ЧВШ - Частная Военная Школа. Первый курс

Глава 9. Про заботу

Знаете, в Школе с начала учёбы я впервые в жизни почувствовал полноценную заботу о себе. Забота эта была грубоватая, вовсе не ласковая, но справедливая, постоянная и заинтересованная в том, чтобы я стал крутым. Таким, как старшекурсники. А они были крутыми, тут у меня сомнений не возникало. Другой вопрос — хотел ли я стать таким, как они? На этот вопрос я пока ответить не мог. Все взрослые, с которыми нам приходилось иметь дело, не просто отрабатывали номер, а им действительно было до нас дело. До каждого из нас. Что бы там ни говорил в самом начале Весёлый про тонущих крыс, но я пока не чувствовал себя жертвой эксперимента. Ничего невыносимого. Трудно — это да, но понятно зачем. Меня бы гораздо сильнее угнетала какая-нибудь тупая бессмысленная лично для меня солдафонщина, но её не было. Мы не ходили строем, не равнялись, в ногу шагать не требовалось. В специнтернате меня с этим успели познакомить. Здесь мы просто строились периодически, но ходить так оказалось не нужно и никаких старших среди нас не выделяли. Что даже казалось странным.

Насчёт дисциплины — расскажу один случай. Это было как раз в тот же день. Мы сидели на самоподготовке и дочитывали книгу, которую нам задал прочитать ЕП. Завтра он собирался проверять. Я уже говорил, что на мой вкус книга была очень хорошей — фантастика, но довольно необычная, умная, мне понравилась. Я уже дочитал, и сейчас ещё разок пролистывал, чтобы, если представится случай, завтра блеснуть перед ЕП. А вот Мочке, например, книга давалась трудно, зарубало его с неё, мы с ним даже один раз перед сном об этом говорили. Он презирал там всех и не хотел дальше читать. Я, честно говоря, не ожидал от него такой чувствительности. Так вот, сидим, читаем. Виктор Робертович что-то своё почитывает, потом захлопывает книгу.

- Курсант Данченко встать, — говорит негромко, но твёрдо.

Игорь Данченко встал. Парень он был примечательный. Похожий на хитрющего рыжего лиса. Но при этом уверенного в себе и обаятельного. Мы с ним не то, чтобы сдружились, я чувствовал, что от него можно ждать подвоха, а он со мной частенько общался, подходил, заговаривал.

- Курсант Данченко, — сказал Робот, — Тебя видели гуляющим ночью по территории.

- Обознались, Виктор Робертович, — быстро отреагировал Игорь. — Я спал. Вот Козлов подтвердить может. Володя, скажи.

Вова Козлов поднялся и неуверенно откашлялся. Его честные тёмные глаза заморгали. У себя в интернате он был отличником и вообще поражал аккуратностью и собранностью. У нас таких отличников присутствовало трое — Козлов, Киселёв и Резников. Но Володя был самым прямодушным, если б я на тот момент выбирал, кому можно довериться, то выбрал бы его. Правда, не во всех делах, как оказалось. Я сам, например, если б про Мочку спрашивали, сказал бы, что спал и ничего не видел. И всё. Проще же простого?

Козлов ещё раз откашлялся.

- Я видел, как ты уходил, — сдавленно сказал он. — Но подумал, что в туалет. Потом заснул.

- В туалет и выходил. А что, нельзя?!

- Игорь, — спокойно сказал Виктор Робертович, поблёскивая очками. — Мы — твоя Семья. Эта Школа — твоя Семья. Тебя приняли в Братство… Оно поможет тебе удовлетворить амбиции и желания. Ты поможешь ему… Тебя выбрали, тебе предложили и ты согласился. Назад это уже не отыгрывается никак… Сейчас ты для нас свой. Родной. Но это пока у тебя на балансе есть очки. Эти очки — и есть твоя жизнь, Игорь. Сколько у тебя там жизни осталось?

Виктор Робертович достал из кармана блокнот и полистал. Вынул из переплёта маленький карандашик.

- Минус пятьсот, — сказал он и сделал пометку. — За ночное гуляние и враньё.

- Старшекурсники ходят, а нам нельзя?! — воскликнул Данченко побледнев.

- И ещё минус двести, — спокойно продолжил Робот. — За то, что пытался подставить товарища… Старшекурсникам можно, у них свои дела, а вам пока нельзя. И я об этом говорил. Садитесь… Кто-нибудь считает, что я поступил несправедливо?

В воздух вздёрнулась рука Козлова.

- Говори, — разрешил Виктор Робертович.

Володя снова встал, хотя у нас это было необязательным. В отличие от Игоря он покраснел, под скулами у него горело два ярких пятна.

- Я считаю, что это чересчур! — твёрдо сказал он. — И ещё… Вот вы говорите, что назад не отыграть? Очки эти… Вы нас запугиваете? И что — мы уже никуда не денемся? Собственность мы теперь, что ли?!

Он совсем разволновался под конец своей короткой речи.

Немного отвлекусь. Вспомнил сейчас учительницу географии из предпоследнего своего интерната. Она любила нам рассказывать разные истории с географическим уклоном. Как-то рассказывала про швейцарскую гвардию, охраняющую Папу Римского, и ввернула зачем-то, что никому из нас в неё не попасть. Потом про Венецию стала рассказывать, про гондольеров этих, и снова про то упомянула, что никому из нас гондольером не стать. Помню, мне так обидно стало тогда от такой несправедливости, хотя нахрен мне сдались эти самые гвардейцы с гондольерами? И я это прекрасно понимал, но всё равно вот это вот вдруг выяснившееся ограничение было почему-то неприятным.

Извините за этот прорыв воспоминаний. Но он, в принципе, в тему, если вы поняли.

В общем, стоит Вовка Козлов весь пятнами покрывшийся и руками в стол вцепился. Ждёт.

- Володя, — Виктор Робертович снял свои позолоченные очёчки, потёр переносицу и прищурился. — Посмотри на это по-другому… Ты сел на корабль. Такой красивый фрегат с парусами. Он хорошо вооружён, но, вообще-то, плывёт по своим делам. Если нужно повоевать — повоюет. Плывёт он в интересные дальние страны. Ты можешь стать полноправным членом команды и встретить все ожидающиеся приключения. Или погибнуть, бросившись за борт… Других вариантов у тебя действительно больше нет… В жизни ведь только так и происходит — ходят корабли по своим делам, большие и маленькие, и ещё говно всякое по течению бултыхается. Только наш корабль — он один такой красивый… Мы, Володя, возможно, последние тут романтики… А насчёт справедливости — ты можешь записать на себя половину штрафа, если хочешь… Хочешь?

- Да! Хочу! Перепишите.

- Как скажешь.

Володя сел ни на кого не глядя. Я посмотрел на Данченко. Да и не я один.

Игорь пробежался быстро глазами по нашим взглядам и, немного подумав, встал.

- Не надо, — глухо сказал он. — Не исправляйте… Всё моё. Честно заработанное

Он снова стал самоуверенным собой и заухмылялся.

- А тебе, Вова, спасибо.

Он подмигнул Козлову и сел, победно посматривая по сторонам.

Мне, вообще, это сравнение с кораблём понравилось. Я любил про корабли. Даже заметавшиеся было, после речи Козлова, суетливые мысли о побеге растаяли. Ну почти. Надо будет убежать, подумал я — убегу. Свой корабль у меня будет. А пока что — ну а где мне было бы лучше сейчас? Нет, не так. Не лучше, а интереснее? Ничего не смог придумать из реалистичного.

Нужно было попытаться воплотить родившийся у меня план.

- Пацаны, — сказал я, дождавшись, когда Виктор Робертович ушёл, — сегодня перед отбоем надо собраться, есть серьёзная тема, в умывалке, хорошо? Только надо, чтобы все были.

- Что за тема? — спросил Мочка, изучающе меня разглядывая.

- Тебе понравится, — пообещал я.

Собрались, конечно, не всё. Данченко с Козловым не было и ещё одного парня по фамилии Сменщиков. Когда я говорил, что у меня сложились более-менее нормальные отношения со всеми, то немного приврал. Этот парень, Сменщиков, меня за что-то сильно недолюбливал. Пока у нас с ним открытого конфликта ещё не возникало, но он всегда говорил поперёк и смотрел на меня с раздражением. Мишин за почти сросшиеся брови прозвал его Урфином, это такой сказочный персонаж из книги про деревянных солдат.

Может, и к лучшему, подумал я, что его нет, всё равно он был бы против, а так, если все решат, то и ему придётся согласиться.

- Не знаю, — всё равно сказал. — Надо чтобы все были.

- Давай говори, — пробурчал Мочка.

- Короче, пацаны, предлагаю на следующем "крыле" одновременно опустить руки. Поняли? Подержим немного, до тридцати, например, досчитаем и опускаем. Такой план. Чё они нам сделают? А так — всё равно только Сивый выигрывает. Согласны?

Мочка тяжело посмотрел на Сивакова. Тот шмыгнул своим утиным носом и отвернулся.

- Это нечестно, — сказал он.

Я подивился его отваге. Обычно он вёл себя тихо и предпочитал помалкивать.

- Я согласен, это нечестно, — неожиданно поддержал его Резников.

- Тоже так думаю, — влез Киселёв.

Отличнички, с раздражением подумал я про них.

- Да что нечестного?! Это упражнение идиотское! Оно само нечестное! Бесит меня! Давайте! Что мы, договориться не можем?! Антоха, ты как?

Чубаков, к которому я обратился и который как раз проиграл последним, неуверенно огляделся.

- Что думаешь? — спросил он своего приятеля Говядина, ещё одного нашего здоровяка, блондина с вялым маловыразительным лицом.

- Не знаю, — сказал тот. — Накажут всех, думаю.

Я оглянулся на Мочку. Он с ухмылкой глядел на меня.

- Да вы задолбали! — взорвался я. — Это же проще простого! Нас разводят как лохов! Ну, пацаны?!..

Оглядел их всех.

- Да вы ссыкуны всё просто! Зассали, так и скажите! Блин, я думал…

- Слышь, Красный, ты бы заткнул фонтан! — увесисто сказал Мочка. — Не хер тут гнать на всех!

- Да пошли вы!

И я поскорее вышел, чувствуя, что ещё немного и из глаз брызнут слезы от досады и обиды.

Я тогда реально был неврастеником. Правда, даже сейчас, вспоминая тот момент, переживаю это своё фиаско. Я ведь был уверен, что мы договоримся, что меня послушают. Один из тех моментов, когда вдруг понимаешь, что ты в глазах других совсем не такой, каким себя воображаешь. Вообще не такой. И что, может быть, это и есть правда. В том смысле, что они правы и ты действительно не такой. Похуже.

О, я, кстати, наконец раскололся. В первый раз написал, как меня зовут. Долго продержался. Специально скрывать не старался, но конспирации нас неплохо так научили. Красный — это погоняло от фамилии. Краснов Кирилл — так меня зовут. Сейчас, правда, зовут по-другому. А потом будут по третьему, такая у меня теперь жизнь. Но раньше звали именно так, да.

Ещё один момент — вы, наверное, удивляетесь тому, что в диалогах нет мата? Просто мат в Школе был под запретом. И, причем, строгим. Взрослые при нас не употребляли матерных слов. Мы вначале много матерились, по крайней мере, большинство из нас и я в том числе. По привычке, ну и чтоб взрослее выглядеть, естественно. Половина моих штрафов была из-за этого. И вот до того меня довели, что я даже там в умывалке ни разу не матюгнулся. Я потом это вдруг понял, когда уже несколько раз прогнал про себя весь разговор, ворочаясь в кровати. Раздражённо слушая безмятежное посапывание этого гада Мочки.

Следующий день я вспоминаю со смешанным чувством. В первой половине — это был чистый восторг. Начался он с самого утра.

ЕП на своём уроке в первый раз проявил настоящую безжалостность — штрафовал всех, кто плохо ориентировался в книге. И штрафовал серьёзно, по-крупному. А учитывая, что Робот про то, что очки — это жизнь сказал только вчера, и причём сказал так, что всех проняло, то на уроке ЕП впервые было подавленное молчание. И он не старался его разрядить. Беседовал с теми несколькими, кто прочитал и разбирался в теме, а на оштрафованных поглядывал холодно. С тех пор, кстати, с книгами осечек не было. Больше никто не филонил. А я на том уроке впервые получил плюс, причём целых плюс триста за собственные догадки о мотивах поведения героев. Догадки были смелые и рождались у меня буквально на ходу, но ЕП их почти всё одобрил.

А следующий триумф меня поджидал на физподготовке. Я взял и выиграл "крыло". Так я был зол на всех, что сделался просто скалой, просто железным стал. Сиваков находился как раз напротив меня, и я даже глаз не закрывал — стоял и знал, что опущу руки последним. Просто знал. И Сивый не выдержал. Открыл глаза, посмотрел на меня, и руки у него ходуном заходили. А потом беспомощно уронил их, будто враз выпустив воздух, который был в них накачан. А я бы ещё мог стоять. Посмотрел на них на всех, на Мочку, усмехнулся и только потом спокойно опустил. Ещё плюс триста. Нате вам.

Ну а перед отбоем меня отмудохали в умывалке. Мочка и ещё несколько человек. Он позвал на разговор, и там меня уже ждали. Причём, в балаклавах, неузнаваемые. Балаклавы эти нам выдали вместе с зимними куртками и ботинками совсем недавно. Я как их увидел в масках — сразу всё понял. Не понял только, зачем Мочка других позвал — он бы и один легко мне навалял. Но потом как-то быстро дошло, что ему этого было мало, ему хотелось именно ткнуть меня побольнее.

Били они меня спокойно, расчётливо, в основном ногами и иногда лупили по щекам ладонями. Со мной такое случилось впервые. Конечно, мне до этого приходилось драться. Несколько раз довольно жестоко. И вырубали меня. Пару раз я терял над собой контроль и это плохо заканчивалось. Но вот такой показательной экзекуции я подвергся впервые. Все мои отчаянные попытки сопротивления холодно и спокойно пресекались.

Я лежал на полу умывалки. Только что протренькал звонок на отбой. Минут через десять должен был появиться Робот, он всегда минут через десять после звонка делал обход. В скулу мне больно упиралась немного выступающая из кафельного пола железная рамка стока, расположенная посередине. Недалеко от глаз лежал перевёрнутый тапочек. Очевидно, мой. Тапочки у нас были тоже хорошие, фирменные.

Ну а что? — подумал я. Просто полежать. Пускай зайдёт и посмотрит.

Покряхтывая, я подтянул колени и встал на них. Затем поднялся на ноги. Второй тапочек каким-то чудом удержался на ноге. Я подошёл к умывальнику и посмотрел в зеркало. Из носа текла кровь, волосы всклокочены, а глаза были какие-то жалкие. Противные какие-то. Я открыл кран и высморкался. Умылся. Нужно было спешить. Надел второй тапочек и пошёл за туалетной бумагой. Отмотал в туалете здоровенный кусок и, прижимая его к носу, пошаркал к себе в комнату. Там было темно. Слабый отблеск фонарей снизу и свет маленьких среднерусских звёзд сверху едва просачивались сквозь стекло. Мочка лежал у себя в кровати. Я чувствовал его взгляд. Поскорее раздевшись, я юркнул под одеяло и застыл на спине, прижимая к носу комок бумаги. Открылась дверь и в комнату заглянул Виктор Робертович.

- Спокойной ночи, — скрипуче сказал и закрыл дверь.

Пока что я действовал на инстинктах. Никого не закладывать — тоже было на инстинктах. Но сейчас инстинкты закончились. Я прислушивался к себе и не знал, что делать дальше. Настоящей злости почему-то не было. На Мочку — точно — что с него возьмёшь? Он просто такой есть. Вот остальные… Но про них лучше было завтра на свежую голову подумать. А сейчас-то что делать?

- Красный, — негромко сказал Мочка. — Ты крутой… Но ты бесишь.

Я приложил обратно к носу ком бумаги, который убрал, когда открывалась дверь.

- Я знаю.