Цветок с тремя листьями

Глава 3

Вид, открывающийся с небольшого холма, был ужасным — вздыбленная, словно перерытая гигантским плугом земля, залитая грязной мутной водой. Плотной пеленой стелился дым: вероятно, где-то невдалеке бушевал пожар. Впрочем, пламени не было видно, и это слегка утешало на фоне безрадостной картины.

— Да что же это… — Хидэёси горестно всплеснул руками и начал растерянно озираться по сторонам.

Хидэтада, тоже спешившись, посадил Хирои себе на шею.

— …Как я и хотел… мой сын прискакал на коне… только мамочка этого не увидит… бедный малыш, — Хидэёси повернулся к Хидэтаде. — Так, Хидэтада. Запад — там. Север — там. Куда мы идем?

— Э? Ваша светлость? — Хидэтада недоуменно поднял брови.

— Что — э?! Я тебя спрашиваю, кого мы спасать будем? Нэнэ или Тятю?

Хидэтада задумался на миг, а потом уверенно произнес:

— Госпожу Тятю.

— Почему? — Хидэёси посмотрел на него искоса.

— Потому что там госпожа Ого.

— О! Отличный ответ, мой мальчик. Что бы я делал без тебя? Тогда нам, очевидно, туда, — он перешагнул через лежащий столб с порванным цветным полотнищем — видимо, остатками приветственных украшений. И стал быстро пробираться сквозь завалы. Хидэтада последовал за ним, поражаясь: еще недавно казавшийся немощным стариком, сейчас господин Хидэёси мог дать фору многим молодым мужчинам.

Летние домики, обычно больше напоминающие увитые зеленью беседки, после землетрясения представляли собой груду сломанных досок, между которых сновали оборванные и причитающие женщины и слуги. Некоторые узнавали Хидэёси и падали на колени, воздавая хвалу небесам.

Хидэёси пнул ногой одного из слуг и заорал, пытаясь перекричать женские вопли:

— Где Тятя?!

Тот подскочил и показал рукой куда-то в кучу деревянных обломков, веток и обрывков украшений, а сам побежал вперед, указывая путь. Хидэёси и Хидэтада последовали за ним.

— Надеюсь, она жива. Скажи Хидэтада, они живы? Нэнэ и Тятя? Живы?

Хидэтада лишь покачал головой, остановившись, чтобы вздохнуть: дым здесь не был особенно густым — видимо, горело основное, недостроенное здание.

И в этот момент, словно из-под земли вылетел огромный обломок балки и с громким треском грохнулся в нескольких метрах от стоящих. Потом поднялся столб пыли, и из него появилась гигантская человеческая фигура. Хидэтада отступил на шаг от неожиданности. Ему показалось, что выбрался на свободу один из подземных демонов. И только спустя несколько мгновений он разглядел яркий ворох синего шелка: похоже, «демон» держал на руках женщину. Великан тем временем приблизился и, положив свою ношу к ногам господина Хидэёси, упал на колени, вздымая новые клубы пыли.

— Киёмаса?.. Ты спас Тятю? Я глазам своим не верю! — удивленно воскликнул Хидэёси.

Киёмаса рухнул на колени, не просто желая показать свои чувства — ноги действительно отказались ему служить. Тяжесть, долгое время сдавливающая его грудь, в одно мгновение исчезла, и он ощутил на ее месте тепло, затопившее все его тело. Глубоко вздохнув, он только сейчас ощутил горький запах дыма. И с трудом поднял голову, счастливо улыбаясь. По щекам потекли слезы. Его господин был жив. И, судя по всему, совершенно не пострадал. Наоборот, он нерушимым столпом возвышался над обломками, и его вид вселял в душу покой и уверенность.

— Ваша светлость… — едва слышно выдавил из себя Киёмаса. Больше ничего он выговорить не смог, лишь бессильно уронил голову и ткнулся лбом в ноги господина.

Пронзительно вскрикнула Тятя, вскакивая с такой прытью, словно не она только что лежала на земле бесформенной грудой тряпья.

— Хирои-и-и-и! — женщина кинулась к Хидэтаде и буквально вырвала у него малыша. И тут же прижала ребенка к себе так, что тот снова заревел.

— Хирои, сынок! Мой сынок, маленький, ты живой, живой! — Тятя разразилась бурными рыданиями.

— Где госпожа Ого? — попытался перекричать ее Хидэтада, но она даже не взглянула на него.

— Проклятье… — пробормотал он и осторожно, стараясь не наступать на торчащие доски, чтобы не обрушить все окончательно, двинулся к пролому, откуда только что появился Киёмаса.

— Я здесь! — внезапно услышал Хидэтада приглушенный голос едва ли не у себя под ногами.

— Госпожа Ого?!

— Я в порядке. Просто помогите мне выбраться отсюда.

Хидэтада наклонился и с трудом вырвал из земли кусок деревяшки, по всей видимости, обломок крыши. В образовавшейся дыре тут же показалась маленькая женская рука. Он коснулся ее, и тонкие пальцы крепко сжали его запястье.

— Протяните вторую руку.

Хидэтада наклонился еще ниже и почувствовал под пальцами скользкий шелк. Осторожно сжал и начал медленно выпрямляться.

— Тяните сильнее, мне не на что опереться ногами.

Хидэтада дернул, и из пролома наконец показалась голова госпожи Ого. Подхватив девушку под мышки, Хидэтада вытащил ее и поставил на ноги. И смущенно заулыбался. Она в ответ негромко охнула, обняла его за шею и обмякла у него на руках.

— Воды! Найдите скорее воды! — испугано закричал Хидэтада, бережно поднял госпожу Ого на руки и стал осторожно спускаться вниз.

Хидэёси пошевелил пальцами на ноге.

— Киёмаса! Найди воды, и побыстрее. Я тоже умираю от жажды.

Киёмаса распрямился, как тростник из-под таящего снега. Несколько секунд он озирался по сторонам, а потом бросился к месту, которое, скорее всего, еще недавно было прудом. Добежал и остановился, тяжело дыша. Здесь, видимо, готовили празднество. Кругом валялись перевернутые столы, вокруг которых были разбросаны посуда и другая утварь. И все это плавало в многочисленных лужах грязной мутной воды.

Уцелел лишь высокий помост, на котором должен был сидеть его светлость во время торжества. Киёмаса кинулся туда и не ошибся: несколько бочонков с сакэ раскатились по сторонам, но не треснули. Он подхватил один из них, когда взгляд его наткнулся на перевернутую серебряную чашу, на которую он едва не наступил. Он наклонился, подхватил ее и помчался обратно.

— Вот, ваша светлость. Умоляю простить меня: воды я найти не смог, — он опустился на колени, не впуская из рук бочонок.

— Вот это Киёмаса! Я знал, что ты никогда не растеряешься, — обрадовался Хидэёси. — Открывай, чего ждешь?

Киёмаса откупорил бочонок, протер изнанкой своего косодэ чашу от пыли, зачерпнул сакэ и протянул Хидэёси. Тот взял чашу и подошел к рыдающей Тяте. Схватил девушку за волосы и повернул лицом к себе, подсовывая край к самым губам:

— Пей, — негромко скомандовал он.

Тятя захлопала глазами и послушно сделала большой глоток. И тут же закашлялась.

— Еще пей! — Хидэёси повысил голос.

Она глотнула еще раз и еще.

— Вот так-то лучше… — сказал Хидэёси и допил то, что осталось.

— Хидэтада! Иди сюда!

Хидэтада подошел и опустился на колени, продолжая держать на руках госпожу Ого. Хидэёси сунул ему чашу.

— Не зевай, мой мальчик, — сказал он и, наклонившись к самому уху, прошептал: — А ведь так еще удачнее вышло, а?

Он подмигнул и повернулся к стоящему в той же позе Киёмасе:

— Кстати, Киёмаса. А как ты здесь оказался, позволь спросить?

— Ваша светлость, — Киёмаса вскинулся, судорожно глотнул, но когда заговорил, его голос прозвучал совершенно спокойно: — После того как все это началось, я поспешил к вам на помощь. Сейчас, убедившись, что вы живы и с вами все в порядке, я готов отправиться туда, куда вы мне прикажете, и принять заслуженную кару.

— А не надо никуда ходить, Киёмаса… Хидэтада, ну-ка, дай мне свой меч.

— Но… Ваша светлость! — Хидэтада испуганно вздрогнул. — Прошу вас…

— Дай меч. И не смей со мной спорить.

Хидэтада вздохнул, отцепил от пояса меч, протянул его Хидэёси. И отвернулся. Тот выдернул меч из ножен и подошел к Киёмасе.

— Готов?

— Да, ваша светлость, — Киёмаса нагнулся и опустил голову.

Хидэёси размахнулся и с силой ударил плашмя клинком по уху Киёмасы. На щеке осталась яркая полоса, а из рассеченного уха по шее потекла кровь, смешиваясь с грязью.

— Ну? Ты понял за что?

— Да, ваша светлость. Я не смею просить вас простить меня.

— Встань, наконец, ты и так уже собрал на себя всю окрестную пыль. И прекрати умолять о прощении. Где Нэнэ? Ты видел Нэнэ?

Киёмаса помотал головой, поднимаясь:

— Нет, ваша светлость. Я… я думал вы — здесь. И искал вас.

— И я — здесь. И ты — нашел, молодец. А теперь пойдем искать Нэнэ.

— А не надо меня искать. И спасать тоже не нужно!

Из-за чудом уцелевших кустов выбежала Нэнэ, поддерживая обеими руками подол. Подбежала к Хидэёси и вцепилась ему в плечи:

— Вы живы! Хвала богам! Как вы меня напугали! Как вы могли меня так напугать?!

— Я?! — Хидэёси отшатнулся было удивленно, а потом схватил жену в охапку и заорал: — Моя Нэнэ! Ты жива и здорова! Я так счастлив! Ты совсем не пострадала!

— Мы с Мицунари заканчивали подготовку к вашей встрече, когда все это… началось… На меня упал навес, но Мицунари помог мне выбраться и помчался собирать поисковый отряд. Еле отыскала его: надо было заняться ранеными, их очень много на строительстве.

— Тебя спас Мицунари?.. Тебя — Мицунари, Тятю — Киёмаса, что вообще происходит?! — воскликнул Хидэёси, слегка отстраняясь и заглядывая жене в лицо. — Смотри, Киёмаса спас Тятю. А Хидэтада спас Хирои! А мы с Хидэтадой вместе — его невесту! И Мицунари жив! Хочешь сакэ? Киёмаса принес сакэ!

— Хочу, — Нэнэ снова подхватила подол. — Киёмаса, а ну-ка, иди сюда!

Киёмаса поклонился, взял у Хидэтады чашу, зачерпнул сакэ и, держа чашу в обеих руках, поднес ее Нэнэ.

— Так. Я смотрю, мой супруг тебя уже поприветствовал. А ну-ка, наклонись ниже.

Киёмаса смущенно улыбнулся и опустился на колени, продолжая держать чашу. Нэнэ размахнулась и залепила ему звонкую оплеуху.

— А это — от меня, — она взяла чашу, сделала большой глоток и протянула ее Хидэёси. — Слуги, которые видели вас, немедленно сообщили мне, и я тут же помчалась сюда. Сейчас и Мицунари примчится, вот увидите. Наверняка, очень расстроится, что его отряд вас не нашел.

Внезапно снова заголосила Тятя. Киёмаса обернулся и поморщился:

— Почему эта женщина постоянно кричит?

Хидэёси наклонился над ним и некоторое время внимательно его разглядывал.

— Ты знаешь, Киёмаса… Если бы первым, кого я увидел, выбираясь из-под земли, оказался ты, — я бы вообще обгадился.

Он громко и весело рассмеялся.

На широком настиле из бревен и досок расположился Хидэёси с малышом, рядом с ним — Нэнэ и Тятя. Остальные нашли себе места на траве вокруг — под широким натянутым полотнищем, защищающим от солнца. Организовавший это временное пристанище Мицунари сновал по поляне, отдавая слугам распоряжения. Киёмаса, усевшийся рядом с Хидэтадой и вполне пришедшей себя Го, склонившись к Хидэтаде, негромко проговорил:

— Нет, ты только посмотри на него, — он махнул рукой в сторону Мицунари, сдержанно объясняющего что-то слуге, который мелко тряс головой в ответ на каждое слово. — На одежде ни складочки лишней. И лицо чистое. Его даже землетрясение не берет. Уникальный человек.

Плечи Хидэтады затряслись в беззвучном смехе, и он зажал рот ладонью. Го тоже торопливо прикрыла рукавом нижнюю часть лица. Хидэтада, уловив краем глаза ее движение, немедленно повернулся к ней:

— Может быть, вам еще налить сакэ? Вам удобно сидеть?

— Благодарю вас, мне уже достаточно. Или вы хотите, чтобы я уснула прямо у вас на коленях?

Хидэтада судорожно сглотнул и залился краской. Смущенно глядя в землю, он не сразу заметил, как Исида Мицунари, словно услышав, что говорят о нем, подошел к ним. Опустился на колени и учтиво поклонился:

— Я счастлив видеть вас, госпожа, целой и невредимой. И вас, господин Токугава, — Мицунари едва заметно кивнул Хидэтаде. — Я распорядился принести фрукты, и скоро доставят чистую воду. Можно будет приготовить чай.

— Благодарю вас, господин Исида, — Го поклонилась в ответ, — но нет нужды беспокоиться, обо мне отлично заботятся. — Она слегка коснулась рукавом руки Хидэтады.

— А меня живым ты видеть, конечно, не рад, Мицунари.

Мицунари резко обернулся, словно только что заметил Киёмасу:

— Я бы предпочел говорить с тобой наедине.

Киёмаса хмыкнул:

— Считаешь, что слова, которые я тебе скажу, не должны слышать нежные девичьи уши?

Мицунари поморщился:

— Я всегда говорил, что тебя следует держать в клетке.

— Ты прав, нам действительно стоит… отойти, — Киёмаса поднялся и, не оглядываясь, вышел из-под навеса. Он не сомневался, что Мицунари последует за ним. Лишь отойдя на несколько метров, Киёмаса обернулся.

— Ну, что ты хотел мне сказать… наедине? — спросил он.

Мицунари остановился и смерил его взглядом:

— Я хотел сказать, что благодарен тебе за спасение сестер Адзаи. Но не более того. Тебе известно, что командир гвардейцев, охранявших тебя, покончил с собой?

— И? — Киёмаса наклонил голову. — Ты намекаешь, что мне следует поступить так же?

Между бровей Мицунари появилась морщинка:

— Его светлость уже принял решение насчет тебя, и я не смею его оспаривать. Но это совершенно не значит, что я рад тебя видеть.

— Знаешь, что я тебе скажу, Мицунари? Ты отозвал меня в сторону, чтобы выразить благодарность. Но даже здесь умудрился обхамить, — навис над ним Киёмаса. — Я с детства мечтаю утопить тебя в самой грязной луже. Не попадайся мне на глаза, а то я не удержусь и все-таки это сделаю. — Он резко развернулся и направился в сторону навеса.

— Киёмаса! — услышал он за спиной и обернулся. Мицунари стоял, так и не сдвинувшись с места, просто положив руку на рукоять меча.

— Если захочешь продолжить разговор после того, как я отправлю его светлость в безопасное место, ты знаешь, где меня найти, — сказал Мицунари, а затем, больше не удостоив Киёмасу ни единым взглядом, направился вместе с ним назад, под навес.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — Тятя швырнула вазу в стену, и та раскололась с громким звоном. — Ненавижу! И подарки его, и цветы эти вонючие! И зверюгу эту его ручную ненавижу!

— Ручная зверюга, как ты выразилась, спасла тебе жизнь. Еще несколько минут — и ты бы задохнулась. Или ты имеешь в виду обезьяну господина? — Го слегка улыбнулась, продолжая неспешно размешивать чай себе и сестре.

— Он сам — противная грязная обезьяна! И никакие шелка и благовония этого не скроют! Ты знаешь, что он хотел отнять моего Хирои и отдать его на воспитание этой своей крестьянке?

— Тятя… — Го глубоко вздохнула, — ты ведь сама выбрала этот путь.

— Да! Я выбрала сама! А ты, ты что сделала, чтобы отомстить за нашего отца? Валялась в постели с молодым безродным красавчиком? А теперь строишь глазки смазливому богатому мальчику?! И не смей мне тыкать спасением жизни. Этот спаситель искал не меня, а своего хозяина. И не его мне следует благодарить за спасение, а лишь исключительно богов. Ты спала когда-нибудь с вонючим стариком, а? С убийцей нашего отца и нашей матери? Улыбалась ему? Смотрела, как он своими скрюченными пальцами лапает твоего сына и пускает слюни?

— Что же ты не убьешь его, госпожа мстительница? Или твоя месть за нашу семью заключается в желании, чтобы я оглохла от твоих криков?

— Ты права, Го. Мне следует вести себя тише. Дай мне, пожалуйста, чай, а то у меня руки трясутся от злости.

— Вот, выпей и успокойся, — Го протянула Тяте чашку и покачала головой, — надо позвать служанку, чтобы убралась.

— Брось, — Тятя усмехнулась, — мне нравится смотреть на осколки. И мне нравится знать, что он чувствует, как я его ненавижу.

— Так это и есть твоя месть? — Го снова печально улыбнулась.

— Ты ничего не понимаешь, сестра. Ты и не помнишь ничего. А у меня горло перехватывает от запаха дыма, даже если это дым очага. До сих пор. Матушка отправила нас из Китаносе раньше, чем эти скоты подожгли замок. Ты действительно ничего не знаешь. Ты была слишком мала, когда горел Одани. И ты не видела, как отсекли голову нашему брату. Я смеялась и рыдала, когда узнала, что наш дядюшка сгорел живьем[17]. И знаешь что? Я думала, что проклятая Обезьяна хотя бы закончит войну и успокоится. Но они — они не успокоятся никогда. Как ты думаешь, сколько детей сгорело вместе с матерями в Корее? Я видела эти бочки с засоленными носами — этот ублюдок радовался им, как ребенок игрушкам. Они все — чудовища, Го. И твой милый мальчик вырастет таким же.

— И твой сын?

— Замолчи. Ты ничего не понимаешь. Хирои изменит все. Ты же помнишь, что говорила матушка? Нашему отцу предсказали, что его внук станет правителем этой страны! Именно поэтому Обезьяна еще жив. Он нам нужен. Если он сдохнет — как я смогу защитить Хирои? Род Адзаи будет править этой страной! Это куда важнее обычной мести. Люди больше не будут умирать в горящих замках.

— Что же… — Го еще раз вздохнула и взяла в руки чашку с остывшим чаем, — каждый идет своим путем. Ты — своим, а я — своим. Ты права: мы, женщины, должны заботиться о сохранении своего рода. И, знаешь, я бы не хотела, чтобы мой сын правил страной.

— Это почему?

— Потому что я не хочу оказаться вместе с ним в горящем замке.

Переезд в Осаку занял гораздо больше времени, чем думал Юкинага. И ему не слишком нравилось здесь. Одно успокаивало: это временно. Как только будут завершены восстановительные работы, он снова сможет вернуться в столицу. Из-за всей этой суеты он не успел встретиться с господином Като, а сейчас тот находился в замке при господине Хидэёси, и отец строго-настрого запретил туда даже приближаться. То, что господин Като был прощен, вовсе не означало, что его светлость окончательно сменил гнев на милость. Отец тоже почти все дни проводил в замке, и Юкинага уже просто устал слоняться без дела. Управление крохотным поместьем не отнимало у него много времени. Кроме того, новости, которые приносил отец, тоже не радовали. А теперь он отсутствовал уже больше суток. И это спокойствия не добавляло.

— Юкинага! — створка входной двери отъехала с таким треском, словно вылетела из пазов. — Юкинага, ты здесь?

— Да, отец, я ждал вас, что слу…

— Сакэ! Быстро!

Асано Нагамаса тяжело плюхнулся на пол прямо возле двери. Юкинага бросился исполнять просьбу, не задавая больше вопросов. Он крайне редко видел отца в таком состоянии. Налив сакэ в чашку, он стремглав метнулся обратно и протянул ее отцу. Тот выпил залпом сакэ и швырнул чашку на пол.

— Хидэцугу обвиняется в мятеже и покушении на убийство его светлости. Главой следственной комиссии назначен Исида Мицунари.

— Что?! — Юкинага отшатнулся. — Хидэцугу? Мятеж?!

— Да.

— Что… отец… какая чушь. Разве не вы мне говорили, что господин Хидэёси постоянно жаловался на трусость и безвольность господина Хидэцугу? Какой мятеж?

— Такой. Мятеж и заговор. Он брал с вассалов дома Тоётоми личные клятвы верности, подбивал их выступить против его светлости и убить его и господина Хироимару.

— Что?.. — Юкинага замер с полуоткрытым ртом.

— Ты меня плохо слышишь, Юкинага? Или я не достаточно внятно произнес: Исида Мицунари? — рявкнул Нагамаса.

— Ублюдок… Проклятый ублюдок! — Юкинага сжал кулаки.

— Тихо! — Нагамаса поднял руку. — Никаких глупостей, понял? Собирайся, сегодня вечером ты уезжаешь.

— Куда?!

— В монастырь.

— В какой монастырь, отец?!

— Меня не волнует, в какой. Выбери подальше, желательно малоизвестный.

— Что?..

— Юкинага, послушай меня внимательно, — Нагамаса наклонился к сыну. — Сейчас ты пойдешь, соберешь свои вещи и приготовишься к дальней дороге. Людей в сопровождение я тебе дам.

— Охрану, вы хотели сказать? — Юкинага усмехнулся.

— Да, Юкинага, ты меня правильно понял. Если со мной что-то случится — немедленно пострижешься в монахи.

Юкинага вскочил.

— Это… уже переходит все границы. Что случилось?

— Исида Мицунари.

— Отец. Прошу вас. Или вы сейчас мне все объясните, или я никуда не поеду. А отправлюсь в замок и вызову этого ублюдка на поединок. А если откажется — прикончу его на месте.

— Сядь!

— Объясните. Что-то я не припомню, чтобы вы так тряслись за меня в Корее.

— Потому что там были враги, Юкинага. Враги, вооруженные копьями и мечами. Ты хороший воин: я лично учил тебя. И я полностью доверял и доверяю Киёмасе. Погибнуть там ты мог лишь по причине своей глупости или слабости. — Нагамаса устало провел ладонью по лицу.

— Проклятье… — Юкинага сел. — Что вообще нужно господину Исиде? Чего он добивается?

— А ты не понимаешь?

— Нет.

— Вот поэтому — монастырь. Подальше отсюда. Но я попробую тебе объяснить. Основная вина Хидэцугу состоит в том, что он племянник господина Хидэёси. А значит, сейчас именно он основной наследник. Подумай хорошо, Юкинага. Господин Хидэёси уже не молод. А что если он умрет? Что тогда произойдет с Исидой Мицунари?

— Я первый займу место в очереди желающих украсить его головой столб, — усмехнулся Юкинага.

Нагамаса покачал головой:

— Мне нравится, когда ты начинаешь думать. Главное, чтобы не забывал продолжать. И не льсти себе — ты не успеешь. Исида Мицунари давно, очень давно ненавидит меня и мою семью, и тебе это прекрасно известно. А все потому, что господин Хидэёси открыто называет меня своим братом. Понимаешь, в чем дело? И чем перед ним провинились Киёмаса и Хидэцугу? И ты?

— Мы все… близкие родственники его светлости?

— Именно. Он не пощадил даже Фукусиму Масанори, хотя дохлому ежу ясно, что скорее регентство получит ручная мартышка господина Хидэёси, чем тот. Но нет, в том докладе не забыли упомянуть, какой «господин Фукусима» дурак и пьяница. А все потому, что он, как и Киёмаса, двоюродный брат и приемный сын его светлости. Поэтому Исида Мицунари пойдет на все. Рано или поздно господин Хидэёси покинет этот мир, и Мицунари считает не лишним подстраховаться на этот случай.

— Отец… вы хотите сказать, что наша семья — следующая в его списке?

— Нет, Юкинага, — Нагамаса пристально посмотрел сыну в глаза, — следующий в его списке твой друг Хидэтада. Люди Мицунари неотрывно следят за ним.

— Хидэтада?! Но ведь именно он, он спас господина Хироимару. Его светлость при всех чествовал его и называл своим сыном… — Юкинага запнулся.

— Вот именно. Поэтому собирайся. Я останусь здесь и попробую спасти идиота Хидэцугу.

… Первыми на берег вывели самых младших девочек. Помощник палача слегка подтолкнул их и поставил на колени. И принялся деловито подвязывать волосы. Одна из девочек громко всхлипывала, вторая беззвучно шевелила губами — вероятно, молилась.

Нагамаса до боли впился пальцами в перила ограждения. Он много раз в своей жизни видел смерть, и куда более мучительную и страшную, но смотреть на разворачивающее действие у него не было сил. Но он должен, обязан досмотреть до конца. Он не смог спасти этих детей. А значит, и сам виновен в их гибели.

Взмах меча — и вот помощник несет маленькие детские головки на широкий помост, где уже лежат головы: это любимые косё Тоётоми Хидэцугу. Юноши покончили с собой сразу вслед за своим господином, но все равно их головы будут выставлены на всеобщее обозрение.

Помощник тем временем подошел к маленькому мальчику — младшему из сыновей. Тот, стоящий до этого тихо, внезапно зарыдал в голос. К нему тут же наклонилась девочка постарше, единокровная сестра, и начала что-то возмущенно шептать — должно быть, выговаривала за недостойное поведение. Мальчик успокоился и только поджал губы. А когда помощник попытался взять его за плечо, оттолкнул его руку и сам шагнул вперед, встал на колени и вытянул голову.

Детей казнили первыми. Чтобы они не видели смерть своих матерей. Нагамаса обернулся и посмотрел на Хидэёси, сидящего на походном стульчике на небольшом возвышении. Лицо его было бледным и словно окаменевшим. Что он сейчас испытывал? Боль? Ярость? Ненависть?

Словно ощутив взгляд брата, направленный на супруга, обернулась Нэнэ. Нагамаса просил ее не приходить, но она сказала, что хочет проводить в последний путь каждого из приговоренных. Это ее долг. И, действительно, отошла от женщин только когда их повели за обтянутое белой тканью ограждение.

Хидэёси не препятствовал ей. Нагамаса гадал, испытывает ли тот чувство вины за свое решение? Или считает, что поступил верно, и душа его спокойна?

Душа Нагамасы была очень далека от спокойствия. Он не мог осудить Хидэёси: он сам не представлял, как бы поступил на его месте. Эти женщины и дети — они были не просто семьей обвиненного в предательстве человека. Они были дочерьми потенциальных предателей, которые только и ждут своего часа. Письма, которые они писали, полностью доказывали их намерения.

Но все это были важные и влиятельные люди. Вот возле белого полотна встала совсем юная девочка. Кажется, ее зовут Комэ. Она не дочь и даже не наложница Хидэцугу. Точнее — еще не успела ей стать. Но ее отец, Могами Ёсиаки, первым прислал письмо Хидэцугу с предложением принести ему клятву верности.

Планировали ли эти люди на самом деле свергнуть его светлость? Или просто страховались, заводя родственные связи с новым кампаку?

Громкий женский крик прервал его размышления. Исполнители поменялись местами, и теперь тот, кто раньше выполнял обязанности палача, передав меч напарнику, пытался вырвать из рук совсем молодой матери сверток с младенцем. Девушка упала на колени, прижимая ребенка к груди, и отчаянно завыла.

И тут же эхом отозвался истошный вопль Тяти, внезапно выбежавшей из-за занавеса, перед которым сидел Хидэёси. Оттолкнув пытавшихся ее удержать слуг, она бросилась в ноги господину.

— Умоляю! Пощадите! — истошно закричала она. Волосы ее были спутаны, а щеки и лоб исцарапаны.

Хидэёси, не меняясь в лице, отпихнул ее ногой.

Она отползла в сторону и поднялась во весь рост, шатаясь. Лицо ее исказила ярость.

— Тогда прикажите и меня… с ними! Убейте меня, как убили моего брата! Убейте меня и моего сына!

Нагамаса кинулся к Нэнэ, расталкивая толпу. Обнял ее, словно успокаивая, и прошептал на ухо:

— Уведи ее. И пусть приведет Хироимару. Подговорит, чтобы просил отца пощадить свою невесту. Они ведь были помолвлены с Кику.

Нэнэ лишь коротко кивнула, а затем медленно и степенно прошествовала к Тяте, которая упала на землю и закрыла лицо руками, содрогаясь в рыданиях. Подняла девушку с земли, прошептала ей что-то, и та послушно дала себя увести.

Исполнитель не спешил приступить к дальнейшей экзекуции. Оставшиеся приговоренные стояли на коленях возле белого полотнища и тихо молились, сложив руки. И в этот момент юная девочка, дочь Могами, шагнула вперед.

— Я тоже ребенок! Я буду следующая! — раздался ее звонкий голос.

Хидэёси махнул рукой, приказывая продолжать.

Комэ подошла к воде, убрала волосы, собирая их в хвост и наматывая на руку, и наклонилась почти над самой водой.

Меч казнившего, блеснув на солнце, опустился. Нагамаса не выдержал и отвернулся. И снова услышал шум. И вскрики. Тятя появилась опять, на этот раз она крепко сжимала ручку Хироимару. И отпустила только, когда подошла к мужу почти вплотную. Мальчик аккуратно опустился на колени, коснулся лбом земли:

— Отец! Умоляю вас пощадить О-Кику-химэ, мою нареченную невесту! — старательно проговорил он.

Хидэёси наклонил голову. И в этот момент Нагамасе удалось увидеть его взгляд. Остекленевшие глаза, в которых не было ничего — только звенящая пустота взирала на этот мир. И Нагамаса разглядел в уголке его рта кровь. А Хидэёси поднял руку и медленно проговорил:

— Сделайте, как желает мой сын, ― и тут же, указав рукой куда-то в сторону: — Уведите его. И эту женщину. Немедленно!

Несколько слуг кинулись уводить Хироимару. Тятя сама пошла за ними, низко опустив плечи и сгорбившись. Видимо, силы оставили ее.

Нэнэ спустилась вниз, зашла за ограждения и спокойно взяла младенца из рук девушки. Та подняла голову и посмотрела на Хидэёси:

— Благодарю, благодарю вас, милостивый господин! — она ударилась головой о землю и снова подняла ее. В волосах застыли крупинки песка. — Благодарю вас! Пусть боги даруют вам долгую жизнь!

Она снова упала на землю и затихла. Помощник подошел к ней и попытался поднять. Но рука ее, выпущенная им, безвольно стукнулась о землю — девушка была мертва.

Нагамаса увидел, как Исида Мицунари нагнулся и что-то зашептал на ухо Хидэёси.

Наверняка именно так он и шептал своему господину, когда тот принимал решение казнить семью племянника. Что он ему сказал? Что это будет хорошим жестом устрашения недовольных? Или что будет хорошей проверкой верности?

Или это вообще все подстроил сам Исида Мицунари?

— Когда-нибудь и твоя голова будет также выставлена на площади… — сквозь зубы прошипел Нагамаса и пошел к Нэнэ. Надо было помочь ей и спасенному ребенку.

…Тропинка давно заросла высокой травой и редким, но густым кустарником. Хидэёси закатал штаны и придерживал их руками, чтобы они не цеплялись за торчащие ветки и репьи. Босые ноги хлюпали по лужам. Вероятно, недавно здесь прошел дождь, и земля не до конца впитала воду.

А вот и дом. Его старый дом, где он провел детство. Только уж очень он ветхий… Зарос травой, и через крышу словно бы пробилось дерево?

Он подошел к открытой створке двери и услышал тихие всхлипы. И сердце тоскливо сжалось.

— Матушка? — испуганно позвал он. Но в ответ услышал только участившиеся всхлипы.

— Матушка! — он вбежал в комнату, шлепая по пыльному полу мокрыми ногами.

Она обернулась… Лицо, покрытое густой сетью морщин, было мокрым от слез.

— Матушка! Почему вы здесь?.. И в таком виде? И… почему вы плачете?..

Одежда на ней висела лохмотьями. Даже в самые тяжелые времена он не мог вспомнить ничего подобного. И она опять не ответила, лишь всхлипнула и закрыла лицо руками, отворачиваясь.

— Матушка! — он бросился к ней, пытаясь ее обнять, но она отползла от него в сторону, а потом зарыдала в голос и обняла его ноги.

— Матушка… это из-за Хидэцугу, да? Простите, я умоляю вас, простите меня! У меня не было другого выхода! Я… не хотел!

Хидэёси попытался упасть перед ней на колени, но матушка крепко держала его ноги. И он почувствовал, что она вытирает их рукавами своей одежды. Он наклонился и с ужасом вскрикнул — его босые ноги по щиколотку покрывала кровь.

— Матушка! — Хидэёси подскочил и сел на постели. Провел рукавом по лицу, стирая слезы. И закрыл его руками.

Он и так очень долго не мог уснуть. А сейчас в небе уже краснела яркая полоска рассвета. Хидэёси пошире распахнул ворот, чтобы легче дышалось, и снова лег в надежде все-таки уснуть. И ему вдруг захотелось, чтобы рядом лежал кто-то надежный, кого можно было бы обнять и наконец успокоиться.

— Нэнэ… — негромко позвал он, — Нэнэ!

И тут же понял, что она его не услышит из своих покоев. Приказать служанке разбудить ее и привести? Он представил себе сонную растрепанную Нэнэ, и его сердце сжалось от жалости и нежности. Она всегда была рядом в трудные минуты, а он совсем позабыл о ней…

Хидэёси снова сел и поправил волосы, упавшие на глаза. Вот что он сделает. Сам к ней придет и ляжет рядом. Как делал когда-то давно, возвращаясь домой усталым.

Он решил не идти прямо в западные покои, а прогуляться вокруг, по парку, один и в предрассветной прохладе. И вышел в сад, предвкушая, как, замерзнув, заберется к Нэнэ под теплое одеяло.

Начитало светать, и темные окна замка выглядели уютными, словно замок тихо спал, прикрыв уставшие глаза. Хидэёси свернул по дорожке и вдруг увидел в одном из окон неяркий свет.

— Мицунари… — он улыбнулся и покачал головой. На душе потеплело, будто пламя лампы в той комнате наверху согрело ее.

— Я сейчас тебе покажу, как работать до рассвета! — пробормотал он, представляя, какие ошалелые будут глаза у Мицунари, когда тот увидит его. Эх… надо было подождать, пока Мицунари заснет, и уж тогда отомстить за все утренние побудки.

По коридору Хидэёси постарался идти тихо, чтобы Мицунари не услышал заранее шаги и его удалось застать врасплох. Довольно улыбаясь, он рывком отодвинул дверь — да так и застыл на пороге. Улыбку словно смыло с его лица, и он ошарашенно замер.

Мицунари сидел посреди комнаты, повернувшись к нему боком, одетый во все белое. На низком столике напротив него лежал аккуратно завернутый в белую ткань танто[19]. А рядом — лист бумаги, на котором Мицунари сосредоточенно что-то писал. В неверном утреннем свете казалось, что одежды Мицунари сияют, и Хидэёси отчаянно заморгал, надеясь, что ему снова снится плохой сон. Он перевел взгляд с клинка, на котором отражался мерцающий отблеск лампы, и рук Мицунари на его лицо. И в этом момент Мицунари медленно повернулся к нему. Глаза его были абсолютно пустыми, словно он уже был мертв.

И в эту секунду Хидэёси понял, что это не сон. Он медленно сполз спиной по стене и опустился на пол.

— Сакити… Что же ты делаешь, Сакити?.. Ты что ли меня тоже бросить решил?..

Мицунари вздрогнул и уронил кисть. Моргнул, и глаза его снова стали нормальными. Только в них теперь плескалась тоска и какая-то детская обида.

— Ваша светлость… — Мицунари резко развернулся, прижался на мгновение лицом к полу и пополз к Хидэёси. — Ваша светлость… я прошу простить меня… я совершил ужасную ошибку. Умоляю вас, не нужно останавливать меня. Вы сами прикажете мне… когда узнаете.

Хидэёси схватил его за плечи и тряхнул:

— Что происходит?! О какой ошибке ты говоришь?

Мицунари поднял глаза:

— Письмо…

— Какое письмо? Сакити! — Хидэёси снова его тряхнул.

Мицунари шумно и судорожно выдохнул и вдруг мелко затрясся:

— Письмо Хидэцугу. Он написал его перед… смертью. Я получил его вечером.

Он старался говорить ровно и четко, но Хидэёси почти физически ощущал, с каким трудом Мицунари выговаривает слова. И нахмурился:

— Что еще за письмо?

— Вот это, — Мицунари, взяв обеими руками конверт, почтительно поклонился и положил его перед Хидэёси.

— И… что в нем? — Хидэёси протянул руку, но письма не коснулся, а лишь вопросительно взглянул на Мицунари.

Мицунари опустил взгляд. Ему уже удалось справиться с дрожью, но слова он проговаривал медленно, словно вспоминая, что они означают:

— Письмо я получил в начале стражи крысы. Господин Хидэцугу написал его перед тем, как совершил самоубийство. Оно адресовано мне, и в нем господин Хидэцугу говорит о своей невиновности и просит не бросать расследование дела о его мятеже, чтобы найти настоящих виновников и оправдать его честное имя. Там же — запечатанное письмо, которое он просит передать вам.

Мицунари вдруг вскинул голову:

— Ваша светлость! Перед смертью не лгут. Ваш племянник не был ни в чем виновен, кто-то нарочно подстроил все так, чтобы его обвинили в мятеже. Я совершил ошибку. Ошибку, которую уже никак не исправить.

Хидэёси вздохнул и приблизился вплотную к лицу Мицунари:

— Сакити… мой маленький глупый Сакити… все совершают ошибки, и даже непоправимые…

— Ваша светлость?.. — глаза Мицунари округлились, и он слегка приоткрыл рот.

— Тихо… не надо кричать, — Хидэёси прикрыл его губы ладонью и посмотрел прямо в глаза. — Ну подумай, хорошо подумай, ты что же это, и правда хотел, чтобы после моей смерти страной управлял трусливый безмозглый садист? Будь он хоть тысячу раз мой племянник?

— Но… ваша светлость… вы же сами…

— Да, Сакити, да, я сам. Я сам его назначил на эту должность, сам отказался от титула кампаку[20] в его пользу, а знаешь почему?

Мицунари не ответил, просто продолжал смотреть на Хидэёси широко открытыми глазами.

Хидэёси расценил это как вопрос.

— А именно потому, что он не годился на эту роль. И отлично знал это. Я думал, что он хотя бы будет хорошим, послушным мальчиком. Но у этого дурака не хватило мозгов даже для того, чтобы не лезть в чужой заговор! — он внезапно повысил голос. — Кроме того, он хотел убить меня и моего сына, разве он не достоин за это смерти?

— Но… ваша светлость… письмо…

— Письмо?.. Хм… — Хидэёси задумчиво поднял с пола конверт двумя пальцами и протянул к огню лампы. Полюбовался некоторое время языками пламени и снова обернулся к Мицунари. Его глаза отразили отблеск огня.

— Какое письмо, Сакити? — он улыбнулся. — Не было никакого письма.

Когда шаги его светлости затихли в коридоре, Мицунари медленно встал и подошел к окну. Рассветное солнце уже полностью разогнало ночную темноту, и утренняя роса блестела золотом, предвещая еще один жаркий день. Он вдохнул полной грудью уже теплеющий воздух и сжал кулаки.

— Я найду тебя. Кто бы ты ни был, как бы ты ни скрывался, какую бы личину ты на себя ни нацепил.

Он повернулся и прошелся по комнате, медленно, словно рассматривая ее. Что же… все когда-то бывает в первый раз. Наверняка воин, проигравший важное сражение, испытывает такую же горечь поражения. Странно, но Мицунари всегда считал глупцами тех, кто выбирал смерть вместо того, чтобы подумать, какие ошибки он совершил, и не допустить их в следующий раз. И только сейчас понял, что заставляло их принимать настолько дурацкое и бессмысленное решение. Ощущение собственной непогрешимости.

«Вот она, ошибка, — Мицунари даже слегка улыбнулся. — Уверенный в том, что не могу ошибиться, я недооценил противника. Что же, я не дам ему второго шанса».

Танто на столике выглядел теперь настолько нелепо, что Мицунари брезгливо поднял его и быстро убрал в ножны, небрежно сунув за пояс. Присел рядом со столиком и смахнул с него исписанный лист. Ничего, беспорядок он уберет позже. Взяв из стопки другой, чистый, он намочил тушь, провел по ней кистью и задумался. А потом медленно и аккуратно написал: «Асано Нагамаса» — и поставил над именем единицу. Еще немного подумал и дописал: «Мори Тэрумото», а вместо цифры поставил знак вопроса. Замер, глядя на листок. И вывел жирно и размашисто: «Токугава». Затем задумчиво нарисовал рядом три листа мальвы. И прикрыл глаза.

…Именно тогда, на том поэтическом турнире он первый раз по настоящему обратил внимание на Хидэтаду. До этого тот шел даже не под первым номером в списке ценных заложников его светлости. Старшего сына Токугавы Иэясу, Хидэясу, господин Хидэёси усыновил уже давно, и ценность Хидэтады заключалась лишь в том, что его, третьего сына, назначили наследником рода Токугава. Но он не был единственным наследником знатного рода, находящимся в столице. И основной своей задачей Мицунари считал следить, чтобы со всеми этими знатными отпрысками ничего не случилось и не дало бы их отцам повода для мятежа. Ровно до турнира. Именно тогда этот четырнадцатилетний юноша привлек его внимание. Да и как его мог не привлечь победитель? Мицунари неплохо разбирался в поэзии, и, да, стихи юного Токугавы действительно были хороши, и выбор его светлости, который выступал в этом турнире одним из судий, являлся вполне обоснованным. Кроме того, Мицунари прекрасно понимал, что его господин оказывает таким образом особый знак внимания отцу юноши.

Головой. Он все это понимал головой. А глазами вместо мальв на одежде Хидэтады он упорно видел дьявольские колокольчики.

Мицунари хорошо запомнил тот первый поэтический турнир, на котором побывал. И как чествовали его победителя, Акэти Мицухидэ. Мицунари, тогда еще Сакити, смотрел на него с нескрываемым восторгом и обожанием, он был готов на все, чтобы хоть немного походить на этого величайшего воина и поэта. Акэти Мицухидэ был недостижимым, невозможным идеалом.

Впрочем, что об этом думать сейчас? Или он жизнь свою решил прокрутить перед глазами? Края губ Мицунари снова слегка приподнялись. Именно тогда, когда он, не веря своим ушам, услышал: «Акэти Мицухидэ поднял бунт, его светлость Ода Нобунага и его сын Нобутада убиты», он получил самый важный в своей жизни урок. Предать может лишь тот, кому доверяешь. Его светлость, господин Хидэёси, должен был доверять людям, иначе кто будет служить ему? А он, Исида Мицунари, не имеет права на подобную роскошь.

А сейчас его светлость самолично преподал ему еще один очень важный урок. Никогда нельзя сдаваться, даже если меч уже занесен над твоей головой. Всегда может произойти что-то, что даст тебе верный знак — ты нужен этому миру.

Мицунари опустил кисть и провел под последним знаком две жирных черты.

Киёмаса вышел во дворик своих покоев и слегка поморщился от ярких лучей утреннего солнца. Что-то он слишком много слабостей начал себе позволять. Например, настолько долгий сон. Да, трава еще толком не успела высохнуть, он ощущал ее влажность босыми ступнями, но солнце — солнце поднялось уже довольно высоко. Так он начнет спать до обеда. Жизнь в замке просто нечеловечески расслабляет. Он уже отметил, что стал намного больше есть и пить, да и засиживался за полночь за разговором едва ли не каждый день. Впрочем, за возможность находиться рядом с его светлостью это была не великая цена. Сейчас его господин как никогда нуждался в защите. Вот и сегодня ночью Киёмаса проснулся от тихих шагов и, схватив меч и распахнув дверь, с ужасом и удивлением увидел господина.

— Что случилось, ваша светлость? — воскликнул он.

— Тсс… — господин коснулся пальцами его губ.

— Ничего. Просто проводи меня к Нэнэ. Я не могу уснуть.

Путь по коридорам замка показался Киёмасе бесконечным. Он остановился под дверями, пропуская его светлость вперед, и намеревался остаться, чтобы охранять его сон. Но господин Хидэёси только покачал головой и велел ему уходить.

Не зная, чем занять себя до рассвета, Киёмаса прилег на постель… и тут же уснул. И проснулся только тогда, когда утреннее солнце полностью осветило комнату.

Свист воздуха, рассекаемого клинком, оказывал волшебное действие. Спустя несколько минут Киёмаса уже не думал ни о чем.

— Киёмаса.

Он резко остановился, не завершив выпад, и обернулся, лишь слегка отставив меч в сторону.

— Мицунари. Что тебе нужно?

— Я хочу с тобой поговорить.

Киёмаса рассмеялся:

— Поговорить? Что-то я не вижу при тебе меча.

— Киёмаса, ты не поверишь, есть люди, которые умеют разговаривать словами.

— …Но, как правило, недолго, — усмехнулся Киёмаса и мазнул перед носом Мицунари мечом.

Тот даже не моргнул:

— Если я сейчас рассмеюсь твоей великолепной шутке, ты соизволишь со мной побеседовать?

— А я и не отказывал, — Киёмаса опустил меч. — А что, ты все-таки решил милостиво подарить мне свое прощение? Если да — то ты зря пришел. Я лично прощать тебя не собираюсь. Хотя и убивать пока тоже.

— Как ты любишь пустое бахвальство. Нет, я до сих пор считаю, что тебя следовало лишить земель и отправить обратно в деревню. Может быть, рис у тебя получится сажать лучше, чем воевать.

— Мицунари! — Киёмаса схватил его за плечо и сжал что есть силы.

— Тебе лучше отпустить меня, — тихо прошипел Мицунари сквозь зубы.

— Мне следовало свернуть тебе шею, еще когда ты сходил с корабля. Жаль, меня там не было, — Киёмаса разжал пальцы.

Мицунари пошатнулся и едва не упал.

— Ты идиот, Киёмаса. Идиот и редкостная скотина. Думающая только о себе.

— Я? О себе? Ты ничего не забыл? Например, то, что Ёсицугу — не только твой друг?

— Ты всю жизнь ему завидовал. Потому что он всегда был во всем лучше тебя. И даже его болезнь этого не изменила.

— Изменила… — тихо пробормотал Киёмаса. — Даже если я сто раз превзошел его в воинском искусстве, я никогда уже этого не узнаю.

— И именно поэтому ты так настаивал на том, чтобы Ёсицугу возглавил инспекцию?

— Я настаивал на этом, потому что из тебя, Мицунари, военный инспектор, как из меня актер театра Но!

— Брось, Киёмаса. Мне противны эти оправдания. Ты желал ему смерти. Я собственными ушами слышал, как ты сказал ему при встрече: «Очень надеюсь, что ты останешься в этой земле».

Мицунари смотрел Киёмасе прямо в глаза, не мигая. Киёмаса сжал зубы, и его губы задергались. Он помолчал некоторое время, а потом выдохнул:

— Ну ты и кретин.

— Может, и так. Вот только кто тогда ты? Я знаю, что вы много лет были в ссоре. Но не думал, что ты опустишься до мелкой подлости. Мне всегда казалось, что ты предпочитаешь меч. Но ты — ты боялся Отани Ёсицугу… даже такого. Что же… Сейчас ты можешь быть спокоен. После той поездки он не покидает больше своего поместья. А письма пишет его секретарь. Под диктовку.

— Мне это известно, Мицунари. Ты не поверишь, но я тоже получаю от него письма.

— Что?! Он пишет тебе?

— Да. Ты все сказал?

— О чем вообще можно говорить с тобой? Ты прав, я глупец. Мне не стоило приходить. Мне вообще следовало оставить тебя подыхать в Корее. Ты не заслуживаешь большего.

— А вот с этим я как-нибудь справился бы без тебя.

Киёмаса отвернулся, досадуя мысленно, что так и не удалось завершить тренировку, и направился к распахнутым дверям. Ничего, он закончит позже. Когда этот, наконец, заткнется и уйдет.

— Ты просто трус, Киёмаса. И всегда таким был.

Киёмаса замер, развернулся и в один прыжок снова оказался рядом с Мицунари.

— Что ты сказал?! — выдохнул он, схватив его за грудки. И рывком поднял в воздух.

— Отпусти, — сдавленно прохрипел тот, и Киёмаса почувствовал, как под самый узел пояса хакама ему уперся кончик клинка.

Он выпустил воротник Мицунари и почти согнулся пополам от хохота:

— Ты никогда не изменишься, Мицунари.

— Ты тоже. Чем глупее и пошлее шутка, тем больше она тебе нравится. Я пришел не для того, чтобы мы сводили старые счеты. Речь пойдет о жизни и безопасности его светлости.

Мицунари поправил одежду и вернул танто за пояс.

— Что? — Киёмаса мгновенно выпрямился. — Что-то случилось сегодня ночью?

— С чего ты взял? — надменно спросил Мицунари.

— Случилось… ты на свою морду взгляни: у тебя аж глаз дернулся. И я видел ночью его светлость. Он сказал, что не может заснуть, просил проводить его… что произошло на самом деле?

— А… нет, — Мицунари рассеяно посмотрел по сторонам. — Мы так и будем здесь стоять на виду у половины замка?

— Ну, пойдем, на крыльцо сядем, — ухмыльнулся Киемаса, — хочешь, тебе чаю принесут, если у тебя без него язык присыхает?

— Благодарю, обойдусь.

Мицунари первым поднялся на крыльцо и присел на верхнюю ступеньку. Киёмаса снова усмехнулся и устроился на нижней, скрестив ноги. Так с Мицунари было разговаривать намного удобнее. Как бы он ни злился на бывшего друга, но если Мицунари пришел к нему по делу, значит, все действительно серьезно.

— Ну?

— Хидэцугу не виновен в покушении на его светлость.

— Что?.. — Киёмаса нахмурился, сжал пальцами свой подбородок и недоверчиво глянул на Мицунари. — Ты точно уверен?

— Да.

— Проклятье, — Киёмаса хлопнул ладонью по ступеньке, — значит, этот ублюдок разгуливает на свободе. Ты полный кретин, Мицунари.

— Это сейчас не имеет значения. Я уже приказал усилить охрану его светлости и господина Хироимару с госпожой.

— И что ты хочешь от меня? Его светлость не потерпит, если я буду повсюду сопровождать его. Впрочем, я могу охранять его покои тайно.

— Чушь. Киёмаса, ты давно заделался синоби? Или всерьез считаешь, что новое нападение будет совершено в открытую? Под усилением охраны я имел в виду то, что вместо обычных слуг его светлости будут прислуживать мои люди и переодетые синоби. И они же — постоянно находиться в саду и на прогулке. И всю пищу будут пробовать в несколько этапов. Его светлость не должен знать о принятых мерах.

Киёмаса задумался.

— В этом есть резон, — наконец сказал он, — но вооруженные воины не помешали бы, хотя бы в плане устрашения. А что если — мятеж?

— Не думаю, что решатся выступить открыто после недавних событий. Уж этой акцией устрашения ты полностью доволен, я уверен.

— Мицунари. Что тебе от меня надо?

— Ты встречался с юным господином Токугавой недавно. Я хочу знать, о чем вы говорили.

— С Хидэтадой? Что? Мицунари, ты его что ли подозреваешь?

— Я всех подозреваю. Даже тебя бы подозревал, но ты слишком туп.

Киёмаса пропустил слова Мицунари мимо ушей. И глубоко задумался.

— Нет, это полная ерунда. Ведь именно он спас сына его светлости. И сам чуть не погиб при этом. Ты опять ищешь не там, одного раза мало?

— Может, и не там. А ты не думал, что все это могло быть подстроено? Ведь юный господин Токугава совершенно не пострадал во время этого нападения?

— Что ты несешь? Зачем?

— Чтобы завоевать еще больше доверия его светлости и подобраться еще ближе. Даже у тебя хватило ума воспользоваться случаем и вернуть расположение нашего господина.

— Чем воспользоваться? Ты давно ходил к лекарю, Мицунари? Я был уверен, что лишусь головы за свою выходку.

— Киёмаса… — закатил глаза Мицунари, — а то я тебя первый день знаю. Уж чем, а жизнью своей ты никогда не боялся рисковать. Или ты госпожу Тятю спасал из особой к ней любви?

Киёмаса хмыкнул:

— Ты только что называл меня дураком и трусом. Может, и землетрясение тоже я устроил? Или Хидэтада?

— Землетрясение — случайность. Но если даже у тебя хватило ума ей воспользоваться, то…

— То пацан, мечтающий сбежать на войну, может подстроить фальшивое покушение?

— Киёмаса. Я понятия не имею, о чем он мечтает. И именно это я и хотел услышать от тебя. Зачем он приезжал к тебе?

— Привезти сладости от госпожи Нэнэ.

— Что?

— Что слышал, болван. Госпожа попросила его передать мне данго. С медом.

— Почему его?

— А кого ей было просить, тебя что ли?

— Я не понимаю…

— И не поймешь, — Киёмаса хлопнул его по плечу. — Как по мне — ты занят какой-то хренью.

— Да? И что бы ты делал на моем месте? Стоял бы в дверях спальни его светлости с копьем наперевес и ждал, когда придет убийца?

— Нет, Мицунари. Но ты прав. Я бы сделал так, чтобы убийца пришел сам.

Мицунари замер на мгновение, а потом резко вкинул голову:

— Ловушка. Точно. Мы заманим его в ловушку. И тогда все увидят, ошибаюсь я или нет. Вот что, Киёмаса. Все знают, что мы с тобой в ссоре и ненавидим друг друга. Пусть и дальше так думают. Ты понял?

— Конечно, понял, Мицунари, — Киёмаса ухмыльнулся, развернулся и врезал Мицунари кулаком в челюсть.