая легкая.

— Да, я бы тоже не поверил… А как это случилось с вашим весом?

— Я долго не могла найти еды. Была война и из–за этого проблемы с едой. Вообще, было много проблем из–за этой войны. Не только у меня.

— Война, — повторил француз, — А где, когда?

— В разных странах. Южное Конго, Мпулу, Везиленд, Малави, Шонаока, Самбая и еще, кажется, Зулустан и Мозамбик, но про них я не уверена. А когда… Ну, я не знаю, если ничего не изменилось, то она до сих пор идет.

— А что вы делали на войне? – спросил он.

Нитро поставил на стойку рядом с Пумой огромную кружку горячего какао и получил бонус в виде быстрого как укус кобры поцелуя в щеку. Африканка сделала один глоток, облизнула губы, и начала обстоятельно излагать.

— Три года назад была очень сильная засуха. Совсем нечего есть. Нас продали в армию генерала Басемо за один грузовик гуманитарной помощи. Потом генерала Басемо убил полковник Куруе. Он сам знал, где брать гуманитарную помощь и таблетки — зачем ему генерал? В армии нас учили, как стрелять из нигерийского автомата и как правильно резать горло. Потом мы воевали за Везиленд против Самбаи. Потом, когда в Везиланде кончились деньги, Куруе нанялся воевать за генерала Ватото, а против кого мы тогда воевали – я не знаю. Просто воевали с какими–то деревнями. Там можно было иногда найти еду, и еще кое–что, чтобы продать, но надо было прогнать ту армию, которая их охраняла. Иногда это получалось, а иногда – нет. Тогда у нас многие умирали сразу, а многие позже, потому что не было еды. Потом мы попали в большую засаду. Там почти всех наших убили. Потом я бродила по саванне, не помню, сколько дней. А потом меня поймали, и я встретилась с Роном Батчером. Это мой мужчина, он сейчас спит, но когда проснется, я могу вас с ним познакомить.

— Э… — пробормотал Шарль, пытаясь как–то переварить концентрированный рассказ о боевом пути типичного центральноафриканского солдата, — … А чем вы занимаетесь сейчас? Я слышал, вас назвали младшим инструктором.

— Во–первых, я учусь в «College of Design». Это в Имелечоле, на Пелелиу, недалеко от нашего fare. Рон говорит, что главное — учиться и я думаю, это правильно. Во–вторых, я работаю в фирме «Taveri Futuna» по эргономике. Это наука про удобные штуки. Как бы объяснить… Нитро, дай мне свою пушку, я покажу, что такое эргономика.

Бармен вынул из–под стойки «Remington Tactical» 12 калибра и протянул ей со словами: «смотри, не грохни тут кого–нибудь, а то потом проблем не оберешься». Следующие 5 минут тяжелое ружье вертелось в руках Пумы, будто живое, демонстрируя притихшим репортерам удобства и неудобства своего дизайна. После этого, Пума вернула оружие владельцу и лаконично сообщила: «А остальное время я обычно люблю Рона». Больше вопросов не последовало. Девушка вновь уселась на табурет и занялась своим какао.

Тут Жанна убедилась, что не зря оценила Питера Йорка. Он использовал пассивность остальных, чтобы вклиниться со своим вопросом.

— Мистер Торрес, во всей этой истории с фальшивым доктором Рашером, осталась одна большая недоговорка. Если Рашера не было, то не было и его преступных генетических экспериментов. Но кто тогда вывел и завез в Центральную Африку триффиды?

— Давайте отделим акул от прилипал, — предложил координатор, — В Африку триффиды завезли наши специалисты, в ходе выполнения плана модернизации аграрного сектора Республики Мпулу по соглашению об экономическом сотрудничестве. Триффиды это просто трансгенная агрокультура, удачная для тамошних условий.

— Фантастически удачная, — уточнил Йорк, — Непонятно только, откуда она взялась.

— Из графства Сомерсет, Англия, — ответил Торрес, — прототип триффида создал доктор Максимилен Лоуренс Линкс, в период работы в университете Бат. Но в Англии он был репрессирован по религиозно–политическим мотивам, и эмигрировал в Меганезию, по приглашению доктора Карпини, вице–президента ассоциации агроинженеров Уоллис и Футуна, а позже согласился руководить Центром Экстремальной Агробиологии тут, на Никаупара. Кроме того, он преподает в местном колледже — у него хобби возиться с молодежью. Из–за путаницы в компьютере, он принял меганезийское гражданство под именем Мак Лоу, но по его словам, у него нет времени исправлять такую ерунду.

— Одну минуту, мистер Торрес! – воскликнул изумленный Питер, — Уж не хотите ли вы сказать, что автор триффидов живет на этом острове?

— На соседнем острове этого атолла, — уточнил координатор, — Мы сейчас находимся на косе Руакау острова Ману–ае, а доктор Мак Лоу живет через пролив отсюда, на острове Те–ау. Если вы посмотрите на северо–восток, то увидите его fare, похожее на пагоду.

— Да… Спасибо, я увидел… Оригинальный дом… А нельзя ли увидеть самого доктора?

— Почему бы и нет? Сейчас я ему позвоню, и если он не занят…

…

«О, черт! – подумала Жанна, — Вот почему лицо док–Мака с самого начала казалось мне таким знакомым. Ведь перед самым вылетом из Сиэтла на Гавайи секретарь ассоциации «Репортеры без границ» Касси Молден давал мне эту дурацкую статью в Daily Mirror: «Преступная генная инженерия. 100 лет под знаком свастики». Там был целый раздел:

«Неонацизм в сердце Англии. Загадка доктора Линкса, идеолога «научного» расизма». История талантливого молекулярного генетика, который, будто бы, начал выступать с расистскими заявлениями в прессе, затем спился, затем сидел в тюрьме, а затем пропал без вести. И тюремное фото – в фас и в профиль. Стареющий одутловатый алкоголик. Определить, что человек на фото и док Мак Лоу – одно и то же лицо мог бы, разве что, Шерлок Холмс со своим дедуктивным методом… Например, его бы насторожило, что Мак Лоу в салуне вообще не пьет ни капли спиртного, и резкий, решительный уход от ответа на вопрос, из какой страны Британского содружества он происходит… Да что теперь толку рассуждать, могла ли я догадаться. Не догадалась – вот и все…».

…

Доктор Макс Линкс (или доктор Мак Лоу) подкатил к пирсу «Пещеры водяной крысы» через четверть часа, на акваскутере какой–то ультрамодерновой конфигурации, и ярко–сиреневой расцветки. Улыбающийся дядька средних лет, дочерна загорелый, несколько худощавый, одетый в яркую лилово–бардовую клетчатую рубашку и ядовито–зеленые брюки, которые в данный момент были мокрыми почти до середины бедра.

— Aloha, foa, — сказал он, войдя в зал, — Я ужасно извиняюсь за свой вид. Я решил одеться по–цивилизованному, но забыл, что эта водяная машинка имеет свойство разбрызгивать море во все стороны, не исключая и сторону водителя… Черт! Я еще и бумажник забыл. Джабба, нальешь мне кофе в кредит? Я завтра отдам. И какую–нибудь легкую сигару, Я что–то нервничаю, тут пресса… О! Привет, Пума, ты все хорошеешь. А где Рон?

— Спит. Если хочешь, я разбужу.

— Не надо, это негуманно. Ты и так не даешь ему спать ночью…

— Ничего подобного! – возразила Пума, — Мы рано ложимся и поспать тоже успеваем!

— Да? И очень правильно делаете. Но будить все равно не надо… Ого! Жанна, что ты делаешь за стойкой? Ты что, бросила журналистику и занялась ресторанным бизнесом вместе с этими двумя ковбоями?

— Нет, Мак… То есть, доктор Линкс… Как вас теперь называть?

— Как тебе больше нравится. У меня такая прорва имен, что я перестал придавать этому всякое значение, и скоро буду легко отзываться на лексические конструкции наподобие: «Эй–как–тебя–там». Но для друзей я просто «Мак», так что валяй без церемоний.

— Да, Мак. Поскольку я так и не бросила журналистику, у меня вопрос о триффидах.

— Что именно о триффидах? – поинтересовался он.

Жанна задумалась на секунду, и ответила:

— Вообще–то практически все, но в начале: сильно ли я ошибусь, если скажу, что тебя репрессировали в Англии за изобретение триффидов?

— Это не вполне корректное утверждение, — сообщил доктор Линкс (или Лоу), — Сами по себе триффиды, как и любой другой продукт генной инженерии, были безразличны для властей. Скажу больше: власть состоит из людей с таким низким уровнем образования, интеллекта и любознательности, что они бы никогда не заинтересовались триффидами. Парадокс: страной, которая 300 лет назад начала индустриальную революцию в мире, сегодня управляют имбецилы, не способные даже толком научиться пасти овец. Но не буду отвлекаться. Репрессии против меня были связаны не с лабораторными образцами триффидов, а с публикацией, в которой я предложил использовать эту разработку для решения проблемы голода в афро–азиатском регионе. Уверяю вас, если бы я предложил снести Тауэр и Вестминстерское аббатство, ко мне бы и то отнеслись более либерально. Но африканский Царь–Голод — это не какой–нибудь там Иисус из Назарета. Это такой великий бог, непочтение к которому карается беспощадно.

— Доктор Лоу, можно попросить вас не богохульствовать? – сказал репортер Fox–News.

— Можно, — ответил биолог, — Только я проигнорирую вашу просьбу. Ваш бог мне, если честно, безразличен, а вот исполнение просьб вроде этой… Интеллектуальный кризис в странах–лидерах прогресса начался с того, что образованных работоспособных людей заставили уважать т.н. «религиозные чувства»…

Джабба тронул доктора за плечо и поставил на стойку чашку кофе и открытую коробку сигар. Мак Лоу церемонно поклонился, и подмигнул бармену.

— Спасибо, ты настоящий друг… Жанна, я ответил на твой вопрос?

— Признаться, не совсем, Мак. Хотелось бы знать, в чем состояли репрессии.

— Черт, я упустил это… Если вкратце, то меня уволили с работы, запретили заниматься профессиональной деятельностью, закрыли кредит в банке, и выгнали из дома.

— Но вас же не посадили в тюрьму, — заметил репортер «London Courier».

— Почему же? – возразил Мак, — Посадили. Разумеется, не за мои политические взгляды. Мне дали 6 месяцев за кражу продуктов в магазине. Понимаете, у меня вообще не было денег, а на помойке в тот день не нашлось ничего более–менее съедобного.

— Вам приходилось ходить на помойку за едой? – изумленно спросила Ллаки.

— Нет, леди. Ходить не приходилось. Я на этой помойке жил. Как я уже сообщал, меня выгнали из дома, так что я жил в начале — на помойке, потом — в тюрьме, а в последний период моей британской одиссеи — на небольших вокзалах вокруг Бристоля. Там часто бросают в урны что–нибудь вроде недоеденного пирожка или недопитой банки пива.

— А как вы жили зимой? Ведь там, в Англии, очень холодные зимы, даже бывает снег.

— Это была проблема, — подтвердил он, — К счастью, в окрестностях города есть много пустующих отапливаемых помещений. Например, рядом с моей помойкой был узел теплотрассы с технологической выемкой, в которой можно было греться или спать.

Нитро, с интересом слушавший эту историю, облокотившись на стойку, заметил:

— По ходу, Мак, я бы на твоем месте попытался прикинуться шлангом и устроиться на какую–нибудь работу вроде мойки машин или погрузки не очень тяжелых вещей.

— Дельная мысль, — согласился тот, прикуривая сигару, — Это я тоже пробовал. Но все ключевые позиции в этом сегменте рынка труда контролируются всякими братьями–мусульманами из Сомали, Судана и прочего Афганистана. Мне, грубо говоря, набили морду, когда я попытался там зарабатывать. Ты, наверное, смог бы от них отбиться…

— Я бы даже не стал отбиваться, — возразил Нитро, — я бы нашел их вонючее стойбище, заложил туда центнер аммонала, и отправил бы их в стратосферу в виде фарша.

— И сел бы лет на 20, — заметил Мак, — Кстати, тоже выход. В тюрьме тепло и кормят.

— Мак, а можно я вернусь к триффидам? – спросила Жанна.

Биолог кивнул, и устроился на табурете в пол–оборота к залу.

— Насколько я понимаю, — начала она, — заявления об опасности плодов триффида для здоровья… Скажем так, голословны.

— Полный бред, — подтвердил он, — Например, здесь, на Никаупара, гарниры и салаты с триффидом такое же обычное дело, как с бататом, ямсом или кукурузой. На корме из триффидов уже выросло два поколения чипи — тоже, кстати, трансгенных. Мы с тобой вместе их ели – помнишь? На мой вкус, уж точно не хуже бройлера или индюшки.

— Это было предисловие к вопросу, — пояснила Жанна, — а вот сам вопрос. В Мпулу, где сейчас триффиды стали основной агрокультурой, под специфические поливные поля занимается все больше площадей. Сокращается естественная лесо–саванна. Меняются ландшафты. Скоро начнут исчезать некоторые виды животных… Ты понимаешь?

— Жанна, разве я похож на идиота? Конечно, я понимаю, что такой объем интенсивного поливного земледелия с продуцированием миллионов тонн биомассы в год, перевернет локальные экосистемы, изменит пищевые цепи, и далее в том же роде. Но такова цена сытости людей. В Европе этот процесс происходил 3 тысячи лет. Медленно сводились леса, на их месте медленно росли пашни. Если ты сядешь в автомобиль и проедешь от Бреста или Шербура до Тулона или Ниццы, то не увидишь ничего похожего на те леса, которые описывал Цезарь в «Галльской войне». В Северной Америке тот же процесс происходил уже быстрее: 200 лет и там не стало ни прерий, ни бизонов. Их вытеснили пашни и дороги. В Мпулу все произойдет лет за 5. Дело не в длительности, а в итогах процесса. Почему европейские и американские «зеленые» борются против триффидов в Африке, а не против пшеницы и кукурузы у себя дома?

— Об этом уже неоднократно говорилось, — заметила она, — Не хочется, чтобы африканцы повторили наши ошибки и разрушили свою дикую природу, как мы разрушили свою.

— Это очень красиво звучит, — сказал он с легкой иронией, — Но очень паршиво выглядит. Сытый богатый европеец или американец сидит на пашне, жует огромный бутерброд с ветчиной и говорит голодному нищему африканцу: не повторяй мои ошибки.

— Я об этом не подумала, — призналась Жанна, после некоторой паузы.

Координатор Торрес небрежно помахал ладонью над головой и сообщил.

— У нас нашлись ребята, которые об этом подумали. Вы правы, Жанна. Африканцам не надо повторять европейско–американские ошибки. В смысле, не надо идти на поводу у био–алармистов – противников генной инженерии и модификации агрокультур. Если в Мпулу возделывать обычную кукурузу и картофель, то для прокорма населения, надо уничтожить три четверти саванны, а если культивировать ГМ–растения, то менее, чем одну четверть. Иначе говоря, потакание био–алармистам – это бессмысленная гибель дикой природы на половине территории.

— Все не так радужно даже при продуктивности порядка триффидной, — заметил Мак, — я должен честно сказать, что триффидные посадки изменят микроклимат, и это затронет, судя по аналогам, известным в Индокитае, вдвое большие площади, чем собственно то, что занято полями. Иначе говоря, в Мпулу сохранится около четверти дикой саванны. А если пойти по пути не–интенсивных культур, то от дикой природы не останется вообще ничего, и дети вот этих симпатичных девушек, увидят родную фауну только в зоопарке.

Ллаки привстала с места и потянула вверх руку жестом образцовой школьницы.

— Доктор Лоу, а ваша наука может сказать, где именно сохранится эта четверть? Я бы написала полковнику Нгакве, что там надо уже сейчас делать национальный парк, как Серенгети в Танзании. Так будет правильно?

— Моя наука, увы, этого не может. Тут нужны другие специалисты.

— Какие? – спросил Торрес, мгновенно извлекая из кармана электронный блокнот.

— Экий вы быстрый, — проворчал биолог, — Мне, знаете ли, надо подумать. Я вам пришлю обстоятельное письмо по e–mail через пару дней, и там все будет расписано.

— Договорились, — сказал координатор, — Если не возражаете, правительство оплатит эту работу по обычному тарифу для научных консультантов.

— Да я просто для собственного спокойствия хочу это сделать! – возразил Мак.

— А общество, для собственного спокойствия, должно это оплатить, — отрезал Торрес.

— Простите, — сказал Шарль Фонтейн, — правильно ли я понял, что пока правительство Мпулу не принимает вообще никаких контрольных мер по триффидам?

— Неправильно, — ответила ему Ллаки, — Меры принимаются. По решению Народной Ассамблеи, любой, кто попробует мешать посадкам триффидов, будет расстрелян на месте. О каждом случае будет составлена бумага, потому что мы культурная страна.

— Приятно слышать, что вы культурная страна, — проворчал француз.

Репортер из «La Stampa» тут же обратился к док–Маку.

— Мистер Линкс, только что заявленный подход к регулированию био–инженерии вам нравится больше, чем британский?

— Это вопрос или утверждение? – иронично поинтересовался тот.

— Вы ведь поняли, что я имею в виду, — заметил репортер.

— Еще бы! В переводе с дипломатического языка на бытовой, это значит: «Мак, а тебе хотелось бы, чтобы любого, кто посмеет раскрыть рот против твоих опытов или твоих статей, сразу ставили бы к стенке?». И, по логике вопроса, я должен ответить: «О, да! Такова мечта моей жизни, с самой колыбели». Но увы, мне придется вас разочаровать. Дело в том, что любое насилие над человеком мне отвратительно.

— Я могу это записать и опубликовать?

— Да. Я отвечаю за каждое сказанное мной слово. Повторяю специально для вас: любое насилие над человеком мне отвратительно.

— А ваш друг Микеле Карпини придерживается иного мнения. Известно, что именно он инициировал судебно–полицейскую расправу над своими научными оппонентами.

— Какие научные оппоненты? – удивился док Мак, — кретины, которые верят в 6 дней творения и 10 заповедей, точно не ученые. А по вопросу о насилии мой друг доктор Карпини может придерживаться чего ему угодно. Я все равно буду питать огромное уважение к этому прекрасному человеку и блестящему специалисту.

— Вы так преданы дону Карпини из–за того, что он вылечил вас от алкоголизма?

— У вас неточная информация. От алкоголизма меня исцелил Ктулху, после того, как я принес ему жертву. Я бросил в океан над его священной подводной цитаделью Рлиех, которая, как известно, находится в точке S47:09, W126:43, 20 прекрасных 20–летних таитянских девственниц, не умеющих плавать. Вы записали координаты, или …?

Окончание его фразы утонуло в дружном хохоте присутствующих. Он махнул рукой, дождался, пока смех затихнет, и продолжил:

— Я ненавижу насилие, и я питаю уважение к людям, которые занимаются ликвидацией этого уродливого явления. Я понимаю, что им самим приходится применять насилие в своей работе. Что делать, если бандформирования понимают только язык оружия.

— Рассказать в школе о боге, это бандитизм? — спросил шеф–редактор «Trwam media».

— Смотря как, — ответил Мак Лоу, — Я помогаю с учебой соседским детям. Они проходят религиозные мифы по экоистории, так что о богах они знают. Но воспитывать в школе религиозных террористов, как в Польше — это бандитизм, и наша Хартия это пресекает.

— Вы, кажется, перепутали мою страну с Ираном, — заметил шеф–редактор.

— Генрих Сенкевич, это польский писатель или иранский? – спросил док Мак.

— Польский разумеется! Великий польский писатель, нобелевский лауреат 1905 года.

— О нем я и говорю. В списке литературы для школьников, составленном совместно Министерством образования Польши и Польской католической церковью, есть роман Сенкевича «Огнем и мечом». Один из главных положительных героев романа, некий Лонгин Подбипятка, сносит ударом меча три головы неверных за раз, выполняя обет, данный во имя римско–католической веры. Он убивает еще толпу неверных, но потом, неверные убивают его самого. Его праведная душа возносится в рай. Лонгин умирает девственником, ни разу не переспав с женщиной. Согласно пояснительной записке, на этом примере школьники поймут нравственные принципы христианской любви.

В салуне снова послышался хохот. Мак Лоу поднял руку, призывая к тишине.

— Давайте вернемся к теме, для которой все собрались. Здесь обсуждается теле–квест «Тринадцать ударов молнии», а не мои взгляды и не взгляды коллеги Карпини. Мне кажется, это отличная игра. Молодые ребята из разных стран объедут вокруг нашей планеты, и при этом вместе поучаствуют в фантастических приключениях…

— На деньги производителей смертоносного оружия, — вставил репортер «La Stampa».

— Ну и что? Иногда свободу и безопасность приходится защищать с оружием в руках. Здесь, на Никаупара, живут сотни людей, которым вернули свободу силой оружия.

Джек Хартли из «London Courier» поднял глаза от своих записей.

— Мистер Линкс, вы минуту назад сказали: «Наша Хартия». Вы считаете себя только меганезийцем, и никак не британцем?

— Я – гражданин Меганезии. Это мой выбор. Но, однако, я пою своим детям на ночь «Jingle bells» или «Twinkle little star» и болею за «Bristol Rovers». Я понятно ответил?

— Не вполне, если честно. Например, как быть с тем, что ваши знания служат теперь Меганезии, и вы преподаете меганезийским студентам, а не британским?

— Ерунда! У меня есть студенты из самых разных стран. Я вообще на это не смотрю, я ненавижу любые формы национализма и дискриминации, в т.ч. в образовании. У меня есть студенты с Аотеароа, из Австралии, из Папуа и из Транс–Экваториальной Африки. Британцы есть пока только в интернет–группе — из–за расстояния. Но, двое из них хотят пройти 3–й курс здесь. Никаких проблем, как нет проблем у студентов–африканцев.

— Кроме проблемы со стоимостью перелета и жилья здесь, — заметил Хартли.

Док Мак Лоу резко и энергично взмахнул рукой.

— Я сказал: никаких. Ребята перспективные, а эти мелкие проблемы я решу лично.

— А если вас пригласят в Англию почитать лекции в бывшем вашем университете?

— Я отвечу: увы, ничего не получится. В Хитроу меня арестуют прямо на трапе.

— А вы не планируете как–то уладить свои отношения с британскими властями?

— Как я могу планировать то, в чем ни черта не смыслю? Вот с Ново–Британскими властями у меня прекрасные отношения. Недавно мы летали в Нью–Кимберли, по–местному — Кимби, поскольку мои девчонки входили в комиссию проа–конкурса…

Британский репортер демонстративно схватился за голову.

— Мистер Линкс, я ни черта не понимаю. О каком месте идет речь?

— Об острове Новая Британия рядом с Новой Гвинеей, 3000 миль на WNW отсюда.

— А при чем тут конкурс… как вы его назвали?

— Проа–конкурс, — повторил док Мак, — Это я стараюсь, все–таки вернуть мероприятие в плоскость теле–игр, квестов и т.п. Проа–конкурс – это очень толковое меганезийское изобретение. Какой–нибудь консорциум, а в некоторых случаях – правительство или мэрия, объявляют конкурс на решение какой–нибудь проблемы. Участие свободное, а призовой фонд может быть любым, от тысячи фунтов до нескольких миллионов.

— Иностранцы тоже могут участвовать?

— Да, я же сказал: свободное. Конкурсная комиссия — полупрофессиональная. Итоги подводятся публично. Репортажи с этих конкурсов становятся увлекательными шоу, полезными в смысле популяризации прикладной науки и новых технологий.

— Теперь более–менее понятно, — репортер кивнул, — А ваши девчонки… У вас такие взрослые дети, что они уже заседают в комиссиях?

— Нет, дети еще маленькие. Это мои жены. Они вписались в секретариат комиссии по проа–конкурсу на самый экономичный суборбитальный концепт для «Papua Air–Space Agency». Получилась хорошая международная игра, как и «13 ударов молнии». Приз взяли совсем молодые ребята из KTIC (Kimbe Transport Innovation College). Директор Агентства весь светился от национальной гордости: папуасы обставили меганезийцев. Политически, Новая Британия — часть Конфедерации Меганезия, но очень недавно, а этнически, это разумеется Папуа. Кстати на Никаупара тоже, в основном, этнические папуасы, так сложилось. Среди них много талантливых молодых ребят. К сожалению, базовое образование у них не в лучшем виде… Но это, в общем, поправимо.

Джек Хартли, терпеливо слушавший увлекшегося Мак Лоу, получил возможность вставить несколько слов.

— Извините, мистер Линкс, у вас что, несколько жен?

— У меня две жены и обе — фанатки космоса. Дома просто космическая одиссея.

— Гм… Это несколько нетипично для этнического британца, вы не находите?

— Да, именно так. И я считаю, что это огромная ошибка. Скажу больше: это позор!

— Простите, но тогда зачем это делать?

— Не знаю! Вы же репортер! Спросите у парламента, у правительства, у «British National Space Centre»! По–моему, они просто идиоты. «British Interplanetary Society» предложила космическую программу еще в 1933, и что? Ни одного космического запуска в XXI веке, ни одного собственного проекта. Персонал Центра – 50 человек, бюджет 250 миллионов долларов в год (для сравнения: военный бюджет – 45 миллиардов). Это уровень какой–нибудь Албании. Британия уже отстала от киви, еще немного – и отстанет от Папуа!

— Э… Простите, на какой вопрос вы сейчас отвечали, мистер Линкс?

— На ваш вопрос о том, что интерес к космосу нетипичен для британцев. Еще бы! Если каждый день им говорят по TV, что космос — это выброшенные деньги. Эсминцы по 500 млн. долларов, конечно, выгоднее – для тех, кто получает откаты с военных концернов.

— Э… Я вообще–то спрашивал про ваших жен.

— А… Видите ли, они не этнические британки. Они уроженки Элаусестере.

Жанна не выдержала и хихикнула.

— Мак, этот парень спрашивает не про космос, а про то, почему у тебя две жены.

— А… Это долго рассказывать. Вы надолго в наши краях, Джек.

— На 3 месяца, не меньше. Я аккредитован от Британского Содружества при штабе «Rescue Inter–Oceanic Service» в Окленде, Новая Зеландия.

— Мы тут говорим Аотеароа, — заметил Мак Лоу, — Впрочем, дело вкуса. От Окленда до Никуапара полторы тысячи миль, 6 часов на любительской флайке. Заходите ко мне в гости на чашку чая. Поболтаем. Когда соберетесь — звоните. Я попрошу кого–нибудь из студентов, или из патрульных ребят, чтобы вас подвезли. Не проблема.

— Спасибо, я непременно воспользуюсь вашим приглашением, и мы с вами поговорим о разных интересных вещах. А сейчас, мистер Линкс, не могли бы вы кратко поделиться вашими планами. Я имею в виду, над чем вы сейчас работаете?.

— Вот это да… Если я буду все перечислять, то уподоблюсь парню, который на вопрос, «Что новенького?» начинал рассказывать все, начиная с перечня блюд, которые ел на завтрак. Дайте подумать ,что может быть интересно вашей аудитории… Думаю, это 2 темы. Первая – «Antarctic plantation». На эту идею меня навел один хороший парень и, кроме того, это занятно совпало с некоторыми мыслями, которые пришли мне в голову, когда я обитал на помойке в окрестностях Бристоля.

— Вы продолжали заниматься наукой, даже там, на этой ужасной холодной британской помойке? – перебила изумленная Ллаки.

Док Мак Лоу улыбнулся, кивнул и развел руками:

— Видите ли, юная леди, у меня это само собой происходит. Например, я уверен, что вы будете автоматически пританцовывать под любую хорошую музыку. Это то же самое.

— Ya! Вы так здорово объяснили, док Мак! Понятно, да!

— Тогда я продолжу. Идея связана с быстрорастущими папоротниками, которые могут успеть произвести достаточно биомассы за короткое антарктическое лето. Фактически, это январь и начало февраля. Я не буду вдаваться в подробности, но папоротники – это очень древние растения, которые способны к глубокому симбиозу с родственными им водорослями. Возможно даже смешение на генетическом уровне… Но, это уже детали. Главное, что мы можем получить сезонные плантации на этом заполярном побережье.

— Вы не шутите? – спросил Хартли.

— Ничуть, – ответил Мак Лоу, — Мхи и лишайники, живут на побережье Антарктиды, им удалось адаптироваться к этому климату. Мы уже знаем, за счет чего они это делают, и просто переносим на культурные растения тот метод, который уже возник в природе.

— Удивительно… А вторая тема?

— Вторая касается человека. В параграфе 13 международной «Конвенции о биомедицине» 2005 года сказано: «Вмешательство в геном человека, направленное на его модификацию, может производиться только в профилактических, терапевтических или диагностических целях и только при условии, что подобное вмешательство не направлено на изменение генома наследников данного человека». Я сейчас работаю над темой, идущей вразрез с этим антигуманным и дебильным параграфом. Вразрез в обоих смыслах.

Джек Хартли почесал в затылке.

— Так вы начали заниматься генетической евгеникой?

— Евгеника — дурацкое слово, — проворчал Мак, — Оно означает улучшение человеческого рода, а смысл имеет расширение его разнообразия. Надо сделать возможными такие изменения, которые дадут нам дополнительные биологические возможности в тех или иных сферах деятельности и в различной среде, в которой современный человек или не может жить и действовать вообще, или может, но очень недолго. Под водой. В пустыне. В заполярье. На внеземных станциях. На других планетах. Ну и, разумеется, такие вещи, как устойчивость к радиации, к старению, к биологическим и химическим агентам…

— И где полигон этих исследований? – поинтересовался Хартли, — Здесь или Африке?

— Зачем полигон? – удивился Мак, — Это же не бомба.

— Это как посмотреть, — сказал репортер, — Ваши триффиды уже называют мега–бомбой, подложенной под экосистемы Транс–Экваториальной Африки.

Док Мак Лоу пренебрежительно махнул рукой.

— Мой вам совет, Джек, не слушайте ортодоксально–христианских алармистов. У них в свое время даже образование считалось бомбой. А как же? Оно разрушает веру в того парня, от имени которого король и церковь правят страной. А сколько раз сексуальную революцию называли бомбой, подложенной под нравственные устои?

— Но это другой случай, — заметил Хартли, — Вы вмешиваетесь в природу человека…

— В Африке ежегодно умирают от инфекционных болезней 8 миллионов человек, в основном — дети, — перебил Мак Лоу, — Ллаки, ты хотела бы, чтобы твои дети были защищены от инфекций от рождения?

— Еще бы! – ответила африканка.

— А как на счет природы человека? – спросил он.

— Насрать на нее, — лаконично ответила девушка.

— Позиция ясна, — Мак повернулся к Хартли, — Вы готовы переубедить эту юную леди?

— Честно говоря, боюсь даже пытаться.

— И правильно делаете, Джек. Я ответил на ваш вопрос?

— Да, более чем… Благодарю… Мистер Линкс, а вы сами бывали в Африке?

— Еще нет, но завтра утром я буду в Мпулу. Это как раз Транс–Экваториальная Африка.

— Э… Вот как?

— Мы летим туда вместе, — уточнил координатор Торрес.

— Сен Торрес, позвольте задать вам вопрос относительно Мпулу? — вмешался репортер китайского «Bao–Hin agency», Ван Чжо.

— Задавайте.

— Я покажу одну картинку, — предупредил тот и, подойдя к стойке бара, водрузил на нее свой ноутбук, повозился полминуты и радостно сказал: — Вот!

На экране были два 3d глобуса, один – развернутый к зрителю Центральной Океанией, а другой — Африкой. Картинка ожила. Севернее Таити мигнула яркая точка. От нее пошли кольцевые волны: желтые и черные. Желтое кольцо охватило глобус, стало сжиматься вокруг Африки и добралось до точки, отмеченной черным крестиком. Там мигнула еще одна яркая точка. Черные кольцевые волны к этому моменту еще не успели пробежать и половины пути. Картинка развивалась дальше, а китаец уже начал говорить.

— Очень необычный эффект, сен Торрес. Казалось бы, взрыв вашей L–бомбы в Океании мог вызвать вскрытие магматического очага и землетрясение в Мпулу около горы Нгве при добегании сейсмической волны. Такое в геологии возможно. Но здесь видно: очаг активировался при добегании электромагнитной волны. Сейсмическая волна еще была далеко. Как геологи объясняют этот необычный эффект?

— Я пока не видел подробного заключения, — ответил координатор, — говорят о каких–то магнитных волнах в оливиновом поясе магмы, или что–то в этом роде.

— Это крайне интересно! – китаец несколько раз энергично кивнул головой, чтобы всем стала видна высокая степень его интереса, — А можно ли увидеть все это на месте? Мне очень жаль огорчать присутствующих, но правительство Мпулу неделю назад закрыло въезд в страну для всех представителей прессы. Это очень, очень удручает.

Торрес бросил взгляд на Лаки.

— Мисс Латтэ, как пресс–секретарь президента Нгакве, я думаю, может внести ясность.

— Нет проблем, — ответила та, — Я сейчас позвоню президенту и постараюсь все уладить.

Она вышла на пирс с мобайлом в руке и минут 10 говорила, оживленно жестикулируя, а затем вернулась и радостно сообщила:

— Мистер Нгакве приносит свои извинения. Прошедшая неделя действительно была не самым лучшим временем, чтобы ехать в нашу открытую, гостеприимную страну. Мы не знали, какой силы может быть землетрясение, и не хотели, чтобы наши гости попали в опасное положение. Сейчас ученые говорят: землетрясение не повторится, и мы всех приглашаем в нашу страну.

— А через пару дней окажется, что теперь появилась опасность наводнения, или шторма, или массовой атаки мухи цеце, — меланхолично сообщил британский репортер, — я уже сталкивался с таким загадочным эффектом в Лаосе и в Никарагуа.

Координатор Торрес громко хлопнул ладонью по стойке бара.

— Так, — сказал он, — Чтобы вопрос об этих горно–сейсмических делах не повис воздухе, предлагаю следующее. В 19:00 я улетаю на Лийс–Глориоз, это рядом с Мадагаскаром. Прибытие в 10:00 по Антананариву. Оттуда до Мпулу 1000 миль или около того. Там полетим на обычном флаере. Со мной на Лийс летят мисс Латтэ и док Мак Лоу. Есть место еще для 5 человек. Жанна, вы летите?

— Да, — автоматически сказала она, не успев даже подумать.

— Отлично, — Торрес повернулся к репортеру из «London Courier», — Вы, мистер Хартли?

— Почему бы и нет, — так же меланхолично ответил тот - …Только я что–то не понял на счет времени.

— Мы летим на суборбитальном «Fronda–Mid», время в пути – 1 час.

— Что ж, надеюсь, мы вернемся на землю сравнительно целыми.

— Вы, товарищ Ван Чжо?

— Я не могу отказаться, поскольку сам высказал просьбу.

— Мистер Йорк и мсье Фонтейн?

— Могли бы и не спрашивать…

…