Гожы испуганно смотрела по сторонам. Все было в крови — стены, пол, кровать. Словно красные блики от ее нарядной юбки испуганно расплескались по всей избе и испуганно замерли в ожидании. Ее муж лежал голый ничком посреди брачного ложа. Девушка не сразу сообразила, что произошло. Она растеряно водила глазами, не понимая, кто раскрасил светлые бревенчатые стены тошнотворным цветом. Рядом с ее ногой лежал длинный острый нож, Гожы отшатнулась от него, словно он мог и ей причинить вред.
Послышалась протяжная песня — табор еще не разошелся, цыгане продолжали праздновать, ратуя за счастье молодой пары. В последнее время поводов для радости у них было немного, в основном все трудились на благо своей общины. Вдруг Гожы прошиб холодный пот, она осознала, что поющие не разойдутся до самого рассвета, потому как, согласно традиции, они с Тагаром обязаны выйти к гостям свадьбы уже не в качестве жениха и невесты, а мужем и женой! Сердце женщины билось изнутри о грудную клетку, причиняя адскую боль, вдруг стало невозможно дышать, и она чуть не лишилась чувств, представив, как выходит к кострам вся в крови в одиночестве. В углу комнаты прямо на полу лежала ее обычная одежда, в которую она обязана облачиться, подведя итог под девичьей жизнью. Гожы торопливо сдернула изодранную в клочья рубашку, которая изначально, будучи белой, стала почти таким же цветом, как и юбка — испачкана кровью. Сознание порционно отдавало ей воспоминания прошедшего вечера и это ее ужасало: Тагар вошел в дом из сеней, после того, как напился воды. Он встал в проеме двери и долго в упор смотрел на свою жену. Молодой мужчина был очень зол, потому что на ней еще оставалась одежда…
— Я сказал тебе все снять! — грубо произнес он, стаскивая с себя сапоги.
Юная жена попятилась от его звериного взгляда и, оступившись, повалилась на пол. Красная юбка задралась, и это словно стало сигналом Тагару: он резко рванул к ней и накрыл своим телом. Гожы начала сопротивляться, но это лишь разжигало в нем желание, он начал рвать на ней одежду и ударил по лицу, чтобы она перестала кричать.
— Моя! Моя! — хрипел он болезненно. — Лучше убить тебя, чем отдать кому-то другому! Моя!
— Тагар, — жалобно шептал женский голос, — Мне больно! Не надо так!
Ее мольбы не были услышаны. Он прижал Гожы к полу, надавив локтевой частью руки на горло, а второй конечностью начал поспешно срывать с себя одежду. Девушка понимала, что через мгновение произойдет что-то жестокое и ужасное, то, что изменит ее жизнь навсегда, отравит ее существование и возможно оставит непоправимые последствия. Она вдруг прекратила сопротивляться, ее тело обмякло. На мгновение ей представилось, что она не просто несчастная цыганка, отданная замуж нелюбимому человеку и вынужденная до скончания дней терпеть унижения и издевательства от мужчины, живущего с ней в одном доме, а та самая Кармен, восхитившая ее своей силой, умеющая приручить даже самого дикого зверя внутри мужчины. Разорванная одежда обнажила часть тела Гожы, и она медленно провела рукой по груди, сладострастно застонав, словно получала невероятное удовольствие от всего, что с ней происходило. Это зрелище озадачило осатаневшего мужа, он замер и уставился на нее непонимающе. Ее маленькие аккуратные кисти ласково дотронулись до его крепкого торса и провели по натруженному рельефу.
— Мой медведь! — прошептала она, чувствуя, как под ее тонкими пальцами неистово колотится сердце грозного мужчины. Было очевидно, что он не понимал, как вести себя с податливой и обольстительной Гожы, она вела себя, как распутная девка, и это снова начало злить Тагара, он вдруг схватил ее за горло и начал душить.
— Убей меня, любимый! Мой муж! Мой повелитель! Забери мою жизнь, Тагар! — хрипела она, почти теряя сознание, Гожы смиренно закрыла глаза и приготовилась к смерти, но сильные мужские руки разомкнулись, подарив ей возможность дышать. Напуганный друг детства отполз в сторону и зарыдал, как маленький ребенок. Девушка откашлялась и приподнялась на локте. Она рассматривала его содрогающееся голое тело с любопытством. Никогда Гожы не видела мужчин «во всей красе». Она поняла одно: штука, скрывающаяся под штанами, может менять размер и приносить боль, а еще она лишает контроля голову. Это было любопытное открытие. Теперь надо было решить, что делать дальше. Необходим был новый план.
Тагар никак не мог успокоиться, он плакал взахлеб, потому что чувствовал, как разрушаются его мечты и фантазии. У него уже был постельный опыт общения с женщинами: много лет назад отец водил мальчика в дом терпимости, чтобы сын повзрослел. Тагару было двенадцать лет, когда его нога переступила порог порочной комнаты. В тесном помещении с выцветшими обоями на узкой грязной кровати лежала раздетая проститутка с сигаретой в зубах, развратная дама жестом пригласила мальца сесть рядом. Звали ее Екатерина и, громко смеясь, она просила называть себя великой. Тагар бывал у нее несколько раз, а когда они расставались, оба остались довольны совместным времяпрепровождением: Тагар покинул ее мужчиной, а Екатерина великая была удивлена успехам ученика и выразила глубочайшую благодарность за приятные вечера. Он быстро взял бразды правления в свои руки и верховодил во время соитий. Уже тогда он проявлял жестокость по отношению к падшей женщине, считая ее недостойным человеком. И никогда ее не целовал, даже если она умоляла, потому что считал, что это ниже его достоинства. После «посвящения в мужчины» юнец стал по иному относиться к противоположному полу. Даже родители казались ему испачканными похотью. Гожы была его светочем, родником с кристально-чистой водой среди болота пошлости, он с юности возвышал ее над всеми, потому как не видел в ней червоточин. Но в брачную ночь он обнаружил, что прозрачный источник замутнен — в его Гожы вселился дьявол, которого он намеревался изгнать любым способом. Даже если ей придется погибнуть.
Молодая жена смотрела на рыдающего крепкого мужчину, для которого весь мир вмиг обрушился, и его существование разом потеряло смысл. Девушка понимала, что является главной причиной его тоски, но что творилось в душе и мыслях этого человека, ей было неведомо. В ту минуту она и представить не могла, в какой опасности находилась.
Гожы осторожно поднялась с пола и отошла к кровати. Она не знала, что говорить и опасалась, что Тагар снова потеряет над собой контроль. Молодой мужчина успокоился. Выглядел он нездорово: бегающий взгляд и частое дыхание — его лихорадило. Он молча встал, вышел из двери и через мгновение вернулся с длинным острым ножом, которым обычно разделывал добычу после охоты.
— Похоже, моя брачная ночь закончена? — уточнила Гожы безысходно, давясь слезами. Ответа она не получила. Голый человек был задумчив, в его душе проснулось сомнение. Та похотливая змея исчезла и перед ним стояла его маленькая Гожы — чистое ранимое существо, роняющее хрустальные слезы отчаяния. Он замешкался, его жена протянула руку и попросила отдать ей нож.
— Тагар, отдай мне его! Мы будем жить счастливо в этом большом доме! Я буду любить тебя, Тагар! — ее уста лгали впервые. «Во имя жизни», — оправдывала она себя, прекрасно понимая, что при этих обстоятельствах лучше говорить то, что он хочет слышать. Ей удалось договориться с молодым цыганом, и через мгновение оружие было у нее. Гожы оценила ситуацию: даже если она доживет до утра, нет никаких гарантий, что это не повторится вновь. По какой-то причине его отношение к ней стало двойственным: она была и друг, и враг одновременно.
— Мой милый Тагар! Кто-то из нас должен встретить рассвет свободным! — произнесла она с нежной и преданной улыбкой и почти сразу всадила в него нож. Мужчина не ожидал подобного поворота событий и схватил ее за горло, тогда она надавила на рукоятку ножа, причиняя страшную боль Тагару, а после одним рывком вытащила его. Тот героически сносил мучения и продолжал ее душить. Рука Гожы взметнулась и разъяренная сталь, просвистев несколько раз в воздухе, с легкостью вспорола человеческую плоть. Руки Тагара наконец ослабли и он, слабея, повалился вперед. Его супруга с отвращением откинула тело на кровать. Несколько минут она молча смотрела на мужа, нож выпал из ослабленной руки. «Что делать дальше и куда бежать?» — эти два вопроса устроили дикую пляску в ее голове, причиняя боль. Она осмотрела себя, затем повернулась к одежде, лежащей в углу.
— В юбках бежать неудобно. Мой муж, ты не против, если я возьму твою одежду? — произнесла она спокойно. — Я знаю, что она мне великовата! Подобью бечевкой. Как говорит мой отец — главное, чтобы штаны не спадали, но в любом случае рубаха всегда прикроет причинные места.
Уже светало. Табор разошелся, у догорающего костра остался отец Гожы и Зора. Старая цыганка с беспокойством оглядывалась на дом, где молодые, как она полагала, начинают по-настоящему взрослую жизнь. Она задымила трубкой, вспомнив свою брачную ночь, и рассмеялась.
— Даже не хочу знать, Зора, о чем ты думаешь, — произнес захмелевший отец молодой жены. За вечер он наслушался массу историй о цыганских свадьбах, самогон многим развязал языки. Люди болтали о том, о чем в трезвом уме порой стеснялись даже думать.
— Иди спать! — предложила старая цыганка, видя, как он борется со сном.
— Такой день! Моя красавица Гожы теперь жена! — произнес пожилой мужчина с гордостью, вспомнив, как восемнадцать лет назад, держал маленький кричащий сверток в своих дрожащих руках. На него нахлынули воспоминания, и он расплакался. Свою жену он заприметил давно, но она была обещана другому. Юный цыган уговаривал ее бежать, но красавица горделиво отвечала, что не любит его и вообще никогда не выйдет замуж. Однако ее соблазнил залетный соперник, в которого молодая девица влюбилась по уши. Пострел пообещать жениться на ней и увезти в свой табор, но утром на сеновале девушка проснулась одна.
— Она стояла передо мной на коленях и так плакала. Мое сердце и душа соболезновали ей. Она сказала: либо мы бежим с ней вдвоем, либо она утопится, — с тоской произнес отец Гожы. Старая цыганка лишь кивала, она сотни раз слышала историю про благородного юного цыгана, который спас возлюбленную, согласившись назвать чужого ребенка своим. Старший сын, из-за которого Зора и ее соплеменники оказались в Сибири, был неродным ему, но был любим сильнее, чем собственная дочь. Эту тайну знали немногие.
Раздался истошный женский крик, перечеркнув рассветные воспоминания о былом. Пожилой цыган рванулся к дому, где жила его теперь замужняя дочь. Зора ковыляла следом.
Возле входа в избу стояла Земфира. Увидев отца Гожы, она отчаянно замахала в сторону дверей, торопя его войти. Девица не могла произнести и звука от ужаса.
— Что там? — властно спросила подоспевшая к крыльцу Зора.
— Смерть, — выдавила с трудом Земфира, задыхаясь.
— Тагар мертв, а ее нет? — спокойно уточнила старая цыганка, и, получив положительный ответ, направилась в дом. Для провидицы это не было сюрпризом. Она знала, что за Гожы по пятам ходила тень смерти. Зора надеялась, что сумеет убедить строптивую девчонку погрузиться в спокойную жизнь без иллюзий и фантазий, разрушающих обыденность и дающих ложные надежды.
Отец Гожы помрачнел. Праздник был окончен, а вместе с ним пришел новый день, в котором не было места мыслям о дочери. Он проклял свою родную кровь и отрекся от нее. Зора хотела бы вступиться за бедную напуганную девочку и напомнить старику, что в лесах они скрываются из-за преступления старшего сына и теперь их семейная книга всего лишь пополнилась еще одним убийством. Старый цыган не любил споров и разглагольствований, предпочитая ставить точку после заявлений.
— У меня нет больше дочери! — провозгласил он, собрав табор. — Имя Гожы я запрещаю произносить!
Сонные люди, поднятые с постелей, растеряно закивали, не понимая причину такой категоричности.
— Что ты делала возле дома Тагара? — спросила Зора, разглядывая припухшее от слез лицо Земфиры. Девушка мрачно посмотрела в глаза старой цыганки и бесцветно произнесла:
— Гуляла! Не спалось!
Пожилая женщина чувствовала, как кипит злость и обида в груди молодого организма. Когда Земфира зашагала прочь, старуха, дымя ей вслед своей никогда не гаснущей трубкой, тихо произнесла:
— Беги, глупая Гожы, беги! Только от себя не убежишь!
На улице совсем расцвело. Старая крестьянка лежала на печи, широко зевая. Много ночей она не спала. Лежала и слушала, как разговаривает ее старый дом: заскрипят половицы, затрещит один из углов, забеспокоится лампадка. У соседей закукарекал петух, это значило, что нужно вставать и заниматься привычными делами: поговорить с козой Машкой, которая почему-то начала прихрамывать. Старуха переживала, что животное откинет копыта, и она останется совсем одна. Надо было сходить по воду к колодцу, находящемуся на краю деревни, там вечно собирались бабы, чтобы обмениваться последними новостями и слухами. Мужики прозвали это место «радиоузел» и вечно подтрунивали над теми, кто шел с коромыслом. Сварить щи, в которые кроме перемороженной капусты и картошки добавить было нечего. Пожилая женщина не успела распланировать свой бесконечно продолжительный день, переходящий в такую же долго тянущуюся и бессонную ночь — кто-то робко постучал в окошко.
От любопытства старуха чуть не свалилась с печки. Натянув валенки, она сразу пошла на улицу, будучи уверенной, что ничего опасного у ворот не произойдет. Открыв ворота, она увидела паренька, но это на первый взгляд. Одежда была явно с чужого плеча и великовата, но были заметны внушительные округлости, что выдавало женскую особь.
— Помогите мне, бабушка! — прошептала Гожы и упала к ее ногам. Старуха узнала свою ценительницу, которая не так давно была в ее доме и забрала боль из спины. Пожилая женщина поняла, что с молодой цыганкой произошло несчастье, на маленьких руках она заметила запекшуюся кровь. Крестьянка торопливо помогла Гожы подняться и повела ее в дом. На всякий случай оглянулась перед уходом по сторонам, чтобы убедиться, что приход переодетой девушки остался незамеченный соседями.