Дело для трех детективов

ГЛАВА 9

Когда чай был убран, Стрикленд и Норрис тактично покинули комнату, поскольку было понятно, что во время допроса должны присутствовать только Терстон, Уильямс и я. Вошедший около пяти часов сержант Биф кивнул нам с видом человека, готовящегося скорее к обороне. Несомненно, он чувствовал себя здесь несколько неуместным. Со своим потным красным лицом и свесившимися от жажды усами Биф выглядел так, словно мечтал оказаться сейчас не здесь, а в местном баре. Однако он не выдвинулся на первый план, а уселся на стул с самой прямой спинкой, какой смог найти, вынул свой огромный чёрный блокнот и замер в ожидании.

Затем вошёл Терстон. Я не видел его с предыдущего вечера и, пока Сэм Уильямс представлял нашего хозяина каждому из трёх детективов, глядел на него с тревогой. Терстон пожелтел и выглядел очень несчастным, но при обмене рукопожатиями ему удалось выдавить слабую улыбку.

— Я не хочу оставаться у себя, пока вы, джентльмены, занимаетесь расследованием всего этого, — медленно проговорил он, — поэтому я решил спуститься и сообщить вам всю имеющуюся у меня информацию. И если вы снова захотите меня увидеть и расспросить, я сделаю всё, чтобы помочь вам. Я ценю усилия, которые вы предпринимаете, чтобы прояснить это дело.

— Все мы очень глубоко вам сочувствуем, — сказал лорд Саймон, и его голос прозвучал довольно искренне. Мне понравилось, как он это сказал.

Терстон кивнул.

— Я скажу вам всё, что могу, — сказал он, — и есть некая э-э… семейная история, которую вам следует знать. Я обсудил это с мистером Уильямсом, который не только мой адвокат, но и друг, и мы оба согласились, что вы должны её услышать.

Тишина была нарушена движением сержанта Бифа. Он, с моей точки зрения, довольно бестактно, раскрыл свой блокнот и приготовился записывать.

— Моя жена была замужем до меня, — сказал Терстон, и я вздрогнул. — Я расскажу вам эту историю так, как я её знаю. Она была единственной дочерью глостерширского пастора. — Его голос дрогнул, но он продолжал. — Я не был знаком с её родителями, но наслышан, что они были трудолюбивыми и довольно суровыми людьми, преданными своей дочери. Мэри воспитывалась в среде, которую даже в те довоенные дни было принято называть пуританской. Но она была вполне счастлива, хотя для нынешнего поколения это может показаться странным. Она трудилась, как это делала её мать, в приходе, и, возможно, училась действовать в соответствии с природным бескорыстием. Действительно, кто мог бы её представить в любой ситуации иначе, нежели счастливой и бескорыстной?

Наступила напряжённая, но сочувствующая тишина. Наконец доктор Терстон продолжил.

— Одним из прихожан был богатый местный землевладелец, человек значительно старше её, который нажил состояние в Бирмингеме и недавно удалился в своё глостерширское поместье. За несколько лет до этого он овдовел, а после того, как несколько раз повстречался с Мэри, он старомодно попросил у её отца разрешения сделать девушке предложение руки и сердца. Пастор согласился, но его жена высказала одно возражение, которое следовало разрешить прежде, чем это предложение Мэри будет сделано. Этот почти пожилой человек казался во всех отношениях подходящим мужем. Но у него был сын.

— О Боже! — прошептал лорд Плимсолл.

— Мэри никогда не видела этого сына до того и, насколько я знаю, никогда не видела его потом. Мальчик уже заработал себе дурную славу или, по крайней мере, так сказал её первый муж. Он не жил со своим отцом в Глостершире. Подразумевалось, что он находился за границей, хотя, был ли он мальчиком на учебном судне или взрослым мужчиной в колониях, я не знаю. Однако само его существование сильно встревожило родителей Мэри, и, возможно, именно поэтому она о нём вообще услышала. Вдруг сын вернётся и станет препятствием между Мэри и её мужем? Вдруг он влюбится в Мэри? Ведь её родители были простыми людьми, и их представления о подобных ситуациях были почерпнуты в значительной степени из тогдашних сентиментальных романов.

Во всяком случае, проблема была обозначена и разрешена. Возможно, сегодня вы почувствуете в принятых тогда мерах некоторую долю эгоизма и неосознанной жестокости. Насколько я смог понять, между родителями Мэри и её мужем было решено, что сын не должен стоять на пути новой семьи. Я полагаю, ему назначили содержание, и Мэри однажды сказала, что в последний раз, когда они о нём слышали, а это было довольно давно, он, как полагали, находился в Америке. Но даже тогда она не была уверена, что это не была Австралия.

Терстон говорил очень медленно и задумчиво. Казалось, что его самого нервировало такое подробное описание, но он решил идти до конца. Однако легко было заметить, как он страдал.

— Они были женаты в течение десяти лет, — продолжал он, — и, я думаю, были довольно счастливы вместе. Мэри, конечно, никогда не замечала недостатков своего первого мужа. Или также второго мужа, если уж на то пошло. Она была не той женщиной, которая стремится искать недостатки в любом человеке.

В течение первых лет брака Мэри потеряла обоих своих родителей, и одним из немногих действительно заботливых поступков, совершённых для неё мужем, был переезд из района её отчего дома в дом приблизительно в миле отсюда. В первый раз я встретился с ними, когда навещал его во время инфлюэнцы вскоре после того, как они переехали. Затем началась война, и пасынок Мэри вернулся домой, чтобы поступить на военную службу, и даже сумел отличиться. Но даже во время отпуска в дом отца его не приглашали. Иногда муж Мэри ездил в город, чтобы встретиться с сыном, и отзывался о нём в этот период довольно доброжелательно. Но она никогда не виделась с пасынком.

После войны этот сын, как и очень многие сыновья, которые воевали, снова стал проблемой. Несколько лет за границей на персональном пособии, затем три-четыре года войны — это вряд ли хороший способ воспитать достойного гражданина. Он не был плохим мальчиком, но он был трудным. У него были нормальные недостатки, немного выставляемые напоказ, и я не думаю, что он когда-нибудь проявлял искреннюю привязанность к отцу. Он устраивался на различные работы, но неудачно, и уезжал в разные места. Но время от времени он вновь оказывался в Лондоне. Довольно обычное дело, полагаю.

Наконец отец с некоторой окончательной решимостью отправил его в Канаду. Вскоре после того старик составил завещание, и в сложившейся ситуации я полагаю, что это было достаточно справедливо, хотя и не очень щедро по отношению к сыну. Небольшое пособие для молодого человека должно было продолжать выплачиваться, а остальная часть состояния предназначалась, чтобы обеспечить пожизненный доход для Мэри, а если она умрёт раньше пасынка, то всё должно было достаться ему. На самом деле я не думаю, что Мэри была намного старше своего пасынка, но она никогда не казалась мужу молодой женщиной, потому что на его эгоцентричный взгляд она была его женой и значит, должна была рассматриваться как его ровесница. Поэтому, с его точки зрения, это не было такой уж большой несправедливостью, как может показаться вам. В завещании он выражал надежду, что если его сын наследует деньги, он к тому времени научится их ценить.

Терстон снова сделал паузу:

— Понимаете, мне не оособенно приятно сейчас всё это пересказывать. Но я хочу по возможности облегчить вашу работу. Имеет ли это какое-нибудь значение для расследования или нет, но вы могли бы счесть необходимым всё это выяснить и потратить время понапрасну. Но я уже почти закончил. Я посещал первого мужа моей жены во время его последней болезни. В это-то время мы с ней и потянулись друг к другу. И те из вас, кто её знал, не будут удивлены что в течение года после того, как она овдовела, мы поженились.

Уильямс что-то пробормотал, а доктор Терстон неловко опустился на стул.

— А теперь я должен затронуть нечто ещё более интимное, — сказал он. — У моей жены был доход почти в две тысячи фунтов в год. Мой собственный доход, кроме практики, которую я тогда имел, был существенно, весьма существенно меньше. Я не вхожу в осложнения, которые следуют за женитьбой бедного мужчины на богатой женщине. Но есть некоторые моменты, которые мне хочется прояснить. Прежде всего, сам я был упомянут в завещании моего дяди, и, как я тогда ожидал, должен был вскорости получить сумму, значительно превышающую состояние моей жены. Эти деньги достались мне приблизительно шесть месяцев назад. Отсрочка была связана с некоторыми юридическими тонкостями. Во-вторых, вам будет полезно узнать, как были устроены наши личные финансы. Моя жена сохраняла абсолютно весь свой доход в собственных руках, но по её желанию она несла все расходы по содержанию этого дома. Мои собственные личные расходы были небольшими, и мой маленький доход вполне их покрывал. Однако после того как я унаследовал сумму, о которой я уже упоминал, я не позволил жене тратить её деньги на что-нибудь, кроме её личных нужд. Прочие детали, например, про её собственное завещание, можно узнать у мистера Уильямса.

Следователи подняли головы. Первым заговорил месье Пико.

— И что пасынок? — спросил он.

— Больше не появлялся. Одно время моя жена очень беспокоилась о нём. Она чувствовала, что забрала то, что по справедливости принадлежало ему. Она даже дошла до того, чтобы дать объявление в газеты, но безрезультатно. Можете вообразить, с какой тщательностью она занималась подобными делами. Она была очень щедрой женщиной.

Лорд Плимсолл заговорил явно через силу:

— Вы не будете возражать, доктор, если мы зададим вам один или два вопроса?

— Ни в коем случае.

— Каково было имя первого мужа миссис Терстон?

— Берроуз.

— А название деревни, где она выросла?

— Уотеркомб, около Челтнема.

— И ни у кого нет никаких идей о том, что стало с этим молодым человеком?

— У меня, безусловно, нет.

— В разговор вклинился месье Пико.

— Так, что, héilas[26], — произнёс он, — тот уже мог умереть?

— Возможно, — согласился доктор Терстон.

— Или же, с другой стороны, он может находиться в этом доме, — предположил лорд Саймон.

Доктор Терстон очень слабо улыбнулся:

— Не думаю, что это вероятно. Видите ли, я знаю здесь всех.

— Да, доктор. Но предположим, — конечно, это только простая гипотеза, — предположим, что этот молодой человек случайно объявился вновь. Сколько времени, например, вы знаете Таунсенда? И он поглядел на меня без намека на извинение.

— Приблизительно три года.

— А Стрикленда?

— Пожалуй, дольше.

— А вы помните, как познакомились со Стриклендом?

— Его встретила моя жена. Полагаю, в городе. У неё было очень много друзей. Она пригласила его сюда, и мне он понравился. Безответственный парень, но очень приятный!

— Теперь Норрис, доктор?

— Ну, он также появился благодаря моей жене. Однако я знаю, где она его встретила. Это было в Бэгли, приблизительно в шести милях отсюда. Там мнят себя знатоками литературы и, я полагаю, часто приглашают таких ребят, как Норрис.

— Так, теперь шофёр. Как получилось, что он поступил к вам на службу?

— Всеми слугами занималась Мэри. Она была намного более практичной в таких делах, чем я. — Терстон помолчал. — Но знаете, лорд Саймон, если вы действительно считаете, что пасынок моей жены может быть в доме, притворяясь одним из наших друзей или слуг, должен сказать, что считаю эту идею абсолютно неправдоподобной. Парень исчез несколько лет назад.

Лорд Саймон улыбнулся.

— Вы не должны обращать на меня внимания, доктор. Просто я родился любознательным.

Месье Амер Пико беспокойно заёрзал на стуле и нетерпеливо заговорил:

— Monsieur le docteur[27], — сказал он, — вы ведь извините Пико. Мои слова могут показаться — как у вас говорят — дерзостью. Есть вопрос, который непросто задать. И всё же это необходимо. Вы разрешите? Тысяча благодарностей. Дело вот в чём. Не вспомните ли вы, чтобы когда-нибудь ваша несчастная Madame что-то скрыла от вас? О, я не имею в виду ничего такого, что у вас называют «позорной тайной»! Какая-нибудь мелочь, которую она скрыла, возможно, так же, как люди прячут подарок, намереваясь преподнести его в Рождество, а?

Доктор Терстон воспринял это спокойно. Он, казалось, оценил изящный подход, который продемонстрировал Пико. Он помолчал с минуту, а затем произнёс:

— Только однажды. Я действительно помню один такой случай, но это было давным-давно, вскоре после нашей женитьбы. Мне про него напомнил ваш пример с рождественскими подарками, потому что это было как раз перед Рождеством, и я объяснил себе всё именно таким образом. Я думал, что это был один из тех маленьких незатейливых секретов, который она обожала устраивать с подарками для меня. Правда, когда Рождество наступило, я не смог связать тот случай ни с каким подарком. Но в тот момент я не придал этому никакого значения.

Пико едва сдерживал нетерпение:

— Да, да, Monsieur le docteur? — воскликнул он.

— Однажды днём я вошёл к ней в комнату и застал её за небольшим бюро, за которым Мэри всегда писала письма. Она не слыхала, как я вошёл, но, заметив меня, вздрогнула и быстро разорвала конверт, который надписывала. Я не могу вам даже сказать, насколько невинным всё это было. Ни один по настоящему виновный человек никогда не покраснел бы и не смутился бы так, как она.

— И это всё? — с тревогой спросил месье Пико. — Вам не удалось прочитать, что там было написано?

Доктор Терстон задумчиво посмотрел на него.

— Если я скажу вам, что прочитал имя мужчины, — сказал он, — вам не следует давать волю своему воображению. Пожалуйста, верьте мне, когда я говорю, что моя жена была неспособна к каким-либо интригам. Сама эта мысль покажется абсурдной любому, кто её знал. Но это было имя мужчины, и я могу вам его назвать: Сидни Сьюелл.

— Только имя? Больше вы ничего не разглядели?

— Это было всё. Но в самом деле, не стоит придавать этому какое-то значение. Спросите Уильямса. Он знал мою жену. В чём бы там ни было дело, это не значит, что в её жизни была тайная любовная интрига.

Послышался сочувствующий ропот согласия, и Уильямс сказал что-то в том смысле, что это никогда не подвергалось сомнению.

Терстон мучительно поднялся со стула.

— А теперь, джентльмены, есть ли что-то ещё, о чём бы вы хотели меня спросить? — Он выглядел настолько опустошённым и несчастным, что даже если бы после его ясного и исчерпывающего рассказа такие вопросы остались, сомневаюсь, что кто-то решил бы их задать именно в тот момент.

— Что ж, хорошо, — сказал он, — тогда я пожелаю всем спокойной ночи. Я приказал Столлу предоставлять вам всё, что пожелаете. — С очевидным облегчением он покинул комнату.

Лорд Саймон повернулся к Уильямсу.

— Относительно завещания никаких сомнений? — спросил он. — Всё унаследует пасынок?

Уильямс кивнул.

— Да, — сказал он. — Я всегда знал об этом. Я не был адвокатом старика. Но его завещание именно таково.

— Выглядит довольно плохо для пасынка, кем бы он ни был, — заметил я.

Но отец Смит мягко взглянул на меня:

— Вы не должны так говорить, — заметил он. — Факт, что нечто написано на пергаменте, не означает, что это пророчество. Вы походите на столь многих современных мыслителей. Новое завещание вы стремитесь превратить в Ветхий завет.

— Так, а если ближе к теме, — сказал месье Пико, поворачиваясь к Уильямсу, — существует ли завещание самой леди. Что вы можете об этом сказать?

Довольно неожиданно Уильямс улыбнулся.

— Миссис Терстон, — сказал он, — была в некоторых делах весьма простодушным человеком. Как вам может подтвердить мистер Таунсенд, больше всего она гордилась этим домом. Она старалась изо всех сил сделать его образцовым и надеялась добиться прекрасной работы всех слуг с помощью придуманного ею способа. Она заставила меня составить завещание, по которому всё её личное имущество переходит мужу. Но все деньги, которые у неё имелись бы на момент смерти, должны быть поделены поровну между слугами, находилившимися в штате на момент её смерти. Это было, конечно, уже после того, как её муж получил собственное наследство.

— Но, — сказал я, — поскольку у неё было только пожизненное право...

— Именно так. В этом-то и состояла идея. У неё никогда не было много денег в личном владении. Она получала свои доходы ежеквартально и тратила их или раздавала. Поэтому то, что досталось бы слугам, было фактически равно сумме её кредита в банке на момент её смерти. То есть примерно равно сумме, обычно оставляемой слугам. Но, конечно же, они не должны были этого знать. Они знали лишь, что миссис Терстон богата. И похоже, что план работал, поскольку с тех пор она не меняла штат.

— Другими словами, это была уловка, — сказал отец Смит.

— Едва ли можно её так назвать, — резко ответил Уильямс.

— А уловки могут работать в обе стороны, — заметил маленький священник. — Если вы пытаетесь разыграть над кем-нибудь первоапрельскую шутку после полудня, шутка рикошетом падёт на вас[28].

— Я не вижу здесь шутки, — сказал Уильямс.

— Я тоже, — сказал отец Смит. — Я вообще не вижу здесь ничего смешного.