Дело для трех детективов

ГЛАВА 33

Хотя казалось, что теперь больше не о чем спрашивать, я преисполнился решимости прояснить каждую мелочь, которая, не давала мне покоя. Я не собирался вызвать к жизни ещё какую-нибудь теорию, которая заменит вот эту. И хотя сержант Биф несколько раз бросал тревожный взгляд на большие серебряные часы, как если бы боялся опоздать на важную встречу, я продолжал расспрашивать его.

— А что с канатами? — поинтересовался я.

— О, они. Ну, ночью он обдумал всё это дело, и преступление показалось ему довольно аккуратным. К тому времени он знал, что доктор Терстон решил не говорить полиции о розыгрыше и жене, чтобы избежать подозрений. Если разобраться, то более чем вероятно, что доктор Терстон рассказал ему всё как адвокату. Думаю, так оно и было. И Уильямс, само собой, посоветовал ему пока помалкивать и подождать, что сумеете узнать вы, джентльмены. Если вы найдёте преступника, то нет необходимости вообще упоминать о розыгрыше. Но рассказал ли в действительности доктор Терстон Уильямсу всё или нет, неважно: Уильямс знал, что в любом случае он будет первым, кому доктор доверится. Таким образом, Уильямс считал, что ситуация складывается вполне благоприятно — имеется загадка, которую никто не сможет решить. А затем он задумался, не слишком ли совершенна эта загадка. Если всё оставить, как есть, то единственным решением будет истинное, а это Уильямса никак не устраивало. Поэтому нужно было предусмотреть какую-нибудь дополнительную возможность. И где-то среди ночи он встаёт, идёт в гимнастический зал, находит лестницу, снимает канаты и прячет их в баке. У него крепкие нервы! Но вообще-то он не сильно рисковал. Если бы его застукали с этими канатами, он мог сказать, что занялся расследованием, только что нашёл их и решил проверить, как убийца мог ими воспользоваться. Но его никто не видел. Он спокойно спрятал их в баке. Уильямс принёс оба на случай, если потом окажется, что длины одного недостаточно и вся его работа пойдёт насмарку.

— А по поводу Стрикленда и кулона?

— По поводу него? Его светлость был абсолютно прав. Он — пасынок. Он слегка запутался и сменил имя. Но он в порядке. Он не ставил эти сто фунтов на ту лошадь, до тех пор пока миссис Терстон не дала ему кулон, который, при необходимости, мог покрыть эту сумму, если бы лошадь проиграла. Я вам скажу, джентльмены, я очень рад, что его лошадь действительно победила. Вечером в баре он выставит всем отменный выпивон, лишь бы я успел добраться туда вовремя. Само собой, пару раз он солгал. Ну я не собираюсь раздувать это дело с переменой имени. В конце концов, это его право. Он просто не хотел стать мишенью для преследователей. А что касается этой его недавней поездки в Сидни Сьюелл, — ну а что могло быть более естественным? Немного проветриться в автомобиле — вполне понятное желание для человека, вынужденного находиться в доме, где произошло убийство. Знаете ли, далеко не все получают от этого удовольствие. И конечно, он выбрал Сидни Сьюелл — то место, где неоднократно бывал. Но там не было никаких секретов, иначе он не взял бы с собой Норриса и Феллоуса.

Я был намерен выяснить, знает ли сержант ответы на все вопросы.

— А шофёр? — спросил я, — Девушка? И её брат, бывший преступник?

Сержант улыбнулся.

— Здесь, сэр, у меня перед вами было преимущество. Понимаете, если вы — сержант в таком месте, как это, вы знаете людей, и что они из себя представляют. Это значит, вы знаете, кто может заниматься браконьерством, а кто буянит, когда выпьет. Я знал, что этот парень, Феллоус, вполне прилично играет в дартс, и играл с ним неоднократно. Всегда начинает с удвоения восемнадцати и никогда не промахивается. Ну я знал, что у него кое-что отложено, и он уже давно присматривается, чтобы купить приличный паб для себя и Энид. И ещё я знал, что как раз недавно он решил купить «Красного льва». Деньги были заплачены ещё неделю назад, прежде чем случилось это преступление. И братец Майлз должен был работать вместе с ними. Счастливы были до ужаса. Ему абсолютно были не нужны никакие неприятности. Только не ему. Он собирался жениться и всё такое прочее. Возможно, он и поцапался немного с девушкой из-за того, что не хотел немедленно заявить хозяевам об уходе. Но, десять к одному, он сказал ей во время той прогулки в пятницу днём, что уведомит миссис Терстон этим же вечером. Энид успокоилась, и, когда они возвратились к автомобилю, размолвка была исчерпана. Затем, как вы помните, миссис Терстон послала за ним перед обедом, чтобы сказать о крысоловках, что подразумевало — она желает переговорить с ним попозже. И он ей всё выложил — о том, что хочет уйти в конце недели. Неудивительно, что она выглядела немного расстроенной, когда вы увидели её, поднимаясь наверх, чтобы переодеться. Она была расстроена, но она убедила его продолжить разговор попозже. Ну, в одиннадцать он и Энид слышат, что миссис Терстон идёт в спальню. Он хочет увидеть её немедленно и покончить с этим делом, но со стороны не должно казаться, что он идёт за ней по пятам. Что делают в таких случаях? Что сделал бы любой из нас? Конечно же, посмотрел на часы и сказал бы: «Ба, уже одиннадцать», — как будто это позже, чем вы рассчитывали, — и это объясняет вашу спешку.

Итак, он направился в её комнату. Однако войти не смог, потому что там находился Столл, получающий пресловутые две сотни. Феллоус не знал, кто это был, но слышал какой-то разговор. И я верю, что, как я вам уже говорил, он как раз спускался вниз, чтобы повторить попытку, услышал крики и вновь бросился наверх. Девушке тоже пришлось не сладко. Когда раздались эти крики, она была в комнате доктора, через стену от комнаты миссис Терстон. Неудивительно, что некоторое время она просто не могла пошевелиться от ужаса. Это должно быть ужасным — резкие крики без какого-либо предварительного шума. Вполне достаточно, чтобы вызвать нервный срыв, особенно если она думала, что в комнате в тот момент находится её возлюбленный. Около минуты она стоит, затем вы начинаете ломать дверь, тогда она выходит и, должно быть, гора падает с её плеч, когда она видит Феллоуса вместе с остальными. Он велит ей бежать вниз, что она и делает, — это мы знаем от кухарки.

Знаете, Майлзу сильно повезло, что у него было алиби. Его вполне могли впутать в это дело, вытащить на свет его прошлое, а это вряд ли помогло бы репутации «Красного льва», если бы он стал там работать. Но, к счастью, никто об этом ничего не знает, кроме вас, джентльмены, а значит, всё в порядке. Теперь он живёт вполне честно. Он никогда не мухлюет с дротиками, а это хороший знак. Да ведь только позавчера, когда я играл против него, и мне показалось, что один из его дротиков попал в шестьдесят. Шестерик!» — кричу я, но он отвечает: «Нет, вне кольца». Он спокойно мог промолчать и выиграть, и я никогда бы его не заподозрил. Но он так не сделал, понимаете! Он поступил честно. Нет, с ним больше проблем не будет!

Я полагаю, именно тогда отец Смит встал, чтобы покинуть нас. Он не испытывал никакого недовольства по отношению к сержанту и, как хороший спортсмен, радовался тому, что наконец оказался неправым.

— Понимаете, — пояснил он, — просто раньше все так складывалось, что я никогда не мог ошибиться. А ведь если грех есть внутри человека, то и сам человек может впасть в грех.

Он обвёл нас взглядом и взял свой зонтик.

— Куда вы направляетесь? — спросил я.

— Я должен зайти к викарию, — ответил он и ушёл. Мы узнали, что прошло несколько часов, прежде чем он вернулся из мрачного дома викария, но что там происходило — это уже было не нашего ума дело.

Когда мы уже покинули комнату, мне в голову пришла ещё одна мысль:

— Но сержант, — сказал я, — остался не объяснённым один вопрос. И теперь, когда я о нём подумал, он выглядит достаточно серьёзным. Что относительно викария? Невозможно объяснить все его действия естественным поведением. Они были действительно очень необычными. Прежде всего, его вопросы ко мне. Затем, он всё время утверждал, что был в саду, но затем сразу после убийства оказался около трупа. И наконец, его слова о том, что он согрешил. Что всё это означает? Он действительно безумен?

— Безумен? О нет! — сказал сержант Биф. — Он не безумен. С его стороны это была только попытка защититься, то есть оправдаться.

— Оправдаться? Но тогда он действительно имел какое-то отношение к убийству?

— Нет. Не то. Но не приходило ли вам в голову, сэр, чего именно он стыдился? Это ведь бросается в глаза, как нос на вашем лице.

— Не могу сказать, что приходило, если только это не его проникающая повсюду высокоморальность.

— Нет, не это. Хотя частично и она имеет к этому отношение. Вы понимаете, что он за человек? Всегда видит что-то плохое там, где его просто нет. Ну вы знаете, что при этом бывает? Непристойные мысли, вот что! Неудивительно, что ему было стыдно за себя. Когда он ушёл тем вечером, куда он пошёл? В сад и шагал там туда-сюда? Только не он! Он знал, что миссис Терстон через минуту собирается ложиться спать и, возможно, не позаботится, чтобы задёрнуть шторы. И он выходит в сад, чтобы выяснить, можно ли отсюда увидеть то, чего видеть не дóлжно. Именно поэтому он услышал крики, и именно поэтому он считал себя виновным впоследствии.

— По сути дела, — растягивая слова произнёс лорд Саймон, — как сказал бы монсеньор Смит, если бы он был сейчас с нами, он был не только Пронырой Паркером, но и Подглядывающим Томом[103].