Цветок с тремя листьями

Глава 2

— Вот что, Хидэтада, — сказал Киёмаса, когда они вышли во двор. — Забудьте, что это тренировка и дружеский поединок. Постарайтесь меня убить. Иначе вся эта затея лишена смысла.

— А если у меня получится?

— А если у вас получится, юноша… — Киёмаса подошел к Хидэтаде вплотную и наклонился к его лицу, — тогда уже я буду вам очень благодарен.

Киёмаса отошел на несколько шагов.

— Нападайте.

Хидэтада атаковал с места, его клинок рассек воздух там, где мгновение назад стоял Киёмаса. Тот даже не поднял меч. И покачал головой:

— Похоже, вы совершенно не хотите меня убить. А вот я — хочу.

Хидэтада едва увернулся. Он понял, что ему удалось отразить удар, только по легкому скрежету стали возле уха. Отскочил в сторону, вдохнул, выдохнул и снова ринулся в атаку, выбросив из головы все мысли.

— Воды?

— Да… сейчас, только отдышусь немного… — Хидэтада вытер с лица ладонью пот и прикрыл глаза.

Киёмаса направился к большой бочке в углу двора, зачерпнул ковшом воду, сделал несколько глотков, а остальное вылил себе на голову. Потом зачерпнул еще раз и выплеснул содержимое ковшика на Хидэтаду. Тот от неожиданности отшатнулся.

— Лучше? — рассмеялся Киёмаса. — А вы меня тоже неплохо загоняли, вот что я вам скажу. И даже один раз достали. — Он провел рукой по длинному порезу на боку, стирая выступившую кровь, и тут же слизнул ее с пальцев.

Хидэтада хмыкнул:

— Вы бы убили меня, наверное, раз двадцать, если бы хоть раз потрудились довести удар до конца.

— Я могу себе это позволить, а вы — пока нет. Впрочем… не говорите, что вам не понравилось, — Киёмаса опять зачерпнул воду и теперь протянул ковш Хидэтаде.

— Благодарю, — Хидэтада взял его двумя руками и принялся жадно пить.

Он, действительно, весь вспотел, в груди жгло, когда он вдыхал, а в висках гулко стучало. Киёмаса же совершенно не выглядел уставшим.

— И… вы правы, господин Като. Это было по-настоящему здорово, — Хидэтада вытер рот тыльной стороной кисти и довольно улыбнулся.

— Вот так-то лучше, — Киёмаса хлопнул его по плечу. — Юные красавицы в роскошных одеждах — ничто, лишь мужчина способен доставить другому мужчине истинное наслаждение.

Хидэтада, который снова приложился губами к ковшу, засмеялся и расплескал воду.

Киёмаса тоже расхохотался:

— Эх, юный Токугава… когда вы убьете в бою своего первого настоящего врага, вы поймете, о чем я говорю…

Хидэтада вздохнул и опустил голову:

— Не смейтесь надо мной. Мне уже шестнадцать, а я так и не принял до сих пор свой первый бой. Когда была война с родом Ходзё, меня сочли слишком юным, несмотря на то что я уже носил взрослое имя. И то же самое мне сказали, когда войска готовили к отправке в Корею.

— М-да, не повезло… — Киёмаса вытер полотенцем шею и грудь и отошел от бочки. — Но вы могли поступить так: переодеться простым воином, присоединиться к одной из армий, тайно пробраться на готовый к отправке корабль, а после того как своим мечом добыли бы себе славу, открыть свое настоящее имя.

— Знаю… — Хидэтада еще раз вздохнул и принялся поливать себя из ковша, — но меня охраняли.

— Так перебили бы охрану и бежали.

Хидэтада резко выдохнул и выпрямился:

— А вы? Почему вы не перебьете охрану?

Стальные пальцы больно впились в плечо Хидэтады, разворачивая его и впечатывая спиной в край бочки.

— Что ты сказал?

Хидэтада поднял голову. Киёмаса навис над ним, а в его глазах полыхал огонь ярости.

— Я сказал, что неповиновение приказу его светлости — преступление. Пусть я всего лишь мальчишка, но унижать и оскорблять себя не позволю.

— А если не отпущу? Что ты сделаешь?

Хидэтада прижался к бочке еще сильнее, проверяя, насколько прочно она стоит. Потом дернулся вперед и вбок, присел и резко толкнул всем телом бочку от себя. Она перевернулась, и вода с громким плеском окатила их обоих, а Хидэтада, воспользовавшись секундным замешательством, выскользнул из цепких пальцев и бросился к своему мечу. Схватил его, сжал обеими руками и развернулся. Киёмаса медленно надвигался, и его лицо кривила усмешка:

— А вот теперь ты хочешь меня убить… Так?

— Возьмите меч. Я не стану драться с безоружным.

— И умрешь, — Киёмаса пожал плечами, вернулся к крыльцу и поднял оружие. — Что же ты медлишь?

— Не хочу… быть убитым, — Хидэтада обошел противника сбоку, шлепая ногами по луже и стараясь не поскользнуться, и запрыгнул на крыльцо.

— Интересная мысль… — задумчиво произнес Киёмаса и атаковал.

Комната полностью была залита ярким солнечным светом. Киёмаса сидел, повернувшись к солнцу спиной, и протирал меч рукавом.

— М-да… двери у меня теперь нет. И воды в бочке тоже. И изрядной части стены.

— Зато — вот, есть сакэ! — Хидэтада улыбнулся и сел рядом с ним. — И столик с едой мы тоже не перевернули.

— Точно. Вот теперь самое время перекусить. Только ты прав: на двоих здесь маловато.

Киёмаса встал, подошел к пролому в стене и высунулся наружу:

— Эй, вы! Мне надоело орать! Бегом сюда кто-нибудь. Поживее!

Он вернулся, снова опустился на пол и подвинул столик так, чтобы тот оказался между ним и Хидэтадой.

— Бери палочки. Я могу и руками, если это, конечно, не повергнет тебя в шок.

— Знаете, господин Като… В вашем случае меня уже ничего не удивит, — Хидэтада взял палочки и принялся за грибы и рис.

Киёмаса ухватил рыбу и закинул ее в рот.

— А вот ты меня удивил… немного, — проговорил он, старательно жуя, — ты это правильно придумал: внутри дома у тебя против меня куда больше шансов, чем на открытой площадке. Может, тебе бы даже удалось удрать, если бы ты хотел.

— Я не собирался удирать.

— Вот этим и удивил. Дай сюда сакэ.

Хидэтада откупорил небольшую бадью и разлил сакэ по чашкам. Киёмаса принял свою с легким поклоном и немедленно ее осушил.

— Вот… теперь совсем хорошо… — он забросил в рот еще один кусок рыбы.

— Да… — Хидэтада улыбнулся и поднял голову. — Я… так дрался в последний раз, когда приезжал к отцу. И, да, мне тогда тоже казалось, что он меня убьет, если я проявлю слабость.

— А я о чем говорил? Я хорошо знаю Токугаву Иэясу. Хотя, конечно, если бы я прикончил тебя, он убил бы меня собственными руками.

— Вот как… вы говорите об этом без тени сомнений. Признаете моего отца сильнее себя?

Киёмаса скосил глаза в сторону и хмыкнул:

— Когда твой отец, Хидэтада, окрасил кровью воды Анэгавы, я гонял зайцев в лесу и оленей с поля. Ого, кажется, меня услышали! — Он оглянулся. В дверном проеме появилась служанка в простом светло-зеленом кимоно и, поспешно упав на колени прямо у порога, уткнулась лицом в вытянутые руки.

— Нет, ты только посмотри… — Киёмаса мотнул в ее сторону головой. — Ха! Вот какие смельчаки… Женщину послали… Они что там, всерьез считают, что у меня на девку рука не поднимется?

— А у вас поднимется? — Хидэтада отставил пустую чашку и посмотрел на Киёмасу с любопытством.

— А?.. Да мне без разницы, — Киёмаса поднялся и подошел к вошедшей. Остановился и слегка поморщился. — Но, если честно, я не особенно люблю убивать женщин. Они при этом издают отвратительные звуки. А особенно мерзко они верещат, когда кидаешь в огонь их детей.

Он опустился перед служанкой на одно колено и взял ее за подбородок, заставив поднять голову.

— У тебя дети есть, женщина?

Губы служанки задрожали, и она едва слышно пролепетала:

— Д-да, г-господин…

— Сколько?

— Трое, г-господин…

— Мальчики? Девочки?

— Д-дочери… и сын… господин.

— Отлично, — Киёмаса отпустил ее, но наклонился ниже и вытаращил глаза. — Тогда принеси нам еще рыбы, вяленой хурмы… Ты любишь хурму, Хидэтада?

— Не особенно.

— Прекрасно. Значит, мне достанется больше. Еще орехи и чай. И… — он немного подумал, приоткрыв рот и приложив палец к губам, — …еще сакэ, а то это не смешно. Все запомнила?

— Д-да, господин, — женщина поспешно кивнула.

— Тогда бегом.

Служанка сорвалась с места и понеслась вниз по ступенькам, путаясь в кимоно.

— А! Воды в бочку пусть наберут! — крикнул Киёмаса вслед, махая рукой, и громко рассмеялся.

Он вернулся и снова сел за столик. Повертел в руках пустую чашку и протянул ее Хидэтаде.

— Зачем вы напугали служанку? — Хидэтада налил сакэ ему, затем себе.

— А мне нравится, когда меня боятся, — ответил Киёмаса с легким смешком.

— Просто нравится?

— Да, — он выпил и потряс головой, щурясь от яркого света.

Хидэтада задумался, глядя на свою чашку, потом улыбнулся и посмотрел на Киёмасу.

— Враги должны испытывать страх. А слуги и вассалы должны повиноваться из любви и уважения, разве не так? — спросил он.

— Мне абсолютно безразлично, любят меня или нет. Если тебя уважают и боятся — этого более чем достаточно.

— Я бы никому не стал служить из страха.

— А из уважения? — Киёмаса рассмеялся и наклонился к Хидэтаде, глядя ему прямо в глаза. — Осыпь человека золотом — и он ударит тебя в спину или просто покинет, когда золотой поток иссякнет. Убей тысячу и пощади одного — и он будет считать себя избранным и прославлять всю жизнь тебя и твое великодушие.

Хидэтада сдвинул брови и медленно, маленькими глотками выпил свое сакэ. Потом снова спросил, прищурив один глаз:

— А вы боитесь господина Хидэёси?

— Что?..

— Я не сомневаюсь, что вы испытываете к его светлости огромное уважение. А страх? Вы испытываете страх?

— Что ты несешь? — на лице Киёмасы появилось одновременно возмущенное и недоуменное выражение.

— Да нет, ничего, прошу прощения, господин Като… — Хидэтада прикрыл ладонью губы, скрывая улыбку.

— Вот и не говори глупостей. А-а, проклятый свет… — Киёмаса поморщился, встал, сдернул с постели одеяло и принялся занавешивать им дыру.

— А вы сами чего-нибудь боитесь?

— Я? — Киёмаса обернулся, и одеяло упало. Он выругался сквозь зубы и опять попытался приладить сукно так, чтобы ткань закрывала пролом в стене. — Только дураки ничего не боятся.

— А что вызывает у вас страх?

Киёмаса наконец закончил, подошел к Хидэтаде и, приблизившись к его уху, громко зашептал:

— Что сакэ закончится раньше, чем его принесут, — он выпрямился и произнес обычным тоном: — Налей еще.

Хидэтада прыснул, снова прикрывая рот ладонью, и его плечи затряслись от смеха. Киёмаса расхохотался вместе с ним. Но тут же вздохнул, нахмурился и сел рядом:

— Как… он? Расскажи.

— Его светлость?

— Да, — Киёмаса отвернулся.

— Он… очень расстроен происходящим.

— Еще бы… — Киёмаса стукнул кулаком по полу. — Я не должен был возвращаться сюда. Чертов идиот Мицунари… Какие, к бешеным ёкаям, переговоры? Да, долбопляс Кониси просрал все, что только возможно, но я не зря оставил северные земли! Мы еще десять раз могли вернуться на прежние позиции.

— Я… читал доклады. Разве армия не испытала большой нехватки ресурсов? Оружие, продовольствие?

— Нехватка ресурсов, говоришь? Бред! — Киёмаса еще раз врезал кулаком по полу. — Мы взяли Чинджу. Небольшая передышка, и мы двинулись бы дальше — путь на юг был открыт. И мы взяли бы все, что нужно, прямо по пути. И это как раз подданные трусливого императора остались бы без «ресурсов».

— Но… ведь в том докладе было именно об этом…

— Я слышал этот бред, Хидэтада, не надо мне его повторять!

— Да, я знаю. И до сих пор не понимаю, зачем господин Исида это затеял.

— Ах вот оно что… вот ты зачем пришел? Хочешь понять? Может быть, думаешь, что где-то зреет заговор против его светлости?.. А ты его раскроешь? — Киёмаса расхохотался, но смех вышел резким и каким-то лающим. И он внезапно замолчал, сгорбившись и уставившись в пол. Перед его глазами вновь всплыло перекошенное яростью лицо Мицунари.

«…Отдых? Ну разумеется, убивать на улицах мирных людей куда интереснее, чем преследовать вооруженных воинов! Тридцать тысяч! Вы вырезали тридцать тысяч! Неудивительно, что ты так устал, Киёмаса!»

Киёмаса поднял голову, придвинулся к Хидэтаде почти вплотную и наклонился к самому его лицу:

— Кониси прикрывает свою задницу и трясется за каждого своего никчемного солдата. А Мицунари… Он болван, лезущий не в свое дело и ни черта не понимающий в войне. Но он не предатель. Запомни это хорошенько.

Хидэтада кивнул и тут же отрицательно помотал головой:

— Вы… ошибаетесь, я не ищу предателей. Я… правда, хочу понять. Понять, почему его светлость… потерпел поражение…

Лицо Киёмасы перекосило. Он схватил Хидэтаду за плечи и тряхнул:

— Не смей, никогда не смей так говорить! Не господин Хидэёси потерпел поражение! Мы! Те, кому он доверил свою мечту, мы подвели его! Покрыли его имя позором! Он верил нам, понимаешь?! Ты понимаешь это? Он должен был приказать мне умереть еще тогда, на том совете… Но… Знаешь, почему я еще жив? Знаешь?

Хидэтада опять помотал головой. Он боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не прервать этот поток. Он чувствовал, что слова Киёмасы исходят из глубины его души.

— Не знаешь… а я тебе скажу. Потому что ничего пока не кончено. Я верю, что еще есть надежда. Поэтому, только поэтому я все еще нужен его светлости. Проклятие… чего сидишь и смотришь? Я же просил налить еще!

— Я налил, господин Като, да только вы уже выпили.

— Да?.. А я не заметил. А-а, парень, ты врешь. Ты сам все выпил, так? Пока я смотрел в другую сторону. Но тут еще достаточно… А вот еда закончилась…

Киёмаса отвернулся к проему, раздумывая позвать слуг, и Хидэтада в это время наполнил чашки.

Киёмаса снова обернулся и озадачено на них уставился.

— О! Я же говорил! Ты большой хитрец, юный Токугава, — наконец рассмеялся он.

С улицы раздался негромкий стук деревянных подошв.

— Смотри-ка… Женщина, ты просто на удивление вовремя! — Киёмаса вскочил, подошел к проему и откинул одеяло.

Служанка поклонилась настолько низко, насколько ей позволял поднос в руках, и прошла в комнату. Опустилась на колени и стала расставлять на столике закуски и столовые приборы. Следом за ней вошла девочка лет двенадцати-тринадцати на вид. В руках она сжимала бадью с сакэ, довольно тяжелую и объемную. Она поставила ее рядом с той, что уже имелась на столике, и тут же, мелко семеня, юркнула за порог, опустилась на колени и спрятала лицо.

— Дочь? — Киёмаса махнул рукой в сторону девочки.

— Да, господин… — служанка опустила голову, как могла низко.

— Старшая?

— Да, господин, — женщина сделала попытку подняться.

— Куда собралась? Я разве разрешал тебе уходить?

Плечи служанки мелко затряслись. От порога послышался тихий всхлипывающий звук.

Киёмаса резко повернулся и подошел к девочке.

— Голову подними.

Девочка медленно подняла вверх испуганное личико. В ее глазах стояли слезы.

— Красивая, — Киёмаса криво усмехнулся. И, продолжая усмехаться, подошел к полкам у противоположной стены. Наклонился, покопался в одном из ящиков и вытащил оттуда связку монет. Затем вернулся к трясущейся от страха служанке. Сунул ей связку в руки и снова уселся рядом с Хидэтадой.

Женщина с ужасом уставилась на монеты. Потом подняла голову и ошарашенно посмотрела на Киёмасу.

— Купишь девке яркий наряд. И заколки. И сладостей остальным. Поняла?

— Д-да… господин, благодарю вас, господин, — женщина принялась быстро и часто кланяться.

— Я не понял, почему вы обе еще здесь?

Служанка вскочила и выбежала из комнаты, схватив попутно девочку за руку. Киёмаса посмотрел им вслед и покачал головой:

— Видал?

Хидэтада, уже не сдерживая улыбку, беззвучно рассмеялся.

— Чего хохочешь? Думаешь, им тут за меня доплачивают?

— …А он голову задрал и орет: «Я буду преследовать тебя, пока в моих жилах есть хоть капля крови!» Ну, я отсек ему ноги и кинул меч. И ты знаешь — он не соврал! — Киёмаса расхохотался и выронил пустую чашу. — Эй! Ты меня слушаешь? Или спишь?

— Да?.. — Хидэтада дернул головой и слегка покачнулся, — нет… я… задумался просто.

Киёмаса придвинулся и хлопнул юношу по плечу:

— А ты не думай, ты наливай. И молчишь все время. Не верю, что ты не знаешь ни одной смешной истории.

Хидэтада поморгал и нашарил на полу перевернутую чашку. Поднял ее, задумчиво повертел, зачерпнул ковшиком сакэ, медленно понес, чтобы не расплескать, но все равно умудрился пролить часть содержимого себе на рукав.

— Во-о!.. Я же говорил, что они только мешают. Давай сюда! — Киёмаса выхватил из его рук чашку и тут же осушил. — История!

— Да… я думаю.

— Если ты будешь долго думать, мне окончательно станет скучно. Давай, пока ты думаешь, я расскажу, как Мицунари подцепил блох?

— Блох?! — Хидэтада прыснул сакэ и старательно вытер лицо рукавом. Глаза его округлились.

— Ну да. Блохи, мерзкие твари, хуже китайцев! — Киёмаса снова рассмеялся и демонстративно почесался в нескольких местах.

Хидэтада хихикнул:

— Это в Корее, да?

— Я не знаю, кто там прыгал на Мицунари в Корее… — Киёмаса сделал паузу, чтобы подчеркнуть двусмысленность своих слов, но Хидэтада никак не отреагировал, поэтому он продолжил: — Он все в штабе отсиживался, там ему, небось, фуро[12] в спальню приносили, где уж нам… Нет, это давно было. Мы тогда под Такамацу стояли. Слышал эту историю?

— Да! Знаменитая водная осада, гениальная задумка его светлости и…

— Да, да, — перебил его Киёмаса. — Так вот, грязища, дожди, воды полно, а вымыться толком негде. Все чесались, одежду стирали, как придется. И только Мицунари ходил все время чистенький и причесанный, словно по двору замка прогуливался. И к нам не подходил, разговаривал на расстоянии. Ох, мы на него злились тогда. Седзю, помню, подбил нас в него грязью кидать, но случайно своему отцу попался. Как нас отчитали! — Киёмаса хмыкнул. — Но я не об этом. Так вот, приходит как-то Мицунари с докладом к его светлости, мы на земле сидим, а он стоит, как натянутая тетива, и медленно так вещает. Прямо словно проповедь читает, лицо каменное и взгляд, как будто он пришел истину до нас до всех донести. Его светлость послушал, махнул рукой: иди, дескать. Ну, Мицунари и вышел, высоко подняв голову. Вышагивал, как в строю на параде. Тут мы не выдержали уже. Нас тоже отпустили, и мы потихоньку за ним пошли — решили, что сейчас уж точно в грязи изваляем, чтобы не задавался так. Смотрим, а он за кусты зашел и как давай там чесаться. Тут уж мы сами в грязь и попадали!

Хидэтада откинулся назад в приступе хохота, потерял-таки равновесие и упал на спину. С трудом перевернулся и снова сел, не переставая смеяться. По его щекам потекли слезы, которые он старательно принялся вытирать рукавом.

— Вы… давно не любите Исиду Мицунари? — всхлипывая, проговорил он.

— Что? — Киёмаса нахмурился. — Не люблю? Что он, девка, любить его? Или, может, печеный угорь?

Он навис над все еще всхлипывающим от смеха Хидэтадой и тихо прошипел:

— Голову в задницу затолкаю тому, кто тронет этого дурака. А надо будет — сам ему шею сверну, так и знай. Кониси… Укита… Вот что бывает, когда вместе собираются те, кто любит подумать. Где моя история?! — внезапно рявкнул он над ухом Хидэтады.

Хидэтада вздрогнул и подскочил от неожиданности:

— Я… я только сплетни столичные знаю. А со мной ничего интересного и не было никогда. По крайней мере, смешного.

— Эх ты… — Киёмаса покачал головой и отодвинулся. — О, ты опять врешь! А ну-ка, расскажи, за что тебя твой приятель Юкинага в реку скинул?

— Вы знаете об этом? — Хидэтада округлил глаза.

— Конечно. Нагамаса мне жаловался на этого балбеса. Вот с кем вечно что-то приключается. Я тебе потом расскажу.

— Да там… из-за стихов все вышло. Ему не понравились мои стихи.

— О как! Юкинага у нас в тонкие ценители поэзии записался, надо же, — Киёмаса иронично вздернул бровь, — а ты у нас, выходит, поэт?

Хидэтада отчего-то смутился и потупил взгляд:

— Что вы… какой я поэт. Так… входит в обязательное обучение… И это и не стихи были, если честно. Просто Юкинага счел их оскорбительными.

— Оскорбительными? Ну-ка… давай и я послушаю. Только не говори, что забыл, — тон Киёмасы стал угрожающим.

— Нет… помню, просто…

— Что — просто? Я не Асано Юкинага, и речки здесь нет. В крайнем случае суну тебя в бочку ногами вверх.

— Не сунете! — сверкнул глазами Хидэтада.

— Рассказывай!

Киёмаса задумался и тут же разразился хохотом.

— Слушай, поэт. Если сейчас ты так же смешно придумаешь про меня, обещаю: твоя голова останется сухой.

— Про вас?

— Про меня! — Киёмаса снова придвинулся и положил руку на плечо Хидэтады, слегка придавив: — Или боишься?

— Ничего я не боюсь, — Хидэтада дернул плечом, сбрасывая руку, и потянулся за ковшом. — Только надо еще выпить.

— А, вот это ты дело говоришь! — обрадовался Киёмаса и протянул чашку.

Хидэтада налил им обоим, на этот раз не пролив, и задумался, уставившись в чашку. Потом залпом выпил, выдохнул и поднял глаза к потолку:

Киёмаса поперхнулся сакэ, швырнул чашку на пол и оглушительно захохотал:

— А неплохие у тебя… учителя стихосложения. Я бы у них… тоже поучился.

— Я слышал: вы не любите стихов.

— Глупости. Я не люблю китайских стихов. Это которые… — и Киёмаса закатил глаза, поднял руки вверх и медленно продекламировал:

— Сидят одни умники и делают вид, что в этом бреде есть великий смысл. А другие умники делают вид, что его понимают. Ужасно бесит. А стихи я люблю. И песни тоже, — Киёмаса опустил руки, прикрыл глаза и внезапно затянул:

Он пел долго, слегка раскачиваясь, а после того как закончил песню, открыл глаза. Хидэтада сидел, уронив голову на грудь. Киёмаса протянул руку и толкнул его в плечо. Юноша упал, вытянулся и подсунул руку под голову.

— Мальчишка… — усмехнулся Киёмаса. Ему вдруг стало нестерпимо жаль молодого Токугаву. В свои шестнадцать парень имел все, о чем мог бы только мечтать человек. Никогда не знал ни голода, ни обид. Роскошные одежды, красивые женщины, лучшие учителя, почет и уважение с самого детства. А главного не было. Того, о чем мечтает любой мальчишка, что снится даже сыну крестьянина по ночам, — воинской славы. И, конечно, страха смерти в первом серьезном бою, когда понимаешь — вот она какая, смерть. Слез над убитыми друзьями. Опьяняющего счастья, когда держишь в руках отсеченную голову врага. И гордости, когда преклоняешь колено перед господином, чтобы получить из его рук заслуженную награду. И каменной тяжести поражения, когда тебе кажется, что никакая кровь и боль никогда не смоют это чувство с твоей души, а рука сама тянется к поясу. Это настоящая жизнь, а Хидэтада был ее лишен. Понимал ли его отец, что лишает сына того, что сам сполна получил в юности? Киёмаса этого не знал. Но пообещал себе, что если будет прощен и его светлость даст ему возможность загладить вину и исправить ошибки, он будет просить отпустить мальчишку с ним. Как упросил когда-то Асано Нагамасу.

Киёмаса усмехнулся, сдернул с дыры в стене одеяло и некоторое время смотрел на освещающую комнату половинку луны. Потом хмыкнул и накрыл мирно спящего на полу Хидэтаду.

Хидэёси не любил вставать рано. Давным-давно, в юности, он подскакивал едва ли не с первыми лучами солнца — дела, запланированные еще с вечера, выдергивали его из приятной пелены сна. Тело и разум требовали действий, немедленных действий, словно время вытекало у него между пальцами.

Сейчас все изменилось. Долго не желали открываться глаза, голова по утрам была тяжелой, будто вечером он не ложился в постель после теплой ванны с расслабляющими тело травами, а кутил с друзьями до полуночи. Старость. Она надвигалась медленно и неумолимо, тот самый песок времени, который никак не удержать в ослабевших ладонях. Но, несмотря на то что времени и правда оставалось до обидного мало, Хидэёси ценил эти минуты после пробуждения: когда ты еще не встал и нежишься в постели, не так сильно ощущается предательская немощь тела.

Он все чаще спал в одиночестве. Упругие тела юных красавиц больше не согревали его тело и душу приятным возбуждением, скорее мешали насладиться ночной прохладой и тишиной. Его раздражал запах их благовоний, звук дыхания и даже стук сердца.

«Это просто летняя жара, ничего более. Начнутся дожди — и мне сразу станет лучше». Хидэёси потянулся и сел, отпинывая ногами шелковое покрывало. И недовольно пробормотал:

— Мицунари, я заставлю тебя сожрать твои же сандалии, если это не что-то срочное.

Двери бесшумно разъехались в сторону, и в спальню, как тени, впорхнули две служанки. Одна несла на подносе чашу с отваром лечебных трав, а вторая держала аккуратно свернутое алое с золотом кимоно так, словно это была драгоценная хрупкая ваза. Они опустились на колени, и Хидэёси принял чашу из рук служанки, позволив второй накинуть алый шелк себе на плечи. И жестом приказал обеим выйти. Девушки исчезли так же тихо, как и появились.

— Ну и долго ты будешь протирать коленями циновку в коридоре?

— Прошу прощения, ваша светлость, — Исида Мицунари простерся на полу в дверях, — я ожидал, когда вы закончите с утренним ритуалом и будете готовы меня принять.

Хидэёси проглотил кисловатый отвар и махнул рукой:

— Иногда мне кажется, что ты издеваешься надо мной…

— Ваша светлость! — Мицунари вскинул голову и так и остался стоять, опираясь на руки и широко раскрыв изумленные глаза.

— Да, да… Чему ты удивляешься? Мой утренний ритуал, как ты выразился, что-то слишком часто стал выглядеть так: ты приходишь под дверь, сопишь там, дышишь, шуршишь чем-то. Наверняка, чем-то невероятно важным. Именно тем, что меня, по твоему мнению, должно очень заинтересовать с самого раннего утра. Что у тебя сегодня? Интересный и увлекательный налоговый отчет за текущие полгода? Который никак не может подождать до обеда? Или список чиновников, которых ты подозреваешь в растрате? Ты вообще спишь когда-нибудь?

— В-ваша светлость… Я вовсе не хотел, я пришел…

— Я вижу, что ты пришел, Мицунари, у меня пока еще все в порядке с глазами. Помоги мне одеться.

Мицунари снова поклонился, поднялся и подошел к постели, почтительно встав рядом. Хидэёси медленно поднялся и раскинул руки в стороны. Кимоно соскользнуло с плеч и упало на футон.

— Прошу прощения, но то, что я хочу сообщить вам, действительно важно, — Мицунари сложил в угол ночную одежду Хидэёси и теперь старательно завязывал узел на поясе его кимоно. Хидэёси вздохнул и опустил руки.

— Тогда проводи меня в сад. Здесь ужасно душно.

— Да, ваша светлость, но…

— Что — но?

— Вы не допили ваше лекарство, — Мицунари взял с подноса чашку и протянул ее Хидэёси.

— Оно кислое, вот, попробуй сам, — Хидэёси скривился.

— Я знаю, ваша светлость, — Мицунари поклонился, не выпуская чашку из рук. Он даже не опустил ее — продолжал держать на вытянутых руках.

— Ты просто кошмарный зануда, давай сюда! — Хидэёси выхватил ее у Мицунари, зажмурил глаза и выпил содержимое одним глотком. А затем демонстративно перевернул и потряс. — Видишь? Пусто! Все? Ты теперь мне разрешишь спуститься в сад?

Утренняя прохлада бодрила. А может, это начал действовать отвар. Впрочем, какая разница? Хидэёси сладко потянулся, спускаясь с крыльца в тень кустарников и деревьев, образующих нечто, похожее на беседку. Там, под густой листвой, скрывались небольшой столик и подушки на низком деревянном настиле. Хидэёси уселся на одну из них и зевнул.

— До сих пор ощущаю этот мерзкий вкус. Принеси мне дыню.

— Я сейчас распоряжусь, ваша светлость.

— Распоряжу-усь, — протянул Хидэёси, передразнивая его, — пойди и найди хорошую спелую дыню. И принеси сюда. Твои неотложные дела подождут, пока ты ее почистишь. Ты ведь не разучился чистить дыню, а, Мицунари? — он подмигнул.

— Что вы, ваша светлость, — Мицунари едва заметно улыбнулся одними губами, — принести вам что-нибудь еще?

— Что угодно, лишь бы оно не напоминало финансовый отчет, — Хидэёси рассмеялся и жестом отпустил Мицунари. Тот поклонился и исчез в листве.

Хидэёси прикрыл глаза. Может, ему стоит приказать постелить себе прямо здесь? Или в чайном домике возле реки? Он со вздохом отмел эту мысль. Мицунари притащит туда вооруженную охрану из пяти десятков гвардейцев, и они всю ночь будут звенеть оружием и скрипеть доспехами. Он уже давно убедился, что Мицунари теряет всякое понятие о границах, когда речь заходит о его, Хидэёси, безопасности или здоровье. Впрочем, это распространялось гораздо шире. Хидэёси не исключал, что если спросит точное число лепестков на цветах в своем саду, то Мицунари без запинки выдаст точную цифру. И ничего не нужно будет проверять. За все эти годы Хидэёси привык, что Мицунари не ошибается практически никогда…

…Если бы это касалось всех вопросов… Хидэёси вздохнул и устроился поудобнее. Он знал, что долго ждать не придется.

И точно. Не успел он толком погрузиться в размышления, как послышался шорох шагов и Мицунари уже склонился над столиком, опуская на него блюдо с аккуратно нарезанной дыней. В том, что он резал ее сам, можно было не сомневаться: все дольки были абсолютно одинаковыми. Хидэёси наклонил голову, рассматривая Мицунари. Вот уж кого не коснулось дыхание времени… Этот человек почти не изменился за все те годы, которые Хидэёси его знал. Все та же безукоризненно прямая спина, аккуратные ухоженные руки с округлыми розовыми ногтями. Тщательно, волосок к волоску уложенная прическа. И ни малейшего намека на седину. Те же движения, никакой суетливости, даже когда Мицунари выглядит изумленным или испуганным. И тот же взгляд, слегка настороженный и проницательный. Хидэёси усмехнулся. Его верный, идеальный Мицунари.

— Садись, — Хидэёси потянулся к блюду с дыней, взял дольку и отправил ее в рот. Тщательно пожевал и зажмурился, довольный.

— А теперь рассказывай.

Мицунари сел напротив и, слегка помедлив, произнес:

— Речь пойдет о юном господине Токугаве, ваша светлость.

Хидэёси хмыкнул. Мицунари никогда не называл Хидэтаду по имени, даже когда тот был совсем ребенком. Только «юный господин Токугава» и никак иначе. Ничем другим он не выдавал больше своей неприязни, но Хидэёси был уверен, что Мицунари не нравится Хидэтада. И чем дальше, тем больше росла эта уверенность. Хидэтада с Мицунари был настолько же изысканно вежлив, и Хидэёси подозревал даже, что между ними когда-то давно уже произошло нечто такое, что поселило в их сердцах обоюдную неприязнь. Можно было предположить, что Мицунари перекладывает на сына отношение к его отцу, но с Иэясу он вел себя совершенно по-другому. И в юности, и сейчас. Хидэёси не спрашивал о причинах ни того, ни другого, ему просто нравилось наблюдать.

— Да?.. — он отвлекся от своих мыслей, — так что же у нас опять натворил юный господин Токугава? Снова пил всю ночь с моим племянником?

Слово «племянник» Хидэёси особенно подчеркнул. То, что кто-то по своей вине впал в немилость, вовсе не отменяет уз родства.

— Ваша светлость… — Мицунари едва слышно вздохнул, — вы и в прошлый раз не отнеслись серьезно к моим словам. И, тем не менее, я бы хотел вам напомнить, что да, несколько дней назад юный господин Токугава принял посланника от рода Асано и немедленно выехал в их поместье. Где провел ночь и вернулся к себе только к обеду. А вчера… — глаза Мицунари засветились торжеством, — вчера юный господин Токугава, воспользовавшись паланкином с вашим гербом, тайно посетил находящегося под стражей Като Киёмасу. И оставался у него с середины стражи змеи до конца часа кота[15]. Как только мне доложили об этом, я немедленно отправился к вам.

— Вот как… — протянул задумчиво Хидэёси. Он приказал содержать Киёмасу под стражей, потому что очень сильно на него разозлился. Он понимал, что это излишне, достаточно было одного приказа, но ему хотелось сполна продемонстрировать Киёмасе свое недоверие. Понимал ли это Мицунари? Или принял за чистую монету?

— И?..

Мицунари удивленно поднял брови:

— Вы действительно не находите в этих действиях ничего подозрительного? В течение нескольких дней юный господин Токугава посещает двоих людей, вызвавших ваш гнев и находящихся под арестом…

— …И, по странному совпадению, фигурировавших в так рьяно защищаемом тобой докладе, а, Мицунари? Тебе это беспокоит?

— Нет, ваша светлость, — Мицунари посмотрел ему прямо в глаза. Его взгляд был абсолютно спокойным. — Господа Асано и Като могут считать себя оскорбленными и быть недовольными принятым вами решением.

— …И в связи с этим сговариваются против меня, используя в качестве посредника наследника семьи Токугава? Ты это имеешь в виду?

— Нет, ваша светлость, — Мицунари снова вздохнул и, не отводя взгляда, медленно произнес: — Я имею в виду, что, возможно, господин наследник семьи Токугава использует их недовольство.

— Так… — Хидэёси взял с блюда еще один кусочек дыни и принялся старательно его жевать. — Мицунари, а ты помнишь, сколько лет Хидэтаде?

— Да, ваша светлость, — без заминки ответил Мицунари. — В этом же возрасте господин Иэясу выступил с авангардом из пятисот человек и захватил несколько приграничных крепостей семьи Ода. А годом позже заключил союз с господином Одой Нобунагой, отказавшись от вассалитета клана Имагавы. Я умоляю вас, ваша светлость! Отнеситесь к этому делу со всей серьезностью. Ведь речь идет о ваших близких родственниках, пусть даже и вызвавших ваше недовольство.

Мицунари поклонился так низко, что коснулся лбом досок настила.

Хидэёси нахмурился и задумался. Насколько же все-таки хорошо Мицунари его знает. Иногда даже казалось, что этот человек читает его мысли. Хидэёси похлопал его по плечу и ободряюще улыбнулся.

— Ты слишком недоверчив, Мицунари. Тебе везде мерещатся то заговоры, то обман, то мошенничество. Что еще придет в твою голову? Что Хидэтада пытается отравить меня своим чаем? Или, пользуясь правом носить оружие наедине со мной, перережет мне горло и тайно сбросит тело в реку?

Мицунари поднял голову. В его глазах отразился настоящий ужас:

— Ваша светлость!

Хидэёси рассмеялся и похлопал Мицунари по щеке.

— Ваша светлость… Прошу, умоляю вас, разрешите мне всецело расследовать это дело. Может, вы и правы, и я гоняюсь за туманом, но что если я не ошибаюсь в своих подозрениях?

Хидэёси снова задумался. А потом взял с блюда кусочек дыни и сунул его в рот Мицунари.

— Хорошо, если тебе так будет спокойнее. Докладывай мне обо всем, что удалось узнать. Но, знаешь что, Мицунари? — он внимательно посмотрел на вассала. — Если ты поссоришь меня с Иэясу, я пришлю ему твою голову в подарок, в качестве знака примирения.

Хидэтада шел по дорожке, стараясь держать спину ровно. После того как он принял сначала горячую ванну, а потом облился ледяной водой по совету господина Киёмасы, он чувствовал себя намного лучше, но все равно предпочел бы полежать до вечера где-нибудь в теньке. Но визит к его светлости был назначен на полдень, и даже немного опоздать Хидэтада позволить себе не мог. При виде завтрака его едва не стошнило, да и времени уже оставалось очень мало, поэтому Хидэтада ограничился лишь приведением себя в относительный порядок.

…И очень обрадовался, когда узнал, что его светлость примет его в саду. Находиться в помещении сейчас было для Хидэтады пыткой.

— О… Мицунари, взгляни-ка… а вот и наш заговорщик! — Хидэёси приветственно махнул рукой и покосился на почти пустое блюдо. — Вот незадача, а дыню-то мы с тобой всю съели. Ну, ничего. Хочешь, можешь прямо сейчас спросить у него, где он провел эту ночь? — Хидэёси усмехнулся и снова подмигнул Мицунари. И вдруг выразительно хмыкнул, глядя, как приблизившийся к ним Хидэтада медленно опускается на колени.

— …А впрочем, это излишне, не находишь? Мальчик мой, не желаешь ли поведать нам, кто это так жестоко с тобой обошелся?

Хидэтада выразительно посмотрел на Мицунари. Тот поймал его взгляд и слегка сощурил глаза.

— Ваша светлость, я приношу вам свои глубочайшие извинения и умоляю простить меня за то, что я решился появиться перед вами в подобном виде. Но я бы никогда не посмел лгать вам, сказавшись больным, — сказал Хидэтада.

— Нет, ты посмотри на это, Мицунари. Светлая мысль не напиваться перед визитом ко мне даже не посетила его голову. Подумай об этом на досуге.

— Ваша светлость. Я бы никогда не позволил себе настолько отвратительно поведения, — Мицунари поклонился, выпрямился и посмотрел на Хидэёси с некоторым недоумением. Хидэёси закатил глаза.

— А, забудь. Кроме того, это моя вина. Ведь в отсутствие родного отца именно я должен следить за поведением и здоровьем мальчика. А получается, что моя родня его спаивает… что я скажу Иэясу?.. — Хидэёси сокрушенно развел руками.

Хидэтада густо покраснел и опустил глаза.

— Мицунари, оставь нас. Я не хочу смущать этого юношу и в присутствии посторонних исполнять… хм… свой отцовский долг. И распорядись, чтобы принесли холодной воды, — Хидэёси не сдержался и откровенно рассмеялся.

Мицунари поклонился нарочито медленно, показывая, что он все понял, поднялся и вышел. Отойдя немного, на расстояние, с которого сидящие в беседке его уже не могли видеть, он махнул рукой. К нему тут же приблизился слуга и низко поклонился.

— Отнесешь воды его светлости. И держись поблизости. Смотри внимательно. Если его светлость прикажет принести чайные приборы — потом возьмешь чашку, из которой он пил, и отнесешь моему лекарю. Все запомнил?

— Да, мой господин, — слуга снова поклонился и исчез в листве сада.

— Ну, не томи, рассказывай! — Хидэёси посмотрел на Хидэтаду, всем своим видом выражая нетерпение.

— Ваша светлость… господин Киёмаса был бы счастлив узнать о том, что вы помните о нем.

— Та-ак… — произнес Хидэёси и прижал ладонь к подбородку, — ты, я смотрю, совершенно очарован им. Э-эх… мне бы зажигать такую страсть в сердцах красавиц, как он — в сердцах юношей.

Затем, став серьезным, он придвинулся к Хидэтаде и положил руку на его макушку.

— Надеюсь, ты не забыл, для чего я тебя к нему отправлял?

— Нет, ваша светлость, — Хидэтада опустил голову, не смея поднять взгляд.

— Ну? Что он сказал? Отвечай.

— Простите, ваша светлость…

— Простите?! — Хидэёси повысил голос. — Хватит уже лепетать. Даже если он назвал меня выжившим из ума стариком — говори. Нечего его покрывать. И… — голос его внезапно смягчился, — обещаю, что его слова никак не повлияют на его участь. И ты тоже не бойся, — он ободряюще улыбнулся, — или тебе настолько плохо? Сейчас принесут воды.

— Нет, ваша светлость, простите… Господин Киёмаса считает себя виновным в том, что произошло в Корее. И не ищет для себя оправданий. Но…

— Что?

— Он считает, что войска были выведены преждевременно.

— Вот оно что… — Хидэёси убрал руку, поднял глаза к свисающим гроздьям акации и, медленно раскачиваясь, сказал: — То есть, он считает, что мой приказ был ошибкой. И что я не должен был вступать в переговоры с Китаем? Так?! Отвечай!

— Не так… не совсем… возможно, он имел в виду, что вас ввели в заблуждение…

Хидэёси с размаху треснул кулаком по столу. Подходящий как раз в это время слуга вздрогнул и выронил поднос. Хидэёси обернулся и рявкнул:

— Вон отсюда, идиот криворукий!

Слуга часто закивал и бросился бежать. В спину ему врезалось блюдо, остатки дыни разлетелись по кустам.

Хидэёси оперся локтями о стол и обхватил голову руками.

— Никому ничего нельзя поручить… — тихо прошептал он. — Почему так, Хидэтада, скажи мне, почему? Войну проиграли, загородную резиденцию мне до сих пор не достроили, даже воды принести нормально не могут! В какое такое заблуждение меня ввели? И кретин Вакидзака не просрал к морским ёкаям флот какому-то корейскому выскочке? Или Кониси не вышвырнули за шкирку из Пхеньяна? А Като? Чем занимался он? Обустраивал свои новые земли? Или бежал, поджав хвост, от дикарей? А? Он тебе про это не рассказывал, нет?

Хидэтада потупился еще сильнее.

— Он… говорил, что захват Чинджу стал бы переломным этапом в этой войне…

— Молодец Като Киёмаса! Он у нас величайший полководец столетия! Он взял Чинджу! И, разумеется, был готов двигаться дальше! Без припасов! Без войска! Один! С копьем наперевес и моим именем на устах!

— Но, ваша светлость, тот доклад…

— Да плевать я хотел на этот идиотский доклад! Меня тут все за дурака держат? Все, а, Хидэтада?!

Снова появился слуга, на этот раз уже другой. Быстро проскользнул под заплетенную лианой арку, поставил на столик поднос и также быстро скрылся. Хидэёси приподнял голову и внезапно расхохотался так, что из его глаз брызнули слезы:

— Вода, Хидэтада! Смотри, у тебя, наконец-то, есть вода! Видишь, не все еще потеряно! Завтра же прикажу, чтобы готовили переезд в Фусими. А то эта жара меня доконает.

Он схватил кувшин с водой и принялся оттуда жадно пить. Напился и протянул его Хидэтаде, игнорируя чашки.

— Но, ваша светлость… — Хидэтада с поклоном принял кувшин. — Фусими… там еще даже не начались отделочные работы…

— Аа… — отмахнулся Хидэёси, — будем спать на земле под кустами. Поедешь со мной, Хидэтада? Должен же кто-то безжалостно разить своим мечом мух и комаров, чтобы они меня не сожрали?

— Конечно, ваша светлость. Я всегда буду рядом с вами, куда бы вы ни направились, — Хидэтада наконец-то смог сделать глоток холодной воды и поклялся мысленно, что большего никогда не возьмет в рот ничего крепче этого напитка.

Хидэтада развернул коня и двинулся вдоль кортежа в обратном направлении. Лицо его было сосредоточенным — он старался не упустить ни одной мелочи. На его взгляд, охраны было слишком мало, зато женщин в красивых развевающихся нарядах — недопустимо много. В случае чего они будут сильно мешать.

— Куда ты все время бегаешь, а? — Хидэёси высунулся из паланкина и рассмеялся.

— Ты нацепил на себя боевые доспехи, словно собрался на войну, а не на прогулку в пару ри[16].

— Ваша светлость, — Хидэтада слегка нахмурился, — я не могу себе позволить отнестись к защите вас и господина Хироимару безответственно.

— Хе-хе-хе! — Хидэёси запрокинул голову. — А ну-ка, посмотри мне в глаза! А то я подумаю, что вместо тебя в этих доспехах — Мицунари. Брось, не надо передо мной прикидываться. Мы-то с тобой оба знаем, зачем ты натянул доспехи и взгромоздился на коня.

— Ваша светлость… — Хидэтада смущенно опустил взгляд.

Хидэёси расхохотался:

— Ладно, не красней так. Ты и правда выглядишь очень мужественно. Ох, Мицунари весь распушится, когда узнает…

— Не могу с ним не согласиться, на этот раз… — пробормотал Хидэтада.

— Глупости, — Хидэёси вмиг стал серьезным. — Это прекрасная идея. Основная процессия отбыла в Фусими два дня назад, если бы кто-то хотел напасть на меня, то это бы уже произошло. А таких процессий, как наша, только сегодня движется по этой дороге четыре. А я официально уже давно прибыл.

— Да, вы правы, ваша светлость. Просто я переживаю…

— Ты молодец, Хидэтада, не теряешь бдительность. Расслабься, мы будем в Фусими самое большее через час. Надеюсь, праздничный банкет уже готов… — Хидэёси мечтательно закатил глаза. — Столы накроют прямо вокруг пруда. Должны сделать навесы от солнца, ну, или если боги благосклонны к нам, то от дождя. Вечером будет фейерверк. А госпожа Го наверняка выйдет встречать нас… и тогда-то она увидит тебя на коне и в роскошных доспехах!

— Ваша светлость!

Громкий хохот потряс паланкин. Словно эхо, откуда-то из глубины отозвался детский плач.

— Хирои, Хирои! Чего ты раскапризничался? Ну-ка иди к своему папе, смотри какой у нас блестящий красивый охранник! — Хидэёси откинул полностью занавеску, пересаживая малыша на колени.

Хидэтада улыбнулся.

— А ну-ка, Хидэтада, слезай с коня! Эй, остановитесь!

— Остановиться! — громко скомандовал Хидэтада, и процессия замерла. Он соскочил с коня и подошел к паланкину. Хирои замолчал и уставился на него удивленными глазенками.

— О, смотри, ты ему нравишься! Или это твои доспехи? Наш малыш — настоящий воин, ему нравятся боевые доспехи. Давай, Хидэтада, возьми его! Посадим моего сына на коня! А, Хирои? Представляешь, как удивится мамочка, когда ее малыш прискачет на коне?

Хидэтада взял на руки ребенка и осторожно усадил в седло. Хирои тут же вцепился ручками в лошадиную гриву и звонко рассмеялся.

Хидэёси расхохотался в ответ. На его глазах появились слезы:

— Мой сын… вот это воистину мой сын!

Где-то в глухой листве ухнула сова. Потом еще и еще раз. Хидэтада замер, прислушиваясь, потом его глаза округлились, и он резко сдернул Хирои с седла и прижал к груди. И тут же заорал что есть сил:

— Нападение! Перестроиться!

Хирои от испуга опять заревел. За спиной удивленно вскрикнул господин Хидэёси.

И тут же женщины, сопровождающие кортеж, окружили Хидэтаду плотным кольцом, вскинув руки, словно в странном танце. Их длинные рукава колыхались, как от дуновения ветра, и над дорогой повисла мертвая тишина. И в этой тишине Хидэтада услышал тихий свист.

Две женщины упали на землю, а остальные снова плотно сомкнули ряд. Хидэтада, по-прежнему прижимая к груди рыдающего Хирои, выхватил меч. Да только толку от него, если он даже не видит противника?! Хидэтада застонал сквозь зубы от чувства собственного бессилия. Какой смысл в любой охране, когда смерть прилетает из теней? Сколько там, в густой листве, его собственных людей? Их кортеж должны были сопровождать пятеро. Живы ли они? По крайней мере, успели предупредить.

Откуда-то сверху на землю шлепнулось затянутое в черное тело. Похоже, там, наверху, шел невидимый глазу бой. Одна из женщин внезапно опустила руку, и Хидэтада увидел на мгновение мелькнувшую совсем близко темную тень. И снова услышал звук падающего тела.

— Отойдите от меня! Защищайте Хирои! — услышал он откуда-то издалека пронзительный крик господина. Проклятье!.. Знать, хотя бы, сколько их, этих невидимых врагов. Смогут ли они продержаться до подхода следующей процессии? И поможет ли это?

Еще три женщины молча опустились на землю. И Хидэтада понял, что может сделать сейчас только одно. Он упал на колени, мысленно радуясь, что надел доспех, и наклонился как можно ниже, крепко сжимая кричащего малыша. И выставил вперед меч. В этот момент сквозь поредевший круг женщин он наконец увидел черные тени, словно в ночном кошмаре скользящие к ним. И, вскрикнув от внезапно накатившей на него бессильной ярости, в досаде ударил рукоятью меча по земле.

И земля отозвалась ему.

Мальчонка оказался и впрямь шустрый и упертый. Правда, из неумелых маленьких рук палка вылетала почти при каждом ударе, но малыш, словно юркий зверек, бросался к ней и снова вцеплялся изо всех сил.

— Не так, — Киёмаса едва ли не в открытую улыбался. — Не сжимай. Представь, что это птица: сожмешь крепко — раздавишь, ослабишь пальцы — улетит. Понимаешь?

Мальчик молча кивнул и выставил палку вперед.

— Ну, давай, убей меня! — Киёмаса слегка шевельнул кистью, и «оружие» снова вылетело из рук мальчишки, а сам он, прокатившись по земле, шлепнулся на задницу и принялся отчаянно трясти отбитой рукой.

— Заревешь — в следующий раз ее сломаю, — Киемаса не уточнил, что имеет в виду, руку или палку, но мальчик быстро закивал, явно сдерживая слезы, и поднялся на ноги.

Эта женщина, служанка, теперь приходила каждый день. Не пряталась, просто старалась не поднимать голову. Возможно, она оказалась единственной, кто смог справится со страхом перед ним, а может быть, надеялась получить еще денег. Ко второй версии Киёмаса склонялся больше. С того дня, когда его посетил Хидэтада, Киёмасу постоянно преследовала невыносимая скука. Где-то глубоко в сердце он уже ощутил, что это заключение временно, и с нетерпением ждал того момента, когда оно завершится. От скуки же он иногда разговаривал с женщиной, пока она расставляла еду или убирала со стола. Новости — вот что интересовало его. То, что происходит за стенами поместья, где его держали под стражей. Воинов, охранявших его, он до сих пор так и не увидел. О чем очень сожалел. Да, им приказали его охранять, но разве это повод отказывать ему в компании? Ну что стоило их командиру взять пару шестов и зайти пораньше с утра? Любому дураку очевидно, что он не намерен бежать. А захотел бы — разве остановила бы его охрана, пусть даже в сотню воинов?

— Ваш завтрак, господин.

— Не лезь, женщина, — рявкнул Киёмаса, не оборачиваясь, — не видишь, мы еще не закончили?

Пару дней назад служанка появилась не с дочерью, а с сыном — парнишкой лет семи-восьми. В отличие от девчонки, которая никогда не поднимала головы и была похожа на испуганного мышонка, мальчик быстро и ловко взбежал по ступенькам и поставил в углу бадью с сакэ, которая была едва ли не больше него размером. И застыл, как завороженный, во все глазенки таращась на оружейную стойку. Киёмаса хмыкнул, приказал жестом матери и сыну никуда не уходить, вышел во двор и срезал с дерева две ветки поровнее: поменьше — для пацана и побольше — себе.

— Давай, парень, достань меня. А то видишь — мы можем остаться без завтрака, — он поднял руку.

Мальчишка набычился и снова ринулся вперед. Киёмаса слегка отодвинулся, пропуская его, и огрел палкой по спине.

— Ты останешься без завтрака, не я. Зачем мертвому еда? — он расхохотался и повернулся к служанке. — Эй, женщина! Чему твой муж учит сына? Горшки считать?

— Я вдова, господин, — женщина пригнулась к самому полу, словно прося прощения за свои слова.

— Вот как… — Киёмаса подошел к ступенькам и прислонил палку к стойке навеса. — Отчего умер твой муж?

— Корабль, на котором переправляли его отряд, утонул.

— Значит, воином был. И сына обучить не успел… Эй, парень, ты гордишься своим отцом?

— Да, господин, — мальчик опустился на колени и неловко согнулся: видимо, сильно болела спина после удара.

Киёмаса удовлетворенно хмыкнул, поднялся по ступеням и остановился возле служанки, задумчиво оглядывая ее.

— Вот что, — проговорил он наконец, — вечером перед закатом оденешься, накрасишься и придешь ко мне.

Служанка подняла голову и удивленно посмотрела на него, словно не понимая. Потом тихо всхлипнула, и по ее щекам покатились слезы.

— Эй! Что это за сопли? Или… — он наклонился, ухмыльнулся и сжал ее плечо. — Или тебя и так хватает мужской ласки?

Женщина снова всхлипнула, и плечи ее затряслись.

— Отпустите мою маму! — мальчишка, сжимая в руках палку, взлетел по ступеням.

— Что? — Киёмаса резко обернулся. Женщина за его спиной громко вскрикнула. Мальчишка стоял перед ним, и в глазах его плескался не то что страх — панический ужас. Палка тряслась в его руках, но он не отпускал ее, держа перед собой.

Киёмаса хохотнул и выставил вперед ладони:

— Эй! Убери свой меч, видишь, я сдаюсь?

Мальчик опустил палку и расплакался. Словно в ответ, женщина зарыдала в голос.

Киёмаса отступил на шаг.

— Что это за… — он наморщил лоб, — женщина, какого ёкая ты рыдаешь? Боишься?

Она дернула головой, не переставая всхлипывать.

— Глупости, не бойся. Никто из женщин еще не жаловался на мою грубость.

Она сильнее затрясла головой, не переставая рыдать.

— Так чего же ты ревешь тогда?! — зарычал Киёмаса. Эти слезы уже стали его откровенно раздражать.

— Я… — едва выдавила из себя служанка, — …боюсь, что господина приговорят… к смерти.

Киёмаса снова ошарашенно нахмурился, но тут же его лицо просветлело.

— Тьфу ты… дура. Понятно. Тогда вот что. Придешь после заката, когда стемнеет. Чтобы никто не видел? Понятно?

Женщина перестала рыдать и посмотрела на него. Губы ее тряслись. Ее лицо, даже залитое слезами, все равно было довольно миловидным.

— Ты поняла? — Киёмаса повысил голос, хотя то, что рыдания прекратились, обрадовало его.

Служанка торопливо кивнула.

— Тогда исчезни до вечера.

Она отползла назад, к ступенькам, схватила сына в охапку и скрылась.

Когда Киёмаса проснулся утром, солнце едва показалось над горизонтом. Но женщины рядом не было: видимо, она ушла еще затемно. Киёмаса усмехнулся. Женщины всегда казались ему очень странными существами. Впрочем, кто еще позаботится о ее детях, если муж погиб. Была в этом какая-то неправильность, но думать о таких вещах с утра Киёмаса не привык. Он подумает об этом после завтрака.

Он поднялся, повертел головой, разминая шею, взял меч и вышел во дворик, с удовольствием окунаясь в утреннюю прохладу.

Он уже закончил тренировку и умывание, когда до него донесся негромкий стук посуды. Киёмаса, довольно улыбаясь, поднялся по лестнице. Женщина оглянулась и поприветствовала его поклоном. И не ушла, когда он сел за столик и принялся за еду.

— Вот что, — сказал он, когда она подошла, чтобы убрать посуду. — Подарить мне тебе нечего. Денег тоже не дам — нету. Но если я выйду отсюда, и выйду не ронином — найду тебе хорошего мужа, обещаю. Он воспитает твоего сына настоящим воином. И дочь твою выдам за порядочного человека. Согласна?

Одна из чашек звякнула, скатываясь со столика.

— Да что опять не так?! — Киёмаса приподнял одну бровь, но женщина уставилась на упавшую чашку с таким же недоумением. Киёмаса нахмурился, а через секунду резко лег на пол и прижался ухом к доскам. И услышал тихий ритмичный гул, словно где-то глубоко под землей били в большие барабаны. В то же мгновение он вскочил, одной рукой подхватил с пола женщину и вылетел из комнаты, сметая недавно починенную стену.

И тут же земля ушла у него из-под ног. Он упал, отбрасывая свою ношу подальше во двор, и словно откуда-то издалека услышал испуганный женский крик. И громкий треск, сменившийся оглушительным грохотом: рухнули столбы, поддерживающие крышу. Он откатился подальше и закрыл голову руками. Сверху посыпались комья земли. Он попытался подняться на колени, но его тут же бросило вперед, и он едва не скатился во внезапно образовавшуюся трещину в земле. Отскочив назад, он все-таки поднялся на ноги, и тут черный, ослепляющий ужас накрыл его с головой.

— Женщина! Где конюшня?! — он в панике начал озираться по сторонам.

Служанка перестала кричать и тут же вскочила. И уставилась на него, как испуганная лягушка на змею.

Он подлетел к ней, сильно и хлестко врезал по лицу.

— Конюшня! Лошадь! Фусими! Два дня назад! — он принялся трясти ее за плечи. Наконец она поняла. И кинулась вперед, спотыкаясь и увлекая его за собой.

От конюшни осталось всего две стены. Между ними в груде обломков метались несколько одержимых ужасом лошадей с выпученными и налитыми кровью глазами. Киёмаса бросился к одной из них и схватил за шею. Рванул на себя и вниз, пригибая лошадиную голову к земле. Животное дернулось было, захрипело и так же внезапно затихло, успокаиваясь. Киёмаса удовлетворенно хлопнул лошадь по заляпанной пеной морде и запрыгнул ей на спину, держась за гриву. Ударил пятками в бока и направил к разлому в стене.

И тут же дорогу ему преградили несколько вооруженных воинов. Засыпанные пылью и грязью, они сжимали в руках копья, явно давая понять, что не пропустят его. Киёмаса осадил лошадь.

— Его светлость в Фусими. За мной.

Эти поняли мгновенно. Двое из них бросились ловить лошадей. А Киёмаса, уже ни на что не обращая внимания, погнал лошадь вперед.

Хидэтаде вначале показалось, что он оглох. Миг — и он больше не слышит ничего: ни грохота, ни треска, ни испуганного рева малыша. Потом он понял, что перед глазами мутная бело-розовая пелена с зелеными пятнами. И то, что он не может дышать. На секунду ему показалось, что на самом деле он умер, и даже стало любопытно, а что теперь будет дальше. Он попытался пошевелиться, и, словно в ответ на его движение, заворочался и заелозил Хироимару. И Хидэтада окончательно пришел в себя. Откинул рукой розовое марево, которое оказалось шелком платья одной из лежащих на нем девушек, и его взгляд уперся в нависающие прямо над головой ветви. Он попытался подняться. Хироимару прижался к нему, вцепившись в шею, и сосал палец. Хидэтада, которого больше всего беспокоило, что он мог нечаянно придавить ребенка, выдохнул: похоже, тот был в порядке.

— Хидэтада-а! Эй! Хидэтада-а! — голос господина Хидэёси прозвучал совсем близко. И Хидэтада облегченно улыбнулся.

— Ваша… ваша светлость! Мы здесь!

Он поднялся, оттолкнув тело девушки в сторону и протискиваясь сквозь ветки. Похоже, они оказались в ветвях кроны упавшего дерева.

— Хвала всем богам и буддам! — внезапно сквозь густую листву просунулась голова господина Хидэёси. Волосы его были растрепаны и свисали вдоль плеч, лицо испачкано грязью, подбородок украшала глубокая царапина.

— Хирои! Что с Хирои? Дай его мне!

— Господин Хироимару в порядке, ваша светлость. Только мокрый. И я тоже, — Хидэтада вдруг громко расхохотался и вытянул руки, протягивая ребенка.

Хидэёси схватил его и начал старательно ощупывать.

— Хирои… мой Хирои… вот ты какой у меня… смелый! — он вдруг громко взахлеб зарыдал, но его рыдания тут же сменились смехом. Некоторое время только их с Хидэтадой смех разносился по лесу.

Не переставая нервно посмеиваться, Хидэтада выбрался из ветвей, прорубая себе путь мечом, и огляделся по сторонам.

— Нам… повезло, что дорога такая широкая здесь… — наконец сказал он.

— Повезло? И ты называешь это простым везением, Хидэтада? Это настоящее чудо, что мы живы… а ты… Хидэтада… — Хидэёси подошел совсем близко, прижимая Хирои к груди, и с силой сжал плечо юноши. — Хидэтада… ты спас моего сына… ты…

— Ваша светлость… — Хидэтада упал на колени, — я просто… мой долг… господин Хироимару…

По лицу Хидэёси вновь потекли слезы, он сел на землю рядом с Хидэтадой.

— Я не знаю, как и чем мне отблагодарить тебя, Хидэтада. Ты сам мне как сын. Смотри, Хирои, твой старший брат спас тебе жизнь. Он будет тебя защищать. Ты любишь своего братишку, Хирои?

Внезапно раздался громкий треск за спиной, и Хидэтада мгновенно вскочил и обернулся, вскидывая меч. На дорогу медленно вышел человек, закутанный в темно-зеленую одежду, с которой свисали коричневые обрывки ткани.

Хидэёси охнул, быстро встал и спрятался за спину Хидэтады.

— Не волнуйтесь, ваша светлость. Это мой человек, — Хидэтада, облегченно вздохнув, опустил меч и спросил: — Где убийцы?

Человек растопырил пятерню и резко сжал кулак, ударяя по нему ладонью другой руки. Потом еще раз. И развел в стороны кисти с растопыренными пальцами.

Хидэтада улыбнулся и вытер со лба выступивший пот:

— Ваша светлость, все в порядке. Из тех, кто напал на нас, — десять убиты, остальные разбежались. Кто-нибудь еще выжил кроме тебя? — снова обратился он к синоби.

Тот вновь растопырил пальцы и согнул три из них, стуча по каждому. Затем большим пальцем он указал на себя, а указательный согнул.

— Что он говорит?

— Он говорит, что из пятерых синоби, сопровождавших нас, погибли трое, а один ранен.

— Плохо, — болезненно поморщился Хидэёси и кивнул в сторону.

И только сейчас Хидэтада заметил, что еще четверо — уцелевшие охранники, обступили их, подняв копья.

— Это все, кто выжил?

— Похоже, что да, — сказал Хидэёси и внезапно закричал: — Эй! Кто-нибудь есть живой?

Из глубокой трещины, пересекающей дорогу, раздался негромкий стон.

— Посмотрите, кто там, — приказал Хидэёси охранникам и направился к упавшему дереву. Раздвинул ветки и сокрушенно застонал. — Вот скоты… всех моих девочек перебили. Мицунари будет в ярости: каждая стоила дороже, чем десять воинов в доспехах вместе с конями. Эй! Посмотрите здесь, может кто живой из них?

Один из охранников кинулся в груду ветвей. А Хидэёси вернулся к Хидэтаде.

— Знаешь что… — проговорил он задумчиво, — это ведь не меня хотели убить… Это Хирои убить хотели.

Он повернулся к синоби и внимательно на него посмотрел.

— Среди тех, кто напал, есть раненые?

Тот отрицательно мотнул головой.

— Проклятье! — закричал Хидэёси и ударил кулаком по ноге. Хирои захныкал. — Ну ничего… я все равно узнаю… лично выпущу кишки этой твари и привяжу к дереву.

Хидэтада с сомнением посмотрел на Хидэёси.

— Нам… не знаю, стоит ли ждать следующий за нами кортеж? Неизвестно, живы ли они вообще. И взгляните на дорогу.

Хидэёси отвлекся от своих мыслей и огляделся. Широкие трещины в нескольких местах вспороли землю. Из одной из них сейчас как раз доставали раненого.

— А где твой конь?

— Не знаю… скорее всего, сбежал… — Хидэтада задумался, а затем повернулся к синоби: — Вот что, найди моего коня. Если он убежал далеко или сломал ногу — сразу возвращайся.

Тот поднял руку и тут же исчез в кустах, словно его и не было.

Зашуршали ветки, и из-под них показался воин, неся на руках тело в ярком сиреневом кимоно. Опустил девушку на землю и поклонился.

— Там, похоже, еще двое… дышат.

— Выноси, — распорядился Хидэёси, — и перевяжите их, или еще что там надо.

— Сейчас мой синоби вернется и покажет, что делать… думаю, в оружии был яд.

— Твой синоби, Хидэтада, нам пригодится для другого. Сейчас нужно добраться до Фусими. Те, кто сбежал, могут привести подмогу и напасть снова.

— Да, — согласился Хидэтада, — вы правы. Нам нужно спешить… а-а-а, если бы нашлась лошадь…

Словно в ответ на его слова невдалеке послышалось конское ржание.

— Уф… похоже, нам опять повезло, ваша светлость! — Хидэтада радостно повернулся к Хидэёси.

— Да уж… У тебя толковый синоби. Подаришь?

Хидэтада молча уставился в землю.

— Ладно, ладно. Не волнуйся, я не буду сманивать у Иэясу людей, — успокоил его Хидэёси.

На дороге появился всадник. Легко перескочил через трещину и спрыгнул с коня. И тут же начал отчаянно жестикулировать.

— Менее чем в четверти ри — второй кортеж. Им самим нужна помощь. Дорогу завалило, — перевел его жесты Хидэтада и посмотрел на Хидэёси. — Вы правы — нет смысла ждать, надо выбираться отсюда как можно скорее.

Затем Хидэтада взял коня за повод и погладил по морде:

— Молодец. Не испугался!

— Хватит разговаривать с лошадью, Хидэтада. Садись в седло и бери Хирои на руки. Я поеду сзади. И скачи что есть силы. За меня не беспокойся, не свалюсь.

— Да, ваша светлость, — Хидэтада помог Хидэёси сесть на коня, затем сам вскочил в седло и принял на руки малыша. — Надеюсь, что дорога не слишком пострадала, вроде, лес скоро заканчивается.

— Не болтай, вперед! А вы — займитесь ранеными! — Хидэёси обхватил его за талию, и конь рванулся с места.