Цитадель

Глава третья

После завтрака Дэнни намеревался на время исчезнуть, чтобы заняться установкой тарелки. Потребность восстановить нарушенную связь с миром мешала ему жить, как головная боль, или нарыв на пальце, или другое банальное физическое неудобство, которое досаждает, раздражает и не дает больше ни о чем думать. Но Ховард хотел показать ему свой замок. И — как и всегда, когда он попадал под влияние более сильного человека, — Дэнни согласился.

Первая часть осмотра по сути ничем не отличалась от обычной экскурсии по любому средневековому замку. Рыцарские доспехи. На стенах черные пятна от факелов. Комнатка с витражными окнами, похожая на часовню. Особенно впечатлил примыкавший к кухне большой зал: тут был длинный резной стол, золоченые потолочные балки и канделябры с гроздьями электрических свечей. Это крыло отреставрировали еще немцы, заодно напичкав комнаты всяческим антиквариатом. Только все это было ненастоящее — Дэнни мог бы сказать это и с закрытыми глазами, по одним запахам: пахло новыми коврами и свежей краской. Он всегда обращал внимание на запахи, потому что они говорят правду, даже когда люди врут.

Ховард: Ну вот. Это все, что немцы успели сделать. А сейчас мы увидим, как это выглядело раньше.

Из зала они вышли в короткую крытую галерею, ведущую к другой двери, Ховард открыл ее своим ключом и пропустил кузена вперед.

Прохладное темное помещение больше всего напоминало большую свалку. Дэнни обвел глазами пустые дверные проемы, стены в глубоких трещинах, горы гниющих тряпок — казалось, кто-то нарочно устроил тут разгром. Поменялись и запахи: пахло ржавчиной, гнилью, плесенью. Все так разительно отличалось от первой половины замка, что Дэнни не сразу сообразил: перед ним те же своды, так же расположенные окна, двери, переходы. Это зеркальное отражение того крыла, из которого они пришли. Только время тут было совсем другое.

Дэнни: Ого!

Ховард улыбался, слегка покачиваясь на носках. Ну, как тебе? Тут никто ни к чему не притрагивался восемьдесят восемь лет.

Отворяя двери — где они сохранились, — Дэнни переходил из помещения в помещение. Меж провалами окон гулял ветер, обивка с мебели была содрана — видно, лесное зверье давно растащило ее по своим норам. В одной из комнат гнездились сотни белых птиц. На полу белели сталагмиты из птичьего помета, в воздухе плавал пух, пахло серой, и над всем висело странное многоголосое пыхтенье. Птицы походили на голубей, только они были белые с фиолетовым отливом и мохноногие — совсем не такие, как в Нью-Йорке.

Ховард: Мы практически уверены, что это потомки почтовых голубей — ну, знаешь, которые доставляли в замок письма во время осады.

От недавней угрюмости Ховарда не осталось и следа. Больше того, он явно ловил кайф — без всяких стимулянтов, от одного своего замка. Он был влюблен во все это, жадно впитывал в себя каждую деталь, каждый звук, ему хотелось еще и еще. У Дэнни же все происходило с точностью до наоборот: когда они вошли сюда, его словно ткнули под дых кулаком. В глаза лезли какие-то мелочи, застывшие следы прошлого: мужская шляпа на вешалке; стеклянный флакон без крышки, забытый на столике перед мутным зеркалом; пальцы перчатки, зажатые ящиком комода. Бутылка вина на подносе, рядом бокал с бурыми хлопьями на стенках. Дэнни представил себе, как под всем этим хламом копошатся черви, пожирая его изнутри.

Дэнни: Кто тут жил?

Ховард: Некие фон Аусблинкеры. Представляешь, они прожили в замке девятьсот лет. Девятьсот, Дэнни, — у тебя в голове такое укладывается? У меня нет.

Дэнни: Что ж они его продали?

Ховард: У них тут погибли дети — считается, что главная причина была в этом. Хотя наверняка была и финансовая сторона… Честно сказать, я раньше не понимал, во что обходится содержание такой махины. Теперь только начинаю потихоньку понимать.

По сравнению со средневековым антиквариатом, собранным в соседнем крыле, все вещи здесь казались относительно новыми — не в смысле их физической новизны, конечно, а по историческим меркам. Во всяком случае, все они были уже из нашей эпохи. В одной комнате Дэнни углядел пишущую машинку, в другой швейную; обе допотопные, механические, но все же атрибуты прогресса. Это наводило на довольно странную мысль о том, что история далекого прошлого пребывает в полном порядке, в отличие от новейшей: чем ближе к сегодняшнему дню, тем ощутимее признаки распада.

В коридоре было темно, так что Дэнни заметил черный настенный телефонный аппарат лишь в самый последний момент, когда уже чуть не прошел мимо. Не колеблясь ни секунды, он шагнул к стене, сдернул слуховой рожок с рычага, приставил его к уху и закрыл глаза. В глубине рожка как будто что-то тренькнуло. Что это, искорка жизни, отголосок краткого соединения — или померещилось? Но была она или нет, эта искорка заставила Дэнни осознать: все, больше он не может терпеть. Он должен созвониться с кем-то сейчас, или случится страшное — его череп разлетится на куски, с потолка на пол обрушатся потоки воды, зубья огромной электропилы вонзятся ему в позвоночник. Еще с полминуты им владело одно неукротимое желание: немедленно отвязаться от Ховарда и установить спутниковую антенну.

Ховард: Что-то не так?

Дэнни повесил рожок обратно на рычаг. Нет. Все нормально. Усилием воли он взял себя в руки. Кое-чему за восемнадцать лет в Нью-Йорке он все-таки научился.

В конце коридора в потолке зияли дыры, на полу лежали солнечные пятна; тут было немного теплее. А в следующей комнате потолок отсутствовал совсем и над бесформенной розоватой грудой, которая раньше была кроватью, а теперь стала клумбой для папоротников, плыли облака. Что-то среднее между комнатой и двориком, подумал Дэнни. Из-за стены свешивалась длинная ветка дерева, с нее на полусгнивший ковер спикировали две белки и начали гоняться друг за другом, но тут же подрались за какой-то слежавшийся картонный ком — из кома во все стороны раскатились маленькие кругляшки. Дэнни поднял один из них. Это оказалась линяло-красная деревянная фишка для игры в пачиси.

Дэнни: Представляю, каково будет расчищать все эти завалы.

Ховард: Да уж. Хотя, может, я и не буду все расчищать. Кое-что оставлю как есть.

Дэнни удивленно обернулся. Ты серьезно?

Абсолютно. Такие вещи воскрешают что-то в памяти. Такие вещи — сама история. Хотя что я тебе объясняю, понятно же все.

Но Дэнни не все было понятно. И когда у тебя тут начнут работать строители?

Ховард рассмеялся. Ты прямо как мои юные друзья-единомышленники. Ну хорошо, пусть не совсем юные… Но все равно, они как дети: им подавай что им там надо немедленно, сейчас же! Когда-то я тоже был таким.

Дэнни: А теперь?

Ховард: Теперь я научился ждать. Рассчитывать свои силы. Не торопить события. Много лет угробил на самую идиотскую и бессмысленную работу, какую только можно представить: из денег делал деньги, из них еще, еще, еще — целую вонючую кучу денег. Не хочу сказать, что все было совсем уж беспросветно и никаких развлечений — с деньгами всегда найдутся развлечения, — но брокером на бирже может быть кто угодно, любой отморозок. Я на это пошел ради одной-единственной цели: заработать столько, чтобы в тридцать пять плюнуть на все и всех и дальше уже делать, что хочу.

Дэнни: Достойная цель.

Ховард: Как видишь, я ее достиг. Вот… — он обвел рукой обрывки торчащих из стены проводов, останки обоев, обвалившихся на бугристый пол, — вот ради чего я столько лет полоскал мозги в дерьме. И теперь никто — никто, слышишь? — никакие юные друзья не заставят меня бестолково суетиться. И загубить все дело.

Дело — то есть твой отель?

Да.

Дэнни: Но это больше, чем отель?

Ховард улыбнулся. Я рад, что ты успел это понять.

В ветвях наверху ссорились птицы, мелкая труха и листья сыпались на розовый папоротниковый холмик, на то место, куда когда-то ложился человек, натягивал на себя одеяло и закрывал глаза.

Ховард: Ладно, давай отсюда выбираться. Покажу тебе сад.

Дэнни ничего не имел против того, чтобы отсюда выбираться. Вместе с Ховардом они прошли по длинному коридору, потом спустились по винтовой лестнице. Лестничный колодец был похож на тот, в котором Дэнни застрял вчерашней ночью, только тут не было света и пахло затхлостью и сыростью. Ховард освещал ступеньки карманным фонариком, но все равно двигались очень медленно. На стене стали появляться надписи на незнакомом Дэнни языке, под ногами валялись пустые пивные банки и презервативы, чернели пятна от костров.

Дэнни: А это откуда?

Ховард: Тут несколько лет тусовались местные подростки. В двух-трех ближайших комнатах они, конечно, помародерствовали. Но дальше, видно, боялись заходить. И хорошо, что боялись.

Внизу забрезжил свет. Последний виток лестницы вывел их в помещение с незаконченным ремонтом: тут были леса вдоль стен и деревянный пол, уложенный только до половины. Покосившаяся двустворчатая застекленная дверь вела в сад.

Ховард: Все, на этом месте финансы у немцев иссякли.

Он толкнул дверь, и несколько фрагментов треснутого стекла со звоном упали на пол. Дэнни первым шагнул в зеленую прохладу, которую он разглядывал сегодня из окна кухни.

Ховард: Раньше, когда это был настоящий средневековый замок, тут все было вымощено брусчаткой, вон там стояла пекарня, чуть дальше конюшни и рыцарские казармы. Позже брусчатку сняли и разбили большой сад с рядами фруктовых деревьев, с фонтанами, скамейками — в общем, со всеми прибамбасами. Если хорошенько поискать, под этой чащобой похоронено много чего интересного.

Похоронено — это правильное слово, подумал Дэнни. Солнце почти не пробивалось сквозь густую листву, от земли веяло холодом и глухой чернотой. Белели только дорожки, усыпанные битой ракушкой. По одной из таких дорожек Дэнни шел сейчас вслед за Ховардом между какими-то древесными реликтами, мимо обломков позеленелых статуй, мимо скамейки, заросшей бурьяном с редкими блеклыми цветками.

Ховард: Знаешь, что меня сразу уложило на обе лопатки? Вид на замок, когда подъезжаешь к нему снизу. И я сказал себе: я должен это купить.

Дорожка вела к живой изгороди — высокой плотной стене из кипарисов. Наверно, когда-то она была аккуратно подстрижена, но сейчас больше всего походила на гигантскую подушку с вылезшими наружу перьями. В стене темнел свежевыстриженный узкий проход — лишь оказавшись по другую сторону от него, Дэнни наконец ощутил на лице тепло солнечного света.

Внутри кольца из кипарисов находилась открытая площадка, мощенная мраморными плитами, но мрамор едва просматривался под разводами лишайников. В центре площадки был круглый, большой — метров двенадцать в диаметре, — заросший тиной бассейн. От черной илистой воды поднималось тяжелое зловоние. Дэнни почувствовал его очень скоро: что-то темное, смрадное, идущее из глубины земли смешивалось с запахами железа, плоти и крови.

По ту сторону бассейна работал Мик. Сидя на корточках, он отчищал мраморную плиту жесткой щеткой на длинной ручке. Он даже не обернулся, не посмотрел, кто пришел.

Ховард: Раньше тут стояла башня, тоже круглая — видишь старую кладку по краям? А внутри нее был колодец. Когда башня обрушилась, на ее месте устроили бассейн. Неплохо придумано, а? Но в итоге в нем они и утонули.

Кто утонул? Вонь сделалась невыносимой, у Дэнни потекло из носа.

Дети фон Аусблинкеров. Десятилетние близнецы, мальчик и девочка. Как точно это случилось, никто не знает. Он замолчал, удивленно поглядывая на Дэнни. У тебя что, аллергия?

Да, бывает. На запахи.

Понятно. А я запахов почти не чую. Иногда это очень кстати.

Они уже обогнули бассейн и подходили к тому месту, где трудился Мик. Второй номер, обнаженный до пояса, драил мрамор с таким остервенением, что пот катился градом по его мускулистому торсу. (Дэнни догадывался, что сам он может хоть сто лет тягать железо в спортзале, но до такого торса ему все равно будет как до неба.) Мик на секунду поднял голову.

Ховард: Ну как, щеткой насухо лучше получается?

Мик: Да, вот смотри. Мик встал, под ним обнаружился квадратный клочок белоснежного сияющего мрамора.

Ховард: Ого! Ну ты даешь.

Мик: А представь, как тут будет, когда все отчистится.

Ховард: Только не пытайся отскоблить все в одиночку! Возьми себе пару ребят.

И ни слова, ни звука о том, что было на кухне. Или там ничего особенного не было, просто это сам Дэнни так издергался, что видит вместо мухи слона? Или у них тут такие разборки в порядке вещей?

Ховард: Я только что рассказывал Дэнни про близнецов.

Мик скользнул по Дэнни пустым и подчеркнуто холодным взглядом — будто это он, Дэнни, во всем виноват. В чем виноват, спрашивается, какого черта? Дэнни собрался послать в ответ такой же холодный взгляд, но не успел: Мик уже склонился над своей плитой.

Дэнни: Про близнецов тебе немцы рассказали?

В общих чертах они, а подробнее… Ховард вздохнул и отвернулся. Понимаешь, у этих близнецов осталась одна родственница. Баронесса. Я ее, можно сказать, унаследовал вместе со всем хозяйством. Она и сейчас тут живет — вон в той башне. Это цитадель, самая древняя часть замка.

Проследив за его взглядом, Дэнни увидел над деревьями зубцы квадратной башни. Цитадель. В ярком солнечном свете она казалась почти белой.

Дэнни: А подняться туда можно?

Ховард хмыкнул. Слыхал, Мик?

Мик кивнул.

Ховард: Я бы с радостью тебя туда сводил, Дэнни. Но, к сожалению, баронесса — как бы это сказать? — не вполне одобряет наш бизнес-план.

Дэнни: Баронесса… это такая молоденькая блондинка?

Мик с Ховардом переглянулись и неожиданно расхохотались.

Ховард: С чего ты взял?

Дэнни, разозленный их дурацким смехом, молчал.

Ховард: Слушай, она же…

Мик: Молоденькая!..

Ховард: Мик, у тебя железная память на числа, скажи, сколько этой молоденькой лет?

Мик: Девяносто восемь. По нашим сведениям.

Ховард: Ага… хотя я бы ей больше девяноста не дал!

И обоих разобрал очередной приступ смеха. Дэнни бросил взгляд на башню и вспомнил девушку в окне. Было ясно, что Ховард с Миком про нее не знают. Ну и ладно, он не собирается их просвещать.

Ховард вытер слезы. Извини, Дэнни. Но знал бы ты, что эта подруга нам устроила…

Мик: И продолжает устраивать.

Ховард: Да, и продолжает.

Он провел рукой по волосам, будто смахивая остатки смеха.

Мик: И все-таки я думаю, надо начинать работать с цитаделью. Хотя бы снаружи. Хватит уже этой блондинке тут всем командовать.

Ховард: Может, ты и прав. Если подумать.

Мик снова принялся скрести щеткой по мрамору. Ховард обернулся к Дэнни. Ну что, сложилось уже какое-то представление?

Дэнни: О чем?

О замке.

Ммм… Кажется, начинает складываться.

Ховард: Меня интересует не вещественная сторона — комнаты, строения и прочая недвижимость, — а твои ощущения. Тут история просто прет из земли… чувствуешь?

Он смотрел на Дэнни тяжелым взглядом. И Дэнни чувствовал — но не историю, а то, что он чувствовал всякий раз, когда внимание сильного человека было обращено на него: будто у него перед самым носом встряхивают большое полотенце.

Ховард: Погоди, сейчас поймешь, что я имею в виду. Мик, прервись на минутку, ладно? Так, вот теперь слушай.

Мик перестал скрести. Ховард положил руки на плечи Дэнни и сжал так, что стало больно и неожиданно горячо. Ничего удивительного, что он ходит в шортах, подумал Дэнни.

Ховард: Слышишь этот звук? Мошкара, птицы — это понятно, я не о них. А кроме них, такой гул, гудение? Ну, слышишь?

Тепло от пальцев Ховарда протекло сквозь рубашку и куртку Дэнни и начало прогревать плечи. Он только сейчас осознал, как ему было холодно — с того самого момента, как они перешли в заброшенную часть замка. Вслушавшись, он не уловил ничего, кроме тишины, но эта тишина была не такая, к какой он привык. Не пауза, не промежуток между привычными звуками, а густая, тягучая тишина — в Нью-Йорке такая бывает лишь изредка, после сильного снегопада. Хотя нет, в Нью-Йорке такой никогда не бывает.

Ховард: Вот это и есть то самое главное, ради чего все делается. И это должно остаться. Мне нужен не просто какой-нибудь отель или там санаторий.

Вены на шее и на руках Ховарда вздулись. Наконец он разжал горячие тиски своих пальцев. Дэнни знал: он должен сейчас либо понять своего кузена, либо сделать вид, что понял.

Дэнни: Значит, весь твой отель — ради тишины?

В каком-то смысле да. Ну, что никаких телевизоров в нем не будет, это ясно. И в последнее время я все больше склоняюсь к тому, что и телефонов тоже.

Как, вообще?

По мне, так и вообще.

То есть это будет такая… тихая обитель? Куда люди смогут приезжать и заниматься йогой или чем там…

Не совсем так. Нет.

Мик: Все, можно продолжать?

Ховард: Ах да, извини. Конечно.

Мик снова взялся за щетку. Кажется, у него была потребность постоянно что-то делать. Идеальный номер второй.

Ховард: Дэнни, попробуй представить себе Средневековье, когда этот замок был построен. В те времена людям постоянно что-нибудь являлось: то видения, то привидения. Им мерещилось, что Христос сидит с ними за одним столом, а кругом парят ангелы с демонами. А нам ничего такого не является и не мерещится. Почему? Что, раньше все это было, а потом вдруг куда-то делось? Вряд ли. Или они там у себя в Средневековье все были с приветом? Тоже сомнительно. Дело в другом. Просто у них тогда работало воображение. Их внутренняя жизнь была богаче, разнообразнее.

(Ховард говорил не останавливаясь, без пауз, но я в этом месте сделаю паузу, чтобы заметить, что Дэнни его не слушал. Когда речь зашла о телефонах, вернее, об их отсутствии, Дэнни снова осознал, что он слишком давно оторван от всего мира. Прошел, наверно, час с того момента, как выяснилось, что он не может больше ждать, и значит, скоро пройдет еще час, потом еще, еще — а Дэнни прекрасно знал, что когда человек выпадает из общего потока, то спустя несколько дней всем начинает казаться, что его там никогда и не было. Просто все как-то незаметно смещается, брешь затягивается. Исчезнуть вот так для Дэнни было хуже, чем умереть. Умер значит умер, с этим все ясно. Но когда ты жив, а тебя никто не видит, не слышит, не может с тобой связаться — вот это страшно. Это как ночной кошмар, от которого Дэнни просыпался иногда в холодном поту: ему снилось, что он как бы умер, то есть все думают, что он умер, на самом же деле он все слышит и чувствует… Но тут он вдруг понял, что его кузен говорит что-то важное, что ему до смерти надо выговориться. И Дэнни начал слушать.)

Ховард: Воображение! Вот что спасло мне жизнь. Я был толстый мальчик, приемыш, никто не хотел со мной дружить. И я научился все придумывать сам. В голове у меня возникла целая другая жизнь, не имевшая ничего общего с тем, что я видел снаружи. А люди в Средневековье — что они видели? Вся их жизнь — один жалкий вонючий городишко, младенцы мрут от любой простуды, а кому уже стукнуло тридцать, у тех всего-то осталось по три зуба. Им надо было себя как-то встряхивать, чтобы не отбросить коньки раньше времени с тоски и отчаяния. Вот и сидел у них Христос за столом, а ведьмы и домовые прятались по углам. А в небе парили ангелы — стоило только поднять глаза. И вот — моя идея, мой замысел, моя…

Мик: Миссия. Он продолжал тереть мрамор, даже не поднял головы.

Точно. Моя миссия — вернуть людям хоть часть той жизни. Чтобы они, пусть в качестве туристов, пусть как угодно, но могли попасть в мир собственного воображения. Только, пожалуйста, не говори мне «как в Диснейленде», потому что Диснейленд — это совершенно не то, что мне нужно. Полная противоположность.

Дэнни: Я и не говорю. И в мыслях не было.

Ховард: Людям скучно. Они подыхают со скуки! Ты выйди на любую торговую улицу в выходной день, всмотрись в эти лица. Знаешь, я несколько лет подряд подъезжал в субботу днем к какому-нибудь торговому центру, останавливался перед входом, где толпа погуще, и просто сидел и смотрел на людей. И пытался понять. Что с ними такое? Чего им не хватает? Что им сможет помочь? И в конце концов я понял что: воображение. Мы отвыкли пользоваться своим воображением, разучились фантазировать — эту важнейшую часть жизни мы отдали на откуп киношникам и всяким там дельцам от индустрии развлечений. Теперь они фантазируют за нас, а мы только сидим и пускаем слюни.

Все это время Ховард возбужденно ходил взад-вперед и размахивал руками, а на заднем плане Мик скреб мрамор жесткой щеткой.

Дэнни: И ты думаешь, люди будут за такое платить?

Получилось грубовато и в лоб, но Ховард отчего-то пришел в восторг. Отличный вопрос, Дэнни! Единственно важный вопрос, с точки зрения делового человека. И ответ на него, как всегда, один: все зависит от того, хорошо ли мы сделаем свою работу.

Мы — значит, и он уже включен в команду? Не факт, подумал Дэнни. Очень уж эти двое, Мик с Ховардом, похожи на двух неразлучных братцев.

Вот вы где!

Из кипарисов показалась Анна. Теперь она была в длинной зеленой юбке. Широкий подол зацепился за ветку, и Анне пришлось остановиться, чтобы его высвободить. Черный топ на бретелях обнажал не по-летнему белые плечи.

Анна: Эй, муженек, мы с тобой вроде договаривались свозить Бенджи в город?

Ховард: Черт, который час? Извини, увлекся, я тут показывал Дэнни…

Мик встал, натягивая рубашку. Я как раз иду в ту сторону. Сказать Бенджи, что вы скоро?

Ховард: Да, спасибо. Передай ему, через пару минут будем.

Мик подхватил ящик с инструментами и направился к кипарисам. Он так и не удостоил Дэнни взглядом, не считая того первого, неприязненного. Когда Мик ушел, Анна зажмурила глаза и потянулась.

Анна: Хорошо-то как на солнышке! Жаль, у нас тут мало где можно так понежиться. Ну что, Дэнни, как тебе наша вотчина — наше маленькое королевство? Или герцогство. Или уж не знаю что.

Ховард: Баронство.

Он рассмеялся, но как-то невесело.

Анна: Ага, оно самое.

Дэнни: Супер. Но… Я все-таки не совсем понял насчет отеля. Положим, человек заказывает себе комнату, приезжает — и что?

Кажется, готового ответа ни у кого не было.

Анна: Я попробую объяснить, как я это себе представляю, можно?

Ховард: Да, давай.

Анна: Вот женщина, она приехала одна. Она несчастлива, и она… вся в себе. Возможно, у нее не ладится семейная жизнь, или совсем нет семьи, не важно, но она впала в какое-то оцепенение, словно у нее все умерло внутри. И вот она приезжает, регистрируется, оставляет вещи в номере. И идет через сад к этому бассейну — не знаю почему, но мне всегда кажется, что она приходит сюда ночью. (Говоря, Анна подошла к краю бассейна, на солнце в ее темных волосах вспыхнули красноватые блики.) Бассейн ярко освещен, и вода в нем очень чистая, это видно. И теплая — да-да, вода должна быть непременно теплая, потому что воздух тут по ночам всегда холодный, даже летом; и она становится вот сюда, на самый край, и прыгает (белые руки Анны взметнулись над ее головой, тело вытянулось в струнку, глаза закрылись) — и тут с ней что-то происходит. Она словно просыпается в этой воде, и когда выходит из нее, снова чувствует себя сильной. Теперь она готова начать жизнь сначала.

Анна уронила руки вдоль тела и смущенно улыбнулась Дэнни. Ничего себе, целебные омовения, подумал Дэнни, но вслух не сказал. Не хотелось. Как ни странно, речь Анны чем-то его зацепила.

Ховард: А я вижу немного иначе — знаешь как? Бассейн воображения. Ныряешь в него, и — хоп! — твое воображение включается. Оно снова принадлежит тебе, а не Голливуду и не создателям компьютерных, сетевых, телевизионных, да мало ли каких еще дебильных игр, на которые тебя успели подсадить. Теперь это твоя игра, твой мир, и ты свободен. Делай в нем, что хочешь. Такой вот бассейн. Ну, что думаешь?

Дэнни думал сразу несколько мыслей:

1. Ховард, конечно, похож на ненормального. Но это ладно, среди сильных людей много ненормальных, не важно почему. А Анна — она что, тоже ненормальная? И Мик тоже? Не говоря о студентах. Не могут же все скопом оказаться ненормальными?

2. Этот отель — практически модель того света. Дэнни, во всяком случае, всегда представлял его себе именно таким.

3. Надо установить тарелку, и как можно скорее.

Дэнни: Видишь ли, меня смущает…

Ховард: Что? Что именно?

Я не понимаю, для чего я тебе понадобился. То есть у вас такой прекрасный, грандиозный план, и над ним столько народу уже трудится… В сущности, все ясно.

Ховард бросил взгляд на часы. Анна, ты не хочешь отвезти Бенджи в город, а я бы к вам туда подъехал попозже?

Анна: Ты спрашиваешь, чего я хочу, или ты сам уже все решил?

Дэнни: Поезжайте вместе — пожалуйста, Ховард! Я вполне могу перестроить свои планы… То есть, собственно, у меня нет никаких планов.

Нет, думаю, нам с тобой все же надо… Милая, извини. Я подъеду позже.

Анна: Ладно. Позже так позже. Увидимся.

Она удалилась быстрыми неслышными шагами, и вскоре подол ее зеленой юбки в последний раз мелькнул в зелени кипарисов. Густая как клей тишина тут же залепила уши. Ховард потрогал носком кроссовки белоснежную мраморную плиту. Когда он повернулся к Дэнни, лицо его было очень серьезно.

Ховард: Видно, я все же не очень толково объяснил… Так вот: пока что мне не все ясно. Есть еще какое-то недостающее звено.

Дэнни: Что за звено?

Ховард: Сам не знаю. Пытаюсь его отыскать, но пока не получается. Может, пройдемся? Или — как ты насчет того, чтобы подняться на стену? Оттуда потрясающий вид.

Насчет того, чтобы подняться на стену, Дэнни был только за: ему срочно требовалось место для антенны. Они направились ко второму проходу, выстриженному в кипарисовой изгороди. Прямо за кипарисами, метрах в десяти, оказался провал в крепостной стене, похожий на тот, по которому Дэнни карабкался вчера ночью. Когда Ховард (в шортах и кроссовках) с легкостью горного козла взбежал по камням наверх, Дэнни (в вельветовой куртке и ботинках на скользкой подошве) все еще пыхтел внизу, стараясь при этом не выглядеть слишком смехотворно. Можно было так не стараться: его кузен ни разу не обернулся. Он уже наслаждался видом.

Стена была тройная: два слоя обтесанных камней, а между ними битый камень на растворе. Но если вчера, взобравшись по каменной осыпи, Дэнни мог свободно ходить по внутренней части стены, то тут раствор раскрошился, камни качались, и приходилось держаться за внешнюю кладку, чтобы не переломать ноги. В общем, площадка для антенны так себе. Зато вид и впрямь был хорош. За спиной у Дэнни оказался тот самый обрыв, с которого он вчера осторожно заглядывал в ущелье, слева между деревьями просматривались строения замка, прямо впереди — цитадель. Внизу, как кратер, как круглая дыра в земле, чернел бассейн.

Ховард: Понимаешь, Дэнни, вот я смотрю на все это, благоговею перед всем этим… Но сам по-прежнему остаюсь снаружи. А ведь должен быть какой-то путь внутрь. Только я никак не могу его найти. Да что там, я даже не понимаю, где его искать.

Тогда откуда ты знаешь, что он должен быть?

Ховард обернулся. Чувствую. Вот тут. Он с силой стукнул себя кулаком в живот — от такого удара Дэнни, пожалуй, спланировал бы со стены вниз. Это может оказаться… не знаю что. Карта. Ключ. Любая вещь, что угодно. Может, и не вещь. А, скажем, мысль.

Дэнни: А остальные? Они тоже это чувствуют?

Ховард: Что-то чувствуют. Потому и суетятся, требуют, чтобы я вел их к какой-то ясной цели. А я не могу. Не могу выбраться из этого тупика. Говоря, Ховард смотрел прямо вперед. Дэнни проследил за направлением его взгляда: прямо впереди высилась квадратная башня.

Дэнни: Это имеет какое-то отношение к старушенции в башне?

Возможно. Хотя иногда мне кажется, тут важна сама башня. Это ведь цитадель! В свое время она была сердцем всего замка — а я к ней не могу даже прикоснуться. Но, возможно, дело вообще в чем-то другом. Понимаешь, я должен найти ответ. И найду. Я поставил на карту свой брак, притащил сюда всех этих людей. Мне теперь без этого замка никак. Так что у меня все получится. Не может не получиться.

Когда он обернулся, во взгляде его мелькнуло, может, и не отчаяние, но что-то похожее. Это был алчущий взгляд человека, которому страшно нужна помощь.

Дэнни: Помнишь, я сегодня утром смотрел в телескоп? Так вот, я видел женщину в окне той башни. Только она была молодая.

Ховард: Там нет никакой молодой женщины.

Я ее видел, Ховард. Она светловолосая, красивая. И молодая. Вон в том окне.

Он указал окно, но Ховард даже не повернул головы. Он смотрел на Дэнни и улыбался.

Ховард: Надо же, как быстро это случилось.

Ты о чем?

То же самое происходит со всеми, кто сюда попадает. У меня началось в первый же день, как только мы с Анной приехали, — и часа не прошло. Сквозь загар на щеках Ховарда проступил румянец. Понимаешь, с моим восприятием стало твориться что-то странное, все словно куда-то поплыло, закачалось — как во сне.

Дэнни похолодел. Ты хочешь сказать, это галлюцинации?

Я хочу сказать, что баронесса — старая карга. А с виду так просто ходячий труп. И что кроме нее в башне никого нет. То, что у тебя случилось с телескопом, — это и есть самое главное во всей нашей затее. Вот он, твой хоп! Считай, что ты нырнул.

Дэнни: Понятно.

Червь шевельнулся внутри Дэнни. Чтобы пробудить эту тварь от спячки, понадобилась всего одна неприятная мысль: Ховард нарочно втирает ему всю эту ахинею, хочет замутить его рассудок. Вообще-то Дэнни умел справляться со своим червем и даже иногда помогал утихомирить чужих. Если за последний час мимо тебя проехали четыре ярко-оранжевые машины, внушал он приятелю, это еще не значит, что переодетые копы готовят налет на твою квартиру; и если, когда ты проходил мимо окна забегаловки, какой-то идиот за столиком заржал, это не доказывает, что всю прошлую ночь он трахал твою подружку. Однако бывают моменты, когда червь просыпается в каждом, от червя никто не застрахован, даже Дэнни.

Ховард: Вижу, тебе трудно во все это поверить. И я тебя не виню. Но прошу тебя, Дэнни, будь со мной рядом. Мне нужны твои глаза и твоя голова.

Дэнни: Хорошо.

Ховард оглядывал свои владения: растянутый неровный овал крепостной стены, внутри овала горстка строений в зелени одичалого сада, все развалено, разрушено или вот-вот обрушится, на все давит почти зримая сила тяжести, вдавливает постройки обратно в землю. Пытаться что-то создать из этого, думал Дэнни, — пустая, обреченная затея.

Ховард: Знаешь, я несколько недель назад звонил домой. Мои сказали, что ты там в Нью-Йорке попал в какой-то переплет.

Значит, теперь тетушки судачат о нем, Дэнни. Ну что ж, это не новость.

Ховард: И я понял: надо вызвать тебя сюда. Нутром понял. У тебя там не складывается, у меня тут не складывается — может, вместе как раз что-то сложится. Я всегда так принимаю решения. Но ты не беспокойся, мое чутье мне всегда железно подсказывает, что надо. Иначе хрен бы я в жизни чего добился.

Дэнни: Да? А мое, наоборот, железно подсказывает, что не надо. Кстати, забавно: тебе твое чутье подсказало меня сюда вызвать, а мне мое — приехать. Интересно теперь, чья возьмет.

Ховард рассмеялся громко и заразительно — все-таки приятно, когда человек так весело смеется твоей шутке. Червь внутри Дэнни обмяк и начал успокаиваться.

Ховард: Об этом тем более не беспокойся! Если перевес будет на моей стороне, ты же первый окажешься в выигрыше.