Глава 8

Юкинага отчаянно скучал. В отличие от Хидэтады, который явно был привычен к подобным мероприятиям и все то время, пока их отцы раскланивались и обменивались нескончаемыми приветствиями, сидел сбоку от господина Токугавы Иэясу с неизменно дружелюбной и вежливой улыбкой на лице.

Сначала обсуждали погоду. Потом — прогнозы на урожай в Канто и в Каи и давали друг другу полезные советы на этот счет. Дальше речь пошла о новинках столичной моды и о том, как продвигается восстановление Киото, и о здоровье Императора.

Когда начали беседовать о цветах — Юкинага едва не взвыл. Но тут же одернул себя — на самом деле то, что он слышал сейчас, должно было казаться изысканной музыкой для его ушей. Ведь ни господин Иэясу, ни отец не торопились перейти непосредственно к делу — к тому, что привело Асано в дом Токугавы. И это было превосходно. Это означало, что ссоры между ними нет, разногласий — тоже.

Юкинага был уверен, что отец начнет встречу с извинений, но ничуть не бывало. Перейдут ли они когда-нибудь к тому, ради чего собрались? Или этот разговор про цвет осенних бутонов бесконечен?

— Какой смысл обсуждать предмет, не видя его? — сказал наконец Иэясу. — Прошу вас, господин Нагамаса, не откажите мне в милости посетить мой небольшой садик. Я приказал, чтобы стол накрыли в беседке. Там свежий воздух, и это очень способствует пищеварению, что немаловажно в нашем с вами возрасте. Кроме того, Хидэтада приберег для меня немного западного вина и, я думаю, не станет возражать, если я разделю его с вами. Ты же не станешь, Хидэтада?

— Конечно, нет, отец! — Хидэтада улыбнулся еще светлее и дружелюбнее, хотя Юкинаге и так казалось, что дальше некуда. Создавалось ощущение, словно семья Токугава действительно принимает у себя близких друзей. Впрочем, в подобных играх Юкинага мало что понимал, поэтому просто повторял за отцом все, что тот делал.

— О… У меня нет слов для благодарности за такую огромную честь, господин Иэясу! Я давно мечтал побывать в настолько прекрасном и изысканном саду, как ваш! О ваших талантах в этой области ходят легенды.

— Нет нужды хвалить меня. Это целиком и полностью заслуга Хидэтады, — улыбнулся Иэясу, поднимаясь.

Хидэтада спустя миг после него тоже встал.

— Воспитание сына — полностью заслуга отца. — Нагамаса последовал их примеру, и все вышли на веранду. И, лишь спустившись по лестнице, Нагамаса склонился перед Иэясу до самой земли:

— Благодарю вас за то, что вы воспитали такого прекрасного сына.

— Я тоже очень благодарен вам. И очень рад, что наши мальчики подружились, — Иэясу поклонился в ответ.

Нагамаса выпрямился и покосился на Юкинагу, слегка прищурив глаза:

— Я бы хотел просить вас, господин Иэясу, чтобы Хидэтада приглядывал за моим сыном. Ваш сын умен не по годам, кроме того, Юкинаге было бы неплохо поучиться у него хорошим манерам.

— О, несомненно, Хидэтаде это общение тоже пойдет на пользу. И, полагаю, мальчикам не слишком интересно слушать стариковские разговоры, вы согласны со мной? — Иэясу повернулся в сторону беседки и махнул рукой: — Мы ведь можем вдвоем посидеть на мягких подушках и предаться отдыху души и тела? А юношам по сердцу более активные развлечения. Хидэтада явно едва не заснул, пока мы обсуждали цветы, верно?

— Я счастлив слышать любое слово из ваших уст, отец, — Хидэтада поклонился, — но не согласиться с вами не могу. Я хотел бы показать Юкинаге конюшню и тренировочную площадку, если на то будет ваша воля.

— Конечно, это великолепная идея! Вы согласны со мной, господин Нагамаса?

— Разумеется, — Нагамаса кивнул и повернулся к сыну: — Юкинага, отправляйся с Хидэтадой, развлекитесь как следует.

Юкинага только стоял и хлопал глазами. И это все? Он ожидал, что извинения будут простой формальностью, но не думал, что все закончится вот так, просто. И, когда почувствовал, что напряжение покинуло его окончательно, громко и шумно выдохнул. И тут же услышал смешок за спиной. Резко обернулся — Хидэтада улыбался все так же, и только сейчас Юкинага понял, что эта улыбка — искренняя. И что с самого начала Хидэтада прекрасно все знал и все это время пытался таким образом его ободрить и успокоить.

— Пойдем, я покажу тебе свою лучшую лошадь. И даже позволю сесть на нее, если у тебя получится.


Словно по молчаливому уговору они не касались темы, на которую сейчас могли беседовать их отцы. Хидэтада уже знал, насколько для отца важна эта встреча, и ничуть не удивился, что он и его гость уединились в беседке, — там было гораздо сложнее подслушать разговор. Хидэтаду терзало легкое беспокойство, но, давно привыкший доверять отцу, он не давал этому чувству превратиться в тревогу. Если будет нужно — ему все расскажут. А если нет — значит, лучше ему и не знать. Он внимательно перечитал свой договор с Като Киёмасой, уже без лишних эмоций, и понимал теперь, насколько далеко Токугава Иэясу заглядывает даже в мелочах. Между отцом и его светлостью шла сложная и напряженная игра. Впрочем, она ведь и не прекращалась ни на минуту, сколько Хидэтада вообще помнил себя.

«Ты уже взрослый, Хидэтада, — сказал ему отец. — И должен продолжать свой путь с открытыми глазами. Я знаю, как ты привязан к господину тайко и его сыну, и не корю тебя за это — это правильно и хорошо. Но не о них ты должен думать и даже не обо мне. Ты обязан думать о том, что произойдет, когда Хидэёси покинет этот мир. А это вопрос года, может быть, пары лет. Старая Обезьяна взвалила на себя очень тяжелый груз — спина человека не может нести его слишком долго. Достойного наследника он за это короткое время воспитать уже не успеет. Многие думают что власть — это площадка наверху смотровой башни. Но это ошибка. Площадка — это страна, а сама башня — правитель. Одна трещина, одна подгнившая балка — и все рухнет. Именно мне придется стать этой башней, хочу я этого или нет. А тебе — тебе нужно стать несущими балками. Как я уже сказал, одному человеку не под силу нести этот груз. Поэтому ты должен быть прочным и твердым как камень. Но это еще не все. Ты должен сам со временем стать горой, на которой люди построят свои дома и распашут поля. Башня — слишком непрочная конструкция».

Всю ночь Хидэтада думал над этими словами. И мысленно непрестанно благодарил отца за откровенность. О чем сейчас думает Юкинага? Может, о том же самом?

Хидэтада повернул голову и посмотрел на молча едущего рядом Асано. Они с этим человеком должны стать хорошими друзьями, это очень важный союз.

Юкинага поймал его взгляд и улыбнулся. Но тут же слегка смущенно отвел глаза:

— Как твоя рана?

Хидэтада едва успел прикусить кончик языка и не спросить в ответ: «А твоя?» — по скуле Юкинаги расплывался очень хорошо заметный и уже желтеющий синяк, а когда младший Асано садился на лошадь, Хидэтада заметил, что он бережет спину и левую ногу. Но сейчас был не самый подходящий момент для насмешек, поэтому Хидэтада слегка дернул головой и тоже улыбнулся:

— Отлично. Я не врал, говоря, что это всего лишь царапина, ну, почти не врал, — он рассмеялся. Сейчас он тоже почти не лгал.

— А знаешь, — задумчиво проговорил Юкинага, — я много думал о нашем с тобой поединке. Всю ночь думал. Если хочешь — я скажу тебе, в чем заключалась твоя ошибка. Твоя техника безупречна, ты в отличной форме и даже — быстрее меня. Полагаю, если бы мы сражались на турнире — ты выиграл бы без сомнений.

Хидэтада хмыкнул на эту явную лесть, а потом с недовольством в голосе произнес:

— Ты сказал: «ошибка». Про нее и говори. Есть множество людей, которые не поскупятся на похвалы. Но друзья ведь не для этого, так?

— Конечно, — Юкинага придержал лошадь, — но я вовсе и не думал тебя хвалить. Я имел в виду, что твое мастерство хорошо для турнира и несомненно зажгло бы огонь в сердцах юных девиц, но на войне тебя убьют. Причем одним из первых.

— Мы все же решили поспорить на эту тему, пусть хоть и задним числом? — рассмеялся Хидэтада.

Юкинага расхохотался:

— Зато теперь никто не посмеет назвать тебя лжецом.

— Ты говорил об ошибке, — напомнил Хидэтада. — Звучит так, словно она одна.

— Да, так и есть. Одна. Ты защищал свою жизнь, но при этом не хотел моей смерти.

— И это ошибка? Я уже говорил тебе: ты мне нравишься, ты мой друг.

— Хидэтада… как только желание убить тебя покинуло мое сердце — я опустил меч. Не обнажай меч, если у тебя нет намерения убить человека.

Хидэтада снова хмыкнул:

— Мудрые слова.

— Не смейся, я и сам только сейчас окончательно понял их смысл. Ты думаешь, я всю ночь только о тебе думал?

Они рассмеялись оба, однако Хидэтада быстро оборвал смех и нахмурился:

— Мой наставник говорит, что не нужно много ума, чтобы разрубить человека пополам, — достаточно широких плеч и острого клинка. А мой отец считает, что лучшая победа — это вообще не вступать в сражение.

— И как? Сильно помогли тебе эти мудрые наставления, когда я на тебя напал?

— В этом была моя вина.

— Это не важно. Есть вопросы, которые не решить словом. Будь господин Като на моем месте — тебя бы не спасли ни слова, ни искусство владения мечом. Если он взялся за меч — он убивает.

— Я… понял, о чем ты, — еще сильнее нахмурился Хидэтада, — иногда бывают случаи, что битвы не избежать.

— Именно. На симпатию к врагу у тебя будет полно времени, когда ты победишь. Оплачешь его, если он мертв, или протянешь руку, чтобы помочь подняться, если жив. На ненависть — тоже. Я ведь совершил не меньшую ошибку, вступая в поединок в ярости.

— Так что же мне делать?

Юкинага остановил коня, перекрывая Хидэтаде дорогу.

— Скажи мне: ты когда-нибудь кого-нибудь убивал?

— Нет… — Хидэтада смущенно потупился.

— Я так и думал, — на лице Юкинаги появилась та же легкая полуулыбка, от которой Хидэтаду едва не бросало в дрожь во время их поединка.

— Завтра с утра приготовь неброскую одежду и шляпу. Я тебя отведу в одно очень интересное место.


Юкинага появился с первыми проблесками рассвета. Хидэтада не любил так рано вставать, но его настолько разбирало любопытство, что он проснулся еще затемно, а к приходу товарища успел уже умыться и даже позавтракать.

Юкинага осмотрел его с ног до головы и махнул рукой:

— Пойдет. Главное, чтобы мы не выделялись на фоне остальных горожан: сплетни нам ни к чему.

— Надеюсь, мы не собираемся делать ничего противозаконного? Нападать на стражу, например? Или грабить торговцев сакэ? — спросил Хидэтада, стараясь придать своему голосу шутливый тон.

— Нет, конечно, все вполне законно. Но потерпи, сам все увидишь.

Хидэтада в свою очередь оглядел Юкинагу. Его одежда соответствовала статусу не бедного, но и не слишком знатного воина: синие, без рисунка хакама, хаори в цвет, но из более плотной и дорогой ткани, и широкая соломенная шляпа, не очень хорошо, но все же закрывающая лицо. Впрочем, как понял Хидэтада, шляпа нужна была, чтобы закрыть не лицо, а прическу, которая бы моментально выдала их обоих. Через плечо Юкинага перекинул чехол для боккэнов[41] и, судя по всему, не пустой. Интересно, это часть маскировки, чтобы они выглядели, как юноши, спешащие в додзё[42] к наставнику, или предполагается пустить их в ход? Впрочем, не было смысла гадать: Юкинага сказал, что вскоре он сам все поймет. И Хидэтада без колебаний последовал за ним.

Они покинули центральные кварталы и вышли на окраину города, где Хидэтада ни разу прежде не бывал. В столице ему несколько раз доводилось посещать такие места — он раздавал деньги беднякам перед праздниками. Многие, не желая себя утруждать, просто подавали милостыню нищим возле храмов, но Хидэтада знал, что эти люди вовсе не нуждаются. Просто они лентяи-попрошайки, которые не желают работать настолько, что даже страх быть выпоротыми их не останавливает. Да, интересно выходит: ленивые зарабатывают на чужой лени.

Хидэтада улыбнулся свои мыслям и подумал, что если бы знал, куда они идут, то взял бы с собой побольше мелких денег. Перед предстоящей свадьбой нельзя упускать ни одной возможности призвать милость богов.

Он на мгновение замешкался, остановившись возле одного из домов. Строение действительно было занятным — словно части разных построек взяли и склеили между собой. Дом не был ветхим, но строили его явно из остатков построек более состоятельных людей. Высокий порог этого сооружения вообще был резным и из хорошего дерева — возможно, хозяева дома его украли, но, вероятнее всего, подобрали на свалке.

— Подожди немного, я сейчас, — Хидэтада отошел за угол узкой улицы, вытащил монету в один рё[43] и осторожно просунул в щель между балками. Услышал, как она стукнула и отскочила от пола. И быстро зашагал по улице, посмеиваясь и представляя, как удивятся хозяева дома, когда ее найдут.

Вскоре домики закончились, и друзья вышли к высоким крепким воротам. Юкинага остановился и пнул по ним ногой.

— Эй, открывайте, — закричал он.

И Хидэтада, наконец, понял, куда они пришли.

— Тюрьма? Ты что же, хочешь, чтобы я казнил преступника? — криво усмехнулся он.

— А, вовсе нет, — Юкинага поднял руку, — все еще интереснее, не торопись.

Створки ворот распахнулись, и навстречу им вышел человек. Судя по рисунку на его хаори — начальник охраны.

— Заходите, благородные господа, заходите, — забормотал он, низко кланяясь и пропуская их вперед.

Хидэтада прошел первым, с любопытством косясь на постоянно кланяющегося человека. Или Юкинага все подготовил заранее, или его здесь хорошо знали.

Двое стражников закрыли ворота за их спиной, и начальник охраны махнул им, указывая на низкое строение в глубине широкого двора.

— Ведите, — скомандовал он и повернулся к Хидэтаде и его спутнику. И разулыбался во весь рот: — Вам сегодня очень повезло, господин, очень повезло. Не какой-нибудь грязный разбойник, настоящий воин, самурай.

Стражники тем временем подошли не к дверям здания, а к стене и, взяв длинные крюки, подняли решетку.

«Яма», — догадался Хидэтада. И, словно в ответ на его мысли, до него донеслись крики и грязная ругань.

Один из стражников взял прислоненную к стене лестницу и сунул в яму. И оба, наклонившись, выставили вперед копья.

— Ты! Мумэй! Выходи! — стражник ткнул копьем куда-то вглубь. И, спустя некоторое время, над ямой показалась лохматая голова. Стражники схватили появившегося человека под мышки, выдернули из ямы и закрыли решетку, держа у его горла наконечники копий. Затем, снова подхватив преступника под мышки, поволокли по земле.

— О… — довольно произнес Юкинага, — похоже, и правда воин. Тебе на самом деле повезло. Мне в первый раз достался грабитель и мародер, который и копья толком держать не умел.

Хидэтада сглотнул застрявший в горле кисловатый комок. Он понял, зачем Юкинага привел его сюда. И зачем взял деревянные мечи.

— А ты… Сколько лет тебе было тогда?.. — прочистив горло, с нарочитой небрежностью поинтересовался он.

— Мне было четырнадцать, когда господин Като привел меня в такое же место. В Киото. Но и здесь ничуть не хуже, я проверял, — Юкинага рассмеялся. — Правда, в прошлый раз троих пришлось зарубить, прежде чем я хотя бы разогрелся. Так что цени — можно сказать, от сердца открываю.

Юкинага приблизился к распростертому на земле грязному, с отросшими спутанными волосами и всклокоченной бородой человеку. Тот действительно был сложен, как воин, а так как из одежды на нем было лишь что-то, в чем смутно угадывались штаны, то Хидэтада мог оценить, что еще совсем недавно этот человек был в очень хорошей форме.

— Как твое имя, ронин? — Юкинага ткнул лежащего в шею ногой.

Преступник поднял голову и оскалил рот в усмешке, показав дыру на месте выбитых передних зубов:

— Мумэй.

— Встань, — Юкинага достал из чехла боккэн и бросил его на землю, — ты будешь сражаться. Поэтому назови свое имя.

— Зачем имя мертвецу? — ронин встал на колени, взял боккэн и повертел в руках.

— И с чего ты взял, парень, что я буду сражаться?

Один из стражников молча ударил его ногой в живот. Ронин согнулся пополам и хрипло расхохотался:

— Все эти приличия покойнику тоже ни к чему.

Юкинага повернулся к начальнику стражи:

— В чем вина этого человека?

— Грабеж, убийство, изнасилование, поджог. Обычное дело, — снова поклонился тот.

— Приговор уже вынесен?

— Да, господин. Его должны были казнить сегодня на рассвете.

— Видишь, и тебе тоже повезло! — сказал Юкинага ронину. — А сражаться ты будешь, потому что лучше погибнуть от меча, как воин, чем висеть на кресте, как обычный вор.

— Это правда, — ронин провел рукой по дереву и вновь расхохотался: — Ты мне предлагаешь сражаться этим? Палкой? Похоже, ты не держал в руке ничего тверже собственного члена.

Стражник снова занес ногу для удара, но Юкинага остановил его жестом.

— Ты будешь сражаться не со мной. С ним, — он указал на Хидэтаду. — И знай, что тебе оказана великая честь. Твою жизнь отнимет господин Токугава Хидэтада.

— Вот оно что… — ронин прикрыл глаза и опустил голову. — Ты прав, юноша… мне очень, очень повезло. Мое имя — Тагари Цукэру. Пусть все запомнят это имя. Имя моего господина — Ходзё Удзимаса. — Он перехватил боккэн и с места прыгнул вперед:

— И мне достаточно палки, чтобы раскроить череп щенку проклятого тануки.

Начальник стражи шагнул было к нему.

— Взя… — но договорить он не успел — кончик меча Юкинаги коснулся его горла.

— Не вмешиваться.

Начальник поднял руку, останавливая стражников, и судорожно сглотнул. Растопыренные пальцы на его вытянутой руке дрожали.


«— Вы мертвы, молодой господин.

Хидэтада ощутил, как гладкое дерево скользнуло по его шее. И вздохнул.

— Еще раз.

— Сколько раз мне это делать? Я только и делаю, что вынимаю меч из ножен и убираю обратно!

— До тех пор, пока это не спасет вашу жизнь».

Клинок сверкнул в воздухе и взметнулся вверх за мгновение до того, как боккэн вплотную приблизился к шее Хидэтады, но деревянный меч смог лишь скользнуть по подставленному лезвию. Хидэтада ушел в сторону, едва не вывернув руку — настолько силен был нанесенный ронином удар. Не успей он — валялся бы уже на земле с раздробленной на куски челюстью и сломанной шеей.

…Сколько раз он уже должен кланяться в ноги наставнику Мунэнори? За мучительные и казавшиеся совершенно бессмысленными часы? Впрочем, он был ребенком и мало что понимал.

…И сейчас он все еще учится. Только цена плохо усвоенного урока — смерть.

Хидэтада вновь выбросил руку вперед и вверх, на этот раз защищаясь от прямого удара в голову. Боккэн опять скользнул вдоль клинка и с такой силой врезался в цубу, что руки, сжимающие рукоять, онемели и Хидэтада едва не выпустил оружие.

«Это маневр. Это был маневр. Обман. Стратегия», — Хидэтада дернул головой, едва не пропустив удар в правое плечо. До чего же быстро двигается этот человек. И наносит удары так, чтобы меч противника лишь плашмя соприкасался с боккэном. И его цель — выбить оружие или повредить руки, голову, ноги… Хидэтада слегка улыбнулся, понимая, что тело можно не защищать: деревянный меч не сможет серьезно ему навредить.

И, сконцентрировавшись на защите головы, слишком поздно заметил прямой колющий удар в грудь. Отшатнулся назад и, потеряв равновесие, только и успел, что отбить удар вскользь.

Юкинага шагнул к сражающимся, занося меч. Но слегка нахмурился и опустил его. На лице ронина Тагари Цукэру усмешка превратилась в оскал, он рванулся вперед и… Хидэтада едва коснулся левой рукой земли, оттолкнулся от нее и, твердо встав на ноги, опять взялся за меч обеими руками. Скорость. Противник очень быстрый, слишком быстрый для обычного воина. Кто он такой? Впрочем, это сейчас значения не имело. Хидэтада стоял, уперев ноги в землю, словно врастая в нее корнями, и выставил клинок в базовую стойку, медленно поднимая вверх. И в последний момент, когда боккэн уже почти коснулся его колена, изменил угол удара и резко опустил руки вниз, рассекая деревянный меч на две части. И обратным ударом повел вверх.

Отрубленная кисть ронина шлепнулась на землю рядом с куском дерева. А он сам, наклонив голову, с досадным удивлением смотрел на глубокую рубленую рану на животе. И, постояв так несколько мгновений, медленно опустился на колени.

— А ты… неплох, маленький тануки… — он оперся целой рукой о землю и хрипло рассмеялся: — Не мой… сегодня ветер…

Хидэтада опустил меч, тяжело дыша. Юкинага подошел сзади и хлопнул его по плечу:

— Молодец. Я, конечно, хотел посмотреть на красивый бой, но ты правильно поступил, не став играть с таким сильным противником.

Начальник стражи словно очнулся от ступора. Он открыл рот, потом снова закрыл — подбородок его дрожал.

— Вы! — он ткнул рукой в охранников. — Этого! На крест! Пусть висит, пока не подохнет, проклятое отродье!

— Нет! — Хидэтада вскинул руку в запрещающем жесте. — Не трогать.

Он подошел к ронину, чей смех уже перешел в булькающий кашель, схватил за грязные спутанные волосы и задрал его голову вверх. И нанес один удар по горлу, затем сразу же второй, сзади, отсекая голову. Подождал, пока тело упадет, и аккуратно положил ее рядом. И повернулся к начальнику стражи:

— Пусть его погребут как подобает. Вот.

Он вытащил не глядя несколько монет и бросил их на землю. И, больше не оборачиваясь, зашагал к воротам тюрьмы.

Юкинага догнал его уже на дороге.

— Хоть меч вытри, — посоветовал он и хлопнул Хидэтаду по руке.

— Сейчас… — Хидэтада остановился и, подняв меч, стал рассматривать его, словно видел в первый раз.

— Вот, возьми, — Юкинага протянул ему тряпку, в которую были завернуты боккэны.

Хидэтада, не говоря ни слова, взял ее, тщательно протер клинок, повертев его во все стороны, чтобы не осталось ни следа крови, и также молча убрал меч в ножны.

— Да что с тобой? Тебе разве не понравилось?

— У него была палка. Просто палка… — Хидэтада старательно не смотрел на товарища.

— А я что тебе говорил? Но ты и правда молодец. Правильно решил все закончить одним мощным ударом. Никогда нельзя недооценивать врага. Чем быстрее ты убил — тем меньше шансов быть убитым самому.

— Я хочу побыть один. Подумать. Прошу извинить меня, Юкинага, — попросил Хидэтада, все-таки поворачиваясь к нему.

— Ну уж нет! — рассмеялся Юкинага. — Брось. Думаешь, я не понимаю? Меня в первый раз тоже трясло и вообще чуть не стошнило! Мы сейчас пойдем в одно очень хорошее место. Первое лекарство в таких случаях — сакэ. Второе — милая девушка, которая выполнит любые твои желания.

Юкинага крепко взял Хидэтаду за плечо и двинулся вперед по дороге, увлекая товарища за собой.


Хидэтада осторожно убрал руки девушки со своих плеч.

— Все, довольно, лучше станцуй мне еще… только налей сначала. — Он наклонился, беря в руки чашечку, и слегка покачнулся. Тонкие пальчики скользнули по его запястью, когда девушка брала чашечку. Он отдернул руку несколько поспешно и поймал ее недоуменный, слегка расстроенный взгляд. И виновато улыбнулся:

— Прости… Я не помню, как тебя зовут…

— Умэнохана, господин.

— Это… правда твое имя?

— Так меня зовут… — она опустила глаза.

Хидэтада коснулся ее длинного рукава:

— Не надо обижаться на меня. Ты красивая, ты очень красивая. И это имя подходит тебе. Не так часто можно увидеть цветок сливы в середине осени. Удачный сегодня день для меня.

— Благодарю, мой господин, — волосы девушки заструились по ее плечам, когда она коснулась лбом его коленей.

— Не надо… просто танцуй. Я хочу смотреть на нежные розовые лепестки и думать, что лето не кончилось, а только начинается.

Юкинага давно ушел, увлекая за собой совсем юную девочку. Она смеялась в такт его смеху и обнимала его волнами сиреневого шелка, и Хидэтада только с улыбкой посмотрел им вслед — даже если бы и хотел что-то сказать, то не смог бы: почти сорвал голос, когда они пели. Сейчас, за те часы плавной тишины, нарушаемой только легким шелестом подола кимоно Умэноханы по полу, он снова обрел и голос, и ясность сознания.

…А может, девушка просто устала для него танцевать?

— Если ты устала, то спой. Или просто посиди, а я посмотрю на тебя.

— Нет, что вы! Я вовсе не устала, мой господин!

Розово-лиловый вихрь взметнулся вверх. Хидэтада вытер рукавом зачем-то подступившие слезы и поднес чашечку к губам.

…Она была очень похожа на госпожу Ого… Может, именно поэтому Хидэтада не нашел в себе сил даже прикоснуться к ее гладкой коже?..


Город встретил его ранними сумерками. Двери домов уже были задвинуты, чтобы не выпускать тепло, и сквозь тонкую бумагу просвечивали оранжевые пятна очагов и светильников и призрачные тени, скользящие между ними. Спускаясь вниз, Хидэтада оказался со всех сторон окружен мерцающими теплыми квадратиками. Остановившись возле одного из домов, он заглянул за изгородь. Женщина несла ведро с водой, придерживая руками передник, в котором что-то лежало. Она остановилась возле входа, поставила ведро, поправила платок на голове и, приоткрыв дверь, ловко прошмыгнула внутрь. Служанка? Младшая дочь? Невестка? Хидэтада хмыкнул, прикрыв рукой рот. И подумал, что за каждым из этих оранжевых пятен скрывается чья-то жизнь. Он представил, как эта девушка, жена старшего сына, выкладывает из передника тщательно вымытые белые сосульки дайкона, а пожилая женщина с нахмуренными бровями перебирает их, соскабливая ногтем несуществующую грязь.

Интересно, угадал он или нет? Хидэтада, улыбаясь, пошел дальше и внезапно остановился. Огни вдруг закружились вокруг него: он словно погрузился с головой в землю и, проваливаясь все глубже, увидел над собой огни, сотни огней, складывающихся в причудливый узор.

«Улицы…», — догадался он. А вот это, самое яркое пятно в центре — Осакский замок. Совсем близко — протяни руку и коснешься сводчатой крыши или фонаря в саду. Он протянул руку, чтобы дотронуться до ярких квадратиков окон, и внезапно отдернул ее в ужасе — ему показалось, что он сейчас порвет тонкую бумагу и выпустит скрытое за ней пламя на свободу. И огонь охватит и крышу, и сад. И узор улиц в ответ тоже полыхнет волной пламени.

Он вскрикнул и очнулся, ощутив под лопатками холод осенней земли. Сел и огляделся по сторонам. Оранжевые квадратики все также уютно мерцали. И он подумал внезапно, что приложит все возможные силы, чтобы огонь нес в эти дома лишь покой и свет. И чтобы самой большой бедой в жизни девушки с ведром было то, что ее отчитает свекровь за плохо вымытый дайкон.

Хидэтада поднялся, отряхнулся и посмотрел вверх, определяя по созвездиям, где запад, а где север. Постоял, подумал немного и решительно отправился на запад, в сторону замка.

Уже подходя к дому госпожи Ого, он остановился и задумчиво почесал затылок. Где же среди ночи, осенью, найти подходящие цветы? Цветочные лавки закрыты так поздно, да и улицы, где можно было хотя бы попытаться разбудить хозяев, он уже прошел. Хидэтада осмотрелся по сторонам. И его осенило. Тут ведь кругом сады! А в них — в них полно цветов, и наверняка найдется что-нибудь подходящее. Он свернул с центральной улицы в тень деревьев и прошелся вдоль одной из оград, пытаясь вспомнить, чье это поместье. Но решил, что это не важно, от хозяина явно не убудет, если взять немного цветов. Вот он сам бы, например, только порадовался, если бы кто-то нашел цветы в его саду достойными того, чтобы подарить своей возлюбленной. И, не колеблясь больше, Хидэтада подпрыгнул, подтянулся на руках и перемахнул через ограждение. Приземлившись с обратной стороны ограды, он присел и осмотрелся. Было тихо, и он, слегка пригнувшись и стараясь не шуршать галечником тропинки, двинулся вперед.

Яркие пурпурные шары георгинов он обнаружил около пруда с декоративным водопадом. Подошел поближе, стараясь держаться тени деревьев, потрогал цветы и решил, что они достаточно хороши. Присел, снова потрогал жесткие стебли и пожалел мысленно, что он не в своей обычной одежде — обычно у него всегда был с собой небольшой нож. Нащупав рукоять вакидзаси[44], он вынул меч и осторожно начал срезать цветы, один за одним.

— Кто здесь? — внезапно услышал он окрик за спиной и подскочил от неожиданности. И увидел в десяти шагах от себя пожилого мужчину, хорошо освещенного луной. Как, как он, Хидэтада, мог его не заметить?! Кто это? Садовник? Охранник? Оружия при нем не было. Хидэтада поднял руку, призывая человека к спокойствию и желая объясниться, но тот внезапно ломанулся в самую гущу кустарника.

— Тревога! Разбойники! Нападение! — раздались истошные крики.

Хидэтада замер на мгновение, а потом, убрав меч в ножны, подхватил срезанные цветы и кинулся обратно, к изгороди.

В саду поднялся шум и замелькали огни.

— Вон он! Там! — услышал Хидэтада. И, зажав стебли в зубах, начал карабкаться через ограду. С этой стороны стена оказалась немного выше. Хидэтада уперся ногами, так, чтобы не мешали мечи, и одним движением забрался наверх. Огляделся и представил, как его хорошо видно в лунном свете. Что же, остается надеяться лишь на то, что преследователи не сумеют рассмотреть его достаточно хорошо. Он спрыгнул вниз и бросился бежать по улице. До дома госпожи Ого отсюда было совсем недалеко.

Дыхание сбилось от быстрого бега. Но шума он больше не слышал: или ему удалось оторваться от погони, или охрана поместья вообще не стала его преследовать, удостоверившись, что он покинул сад. Если так — то он бы на месте хозяина примерно наказал подобных охранников. А если бы он и вправду оказался убийцей?

Хмель из головы почти выветрился, пока он бежал. И мысль наведаться к госпоже Ого уже не казалась Хидэтаде настолько хорошей. Но — не отступать же, когда почти достиг цели? Это было бы совсем глупо. Хидэтада остановился возле стены, окружающей дом и садик госпожи. А если она спит? Что же, тогда он просто положит цветы в ее комнату и уйдет. Так будет лучше всего.

Хидэтада усмехнулся, понимая, что ему снова предстоит брать штурмом стену ограды. Но попадаться на глаза охране и слугам госпожи Ого — не самая лучшая мысль. Он остановился и отдышался. Еще не хватало, чтобы его поймали в этом саду.


Го очень нравились осенние ночи. Когда можно лежать в постели, слегка приоткрыв створку окна и вдыхать ароматный прохладный воздух. Теплое одеяло защищало ее от сквозняков, и светившая в щель луна мягким серебром украшала спальню, придавая обычным предметам таинственный и сказочный вид. Вот, например, бабочка на заколке. Тени деревьев так причудливо играют отблеском украшающих ее камней, что кажется: она трепещет крылышками и вот-вот сорвется вверх по лунному лучу. Го проследила взглядом траекторию ее возможного полета и — внезапно лунный луч исчез. Го чуть было не вскочила от неожиданности — темная тень на фоне затянутых тонкой бумагой окон полностью заслонила лунный свет. Крикнуть? Позвать на помощь? Нет, если это убийца — он успеет раньше, чем стража, а если вор — лучше будет потерять драгоценные заколки, чем жизнь. Го прикрыла глаза, чтобы видеть из-под опущенных ресниц, и осторожно высунула руку из-под одеяла. Нащупала свой танто и тихо подтянула его к себе, крепко обхватив пальцами рукоять.

Створка окна отъехала в сторону, и в щели показалась рука, сжимающая букет темных пурпурных георгинов. Го отпустила рукоять и облегченно рассмеялась.

— Вы… Я вас разбудил, госпожа?.. — Хидэтада, отодвинув створку до конца, шагнул с балкона в комнату и опустился на колени: — Прошу… простить меня.

— Вы еще и напугали меня, господин Хидэтада, — тихо проговорила Го и поднесла ладонь к губам, призывая говорить тише.

— Простите… я вовсе не хотел… госпожа… — Хидэтада низко нагнулся, продолжая держать цветы в руке, и, словно внезапно вспомнив о них, выпрямился и протянул их девушке.

Го выбралась из-под складок одеяла и присела рядом, взяв его за руку.

— Вы… вы такой трогательный и милый, господин Хидэтада, — она вновь тихо рассмеялась, но, рассмотрев юношу, нахмурилась:

— У вас такой потрепанный вид. И ветки в волосах! — Го протянула руку и начала легкими движениями отряхивать его волосы. — Где и как вы добывали эти цветы?

— Я бился за них с драконом, охраняющим сад, где растут цветы, дарующие вечную любовь. Это опасный дар, поэтому дракон пожирает всех, кто приближается к этому саду. Но я храбро бился, и он удовлетворился моей шляпой! — Хидэтада с новым поклоном все же вручил Го букет.

Го, не выдержав, все же расхохоталась, но тут же зажала ладонью рот.

— Подождите, я сейчас, принесу чай. Или, может быть, вам согреть сакэ?

— Нет, благодарю вас, госпожа, сакэ не нужно. Я его и так сегодня выпил… более чем достаточно. И чая тоже не надо. Я сейчас уйду и больше не буду мешать вашему сну.

— Ну уж нет. Вы что же, пришли лишь за тем, чтобы меня напугать?

— Что вы! Нет! — Хидэтада протянул к ней руку, но тут же отдернул. — Я… даже в мыслях у меня подобного не было! Мне очень неловко… я ввалился к вам ночью… в таком виде…

Хидэтада смущенно опустил глаза и попытался расправить складки на хакама.

— Давайте я вам помогу. И не корите себя — вы восхитительны. И невероятно романтичны. Благодарю вас за цветы. Вы ведь сражались за них! — сказала она, улыбаясь. — И рассказываете прекрасные сказки. Хотя, признаю, свидания у нас с вами немного странные.

— Да уж… — Хидэтада потер щеку, — я должен был стоять на балконе и читать вам стихи, наблюдая за вашей тенью в лунном свете. А я сижу у вас в комнате, и вы вытаскиваете ветки из моих волос. Но я могу выйти и сделать все по правилам!

— Что вы! — Го вновь взяла его за руку, словно останавливая. — Я ведь не юная девушка, краснеющая от мужского взгляда так, что это видно даже под слоем белил. Я дважды была замужем… — Ее лицо вдруг стало серьезным, и она прикрыла его рукавом:

— Простите, господин Хидэтада, мне… не стоило об этом упоминать.

— Нет, почему же… — Хидэтада растеряно заморгал, но тут же улыбнулся: — Это не важно, совсем не важно! Даже самая юная красавица будет казаться рядом с вами мокрой взъерошенной вороной. Да и я тоже был женат. Правда, моей супруге было всего шесть лет… А мне — двенадцать… Наверное, это не считается?

Го склонилась совсем низко, не отводя руку от лица:

— Я не об этом… я хотела сказать… никто и никогда так за мной не ухаживал… простите… — ее плечи дернулись.

— Потому что никто и никогда вас не любил так, как я, госпожа, — Хидэтада все-таки коснулся рукой ее волос. Я считаю часы до того дня, когда мы с вами сможем обменяться клятвами и испить из своих чаш.

Го стремительно подалась вперед и обвила его шею руками:

— Господин Хидэтада… — прошептала она ему в самое ухо.

Хидэтада замер, тело словно окаменело. Да, госпожа Ого уже обнимала его… но… не в такой момент и не в такой обстановке. Сердце застучало гулко и бешено, он ощутил самой сутью своей запах ее волос и, не сдержавшись, поднял непослушную руку и провел ладонью по ее затылку. И снова отдернул, резко убрав за спину.

Го медленно отстранилась и провела пальцами по его лицу. По щеке, носу, губам. Хидэтада тихо вздохнул и, перехватив ее руку, задержал возле своих губ.

— Нити лунного шелка нежнее

Чем яблони лепестки

Но нежнее тонкого шелка руки любимой.

Го улыбнулась и, убрав пальцы от губ юноши, взяла его за запястье и потянула к себе раскрытую ладонь:

— Крепка и тверда сталь клинка

Но сильней и надежней

Возлюбленного ладонь.

Она прижалась щекой к его руке на мгновение и неторопливо, словно нехотя отпустила запястье:

— Мне все же стоит сходить за чаем. Вы выглядите усталым. Похоже, и правда, бились с драконом.

— Нет, не нужно! — Хидэтада внезапно испугался, что если перестанет видеть девушку, то она исчезнет, как лунный призрак. И поразился ее проницательности.

— А ведь вы правы… я действительно сражался сегодня… если это можно назвать таким героическим словом. Только в этой сказке я вовсе не был героем… — он опустил голову.

— Вы сражались? Вот оно что… Вы не ранены? — Го взволнованно стала его оглядывать.

— Нет, госпожа, совсем нет. Это не стоит вашего беспокойства. Я… я сегодня убил человека.

— Вот оно что… Но я уверена, что это был злой, плохой человек. Иначе и быть не может.

Хидэтада покачал головой:

— Да, в этом вы правы. Мятежник, убийца и насильник.

— Тогда вы — без сомнения герой, господин Хидэтада.

— Вовсе нет, — Хидэтада поднял руку. — Нет в этом деянии ничего достойного. Я не спас чью-то жизнь, не схватил разбойника… у него даже оружия не было. Деревяшка, тренировочный меч.

Го взяла его руки в свои и посмотрела пристально в глаза:

— Расскажите мне, господин Хидэтада, расскажите, как все было.


Травяной отвар пах резко и одуряюще. Казалось, вся комната наполнилась и даже пропиталась этим запахом, несмотря на то что все створки дверей были распахнуты настежь, так как Ёсицугу жаловался на духоту. Но даже свежий ночной ветер не мог справиться с этим пряным ароматом, который, казалось, пробирал до самых костей. Мицунари ненавидел это запах всей душой. С тех пор, как почувствовал его в первый раз.

Лаванда. И пион. Эти цветы не росли у него в саду. Он не хотел лишний раз нарушать покой своей души. Ему необходим ясный разум и чистое сердце.

Слегка наклонившись, он протянул чашку Ёсицугу, и тот взял ее обеими руками, поблагодарив легким поклоном.

От его одежд тоже пахло лавандой. Но теперь даже она не могла заглушить другой, пока еще еле уловимый, но все равно уже различимый запах.

Мицунари сжал зубы до боли. И отвернулся. Поднял голову, якобы глядя на едва различимую светлую полоску в небе, и широко раскрыл глаза, чтобы из них не вытекли скопившиеся слезы.

— Не скрипи зубами. Думаешь, я не слышу? — Ёсицугу коснулся чаши губами и отставил ее в сторону.

— Эта дрянь давно не помогает. Прикажи, чтобы принесли сакэ.

Мицунари медленно повернулся, посмотрел на чашку и заставил себя взглянуть Ёсицугу в глаза.

— Нет, — медленно выдохнул он.

— Почему? Я говорил тебе не раз, что хуже мне все равно уже не будет.

— Потому, что я не хочу, чтобы ты убивал и свой разум тоже! — глаза Мицунари сверкнули, верхняя губа дернулась, обнажая зубы.

Из-под белой повязки на лице Ёсицугу раздался скрипящий шелест, и его плечи затряслись.

— Вот таким ты мне нравишься куда больше, господин Исида.

Мицунари ничего не ответил, только снова отвел взгляд в сторону.

— Ты зря злишься на Като. Ведь это благодаря ему я здесь. Парню Токугавы самому бы и в голову не пришло меня пригласить. А я… я хочу в последний раз увидеть малышку Го. Надеюсь, хоть этот брак принесет ей счастье, — произнес Ёсицугу.

— Ты же сам знаешь, как я отношусь к этому браку. Но если Токугавы будут…

— Брось, Мицунари. Никаких «если». Лучше сделай так, чтобы я смог на свадьбе найти время и место, чтобы повидать девочек наедине. Тятя ведь не может пропустить свадьбу сестры, так?

— Так… — как эхо отозвался Мицунари, задумавшись. Потом повернулся вполоборота и постучал пальцами по татами[45]. — Насчет Го я подумаю, а вот что касается Тяти… боюсь, это невозможно. Ее повсюду сопровождают доверенные служанки его светлости. Сам понимаешь, после этих слухов…

— …И этих казней… — Ёсицугу хмыкнул, но сделал вид что закашлялся.

— А что было делать?! Думаешь, мне это было по нраву?! — вскинулся Мицунари. — Но если не пресечь сплетню в зародыше, то…

— …То потом ее уже за хвост не поймаешь, так? Брось, не говори ерунды. Еще не хватало мне осуждать его светлость и его решения. Я бы тоже приказал казнить всю смену стражи. Потому что в следующий раз они прохлопают не наглеца с углем, а убийцу с мечом. Но слухи — они на то и слухи. Что было бы, если бы надпись на стене, повествующую о том, что его светлость не отец своему сыну, просто стерли? Об этом досадном инциденте поговорили бы в замке и забыли. А так что? Раз такая жесткость, значит, господин кампаку и правда что-то скрывает. Или… сам сомневается. Разве нет, Мицунари? А ты сам как думаешь? Его светлость действительно отец Хироимару?

— Что?.. — Мицунари от неожиданности икнул и вытаращил глаза. — Т-ты… как…

Тело Ёсицугу задергалось, словно в конвульсиях. И хриплый булькающий хохот вырвался из его горла.

— Ты бы видел себя сейчас, Мицунари, ты бы видел! — он согнулся и закрыл лицо руками.

— Это была очень плохая шутка.

— А я и не шутил, — Ёсицугу резко перестал смеяться и положил руку на колено Мицунари. — Я серьезно. Ты уверен? Ты же сам понимаешь, как это важно.

— Абсолютно, — Мицунари коротко кивнул.

— И основания твоей уверенности?..

Мицунари наморщил лоб и, слегка сжав руку Ёсицугу, наклонился к нему. И заговорил, тихо и уверенно:

— Накануне того дня, когда я узнал о том, что Тятя снова в тягости, мне приснился сон. Наш… бывший господин держал в руках дитя и протягивал мне. Я узнал умершего малыша Цурумацу. Он просил позаботиться о нем. Когда я проснулся, то сразу отправился к Тяте, чтобы рассказать ей о своем сне и сопроводить в храм, чтобы вознести молитву за душу ее сына. Но она расплакалась и сказала, что снова ждет ребенка. И теперь точно знает, что это будет мальчик.

— …Хм… Мицунари… ты рассказывал об этом его светлости?

— Да, конечно, а что?

— Да так, ничего… я бы на его месте казнил тебя просто так, на всякий случай, — Ёсицугу снова хмыкнул.

— Это еще не все… — Мицунари покачал головой, — через несколько дней после того, как неизвестный злоумышленник написал порочащие Тятю слова на стене, господину Хидэёси также приснился сон. К нему приходила госпожа Оити и тоже просила позаботиться о ее дочерях и внуке. Его светлость плакал, когда рассказывал мне об этом. Он до сих пор не может простить себе, что не смог спасти госпожу.

— Ему следовало отправить меня, а не Киёмасу… — Ёсицугу пошарил свободной рукой вокруг и нащупал чашку. Захватил ее ладонью и приподнял. Мицунари было дернулся, чтобы помочь, но тут же осекся.

— Я сам. — Ёсицугу, отодвинув скрывающую лицо ткань, поднес чашку к губам. И осушил в несколько быстрых глотков. — Какая мерзость… Мицунари, может все-таки сакэ? Давай не будем портить такой хороший вечер отвратительным чаем?

— Хорошо, — вздохнул Мицунари, — я сейчас распоряжусь. Пусть его согреют, и я выпью с тобой. Ты доволен моим ответом?

— Да. Главное — чтобы у его светлости не возникло и тени сомнений, ты меня понимаешь?

— Конечно, понимаю. Более чем. А что касается семьи Токугава…

— Мицунари, наклонись ко мне, пожалуйста, еще раз, — Ёсицугу протянул к нему руку.

Мицунари наклонился, и Ёсицугу громко зашептал:

— А что касается семьи Токугава — держись от них как можно дальше. Иэясу сотрет тебя в порошок и выпьет в саду с видом на любимые лилии. Но если ты не будешь к нему соваться — он тебя не тронет. Это ты тоже понимаешь?

— Да. Это я понимаю прекрасно. Сакэ. Отлично. Сейчас я сам за ним схожу.

Он встал и направился было вглубь дома, но внезапно откуда-то издалека раздались крики, и в комнату влетел запыхавшийся слуга:

— Господин! Нападение, господин! В саду убийцы!

— Что?! — Мицунари резко обернулся и бросился к стойке с мечами. Слуга посеменил за ним.

Ёсицугу медленно встал и тоже потянулся за мечом.

— Сколько их? Не знаешь, — спросил он слугу.

— Не знаю. Садовник поднял тревогу. Он видел человека с мечом в саду.

— Отлично. Мицунари, проводи меня в сад. Хочу взглянуть на разбойников, — он сжал рукоять меча и вытянул его из ножен.

— Ты уверен? Но, может быть…

— Брось. По-твоему, я не справлюсь даже с простыми воришками? — отрезал Ёсицугу и, повернувшись к слуге, скомандовал: — Веди в сад.

По саду метались люди с фонарями, проверяя каждый куст.

— Вот, вот здесь я его и увидел. Он крался, и у него был меч! — садовник, испуганно дрожа, указывал на изрядно потоптанную убегавшим клумбу. — И он украл цветы!

— Цветы?.. — нахмурился Мицунари, посветив на землю. Действительно, из травы торчали пеньки срезанных стеблей.

Зашуршали кусты, и появился стражник. Увидев Мицунари, он немедленно упал на колени.

— Прошу простить нас, господин! Мы не смогли найти убийцу! Мы нашли лишь его следы, где он перелез через ограду! Он потерял вот это, господин, — стражник протянул Мицунари соломенную шляпу.

Тот взял ее и покрутил в руках. И внезапно от удивления даже приоткрыл рот.

— Ёсицугу! Ты видишь это?! Ты это видишь?

— Я вообще ничего не вижу, кроме пятен ваших фонарей, — уныло пробормотал Ёсицугу. В его голосе сквозила явное разочарование из-за побега преступника. — Послушай, может, мне казнить старшего стражника?..

— Ёсицугу! Да посмотри же! Вот здесь! Здесь, на ленте — мальва Токугавы!

— Что?

— Вот что! — лицо Мицунари искривилось. — Не тронет, ты говоришь?! Иэясу подослал ко мне убийцу! Значит, значит, я прав! Прав!

— Хм… а зачем, по-твоему, убийце георгины? Это ведь они, я не ошибаюсь?

— Нет… — Мицунари сосредоточено потер подбородок. — Точно. Георгины. Красные. — Он повернулся к садовнику: — Посчитай, сколько цветов пропало. Это важно. Должно быть, это предупреждение. И я должен понять, что оно означает.

Загрузка...