Цитадель

Глава девятая

Нора: Как тебя угораздило так загреметь? Жить надоело? Или это ты просто такой везучий?

Она сидела рядом с Дэнни, который только что открыл глаза и обнаружил, что он лежит на спине, на кровати, в незнакомой комнате. Кажется, это начало превращаться у него в привычку.

Дэнни: Где я?

Нора: В своей комнате.

Так. Час от часу не легче. У него появилась своя комната? Перед глазами стоял туман, и видно было плохо, но спустя несколько секунд Дэнни все же узнал деревянные стойки антикварной кровати, на которой он спал в первую ночь после приезда. Потом он разглядел высокие каменные стены и камин — точнее, оранжевое размазанное пятно в изножье кровати. В окне было черно. Значит, ночь, подумал Дэнни. Или что-то с глазами.

Но что-то явно было не с глазами, а с головой. Все так странно плыло и расплывалось, будто он наглотался колес — ладно, раньше он любил иногда закинуться, но сейчас-то с чего? Не успел Дэнни задать себе этот вопрос, как заметил еще одну неприятность. Или, возможно, он заметил ее сразу, едва открыл глаза, но из-за ваты, которой все было окутано, понадобилось время, чтобы эта неприятность дошла до его сознания: болела голова. И не просто болела. Обычная головная боль не шла с этим ни в какое сравнение. Она болела, потому что была разбита. Дэнни попытался дотронуться до больного места, но оно оказалось туго забинтовано.

И тогда он все вспомнил. Воспоминания медленно ползли на него сверху, при этом ему почему-то казалось, что сам он все выползает и выползает из своих ботинок. Да, неслабо его заморочило.

Дэнни: Чем это меня напичкали?

Нора пожала плечами: Вкололи что-то.

Все, что она говорила, попадало сначала в какую-то страшно длинную извилистую трубку, а уже потом, по этой трубке, вливалось в сознание Дэнни. И когда он сам отвечал, ему тоже приходилось дожидаться, пока его ответ по такой же длинной трубке перетечет от его мозга ко рту. Когда слово «вкололи» добралось наконец по длинной-предлинной трубке до мозга Дэнни, он дернулся. И спросил (после очередной долгой паузы): Что вкололи?

Нора: Точно не знаю. Этот доктор говорит на своем тарабарском языке, на котором тут все разговаривают.

Дэнни: А Ховард его понимает?

Нора: Его никто не понимает.

Дэнни кое-как удалось приподняться на локтях. Ты хочешь сказать, что какой-то тарабарский доктор, которого вообще никто не понимает, колет мне неизвестно что?

Нора: Не волнуйся, у Ховарда есть переводчик. Та бабулька, что живет в башне, баронесса.

Она была тут? В этой комнате? Сама мысль об этом показалась Дэнни чудовищной.

Да нет, она не выходит из башни. И внутрь никого не пускает. Ховард с доктором стоят у нее под окном, доктор кричит ей на своем языке снизу вверх, а она потом кричит сверху вниз — передает Ховарду, что он сказал.

Дэнни откинулся на подушке и закрыл глаза. Для него сейчас это было слишком сложно.

Нора вдруг подскочила, засуетилась и начала теребить его одеяло.

Нора: Нет-нет-нет, только не спи! Не спи! Не надо спать! Не спи, слышишь?

Дэнни открыл глаза. Ты что, ненормальная?

Нора посмотрела на часы. Ее руки опять тряслись. Она пошарила у себя на поясе, отстегнула что-то, и Дэнни услышал легкий шорох и потрескивание.

Нора (торопливо, в портативную рацию): Он проснулся. Прием.

Хрип из рации: Сколько уже? Прием.

Нора: Десять минут. Прием.

Хрип из рации: …уже иду.

Нора улыбнулась. Дэнни давно хотел увидеть эту улыбку, которая вмиг сводила на нет и лиловые дреды Норы, и отстраненность, и нелюбовь к фактам, и она сразу же превращалась в милую девочку из хорошей семьи — какой, собственно, и была. Но Дэнни так и не увидел эту улыбку. Его взгляд приклеился к маленькой рации типа уоки-токи, которую Нора держала в руке, — не приклеился даже, а впечатался в нее намертво. Как объяснить, что испытывал Дэнни при виде этой пластмассовой игрушки? Наверно, то же, что участник голодовки, мимо которого пронесли поднос с горячим ростбифом. Или зэк с пожизненным сроком, которому показывают плейбоевскую красотку у шеста. Хотя и эти примеры мало что объясняют, так что попробую лучше описать реакцию Дэнни изнутри. Итак: его рот наполнился слюной, в животе заурчало, к горлу подкатил комок, в носу засвербело, на глазах выступили слезы, а из груди вырвался протяжный стон.

Что? Что?.. Нора суетилась около него, лиловые дреды тревожно подпрыгивали.

Это… Что это? В голове забухали тяжелые глухие удары.

Это? Уоки-токи. Слушай, может, надо вызвать… Потерпи чуть-чуть, сейчас придет Ховард, он…

Какой-то маньяк в голове у Дэнни ломился в запертую дверь, и было ясно, что дверь эта слишком тонкая и долго не выдержит.

Где ты это взяла? Перед ним проплывало то ли воспоминание, то ли видение: он держит такой же маленький пластмассовый аппаратик в руке, говорит в него, и такой же хриплый голос ему отвечает. От этого видения у него отчаянно засосало под ложечкой.

И чем сильнее Дэнни хотел иметь такой же аппарат, тем острее сознавал, что у него его нет.

Нора: Тут у всех есть уоки-токи. Иначе как бы мы отыскивали друг друга в этих…

Маньяк остервенело высаживал дверь, голос Норы тонул в грохоте.

Нора: А тебе Ховард разве не выдал?..

Бух. Ух. Ух. Дверь рухнула, Дэнни отключился.

Эй, слышишь меня? Дэнни. Дэнни!

Дэнни открыл глаза. Сначала он увидел: высоко-высоко над ним висит потолок, поперек потолка черные балки. Потом он заметил висящее гораздо ниже потолка лицо Ховарда.

Ховард: Проснулся, молодец, отлично. Он взглянул на часы. Так, девять сорок восемь. А прошлый раз он сколько продержался? Вопрос был задан кому-то через плечо. Оказалось, Норе.

Нора: Тринадцать минут.

Ты еще тут, дружище?

Дэнни: Тут я.

В Ховарде что-то изменилось — Дэнни не понял, что именно, но он как будто начал больше походить на прежнего Хоуи. Или это Дэнни уже начал привыкать к теперешнему Ховарду.

Ховард (Норе): Ты говорила с ним?

Нора: Так, немного.

Ховард: Ничем его не огорчала, нет?

Нора: Вроде нет. Она отвечала просто и прямо: никакой иронии, никакой двусмыслицы. Будто цветную картинку перевели в черно-белый формат.

Дэнни: Что тут вообще происходит?

Ховард: Хороший вопрос. Просто в самую точку. Ты помнишь, что выпал из окна?

Дэнни кивнул.

Ховард: Ну, в общем, ты не долетел. Упал на дерево. И слава богу. Не буду даже объяснять, что было бы… И так все ясно. Но об дерево тебя все же хорошо шандарахнуло, макушку в нескольких местах пришлось зашивать. Зато по поводу внутренних повреждений — в смысле, внутри головы — доктор считает, что у тебя просто сильное сотрясение мозга.

Дэнни: Это тот доктор, который не понимает по-английски?

Ховард поморщился. Да, он самый. Он у них тут главное светило, учился в Париже или уж не знаю где. Объясняться с ним — это, конечно, кошмар… Ладно, ничего, справимся. Он тебе колет какие-то уколы, чтобы не было воспаления — вроде за этим надо специально следить в первые сутки. А нам велел расталкивать тебя каждые тридцать минут, чтобы ты не уснул каким-то «затяжным сном» или «затягивающим сном» — точно не скажу, тут могут быть издержки перевода. Но я практически уверен, процентов на девяносто, что это не кома. Просто какой-то особенный глубокий сон, от которого потом трудно очухаться.

Нора: Насчет снов.

Ховард: А, да, спасибо. Доктор велел узнать, снятся ли тебе сейчас сны.

Дэнни: Вроде нет.

Ховард: Вот это замечательно. Просто замечательно! Потому что когда начинается этот сон — затяжной, то ли затягивающий, — человеку часто что-то такое снится, и он начинает путаться, где сон, где явь… В общем, я страшно рад, что у тебя этого нет.

Он снова склонился над Дэнни и стал всматриваться. От него шел сильный мятный запах, будто он только что чистил зубы. Дэнни заметил капельки пота у него на лбу, под волосами, и понял, что именно изменилось в лице кузена. Появился страх. Ховард боялся.

Ховард: Если сможешь не отключаться два часа подряд, то дальше мы не будем теребить тебя каждые тридцать минут. Только надо, чтобы это произошло в пределах пятнадцати часов от момента падения, — пока прошло (взгляд на часы) около девяти. Тогда можно будет расслабиться и больше никаких шагов не предпринимать.

Дэнни: Каких шагов?

Ховард: Ну, следующий шаг — если понадобится — вызвать вертолет и перевезти тебя в больницу. Там тебе сделают сканирование мозга.

Он сказал это небрежно, как о сущем пустяке, и это его выдало. Ховард по-настоящему боялся. Он знал, что Дэнни сильно влип — неизвестно, выживет ли. Зато Дэнни, видя это, почему-то был спокоен, будто ему самому уже не надо бояться, раз за него боится кто-то другой. А может, его просто так пришибло от уколов.

Ховард: Хотя не думаю, что до этого дойдет, и доктор тоже не думает. Смотри, мы с тобой уже разговариваем (опять взгляд на часы) почти десять минут. В сон не тянет?

Дэнни: Не тянет.

Ховард: Вот и хорошо.

Он замолчал. Дэнни тоже молчал и, борясь с новой волной тупой усталости, старался не закрывать глаза.

Ховард: Гммм… послушай, Дэнни. Хочу задать тебе один вопрос. Только он достаточно деликатный.

Он покосился на Нору, та отошла к окну. Ховард придвинулся ближе и облокотился о матрас, так что от его мятного дыхания в ноздрях у Дэнни защекотало.

Ховард: Я бы не стал сейчас об этом заговаривать, но… Доктор велел нам все время с тобой общаться. Только не огорчать. Так что если тебе что не понравится, ты скажи сразу, хорошо?

Скажу.

А в данный момент ты ничего такого не чувствуешь? Никакого огорчения?

Дэнни задумался. В данный момент он чувствовал себя как человек, которому вскрывают череп тесаком, но вряд ли это вписывалось в понятие «огорчение».

Нет.

Ховард: Хорошо. Ну, тогда вопрос. Касательно твоего падения. Скажи, это точно был… несчастный случай?

На этот раз трубка, по которой слова Ховарда перетекали в мозг Дэнни, оказалась особенно длинной. Дэнни успел поразглядывать Нору (она стояла, вывесившись до пояса из окна: возможно, курила) и полюбоваться ее обтянутой армейскими штанами попой. Когда вопрос Ховарда наконец дотек до его сознания, Дэнни рассмеялся.

Дэнни: Если бы мне в башку втемяшилось свести одним махом все счеты, не проще ли было подняться на этаж-другой выше, как думаешь? А еще проще — сигануть с крыши прямо в Нью-Йорке. Чтобы не мучиться с переходом на ваше европейское время.

Это хорошо. Хорошо. Рад слышать… Но я вообще-то не это имел в виду.

Дэнни помотал головой, не понимая.

Правда, в целом ты уже ответил. И все-таки… Я хотел спросить: когда ты торчал там, наверху… тебе никто, случайно, не помог?

В смысле вытолкнул, что ли?

Ну, не обязательно. Может, просто… чуть-чуть подтолкнул.

Постой, ты про баронессу?

Я понимаю, это может звучать странно… Но ты ведь успел с ней познакомиться?

Этот вопрос застал Дэнни врасплох. Какое-то время он разглядывал свои коленки, от которых покрывало расходилось во все стороны мягкими складками. Покрывало было бархатное, как у баронессы, только не зеленое, а темно-красное. И поновее. Дэнни стало жарко, будто в лицо ему плеснули чем-то горячим. Но Ховард уже по-своему истолковал его молчание.

Ну вот, значит, ты понимаешь, о чем я. Это же безумная старуха. Совершенно невозможно угадать, что она может выкинуть в следующий момент.

Выкинуть. У Дэнни начался приступ истерического смеха, который казался нескончаемым. Но он кончился, как только Дэнни задал себе вопрос: а вдруг правда? Вдруг баронесса его таки подтолкнула? Легко-легонечко прикоснулась к нему своей паучьей лапкой — и этого хватило, чтобы обратить силу тяжести против него? А может, он даже заметил, как что-то мягкое, нежное надавило на его ступни?

Да ну, глупости, такое только в бреду может помститься. Это все от уколов.

Дэнни: То есть ты думаешь, в отместку за то, что ее пытаются выманить из башни, она решила…

Ховард: Выманишь ее, как же. Она ни в какую не желает выходить. Ни на минуту. Мало ли, вдруг я перережу ей горло и вышвырну из родового гнезда — так прямо в лицо мне и говорит. Хотя не думаю, что она по-настоящему меня боится. Скорее тут некий расчет: она ждет, чтобы я сделал какой-то шаг, и тогда она тоже сделает шаг. Знать бы только какой.

Дэнни: У нее там полно оружия.

Ховард, задумчиво глядевший в камин, обернулся. Что за оружие?

Дэнни: Лук, арбалет. Таран. Масло раскаленное — людям на головы лить.

Вообще-то он не собирался выкладывать все сразу, думал приберечь информацию до лучших времен, вдруг пригодится. Но когда Ховард обернулся, на лице его отобразилось такое искреннее изумление, что Дэнни не устоял. Зато он убедился, что у кузена не возникло никаких подозрений на их с баронессой счет, — уже хорошо. И не возникнет, понял Дэнни: Ховарду просто не придет такое в голову. А из-за того, что в полуметре от него сидел человек, не способный вообразить его, Дэнни, в постели с баронессой, Дэнни и сам начал думать, что, может, никакой постели и не было.

Ховард: И ты видел этот ее арсенал?

Дэнни: Нет. Зато я пил одно очень странное вино из ее погреба.

Ховард отклонился на спинку кресла и окинул Дэнни каким-то новым взглядом — наверно, так он смотрел на людей в свою бытность брокером, решил про себя Дэнни.

Ховард: Знаешь, дружище, ты меня поражаешь. Нет, правда. Ты тут еще двух дней не пробыл, а уже рассказываешь мне вещи, о которых я не имею никакого представления… Это сильно. Нора, как там у нас со временем?

Нора, все еще стоявшая перед окном, посмотрела на часы. Почти сорок пять минут.

Ховард вскочил с кресла. Замечательно! Ты молодчина, Дэнни, просто молодчина! Но расслабляться пока не будем, да? Давай еще постараемся. Протянем, сколько получится, ладно?

Стоп, стоп, наверняка скажет кто-то на этом месте. Три страницы назад Дэнни был в сознании почти десять минут, а тут вдруг хоп — и сорок пять? И я должен этому верить? Да все, что они наговорили на этих трех страницах, можно повторить за пять минут — и значит, Дэнни бодрствует от силы четверть часа. Но — не спеши, приятель, отвечу я. Ты забываешь, что, во-первых, все сказанное сначала мучительно долго ползло по длинной извилистой трубке и только потом попадало в сознание Дэнни; и его ответы так же долго тащились в обратную сторону. И во-вторых, за это же время в комнате напроисходила куча всяких других вещей. Чтобы описать все это, понадобились бы десятки страниц — у меня их просто нет. Не говоря уж о том, что никому не интересны подробности типа: Ховард встал и поворошил угли в камине; Нора закрыла окно; Ховард почесал затылок и высморкался в белый носовой платок; Нора вышла в коридор, поговорила там с кем-то и опять вернулась; рация на поясе у Ховарда засипела, и ему пришлось нажать на какую-то кнопку, чтобы она умолкла. Все эти мелочи тоже требуют времени, так что напиши я хоть «час» вместо сорока пяти минут, и то бы было нормально.

Ховард: Дэнни! Слышишь меня?

Дэнни закрыл глаза. Волна усталости, теплая и желанная, накатывала на него, и то, что она была ему вредна, уже не имело значения: он ждал, когда она захлестнет его совсем.

Запах мяты, лицо Ховарда над изголовьем. Дэнни, не надо. Дэнни, не закрывай глаза. Постарайся… Нора, подкинь пару поленьев в огонь. Дэнни, открой же глаза.

Из рации Ховарда донеслось тихое потрескивание. Дэнни очень, очень хотелось ощутить ее тяжесть в своей руке. Он попытался разлепить веки. Можно я подержу…

Ховард: Дэнни. А, черт! Опять вырубился.

Дэнни: Можно я…

Проснувшись в следующий раз, Дэнни сначала лежал с закрытыми глазами. До него доносились голоса и еще какие-то звуки, как бывает, когда абонент на том конце случайно нажимает кнопку быстрого набора и в твоем телефоне что-то шуршит и скрежещет в такт его шагам, доносятся булькающие голоса и среди них, возможно, голос твоего приятеля; ты даже узнаешь его и несколько раз кричишь «алло», но скоро тебе это надоедает, и ты нажимаешь «отбой». Дэнни не мог нажать «отбой». Поэтому он лежал и слушал совершенно бессвязные слова: хербаллу… шуддин… скрамши… Потом что-то кольнуло его в шею, чуть ниже уха. Глаза Дэнни сами собой распахнулись. Все плыло, Дэнни только успел разглядеть, как какой-то человечек с седой бородкой и со шприцем в руке отплывает от его кровати.

После этого стало тихо. Дэнни думал, что все ушли, но когда повернул голову, оказалось, что в кресле вместо Ховарда сидит теперь всклокоченный со сна Бенджи в пижаме с красными рыбками.

Бенджи: Тебе больно было?

Дэнни смотрел на него, дожидаясь, пока сфокусируется взгляд. Очень хотелось разобраться, что там такое происходит у Бенджи на пижаме: большие красные рыбки едят маленьких красных рыбок или просто одинаковые рыбки едят друг друга.

Дэнни: Что больно? Падать из окна?

Бенджи: Нет. Укол.

А. Укол это нормально.

Бенджи нахмурился, силясь понять, шутит Дэнни или нет. Наконец он сказал: А вот мне не разрешают забираться на подоконники. Потому что это опасно!

Хорошо, я учту.

Бенджи: Разве твоя мама тебе это не говорила?

Может, и говорила. Не помню.

Ты теперь поедешь домой?

Зачем? Я только что приехал.

А дома ты живешь в квартире?

Вроде того. То есть обычно живу в квартире, но сейчас у меня нет квартиры. Я сейчас переезжаю. С места на место.

На кой черт он все это объясняет? Дэнни изогнулся, пытаясь отыскать глазами кого-нибудь, кто спас бы его от этого ребенка. Но в комнате, насколько он мог судить, больше никого не было. Только гобелены на каменной стене колыхались от сквозняка.

Бенджи: У тебя есть жена?

Нет.

А моя мама — папина жена.

Да, я догадался.

У тебя есть собака?

Нет.

У тебя есть кошка?

Нет. И других зверей тоже нет.

А морская свинка?

Черт возьми, вырвалось у Дэнни, и Бенджи испуганно замолк. Дэнни надеялся, что разговор на этом и кончится.

Бенджи: У тебя есть дети?

Дэнни стиснул зубы и уставился на потолочные балки. Нет у меня детей. К счастью.

Бенджи надолго затих. Потом спросил: А что у тебя есть?

Дэнни открыл рот, чтобы ответить, но не ответил. А что, собственно, у него есть?

Бенджи: Я спрашиваю, что у тебя…

Слышу, слышу.

Что у тебя есть?

Ничего у меня нет, ясно? Ничего. Все, я сплю.

Бенджи придвинулся ближе и стал разглядывать Дэнни с выражением сочувствия и одновременно холодного любопытства. У взрослых на лицах не бывает такого выражения. Они научились его скрывать.

Бенджи: Ты печальный, потому что у тебя ничего нет?

Нет, я не печальный.

Но он солгал. Печаль возникла вдруг и навалилась на Дэнни всей своей огромной тяжестью. Он увидел себя сверху: вот он лежит на спине, с разбитой башкой, неизвестно где, на краю света. И у него ничего нет.

Бенджи: Ты плачешь?

Дэнни: Глупости, с чего ты взял.

У тебя слезы.

Просто голова разболелась… От тебя.

Взрослые иногда плачут. Я видел: моя мама плакала.

Я хочу спать.

Бенджи продолжал его разглядывать. Дэнни закрыл глаза, но ребенок не уходил, дышал ему в ухо.

Бенджи: Ты взрослый?

Бух. Ух. Ух.

Дэнни. Дэнни. Дэнни. Дэнни. Дэнни.

Опять Ховард. Дэнни открыл глаза. Ребенок все еще был здесь, но сидел теперь на коленях у отца.

Ховард: Ну что, Дэнни, идем дальше? В этот раз ты что-то долго… отсутствовал.

Бенджи: Он просыпался.

Ховард: Бенджи говорит, ты просыпался, пока я выходил поговорить с доктором. Но Нора сказала, что спал, а она тоже была тут.

Дэнни взглянул на Нору, которая изучала большой гобелен на стене. Значит, бегала куда-то по своим делам, когда должна была находиться в комнате, и не хочет, чтобы Ховард знал. При других обстоятельствах Дэнни уж как-нибудь дал бы ей понять, что с ней все ясно, и вообще пусть скажет спасибо, что он ее не закладывает. Но сейчас разъяснить ей это было затруднительно.

Дэнни: Доктор же вроде не говорит по-английски?

Ховард: Да уж. Общаемся через переводчика — слыхал про нашего переводчика? Ховард закатил глаза. Орем все до хрипоты. Самое главное, что доктор сказал — и повторил это несколько раз: надо, чтобы ты бодрствовал. Ховард улыбнулся, но его улыбка показалась Дэнни вымученной.

Дэнни поймал на себе взгляд ребенка, и давешняя печаль тут же вернулась. Как же так получилось, что у него ничего нет? У него что, никогда ничего не было? И правда ли, что у него ничего нет, или это ему стало так казаться после того, как он ударился головой?

На поясе у Ховарда снова что-то зашипело и затрещало.

Дэнни: Ховард, можно мне это?.. Вот эту штуковину. Он указывал на рацию.

Ховард: Рацию? Да пожалуйста.

Поглядывая на Дэнни с некоторым удивлением, он вложил уоки-токи ему в руку. На ощупь рация походила на мобильник или наладонник: маленький пластмассовый аппаратик с резиновой клавиатурой, почти ничего не весит, но с кучей функций.

Дэнни нажал кнопку. Хрипловатое потрескивание. Какой восхитительный звук! Терзавшая его только что печаль улетучилась в мгновение ока. Более того, Дэнни тут же понял, что никакой печали и не было — иначе как бы она могла исчезнуть так быстро? И сначала он почувствовал облегчение оттого, что так удачно избавился от никчемной печали, а через минуту-другую облегчение сменилось радостью: это неправда, что у него ничего нет. Все есть! Просто он должен восстановить связь со всем тем, что у него есть.

Ховард: Ну, и что там слышно?

Дэнни улыбнулся: Ничего. Шум в эфире.

Ховард: А вот я больше доверяю твоему мозгу, чем этому аппарату.

Дэнни поднял на него глаза. Ребенок у Ховарда на коленях свернулся калачиком, уложив голову на подлокотник кресла.

Ховард: Знаешь, все эти нынешние игрушки стремятся приблизиться к человеческому мозгу. Такие компактные, удобные. Еще шаг — и будет передача мысли на расстояние… Но только мысли и без всяких игрушек можно передавать.

Дэнни: Можно. Зато с игрушкой я уверен, что на том конце есть живой человек. Он слышит меня, а я его.

Ховард рассмеялся. Где это «на том конце», Дэнни? Что еще за «тот конец» такой? Откуда ты знаешь, где этот твой человек находится?

Дэнни развернулся к Ховарду лицом. Так что ты предлагаешь?

Предлагаю выкинуть эти штуковины ко всем чертям. Вообще о них забыть. И попытаться поверить в свой мозг.

У моего мозга не получаются телефонные звонки.

Ну и что, что не получаются? Можно и без телефона разговаривать с кем угодно.

Он правда так считает? Да нет, не может быть. Дэнни рывком сел. Сна не осталось ни в одном глазу. То есть ты мне советуешь разговаривать с кем угодно просто так, а есть он там или нет, не важно? Как помешанные — ходят по городу и бормочут что-то себе под нос? Так, да?

Ховард придвинулся ближе и наклонился вперед. Он говорил тихо, будто посвящая Дэнни в великую тайну. Там никогда никого нет, Дэнни. Ты один. Такова реальность.

Ни хрена я не один! У меня друзья по всему свету.

Бенджи заерзал у Ховарда на коленях. Папа, он сказал нехорошее слово.

Но Ховард неотрывно смотрел на Дэнни. Что они до тебя доносят, твои игрушки? Тени, бестелесные голоса? А когда ты в сети — слова и картинки на экране? Да, Дэнни, да! Тебе кажется, что на том конце люди, а их там нет. Ты сам их для себя выдумал.

Чушь собачья.

А я тебе говорю, что ты должен стать хозяином положения, поверить в собственные мозги — они делают гораздо больше работы, чем ты думаешь. А могут еще больше!

Но Дэнни уже понял: его агитируют. Его отец, пока не махнул на него рукой окончательно, наезжал на него с такими агитречами каждые два-три месяца. Слова были всегда разные, но суть одна: ты живешь неправильно, ты весь погряз в дерьме, но есть еще надежда изменить жизнь к лучшему — если сделаешь, как я тебе говорю.

Дэнни тоже подался вперед и заговорил, глядя Ховарду прямо в лицо: Мне нравятся мои игрушки, понятно? Я их люблю. Жить без них не могу. И не хочу. И даже не собираюсь учиться. Да я скорее яйца себе отрежу, чем соглашусь проторчать хоть минуту в твоем долбаном отеле, ясно тебе?

Ховард: Конечно ясно. Великолепно! Потрясающе! Мне уже не терпится увидеть, как это будет.

Что — будет? Когда?

Когда ты поймешь, что я прав.

Катись к чертовой матери, Ховард!

Папа…

Дэнни: Нарочно меня достаешь, да? Ты чего добиваешься?

Ховард: Чтобы ты не спал. И, представь, помогает — видишь, сколько ты уже не спишь!

Внутри у Дэнни вскипала волна нешуточной ярости. Она поднималась откуда-то снизу, из паховой области, ему даже показалось, что покрывало в этом месте начало подрагивать. А наверху послышался его собственный взволнованный голос: Насрать мне на мои мозги, ясно? И на мое воображение, ясно? Я хочу видеть и слышать только реальные вещи! Только то, что реально существует.

А что, что реально существует, Дэнни? Реалити-шоу в ящике? Или чьи-то там излияния в интернете? Слова в них, конечно, существуют, они реальные, кто-то же их написал, но про остальное не стоит и говорить. А когда ты треплешься по своему сотовому — кто там тебя слушает в эту минуту? Ты об этом понятия не имеешь. Мы живем в мире сверхъестественного, Дэнни. Мы окружены призраками.

Дэнни: Говори за себя.

За себя, за тебя, какая разница? Никакой «реальности» больше нет, она осталась в прошлом. Все, кончилась реальность, финита — любезные твоему сердцу игрушки ее и добили. А по мне, так туда ей и дорога.

Ярость внутри Дэнни бурлила и била через край. Да пошел он, философ хренов! Забрал у Дэнни все, буквально все — но этого ему мало, теперь он убеждает, что ничего и не было, якобы Дэнни сам все это выдумал. Еще и улыбается, удовольствие получает. Урод недоделанный!

Дэнни больше не мог оставаться в постели, он должен был сейчас стоять, а не лежать. Он уже свесил ноги с кровати и приподнялся, но Ховард, заметив его телодвижения, решительно уперся ладонью ему в грудь. Нет, дружище, подожди, неожиданно спокойным голосом сказал он. Не надо так волноваться. Ребенок по-прежнему сонно ворочался у него на коленях.

Дэнни немного поборолся с рукой Ховарда, но комната стремительно закружилась вокруг него — хорошо, что Ховард успел схватить его за плечи и уложить обратно на подушку.

Ховард: А вот вставать тебе пока рано. Ты еще не готов. Извини, это я виноват. Хотел тебя развлечь беседой, но перестарался. Извини.

Сейчас меня вывернет наизнанку, подумал Дэнни. Он несколько раз глубоко, прерывисто вздохнул. Стало абсолютно тихо.

Ховард: Эй, ты там как? Держишься? Он прижимал два пальца к запястью Дэнни, проверяя пульс.

Ховард? Бенджи? Вы тут?

В дверях стояла Анна в голубом махровом халате. Вид у нее был смущенный, голос как спросонья. Я заглянула в комнату к Бенджи, а там никого — я уже перепугалась.

Ховард шагнул ей навстречу, прижимая к себе сына одной рукой. Сонный Бенджи обхватил мать руками и ногами и повис на ней, как обезьянка. Дэнни вздохнул с облегчением: этот ребенок уже сидел у него в печенках.

Ховард: Он мне тут помогал — да, сынище?

Анна: Это хорошо… Но ночь же давным-давно.

Ну и что, что ночь. А нам надо следить, чтобы Дэнни не уснул. Ховард добавил что-то еще, чего Дэнни не расслышал, и Анна перевела взгляд на Дэнни.

Снова передав ребенка мужу, она подошла к кровати и остановилась. Она стояла очень прямо, вытянувшись в струнку, как вчера, когда рассказывала про женщину, которая после купания в бассейне станет другим человеком.

Анна: Привет, Дэнни. Как дела?

Дэнни: Ничего. Вот, боремся с комой.

Ховард: Дэнни, это не кома, даже не произноси этого слова. Затяжной сон… или затягивающий.

Взгляды Дэнни и Анны встретились. Анна тоже боялась, но не как Ховард, по-другому. Она боялась не того, что Дэнни может умереть, а того, что он может сказать.

Неожиданно он все вспомнил, в том числе, как и почему он выпал из окна. Не то чтобы до сих пор он совсем об этом не думал — думал, но мысли его рвались и путались. Наверно, из-за лекарства. Но теперь знание о том, что в жизни Ховарда, в самой ее сердцевине, зияет дыра, вынырнуло из мутных глубин на поверхность. И это знание сделало Дэнни сильным.

Тут же злость на Ховарда улетучилась, как недавно улетучилась печаль, и стало странно легко.

Ховард: Нора, который час?

Нора: Час сорок четыре.

Ховард (оборачиваясь): Постой… как ты сказала?

Нора: Ну да, больше двух часов прошло. Почти два с половиной.

Победный крик Ховарда: Ура-аа! Наша взяла!.. Дэнни, дружище, ты продержался!

Навалившись на Дэнни, он сгреб его в такие искренние, счастливые, горячие объятия, каких Дэнни не помнил в своей жизни. Тепло от тела Ховарда, просачиваясь между ребрами, обволакивало и согревало сердце. Смутившись, Дэнни привстал и тоже обнял кузена.

Когда Ховард распрямился, на его глазах блестели слезы. Он вытер их рукавом. Теперь уже можно признаться. Дэнни, чтоб ты сдох, как я волновался!

Бенджи: Ты сказал сдох! Сдох!

Анна: Бенджи! Ховард!

Но ее разобрал смех. Всех в комнате вдруг разобрал смех, включая нескольких только что вошедших студентов; все суетились, шумно радовались и ударяли друг друга по рукам. Только Анна по-прежнему боялась. Дэнни видел это по глазам: она все время непонятно щурилась, будто ее слепило солнце.

Силы Дэнни иссякали. Волна усталости нахлынула снова и заполнила все пространство, которое прежде было занято злостью. Усталость все глубже вдавливала глазные яблоки внутрь черепа. Дэнни закрыл глаза. Стало темно.